Засада для чемпиона
- -
- 100%
- +
Я и стою.
Пока Натали сама не отстраняется. Первая. Обхватывает своими холодными ладошками мои щеки, запыхавшись, вскидывая взгляд. Это какая-то ее удивительная особенность – ее ладони всегда холодные. Даже в теплых варежках.
– От тебя ужасно пахнет! – улыбается она.
– Ты сказала «прямо сейчас». Я торопился. Кстати, об этом: что стряслось?
Нат прикусывает губу и отводит взгляд. Ее настроение резко меняется. А выражение лица принимает виноватый вид. Что за черт?
Я хватаю ее пальцами за подбородок, заставляя снова посмотреть на меня:
– Нат? Что происходит?
– Я… послушай… – начинает девушка неуверенно, убирая свои ладони с моего лица, будто немного сгорбившись, опускает плечи, – по правде говоря, Вик, – продолжает, глядя куда угодно, но не мне в глаза, – я хотела попрощаться…
Я впадаю в ступор.
Погодите…
Вы это слышали? Где-то у меня над головой разверзлось небо и хренакнула молния. По-другому я не могу объяснить резкую потерю в пространстве и оглушающую контузию на оба уха. На долю секунды у меня в ушах пропадают все звуки. Она хотела… что?
Я смотрю на Нат во все глаза. Опускаю руки, обхватывая ее за плечи. Чувствую себя идиотом, переспрашивая:
– Я… подожди, – улыбаюсь, – я, наверное, не так понял. Повтори, пожалуйста, что ты только что сказала, Нат? Ты хотела что сделать?
– Попрощаться, – уже более четко произносит Натали. – Я хотела с тобой попрощаться до отлета.
– Отлета? – повторяю за ней, как конченый идиот. – Какого еще отлета?
Натали кусает губы так, что они уже покраснели и в одном месте начали кровоточить. Я оттягиваю подушечкой большого пальца ее нижнюю губу, призывая остановиться. Она, встрепенувшись, отступает от меня. Она просто берет и отступает! Выпутавшись из моей хватки, вдыхает так глубоко, словно это я душил ее своими объятиями.
Да нет, ну нет же…
– Нат… – начинаю я, делая шаг к ней.
– Мне предложили работу, – отступает на шаг назад Натали. – В Милане. Съемки вечерних платьев для одного бренда, и я… я не могла отказаться, Вик, понимаешь? Я грезила этой работой с пяти лет!
– Нет, мать твою, не понимаю! – вспылив, выкрикиваю я.
Нат вздрагивает, а проходящие мимо люди оглядываются.
Я нервно ерошу волосы на макушке, приказывая себе успокоиться и не орать. Хотя хочется. Изнутри душу рвет! Она серьезно? Вот прямо сейчас, когда в двадцати метрах от нас, в моем гребаном кармане, лежит кольцо для нее? Да ну нахер. Не могу я быть настолько нефартовым! Это не может быть правдой. Не может же?
– Ты знал, зачем я прилетала к Матвею, – напоминает Нат. – Знал, что рано или поздно я добьюсь своего и начну строить карьеру.
Знал, но надеялся… а на что я, собственно, надеялся?
– Ладно, – примирительно вскидываю я руки. – Хорошо. Допустим. Ты отработаешь эту съемку и вернешься. Прощаться-то зачем?
– Так не выйдет.
– Почему?
– Этот контракт он… ну…
– Ну?
– На год, Вить.
Я со свистом выпускаю воздух сквозь сжатые зубы. Год – звучит как смертельный приговор.
– И потом, – продолжает Нат, – я не уверена, что хочу возвращаться в Америку. Здесь для моей карьеры меньше перспектив. А ты… ты не можешь отсюда уехать. У тебя трехлетний контракт с «Дьяволами». Хоккей – вся твоя жизнь, и она здесь. Я… – пожимает плечами Натали, будто не зная, что еще сказать, – вот как-то так получилось.
Как-то так получилось?
Херово получилось!
Да, безусловно, я знал, куда Натали «метит». Что карьера модели – ее идея фикс. Мотаться по миру на бесконечные показы и съемки – ее мечта. Она говорила мне об этом, и не раз. Но я думал… Я искренне верил, как последний баран, что то, что закрутилось между нами в последние два месяца, что-то изменит. В ее взгляде на жизнь и будущее – изменит. Опрометчиво, выходит?
Я все еще стою и смотрю на нее во все глаза, не понимая, а как я вообще должен сейчас отреагировать? Сказать – окей, лети? Или упасть в ноги и умолять остаться? Как. Мать. Твою. Я. Должен. Отреагировать?
– Мот знает? – срывается с моих губ жесткое, без лишней нежности.
– Да. Он сегодня помог мне собрать вещи, поэтому и опоздал на предматчевую раскатку. Через два часа у меня самолет.
– Давно?
– Давно я подписала контракт или давно знает Матвей?
– Давно ты, блть, приняла это решение?!
– Неделю назад.
У меня все падает. Все летит к чертям собачьим. Вера в людей. Надежда на совместное будущее. И любовь. Любовь к этой девушке, которая вскружила мне голову, идет фатальными трещинами, погребая под обломками все хорошее, что между нами было.
Неделя. Это целых семь дней. Семь! Чтобы сказать мне заранее. Подготовить как-то. Дать мне время переварить и, возможно, попытаться ее остановить. Но она молчала. Она просто эгоистично молчала, зная, что, поставит меня перед фактом в день отлета, а я уже ничего не смогу сделать.
С моих губ срывается горький смешок.
Я качаю головой:
– Какой же я наивный. Олух просто.
– Вить, – сжимает пальцы в замок Натали, – прости меня, пожалуйста. Я не думала, что все сложится таким образом, но и от мечты я отказаться не могу, понимаешь? – едва не плача, шепчет. – Это то же самое, что попроси я тебя сейчас отказаться от хоккея!
– Какой, нахер, мечты? – закипаю я, плохо контролируя свой тон. – Ходить полуголой по подиуму, чтобы все пялились на твою задницу, Нат? Такой мечты? Если да, то она дерьмовая!
– Не надо так, – хмурит свои дерзкие брови девчонка. – Не обесценивай мои желания. Я хотела расстаться по-хорошему, без всех этих скандалов.
– Если бы ты хотела по-хорошему, то ты рассказала бы мне об этом еще долбаную неделю назад, Натали! Ты просто, – взмахиваю я руками, стараясь сдержать рвущееся наружу непростительные, ужасные слова, в оконцовке бросая:
– Трусиха ты просто. Я думал, что я в твоей жизни хоть что-то значу, потому что для меня ты стала буквально всем. А оказалось, что я был приятным эпизодом, пока ты искала себя? Класс! Умница девочка. Давай, езжай, – уже по-настоящему рычу я, запределно повышая голос. – Крути жопой перед камерами и строй свою потрясающую карьеру в этом продажном гнилом мире! И не удивляйся, если ради повышения однажды придется раздвинуть ноги, мечта-то ведь важн… – я затыкаюсь, когда мою щеку обжигает пощечина. Отрезвляя. Возвращая в реальность.
Я смотрю на Нат, прикладывая пальцы к скуле. Она стоит и не дышит, прижимая к своей груди ладошку. Смотря на меня большими от ужаса глазами. Глазами, из которых одна за одной начинают катиться горькие слезы. А потом… она просто уходит. Молча разворачивается и уходит. И я не иду за ней следом. Зачем? Продолжить унижаться? Она выбрала НЕ меня. Точка.
Глава 6
Натали
Между нами виснет напряженное молчание.
Подумать только, уже семь лет прошло с момента нашей последней встречи. Огромный срок. Как быстро летит время.
– Так что, ты проходишь или как? – бросает в конце концов Черкасов, небрежно закладывая руки в карманы шорт. – Или тебе постелить на пороге?
– Не думаю, что это хорошая идея, – скептически вздергиваю я бровь, пытаясь заглянуть Вику за спину, чтобы понять: один он в квартире или нет. Не знаю, почему именно этот вопрос меня сейчас волнует больше всего.
– Какая? Спать у двери? Точно не самая лучшая.
– Пройти. Не думаю, что идея остановиться у тебя – хорошая.
– А у тебя есть другая? Желательно такая, после которой твой брат не свернет мне шею. Говори, я готов выслушать.
– Почему ты вообще согласился? – поджимаю я губы недовольно, снова метнув свой взгляд в сторону парня. – Почему ты не сказал ему "нет"?
– Ты прекрасно знаешь, «почему», – парирует спокойно Вик. – Но, в любом случае, оставаться или нет – выбор за тобой, Золотая. Я тебя уговаривать не собираюсь. Однако время уже, – бросает взгляд на часы, – одиннадцать. На дворе ночь. И если у тебя нет в столице готовых экстренно приютить тебя друзей, а я полагаю, что нет, раз Матвей позвонил мне, то единственным вариантом остается гостиница – приличный свободный номер, в которой тоже нужно постараться найти в туристический сезон. Удачи! – кивает парень, салютуя мне и, развернувшись, уходит, оставляя входную дверь нараспашку.
Он. Просто. Мать. Его. Уходит!
Я глупо хватаю ртом воздух, провожая его широкую спину взглядом, не зная, как на подобную наглость реагировать. Меня вроде бы и попросили на выход, и в то же время приветливо оставили открытой дверь. И что мне делать? Откровенно говоря, я так вымоталась за два перелета, что перспектива обзванивать гостиницы в поисках свободных номеров кажется пыткой. Но вот такое «приветствие» не по-детски закусывает мое женское самолюбие.
Я смотрю на зажатую у себя в руках елку и на спину Вика. На спину. На елку. Прикидываю, станет ли мне легче, если я лишусь последнего праздничного атрибута, но поставлю негодяю синяк на затылке? Уже ловлю себя на том, что мысленно просчитываю траекторию полета дерева, когда Черкасов щелкает пальцами, резко крутанувшись на пятках:
– Ах, да, чуть не забыл! Но если вдруг ты передумаешь и решишь остаться, что будет разумным решением, – налево, прямо по коридору – гостевая спальня с отдельным санузлом. Новое постельное на кровати. Чистые полотенца на полотенцесушителе. Кухня работает круглосуточно, но в моем холодильнике живет прожорливая мышь, поэтому готовую еду там можешь не искать. Однако я точно помню, что где-то в шкафах у меня валялось пару пачек лапши быстрого приготовления. С остальным, думаю, разберешься. Не маленькая.
Ч-что?
– Ты серьезно сейчас? – развожу я руками, выдыхая растерянно, стою, так и не переступив злосчастный порог, чувствуя, как от стыда кровь приливает к щекам.
– А что тебя смущает?
– Оставишь меня вот так?
– А у тебя какие-то проблемы с координацией или самостоятельностью? Шесть лет назад, по-моему, у тебя все было прекрасно и с тем, и с другим, Натали.
Мои ноздри гневно раздуваются. Хам! Я хватаю чемодан, с грохотом затаскивая его в квартиру и не менее громко хлопаю дверью, закрывая ее за собой. Из вредности теперь никуда не поеду!
– Вот и молодец.
– Жена твоя не будет против такого соседства? – фыркаю я.
– А ты здесь видишь где-то жену? – заламывает бровь Черкасов.
– Девушка?
– А это тебя не касается, милая.
– Значит она есть?
Зачем… зачем я это спрашиваю?!
Виктор, судя по взгляду, тоже задается подобным вопросом. Хмыкает, обманчиво мягким тоном «отбривая» меня своим:
– Не суй свой миленький носик куда не следует, Натали. Ты потеряла право задавать такие вопросы примерно дохрена лет назад. А теперь прости, у меня режим. Я иду спать.
– И даже не спросишь, как я долетела? – импульсивно делаю пару шагов вперед, преграждая Черкасову путь. Замираю перед парнем буквально нос к носу. По рукам пробегают мурашки. Дыхание спирает от ощущения запредельной близости, я сильнее сжимаю пальцами горшок с елкой. До боли в суставах сжимаю. Смотрю в его глаза снизу вверх, слегка пьянея. Я, оказывается, успела забыть, насколько он выше меня. А еще он все так же хорош. Нет, дьявол! Он стал еще лучше! И эта мысль убивает.
– Не рухнул ли мой самолет? – подрагивает мой голос от волнения.
Вик медленно тянет уголок губ в дерзкой ухмылке. Принимая правила этой игры, сокращает расстояние между нашими лицами до опасного минимума, прошептав:
– Очевидно, не рухнул, раз ты здесь.
– А ты был бы рад иному исходу, верно?
– Ты сильно заблуждаешься, считая, будто мне есть до тебя дело. Долетела ты или нет – я просто выполняю просьбу твоего брата, перед которым у меня есть должок. Ты здесь совершенно ни при чем, Золотая.
– Перестань меня так называть!
– Как?
– Золотая. Я тебе не золотая!
Виктор на это только тихо посмеивается, кося взгляд на мои руки:
– Милое дерево. Береги его, другого новогоднего хлама в моей квартире не будет.
– Зануда!
– Виктор, вообще-то. И я ушел. Располагайся.
– И что, даже чаю не предложишь?
– Сама справишься, – бросает Вик, не оглядываясь, двигаясь в сторону, как я полагаю, хозяйской спальни.
– Да ты само гостеприимство! – кричу я ему вслед.
– А ты чувствуй себя как дома, – отбивает словесный удар Виктор и ставит точку в нашем разговоре, хлопнув дверью. Отгораживаясь от меня этим дурацким деревянным полотном.
Очаровательно.
Просто, мать твою, очаровательно!
Я убью тебя, Матвей.
Я топаю ногой, возмущенно рыкнув. Приземляю елку на тумбу в коридоре и усаживаю свою задницу на мягкую банкетку.
Господи, и угораздило же меня так вляпаться! За что? Почему именно со мной перед самым Новым годом случилась такая задница?
Растираю устало ладонями лицо. Как там говорила Скарлетт О'Хара7? Я подумаю об этом завтра? Вот. Хорошая, мудрая мысль. А сейчас я хочу есть, в душ, и отрубиться до самого утра. Остается малейший шанс на то, что все, случившееся сегодня, просто страшный сон.
Глава 7
Виктор
Закрывая дверь своей спальни, приваливаюсь к ней спиной. Упирая руки в бока, делаю глубокий вдох. А вот выдох выходит рваный. Нервный.
Поверить не могу, что это реально происходит. И смешно и страшно. Смешно – потому, что в такую ситуацию-сюр вляпаться мог только я. Страшно – от того, как запредельно быстро начало херачить сердце в груди, когда я открыл дверь и увидел ее на пороге. С огромными глазами на пол-лица, розовыми с мороза щеками и волосами, в которых тают снежинки. С потрепанной елкой в руках и огромным чемоданом, яркие наклейки на котором выдают в этой «дорогой» модели ту самую милую Нат, с которой я познакомился семь лет назад. Нат, в которую я без памяти втрескался с первого взгляда.
Я до последнего надеялся, что снимки Кац, которых дофига и больше гуляет по «сетке», жестко привирают. Что годы притушили ее красоту, а модельный бизнес потрепал. Гаденько, осознаю, но так сердцу было легче. Сам себя убедил, что вся эта красота – умелая работа фотошопа и удачно упавший свет. К моему глубочайшему сожалению, я оказался не прав. К моему огромнейшему разочарованию, по прошествии семи лет девчонка только ярче расцвела. И понимание этого мне совершенно не нравится.
Нат у меня дома.
Дерьмо.
Нат у меня дома на ближайшие десять дней.
Дерьмо вдвойне.
Телефон у меня в кармане начинает дребезжать. Достаю его и бросаю взгляд на экран – сообщение от Матвея.
Мот: «Она доехала?»
К сожалению.
Так я думаю.
Набираю же совершенно другое:
Вик: «Да, твоя сестра у меня. Все в порядке»
Мот: «Еще раз спасибо тебе огромное, дружище! Я сказал Нат, чтобы она лишний раз у тебя перед глазами не отсвечивала. Она умеет быть паинькой. Ты ее даже не заметишь. Обещаю!»
С моих губ срывается скептический смешок. Не заметишь? Реально, приятель? Даже если бы мы не были бывшими, разве можно не заметить разгуливающую у тебя по квартире супермодель? Ну если ты не слепой, конечно. Мот вообще видел свою сестру хоть раз за последние семь лет? Она же как ходячая виагра для любого мужика!
Но в ответ я набираю, разумеется, только лаконичное:
Вик: «Без проблем».
Мот: «Но если все-таки они будут, маякни мне. Я надеру мелкой уши по приезде»
Мелкой. Вот и ответ. Матвей для Натали брат, и он просто не может оценивать ее задницу и ноги объективно. Как здоровый половозрелый мужик.
Жаль, что я могу.
Но не хочу.
Но не оценивать не получается.
Троекратное дерьмо.
Я не должен думать о ее заднице.
Задница!
Слишком много слова «задница» за последние десять предложений.
Вик: «Окей. На связи» – набираю и отправляю другу, откладывая телефон на прикроватную тумбу. Стягиваю футболку и скидываю шорты, прислушиваясь к шороху колесиков чемодана по полу в гостиной. Судя по всему, Натали решила у меня подзадержаться? Признаю, какая-то трусливая часть меня надеялась, что девчонка даст в зад пятки.
Что ж, не сложилось.
Слышу хлопок двери. Делаю вывод, что «соседка» закрылась в своей новой спальне. По венам, обжигая, прокатывается какое-то алогичное чувство гребаной победы. Мол, пусть и семь лет спустя, но эта девушка здесь, со мной, у меня, на моей территории. И разве мне это не нравится?
Тут же категорично решаю, что нет. Не нравится! И несу свое тело в холодный душ, чтобы выстудить любую подобную идиотскую мысль из своей головы. Мне по определению не может «нравиться» что-то, связанное с человеком, который разбил мое чертово сердце.
«Она уходит. Быстро исчезает из моего поля зрения, как мираж. Долбаное видение! Я не помню, как возвращаюсь в раздевалку. Ноги сами несут. Как принимаю душ и натягиваю треклятый черный костюм – тоже из памяти вычеркнуто. Помню только обжигающий холод, когда выхожу из ледового, не застегнув пальто, со спортивной сумкой наперевес. Иду куда глаза глядят, минуя парковку, где стоит внедорожник Мота. Слышу летящее мне в спину:
– Эй, ты куда, приятель? Ты едешь домой?
Матвей.
Не хочу его сейчас видеть. Разговаривать с ним и ехать в одной тачке тоже не хочу. Понимаю, что он, блть, никак не виноват в случившемся между мной и его сестрой! Что уехать – это было целиком и полностью решение и желание Нат. Но я сейчас слишком взбешен и мне чересчур больно, чтобы смотреть старшему товарищу в глаза. Я боюсь наговорить херни. Натворить херни. Поэтому только отмахиваюсь, бросая:
– Я прогуляюсь.
– С сумкой?
– До дома доберусь сам, – игнорирую вопрос Мота и покидаю территорию дворца. Краем глаза вижу, как на меня пялятся задержавшиеся после матча фанаты. Для большинства из них хоккей не спорт, а настоящая религия. Ко мне даже тянется пара-тройка рук, прося автограф. Я чиркаю свою закорючку на флаерах, кажется, с лицами других парней из команды. Не помню. Не знаю, дьявол! У меня в голове настоящий сумбур, полнейшая неразбериха. В ушах монотонный шум и бесконечное на повторе – «как?», «почему?» и «за что?».
Сердце колет. Я запускаю ладонь под пальто, растирая больное место. Так и бреду вдоль улицы. Не зная куда. Не зная зачем. Не ощущая ни усталости, ни холода. Не замечая ничего и никого вокруг. Мне просто херово. Меня просто наизнанку выворачивает от боли. Впервые в жизни от «сердечной». И это похуже, чем бесконечные вывихи, трещины и переломы, которые за два десятка лет в хоккее стали для меня уже чем-то обыденным. Оказывается, телесную боль перетерпеть можно. Душевная – проклятое дерьмо!
Иду, совершенно потерявшись во времени, жалею себя и хороню в эти мгновения собственные надежды на будущее с Нат. А я ведь так надеялся…
Баран.
Я расклеился.
Окончательно, мать его, расклеился!
Я понимал, что эта девочка не для меня. Что от этой девочки голову терять нельзя. У этой девочки слишком большие планы и амбиции, а двум амбициозным людям в начале своего пути ужиться не просто сложно, а почти нереально! Понимал. И все равно пропал. В ней. Добровольно утонул в этих огромных карих глазах. Самоубийца.
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я выхожу на небольшую набережную. Ярко освещенную, но пугающую своей пустотой и безмолвием. Если бы не отдаленный шум пребывающего в движении Нью-Джерси, можно было бы подумать, будто вместе с Нат и весь мир сгинул к чертям собачьим.
Я кидаю сумку с вещами на асфальт и упираюсь руками в перила. Металл резко обжигает пальцы. Игнорирую. Запрокидываю голову и, стиснув зубы, рычу, выпуская из себя весь гнев и отчаяние. Похрену! У меня есть цель – кубок. У меня есть смысл жизни – хоккей. А все остальное – по-хре-ну.
Делаю вдох, набирая полные легкие морозного воздуха. Холод изнутри обжигает. Выдыхаю облачко пара, запуская его в черное ночное небо, затянутое мрачными тучами. Любовь – сука! Что бы я еще хоть раз в жизни открылся какой-то женщине? Я скорее пулю в сердце себе пущу, чем позволю еще хоть одной подобраться ко мне так близко. Под кожу. Прямо в кровь. Лучше уж сдохнуть, чем снова влюбиться!
Я ведь все свои двадцать пять лет считал себя прагматичным и черствым засранцем. Верил, что все это – сопливое и ванильное – не про меня. Даже в универе все мои интрижки были просто интрижками: без ожиданий, без чувств. Чистая физика. Никакой химии. Никаких свиданий. Никаких отношений. Я был убежден, что я не могу и не умею влюбляться. Но она… Она меня сломала. Сломала и, мать твою, уехала!
Вернее, я – дятел – позволил Нат себя сломать.
На меня накатывает пугающее опустошение.
Больше я такого никому не позволю. Никогда.
Нащупав в кармане коробку с кольцом, достаю. Кручу в онемевших от холода пальцах, так и не решившись открыть и еще раз на него взглянуть. Зачем еще больше рвать себе душу? Сердце судорожно сжимается. Оставить себе я его не могу. Но и вернуть в магазин рука не поднимается.
Решение выходит сиюминутным. Я ставлю коробку на перила. Поправляю. Так, чтобы до тошноты ровно. Поднимаю с земли баул и, не оглядываясь, ухожу. Отчаливаю, окончательно попрощавшись в это мгновение с амурным хлюпиком внутри, который на недолгое мгновение позволил мне поверить в существование в этом продажном мире чего-то большого и светлого.
Нет. Херня это все. Любовь – она для избранных. Я не из их когорты. Увы.
Глава 8
15 декабря
Натали
Следующим утром, преступно ранним, мне становится вполне понятно, что все, произошедшее накануне, не страшный сон. Я просыпаюсь от приглушенного хлопка входной двери, когда за окнами еще не встало солнце. В полумраке спальни резко отрываю голову от подушки, прислушиваясь. Пытаюсь сложить три простые вещи: кто я, где я и что происходит.
Складываю. И тут меня накрывает. Сначала осознанием всего произошедшего вчера. Потом, как ни странно, жалостью к себе любимой. И, знаете, семь пятьдесят пять утра – не самое лучшее время для страдашек. Но этот поезд уже не остановить.
Я с пыхтением падаю затылком на матрас и накрываю голову подушкой, приглушая стон, рвущийся из груди. Факты моего унизительного положения проносятся в голове бегущей строкой, с противным звуком «кря». Загибаем пальцы! Жениха нет. Квартиры нет. Контрактов теперь тоже нет. Так же, как нет и ни одной настоящей подруги, у которой можно было бы поплакаться на плече. Ах, да! Еще я вынуждена соседствовать со своим горячим бывшим, который считает, что вся моя работа заключается в том, чтобы с улыбочкой ходить по подиуму, сверкая голой задницей. Фан-тас-ти-ка. Где встать в очередь на премию «неудачница года»?
Вдох-выдох.
Считаем до десяти, Нат…
Хорошо. Объективно. С одной стороны, я осознаю, что не настолько уж мои проблемы нерешаемы. Бывают ситуации и гораздо хуже. Но с другой… я же девочка! Я хочу обнимашек, целовашек и пушистую новогоднюю ель с красными шарами! А не вот это безобразие, что свалилось мне на голову перед самыми праздниками.
Хочется, капризно топнув ножкой и надув губки, утонуть в страданиях. Вот только когда мне в моей жизни страдания помогали? Капризничать хорошо тогда, когда есть кому исполнять твои капризы. А у меня – возвращаемся к написанному выше – у меня есть только я. Поэтому я сажусь на кровати, подгребаю под себя ноги и устремляю взгляд в стену напротив.
Ладно, что мы имеем?
Ну, если отбросить всю лирику.
Жениха найду нового. Старый все равно был меня не достоин. Рекламные контракты, в теории, тоже у меня есть. Если уж совсем честно – просто я решила взять небольшой отпуск. Первый за последние пять лет. Да и своего рекламного агента уволила самолично. Подписала его заявление вот этими руками, узнав, что этот гнилой малодушный человек планомерно меня обворовывал. Квартира? Так я никогда не стремилась привязать себя недвижимостью к одному конкретному месту. Я всю жизнь мечтала много путешествовать. А Черкасов и наше неожиданное соседство?
Вот, с этим, конечно, нужно что-то решать.