Отец на час. Работает спецназ

Глава 5. Федерика

«Готовка – определенно мое, особенно пэпэшная (ПП, правильное питание – прим.авт)», – размышляю, кружа по светленькой кухне, напичканной всевозможными гаджетами.

– Алиса, включи чайник и нагрей духовку до двухсот двадцати градусов.

– Будет сделано.

Подготовив тесто на бездрожжевые пирожки со шпинатом, принимаюсь за пирог без яиц и сахара. И такое чудо бывает. Уловив еле заметную тень за окном, будто бы гуляющую в саду, всячески себя успокаиваю:

– Федя, мало ли, мерещится уже. Целый день в мониторе…

Тем не менее тревожность только нарастает.

В доме я одна. Уличные металлические ворота закрыты на брелок, дверь в дом – тоже заперта.

Слышится тихий скрип.

– Господи, – резко подскакиваю, когда дверь, ведущая из кухни на веранду и в сад, открывается. – Вы в своем уме? – берусь за сердце и часто дышу.

Солдафон.

– Здравия желаю, – кивает и улыбается.

У него во рту… зубочистка.

М-да.

Рассматриваю высокую, статную фигуру. В офисе он казался гораздо мельче.

Моя кухня, мой оплот чистоты и женственности Владу Отцу явно не по размеру. Он здесь как слон в посудной лавке. Не к месту.

– Безопасность у вас на нуле, – цокает и перекатывает зубочистку на другую сторону.

– Что значит на нуле?..

– То и значит. Техническая калитка открыта. Дверь в дом тоже… – оборачивается. – Вы будто новости не смотрите. Людей убивают, грабят.

– Я работаю, – страшно оскорбляюсь. – Меня совершенно некогда убивать и грабить. Грабителям и убийцам придется записаться в очередь на следующий квартал.

– Ну-ну… Трудоголик, значит-с.

Он улыбается.

Впервые по-доброму, без сарказма.

Это обезоруживает.

– Да, – поправляю волосы. – Приходится много работать.

– Ясно, – Влад, вздохнув, раскрывает полы кожаной косухи и упирает ладони в пояс все тех же синих джинсов. Футболку он сменил на темно-синюю рубашку. – Все равно исправим, калитку надо заварить или замок сообразить. Это не дело… Бардак!.. – достает зубочистку.

– Хорошо, делайте как знаете, – закатываю глаза, вытирая руки салфеткой. – Идите за мной.

Выходя из кухни, быстро осматриваю себя. Белая удлиненная рубашка и голубые скинни. Да, немодные, но для дома в самый раз. И вообще, ну не понимаю я эту моду на балахоны. Мне нравится, когда… в облипочку. Главное, чтобы не целлюлит, а я им не страдаю.

– Черт, – останавливаюсь.

Мужское тело впечатывается в меня сзади.

Отскакиваю.

– Алиса, выключи духовку и свет.

– Хорошо. Будет сделано.

Холодно улыбнувшись, отправляюсь дальше.

– Это наша гостиная, – попутно решаю сделать небольшую экскурсию по первому этажу.

– А здесь?

– Это… детская гардеробная. Дверь лучше не открывать, – пугаюсь, когда он берется за ручку. – У меня давление поднимается, когда я вижу, что там творится.

Кивает. Идет дальше.

– А это?..

– Кошка, – вздыхаю, глядя на изодранный диван в просторной прихожей и лежащую на нем беременяшку. – Каринка.

– Она…

– Не спрашивайте, – поднимаю руки. – Каждые три месяца таскает…

– Так может… – Влад ставит один кулак на второй и будто тряпку выжимает.

Если бы все было так просто… Давно бы что можно отжала.

– Моя средняя дочь – зоозащитник, – объясняю. – Стерилизацию делать запрещает, котят раздает сама. Вы бы лучше… вредителя нашли. Буду благодарна.

– В смысле…

– В смысле осеменителя… – исправляюсь.

– Нормальные у вас синонимы.

– Уж какие есть, – развожу руками. – Опыт во всех смыслах негативный.

На правой руке поблескивает кольцо. Прячу.

В кабинете тихо и свежо. Первым делом закрываю окно и сажусь в мягкое кресло.

– Вот, Владислав. Это документы, которые подготовили мои юристы. Ознакомьтесь, пожалуйста, внимательно.

Пока он спокойно листает договор, украдкой проверяю свой внешний вид. Слишком уж я отвыкла от постоянного присутствия мужчины в доме.

Застегиваю верхнюю пуговицу на рубашке и раздумываю: не слишком ли откровенно под ней смотрится грудь без бюстгальтера? Это, знаете ли, после тройного грудного вскармливания то еще зрелище. Не в смысле, что не для слабонервных, но и каждому первому бы не показала.

Фигура у меня отличная, а вот отдельные моменты можно подшаманить. Подруга как раз телефон своего доктора отправила.

Лицо нашего нового «отца на час» и охранника в одном флаконе хмурится.

– Расчет между сторонами производится…

– Необходимо вписать реквизиты, – объясняю. – Банк, БИК и номер расчетного счета. Он отличается от того, что указан на карте. Можно найти…

– Я знаю где, – смотрит на меня немного насмешливо.

Снова в бумаги взглядом утыкается.

Я пока все о груди думаю.

Вот не дура ли?..

Желая как-то сгладить ситуацию, выпрямляю плечи, но так, видимо, еще хуже, потому что Владислав поднимает лицо, и договор его больше не интересует.

Опускаю плечи. Пусть уж лучше в пол смотрят.

– Итак, штрафные санкции. Интересно, – почесывает подбородок загорелой ладонью.

– Стандартная процедура, – пожимаю плечами, постукивая по стулу.

Сейчас начнется.

– Пункт первый. Курение на рабочем месте, – прищуривается и усмехается. – Серьезно? Пятьдесят тысяч?..

– В моем доме не курят. Что вас удивляет, Владислав? Привычка эта пагубная, мои дети дышать табаком не должны.

– Я с армейки курю… – приподнимает брови. – Даже жена за пятнадцать лет не отучила.

– В таком случае скажете мне спасибо, – сдабриваю слова улыбкой, словно пирог тростниковым сахаром посыпаю.

– Спасибо, – вновь опускает глаза.

– Не благодарите.

– А это что?.. Порча имущества…

– Вы сказали Василисе, что готовы переехать к нам только со своей собакой. Она у вас большая?..

Спецназовец задумывается, а затем оборачивается. Туда, где на дизайнерской леопардовой лежанке отдыхает Джессика – мой племенной йоркширский терьер с золотой заколкой на лбу.

Джес у нас «супермини». Мамина маленькая девочка с блестящей шерстью шоколадного окраса и умными глазками.

Умиляюсь, глядя на нее.

Терпеть не могу больших собак.

– Чуть больше вашей, – Отец задумывается, откашливается и машет ладонью.

Как сказала бы моя младшая дочь – лепит правой рукой «фонарик».

– Ну вот, – улыбаюсь. – Конечно, я хочу быть спокойна за свое имущество. Обещаю, если что-то пойдет не так, я вычту из вашего штрафа амортизацию, Влад. Как вы понимаете, с тремя детьми в моем доме из нового только антидепрессанты. И те долго не задерживаются.

Смеется.

– Окей. Так… Вы… – морщится, тужится, но по имени не называет. – Прямо потрудились здесь… С юристами…

Небрежно трясет бумагами.

– Люблю порядок в документах, – довольно соглашаюсь.

– Травмы детей – сто тысяч!..

– Дети – это самое дорогое для меня.

– Как две сигареты выкурить, – ворчит. – Не больно-то вы их цените. А последний пункт?.. Что там… Су…

– Су-бор-ди-на-ци-я, – пропеваю как по нотам. – Наши с вами отношения – строго отношения руководителя и подчиненного. Любые шуточки, которыми вы так любите сыпать как из рога изобилия, а также подколы или грубость – все это будет расцениваться как несоблюдение субординации.

– Так. И сколько нынче оскорбить начальство? Десять тысяч?..

– Совсем немного. Кстати, нецензурная брань – туда же.

– Пиз… – грустнеет и морщится.

– Что?

– Неважно, – вздыхает, потирая затылок.

Удовлетворенно киваю.

– Что ж, отлично. Если мы утрясли все вопросы, предлагаю подписать. Дети скоро вернутся из школы и детского сада. Обычно их забирает водитель, но с завтрашнего дня это будет входить в ваши обязанности.

– Давайте ручку, – ворчит.

Наши пальцы как-то неловко сталкиваются. Я поспешно отдергиваю ладонь и прячу ее под столом. Владислав размашистым почерком подписывает каждый лист и передает стопку мне.

Ставлю ровную, аккуратную подпись и один экземпляр убираю в файл.

– Оставьте себе.

– Это ваш документ, – настаиваю.

– Мне он не нужен, я же сказал: не привык к такому. Штрафы я запомнил, с памятью у меня все прекрасно.

– Хорошо, – прячу документы в сейфе.

– Серьезно?.. – смеется он сзади.

Оборачиваюсь.

– Что?

– Пароль —день вашего рождения?

– Как вы… – смотрю то на стену, то на него.

– Запомнил, когда договор подписывал. Лучше поменяйте, – вздыхает и поднимается со стула. Снимает куртку. – Женщины… И как вы вообще выживаете?.. Еще бы «123456» поставили и двери нараспашку…

– Владислав… – вызверяюсь.

– Ладно, – не обращает внимания. – Зарплату вы назвали большую. Я бы и меньше чем за пятьсот согласился.

– Уже четыреста девяносто…

– С чего это баня… – осекается.

– Сняла десять тысяч за субординацию и женоненавистничество, – перебиваю, слыша голоса детей в прихожей.

Глава 6. Влад

Поморщившись, пытаюсь воспринимать детские крики, доносящиеся из прихожей, как часть своей стандартной работы. Как-то с пацанами целую неделю одного коммерса на охоте пасли. Там утки примерно так же беспрестанно горланили.

Ничего – пережил.

И здесь вытяну…

– Мама!!! – кого-то там явно режут.

– Что у вас там? – обеспокоенным голосом откликается мой строгий работодатель без лифчика.

Извинившись, протискивается между мной и стеной, в плане легкого соприкосновения отдавая предпочтение последней. Не очень-то я ей приятен.

Может, и хорошо?..

Служебных романов у меня, если не считать лучшего друга Серегу, никогда не было. И начинать не стоит.

– Что у вас случилось?

В светлой прихожей стоят трое абсолютно непохожих друг на друга детей.

– Он плюнул на мою пентаграмму! – визжит черное пятно черными губами. –  Я его ненавижу. Я его прокляну!

– Леон… Зачем ты…

Истерика продолжается уже с редкими всхлипами.

– Он ее… перекрестил! – хнык. – Мама! – еще один. – Перекрестил мою пентаграмму дьявола!.. Это неуважение, – хнык-хнык.

– К дьяволу? – спрашиваю хмуро.

– Ко мне!

Привалившись плечом к стене, засовываю ладони в карманы джинсов и молча изучаю объекты будущей охраны. Назову их просто: «А», «В» и «С». Чтоб не заморачиваться.

– Леон, ты правда это сделал? – растерянно произносит моя начальница.

Объект «А» – долговязый худой паренек с длинной русой челкой – хмыкает и скидывает рюкзак с курткой прямо на пол.

Владычица подольских складов тут же бросается все убирать.

– Через десять минут встречаемся на кухне. Будем ужинать, – сообщает своим отпрыскам.

– Я спать, – произносит парень, не обращая на меня никакого внимания.

– Ты не уснешь. Сатана за тобой уже выехал! – орет на него объект «В» – девчонка-подросток, которой он что-то там испортил.

– Удачи ему. Не скопытиться в пробках, – шлепает по лестнице.

– Ненавижу тебя!.. Дурак.

М-да.

Видок у Бэшки – атас.

Все черное: плотные колготки, короткая юбка, водолазка, на которой болтается блестящий сатанинский крест. Длинные окрашенные волосы. Пялюсь на лицо. Глаза, как и губы, подведены угольно-черным, а на голове кепка.

Сдерживаю смех, когда читаю надпись на ней.

«Я ГОТ».

Это, видимо, для совсем тупоголовых, кто так и не понял.

– Мама, это несправедливо!.. Я эту пентаграмму всю математику рисовала. Идеальная пятиконечная звезда. Не отрывая карандаша от бумаги сделала.

– Эльза. Мы ведь договаривались, что твои увлечения не будут влиять на учебу!

– Они и не влияют, – фыркает Бэшка, отправляя ботинки в стену. – Я что с Сатаной, что без Сатаны математику не понимаю.

Пока они продолжают препираться уже в гостиной, замечаю у порога объект «С», который завороженно на меня смотрит.

В глазах рябит от обилия розового – кружевная шапка с брошкой, стеганое пальто и лакированные ботинки. Под шапкой – светлые кудри.

– Пльивет, а ты пльинц? – спрашивает она, игриво склонив голову.

– А похож? – намеренно строго хмурюсь.

Внимательнее изучаю личико размером с мою ладонь.

По факту – полную копию матери. Будто в масштабе один к пяти уменьшили и веселую улыбку вместо вечно поджатых губ прикрутили. У них обеих узкий лоб, янтарного цвета глаза, обрамленные загнутыми ресницами, и румяные щеки. Еще носы… Кнопкой.

Цешка прикрывает рот ладошкой.

– Нет, не похож, – выносит вердикт.

– А на кого похож?.. – щурюсь.

– На папу пльинца.

Вздыхаю.

Возраст.

Что поделать?..

Семейство Побединских плавно перемещается на кухню, я следую за ними. Каждому выделяется по тарелке со странным зеленым пирогом и по стакану молока.

Останавливаюсь у окна и изучаю просторный сад. Услышав голоса, оборачиваюсь.

– Опять шпинат? – уныло тянет парень. Уличную одежду он сменил на огромные шорты и футболку. – А можно пиццу заказать?..

– Нельзя, – взяв его за плечи, улыбается итальянка.

– Давайте шпинат скормим Элькиному Сатане, чтоб ему поплохело.

Сам пошутил – сам смеется, а мелкая подхватывает, потом, правда, замолкает и, стрельнув в меня роковым четырехлетним взглядом, смущенно отводит глаза.

Типа заигрывает, коза.

«Я ГОТ» пыхтит, но ест свою порцию пирога.

– Дети, – голос матери становится похожим на дикторский. – Хочу познакомить вас с Владиславом Алексеевичем. С завтрашнего дня он будет с вами работать…

– … охранником, – киваю.

– Нянем, – она издевательски улыбается, поправляя свое ровное блондинистое каре.

– Телохранителем.

Хотя бы!

Дети переводят взгляд с меня на мать и обратно. Будто в пинг-понг играют.

– Отцом на час!.. – придумываю сам.

Есть такая услуга «водитель на час», «жена на час», «муж…», в конце концов. Пусть будет и с отцом такая же история. Звучит лучше, чем нянь.

– Нам никто не нужен, мам, – заключает старший, полностью меня игнорируя, и поднимается со стула.

– Это не тебе решать, Леон.

– И не тебе! – выходит из кухни.

– Леон!..

Взглядом провожая парня, думаю, что великая и могучая «су-бор-ди-на-ци-я» ему неведома. Хозяйка дома словно мысли мои угадывает. Облизывает пухлые губы и недовольно дышит.

Разворачивается к столу.

– Маша, тебе нужно было выпить таблетки до еды, – вспоминает о младшей. – Пойдем.

Придерживая подол пышного платья, Кнопка спрыгивает с места и сразу обращается ко мне:

– Ты завтла пльидешь?

– Приду.

– Холошо.

Что ж тут хорошего?..

– А ты льюбишь мулавьев?

– В смысле есть? – озадачиваюсь.

– Почему есть?.. Плосто.

– Не знаю…

– Ма-ша, иди сюда…

Кнопка отправляется за матерью, а я наблюдаю, как юная поклонница Сатаны хватает стакан, из которого только что пил молоко ее старший брат и, сдвинув водолазку, прячет его за пояс юбки.

– Потом на кладбище, ночью, закопаю.

Выходит, оставляя меня одного.

Снова смотрю на весенний сад.

Да уж…

Нервно потираю шею.

Чувствую, грустно точно не будет…

Глава 7. Федерика

– Думаешь, Коля не будет ходатайствовать об определении места жительства наших детей? – нервно интересуюсь, выходя из здания суда.

Закидываю лакированную сумочку на плечо и судорожно тереблю рукав приталенного пиджака. Побединский со своим адвокатом направляются к стоянке.

– Думаю, нет, Рика, – рассматривая моего бывшего мужа, словно таракана под микроскопом, брезгливо отвечает Кира. – Не нужны они ему. Так, просто тебя кошмарит, урод.

Словно сладким обезболивающим темные страхи баюкает. Легче как-то становится.

Дети – мое самое слабое место. Правда, сейчас оно будет прикрыто надежным щитом – бывшим сотрудником подразделения специального назначения. А это уже лучше, чем те хлюпики, которых присылали знакомые Андрея.

С Кирой Осиповой мы дружим со школьной скамьи. Она после одиннадцатого махнула в МГУ на юридический, я – в Высшую школу экономики, а затем «взамуж». И пусть для замужней жизни подруга не создана и всячески ее презирает, связь мы поддерживаем.

Адвокатов «Агата» подключать к судебному процессу по разделу имущества я не захотела, побоялась провокаций со стороны бывшего мужа, а Кира не отказала.

– Судья у нас Третьякова. Это плохо.

– Почему? – удивляюсь. – Мне показалось, наоборот, хорошо. Она тоже женщина, должна меня понять.

– Моя дорогая, женщина женщине – враг, злая собака и худшая свекровь. Запомни раз и навсегда!

– Это еще почему? Я вот, например, никому зла не желаю. Пусть все будут счастливы, богаты и реализованы, – сжимаю ремень сумки.

– Это ты не желаешь… А как ты думаешь, что видит эта Третьякова, глядя на тебя?

– Не знаю. То же, что и все, – задумываюсь на секунду и рассматриваю свой деловой костюм и туфли с узким носом, – женщину… мать… бизнесвумен. Не скажу, что я красавица. Все-таки сорок лет, девочкам молодым уже конкуренцию не составлю, но… я стараюсь за собой следить. Насколько время позволяет, – добавляю.

– Рика, ты золото!.. Но я тебя расстрою. Третьякова видит перед собой выскочку, которая посмела в сорок лет родить трех детей, иметь сороковой размер и банковский счет с восемью нолями заработать…

– Постой-постой, – усмехаюсь. – А ничего, что половина этих денег – активы? Ты же знаешь: я живу обычной жизнью. Да у меня из брендовой ювелирки только гвоздь, – вытягиваю руку с браслетом. –  И то потому, что Эльза в отпуске застыдила. Я полгода носила стекляшки, которые мне Маша сделала. И все устраивало!..

– По-бе-дин-ска-я, ей все равно. А вот Паганини твоего жалко будет.

– А чего его жалеть? – возмущенно топаю ногой. – Он всю жизнь ездил по стране с концертами и, как оказалось, не один. На мои деньги… – замолкаю.

Снова падаю в пропасть обиды, которую сама создала. Копнула глубже и без того рыхлую из-за постоянных ссор почву нашего брака и получила – нате, распишитесь! – предательство.

– Поверь моему опыту, мужиков обычно такие, как Третьякова, одинокие и за сорок, жалеют, – продолжает Кира. – Глазками похлопают, ножками потопают. Поулыбаются, прибедняться вздумают. Ты ведь рассказывать причину развода не согласишься?

– Нет. Только в крайнем случае. Леон и Эльза… Они ведь все понимают, не хочу этой грязи.

– Ну вот. Причину не называешь – значит, сама виновата. Сама виновата – пилите, Шура, ваш бизнес.

– Да ну нет… – замолкаю, прикрывая глаза.

Кира вдруг обнимает.

– Ну все, подруга. Я тебе самый худший расклад дала, чтобы в случае чего ты не удивлялась. Сумку свою, – кивает на новенькую «Фурлу», – больше в зал суда не бери. И каблуки… – косится на ноги, – пониже надень, а юбку – подлиннее. Ладно б ноги были кривые, а то вырядилась. И доктору моему по поводу сисек пока не звони. Отсудимся, там выпьешь наркозу с устатку за упокой раба Божьего…

– Сплюнь, дурочка, – смеюсь.

– В общем, я тебя предупредила! – Кира становится серьезной. – Заседание отложили, все необходимые уточнения я подала. Будем верить в лучшее!

– Спасибо еще раз, Кир.

Чмокаемся на прощание.

На стоянке вокруг моей машины коршуном кружит Побединский. Костюм помят, обувь не начищена – выглядит не очень, еще в зале суда заметила. И дело не в том, что бывший на семь лет меня старше, нет. После нашего расставания Коля как-то обрюзг и постарел.

Или мне так приятно думать?..

– Федерика! – сразу кидается в наступление. – Давай поговорим. Как близкие люди.

– Говорили уже, – открываю водительскую дверь и забрасываю сумку подальше. – Близкие люди не ходят в суд, а если ходят – значит, и не были близкими.

Разгладив юбку, сажусь в кожаное кресло, но дверь закрыть не могу. Коля ее удерживает и театрально падает на колени.

Прямо на асфальт.

Маэстро чертов.

Разглядываю темные волосы не первой свежести и умоляющее лицо. Из всех наших детей на него особенно походит Эльза-Виктория. Как через копировальный аппарат пропустили. Нос, глаза, губы. С последними не повезло: вырастет – подправит.

– Ну, прости дурака, – лбом таранит мое бедро. – За что ты со мной так? Ошибся разок, бывает. Но ведь это я… Ты все забыла, Цветочек?..

– Не смей так меня называть…

Отталкиваю его.

Коля замечает кольцо. В хитрых карих глазах вижу, как бурный поток выносит его творческий разум на мысль, что меня можно добивать.

Тут же жалею, что не сняла.

Сглупила.

– Коль, давай не будем… – стягиваю обручалку и небрежно кидаю в подлокотник.

– Это ведь ты все разрушила, – бывший тут же меняет риторику. Сердится. – Ты сама виновата!

– Пусть так.

– С голой жопой решила оставить? Обманули вы меня с твоей подругой, подсунули какие-то бумаги, я подписал. Теперь понимаю, что заранее все было спланировано!

Господи, помоги.

Качели какие-то.

Кира еще на заре моего бизнеса предложила подписать с мужем брачным контракт. Я тогда брала большой кредит под залог родительской квартиры, поэтому Побединский был не против. Он ведь в то время даже не предполагал, что делить придется не долги, а миллионы и десятки тысяч квадратных метров складских помещений.

– Тварь, – цедит Коля напоследок и смачно плюет на юбку.

– Ну хватит, – отталкиваю его и закрываю дверь.

– За все ответишь.

– Ничего нового, – дергаю ключ и жму на педаль.

– Ты за все ответишь! Машу я забираю.

Пока еду домой, пытаюсь успокоиться и вытираюсь влажной салфеткой.

Я бы могла вручить ему половину и забыть, но ведь Коля продаст все, сам заниматься не будет. Реальных денег в таком объеме никто не найдет, значит, сольет в минус, лишь бы заплатили. А этого я не потерплю.

В конце концов, у меня работают люди. У них семьи, дети, ипотеки…

Надо выстоять!

На территорию заезжаем одновременно с новым сотрудником. Вид его автомобиля вызывает невольную улыбку. Черный крузак, двухсотый, тонированный. Уже немолодой, но очень ухоженный. В общем, такой же, как его хозяин.

– Добрый день, – выбираюсь из своего «Рендж Ровера» винного цвета.

Владислав мне кивает и точечно осматривает территорию.

Будто через прицел.

Ворота, дверь в дом, окна, задний двор, уродливое пятно на моей юбке.

Затем снова смотрит в глаза.

Нравится в нем это. Профессионализм, что ли, чувствуется.

– Мам, пливет, – выходит Маша из дома, натягивая шапку. Детей полчаса назад должен был привезти водитель. – Я пока погульяю…

Зависает, глядя на Отца.

– Владь, – улыбается и тут же прячет лицо в ладошках. – Владь, – раскрывает их, словно ставни, и снова захлопывает.

Мило.

Закатываю глаза, пока наш нянь грозно хмурится. Маша, так и не дождавшись реакции, убегает в сад.

– Вы ведь с вещами? Пойдемте, покажу вашу комнату.

– Да, – Влад неопределенно смотрит на свою машину. – Только…

Вспоминаю.

– Точно. У вас ведь собачка… Подождите, я пойду уберу нашу Джес, – устало сообщаю – скорей бы туфли снять! – Она у меня агрессивная, потому что ревнивая. С йорками такое бывает. Может и напасть на вашу…

– Эм…

Владислав выразительно приподнимает брови и потирает шею сзади.

– Тогда лучше действительно убрать, – соглашается, глядя на свой «Ленд Крузер».

Да что он там высматривает?..

Обернувшись, натыкаюсь на огромную мохнатую морду, гипнотизирующую меня через лобовое стекло.

– Это… что? – нервно спрашиваю.

– Моя соба…чка. Эм-м. Пушистый…

Медленно поворачиваюсь…

– Которая чуть побольше нашей? – на всякий случай уточняю.

Владислав цокает, раскрывает полы ветровки в стороны и упирает руки в пояс джинсов. Тех же самых.

– Думала, мужчины обычно преувеличивают размер, – недовольно ворчу под нос.