Институт Подмайне

Глава 5

Окно было открыто нараспашку – кондиционеры в монастыре отсутствовали. На это деньги выделить не смогли, зато установили несколько видеокамер, системы дополнительной защиты вроде электрической проволоки и магнитные замки на дверях. В этом сравнении я находил знакомый сюр: позаботиться о безопасности настолько, чтобы забыть о любом простейшем комфорте.

Белые легкие занавески шевелились от ветра: поток средиземноморского воздуха был тёплым и с запахом цветущей лаванды под окном. Благодаря Симеону, и особенно монаху Кирило, приставленному ко мне для помощи, в руки достались все отчеты, финансовые справки и доклады, штатное расписание и почти всё-всё, что связано с благотворительным фондом. Всё, кроме института, который якобы лечил родственницу Станковичей.

Практически сразу мой взгляд обнаружил различные нестыковки.

В штате монастыря везде фигурируют только три человека: собственно, сам настоятель Симеон, затем его помощник Пимен в должности наместника, а также казначей Кирило. Однако мне даже не нужно было выходить из кабинета, чтобы убедиться в обратном. В одном только каменном дворике у крепостной стены, в тени разросшегося кипариса за обеденным столом питались шестеро неизвестных мне монахов. Если же выйти к шести часов вечера во двор церкви, где располагался форум и возвышались две пальмы, можно насчитать не меньше тридцати человек в черной рясе.

Сколько монахов на самом деле служат в монастыре? К чему столько людей – неужели ради обслуживания одной-единственной затворницы требуется столько ресурсов? Как много вопросов и как мало ответов.

Дальше интереснее. У частного института в штате тоже числится троица: мастер реставрации, его помощник и… охранник. Имена у троицы скрыты. Однако при каждодневном прохождении от ворот до административного корпуса монастыря я насчитывал шестнадцать охранников; у охраны происходит смена караула, а некоторые возникают словно из ниоткуда.

Монах Кирило, как и настоятель Симеон, был молод, но начисто брился, носил короткую косичку, имел пухлые, выразительные губы и скромные, будто ищущие безопасности глаза. Любой мой запрос юноша встречал с тревогой: его взгляд бегал по комнате, ровный тихий голос срывался, а ладони становились влажными настолько, что он вытирал их об свою рясу. На папках тоже оставались его следы.

Мерзость. Терпеть не могу потные ладони.

– У вас в каждом деле отсутствуют листы.

– Правда? – этот вопрос Кирило задавал на любые претензии, иначе говоря – косил под дурачка. Не обошлось и сейчас: «Наверное, ошиблись при составлении дела»

– Вот тут отсутствуют листы по нумерации четыре, пять и семь. А вот в этой папке… черт побери, да где же она? – я принялся рыскать в ворохе бумаг, рассыпанных по столу, чтобы найти заветную папку. – Вот, смотрите сами, здесь указание на дело некоей М.

Монах громко сглотнул.

– Кто такой М?

– Не ведаю.

– Это Мария?

– Понимаете, я связан обетом молчания…

– Значит, это Мария, – осклабившись, я постучал пальцем по листу. – Мне нужно её дело.

– Исключено. Никто не имеет доступа к этой папке, даже я.

– Так сделайте исключение для меня.

– По какому праву? – монах спрятал руки за спину. – Вы разговаривали с нашим настоятелем?

– Конечно.

– Он рассказал вам правду о монастыре?

– Ну разумеется, – соврал я.

– История болезни затворницы хранится не у нас. Лечением занимаются сотрудники института. Они проводят эксперименты, ищут лечение… от её наваждения. Хотя как по мне, просто творят ересь.

«Да вы издеваетесь надо мной, – подумал я. – Стоит только копнуть глубже на эту затворницу, как её превращают чуть ли не в дитя Сатаны. Мне уже не терпится повстречаться с ней!»

– Я думал, что сотрудники института и монастыря – одни и те же люди. Если это не так, то почему со стороны института не прислан помощник?

– Какой помощник?

– Да такой же, как вы. Кто носил бы мне эти документы и разъяснял ошибки. Да и в истории с вашей пациенткой бы разобраться ещё.

Монах заметно устал. Он так сильно тёр переносицу, что покраснение разошлось на щеки и лоб. Просто пожав плечами, Кирило принялся собирать бумаги обратно в папки. Я смиренно покачал головой:

– Ладно, Кирило, идите. Вы сегодня весь день на ногах из-за меня. Время уже восемь, скоро мне уходить. Советую выспаться.

– Спасибо, – монах зачем-то поклонился.

Перед тем как выйти, он дрожащим голосом спросил:

– Это правда, что вы любовник Елены Станкович?

– Я отвечу, если тоже будете со мной честны.

– Так написано в газетах, – монах поморщился.

– Да. У меня отношения с ней.

– Тогда зачем вас сюда отправили?

– Только мне она и доверяет. Вы же за честность, Кирило? За сегодня аргументов против благотворительного фонда имени Елены Станкович было получено предостаточно. Нужно ли говорить что-то ещё? А она вам искренне доверяла…

– Вы правы, – помешкавшись, он добавил: – Лучше бы этого фонда никогда не было.

– Почему? Судя по финансам, деньги монастырь получал чемоданами. Все оказались в плюсе.

– Никакие деньги не оправдают преступлений, совершенных в его стенах, – внезапно признался монах и тут же сбежал в коридор.

– Чудак, – сказал я вслух и вернулся к бумагам.

Дверь снова раскрылась.

– Ну что вам, Кирило? Забыли что-то?

Тишина.

Я развернулся в своем кресле – кабинет был пуст; кроме меня – никого.

«Ветер гуляет по монастырю. Призраки бродят по кельям»

В папке с перечислением закупок садового инвентаря глаза зацепились за «птицепугалку». Написано: «Применяется для подавления летающих средств с гарантированной дальностью поражения в 2000 метров». Интересно, это ж каких надо птиц давить на дальность в два километра?

Утробный рык послышался над ухом. Все мое тело внезапно онемело: я боялся сделать лишнее движение, руки так и держали бумаги. Медленно, вспотев холодным потом, я повернул голову налево, откуда донесся звук.

Ничего.

Я махнул папкой в пустоту. В воздухе не было никакого препятствия.

«Это переутомленность», – расслабился я и вернулся к чтению документа.

Рык вновь появился. Теперь позади, прямо за спиной.

Делаю молниеносный поворот, чтобы снова увидеть пустоту перед собой. Лампы замерцали и потухли. Стало темно. За окном тоже быстро наступила темнота.

– С меня хватит! – вскрикнул я и выбежал из кабинета. Коридор к вечеру утонул в черных тенях. Фонарик айфона подсвечивал мне дорогу. Ноги погнали меня вниз, и на совершенно темной лестнице, в пролете без окон, я со всей скоростью столкнулся со спиной монаха. Айфон, подсвечивавший путь, громко упал на деревянные ступени.

– Господи, а вы как здесь оказались? – не выдержал я и закричал на человека.

Это был Пимен. Он и сам оказался удивлен от внезапной встречи:

– А? Что вы здесь делаете, сынок?

– Нет, что вы здесь делаете? – мое переспрашивание прозвучало грубо. – Стоите в темноте как столб, мешаете спуститься!

– Да я… шел по делам, вдруг слышу – шум наверху. Вот и остановился, прислушивался.

– Ладно-ладно. Скажите, у вас есть собака?

– Где? В монастыре? Нет конечно.

– Я совершенно отчетливо слышал собачий рык. Прямо над ухом!

– Чего, простите?

Священник вцепился за мою руку и буквально потащил на воздух, на закатный уличный свет.

– Теперь всё заново, юноша. Где вы слышали собаку? – Пимен вытащил из кармана футляр с очками. Тревожными глазами он разглядывал меня и почему-то трогал открытые участки кожи.

– Хватит меня трогать, пожалуйста. Всё, я в порядке. В кабинете хлопнула дверь. Я подумал: «Вернулся Кирило, забыл что-то». Спрашиваю, а никого нет. Оборачиваюсь – никого. Проходит время, я работаю дальше, и тут мне рычат почти что в лицо.

Пимен сильно поморщился. Он перестал меня дотошно изучать, отошел в сторону, покачался на каблучках. Выглядело это ужасно – в голову так и лезла мысль, как он раскачивает табурет под ногами.

– Вы устали, Вячеслав. Тяжелая усталость и переживания вместо отдыха на море, – похлопал он меня по плечу. – Взбодритесь. Отдохните. Погуляйте наконец по ривьере. Вам нужен отдых. Поймите, никаких собак в монастыре не было и нет. Вкусно поешьте в ресторане, возьмите чевапи. Полако. Вы заслужили отдых, нужно расслабиться.

– Но это не объясняет то, с чем я столкнулся.

– Вам нужно быть крепким, – заговаривал меня священник. – Идите отдыхать, а я помолюсь за вас. Мы сами разберёмся. Хорошего вам вечера.

С поникшим взглядом мне пришлось уйти из монастыря.

После двадцать четвертого звонка медведица наконец-то взяла трубку. В Москве сейчас девять вечера, но Лена почему-то зевала, была растерянной и путалась в деталях, когда слушала мой рассказ.

– Можно без эмоций? – она успокаивала меня, как могла. – Ты сейчас звучишь как параноик. Что-то пил?

– Нет, никакого алкоголя, ни вчера, ни сегодня.

– Курил? Травку? Может, потреблял вещества?

– Ничего. Я чист.

Вздох на той стороне провода.

– Тогда ещё раз: что за пёс и что за тень?

– Послушай, у меня есть мысли насчет того, что происходит со мной в последние дни. Кажется, меня травят каким-то веществом. Скорее всего, это Гришин. После ужина с ним мне померещилась фигура в номере.

– А сегодня?

– Хм. Ну вот сегодня только пожали друг другу руку.

– Хотя он может принимать участие в самых разных деликатных операциях, поверь мне – тебя он травить не будет, – заверила Лена. – У него другие подходы касательно таких, как ты.

Ага, доверься на слово – после всего увиденного. От напряжения рука сама тянулась гладить волосы: от пота, волнения и жары они стали слипаться, превратились в грязь.

– Допустим, ты права, – я решил прислушаться . – Гришин не имеет таких возможностей или намерения. Что делать?

– Как что? Выполнять миссию! Милый, ты что-то раскис. Я понимаю, очень сложно вжиться в роль, терпеть монахов и моих тупых сотрудников, но всё делается во имя нас. Нас! Ты понимаешь? И эти галлюцинации, или что у тебя там, лишь продукт стресса. Всё бы отдала, чтобы быть рядом с тобой и поддержать, но не могу.

Я молчал в трубку.

– Ты дал мне клятву! Ты же помнишь? – её голос дрогнул.

– Конечно. Ради тебя я исполню всё, что только пожелаешь.

– Господи, как же люблю тебя, мой милый медвежонок, – после недолгой паузы она спросила: – Ты разузнал что-то новое?

Пришлось рассказать ей про связь с журналистом Фарбером, который накопал на неё некий компромат.

– Знаешь его, медведица?

– Нет. Или знаю, но забыла. Обычно Гришин присылает квартальный отчет о безопасности, примерно одинаковый по содержанию. Медвежонок, это же Черногория, в ней потому и спокойно. Я специально выбрала эту страну, чтобы уберечь семью от нашей никчемной родственницы, пропади она пропадом… Ну, пару раз приходили пьяные местные – их просто выгоняли; были случаи, когда местные журналюги поднимали шум из-за закрытия монастыря, православные устраивали пикеты. Тогда обходились подарками, дарили иконы, их называли отреставрированными; люди успокаивались, так как считали, что монастырь и дальше служит ради веры. А с паломниками работали проще – дарили тур в более престижные места. Кто ж проверит?

– Понятно. В общем, я в тупике. Страшно и непонятно. Я реально не знаю, что делать дальше.

– Давай с простого. Что удалось выяснить про фонд? Они что-то скрывают от меня?

– Этот фонд – просто муть, – признался я. – Лена, даже простой сверки хватит, чтобы влупить мошенничество и посадить кучу людей. К тому же есть странности, вроде усиленной охраны и, кажется, среди закупок имеется, наверное, противодронное ружье… Ну согласись, что ещё за птицепугалка с радиусом поражения в два километра? Вот зачем всё это какому-то монастырю? К тому же внутри слишком много людей, по штату же утверждается, что должно быть три непонятных калеки.

– А что с Симеоном?

– Запретил посетить пациентку.

– Подонок!

– И он утверждает, что жалобы не помогут, у вас с ним какое-то негласное соглашение.

– Это правда, – вздохнула медведица. – Сербская церковь никогда и ни за что бы не отдала вот просто так целый монастырь под одну-единственную затворницу. Да и черногорцы вполне могли запротестовать. Поэтому Симеон – это гарантия иллюзорной независимости.

Что ж, раз так, то жаловаться действительно смысла никакого нет, раз у настоятеля монастыря такой политический иммунитет.

В трубке послышался посторонний шум и чужие голоса.

– Да, Павел Сергеевич, мы это уже обсуждали, – кодовая фраза Лены означала, что разговор пора завершать, так как анонимность больше не гарантирована: – Вернемся к этой теме ещё. Да, я вам вот что скажу напоследок. Нужно быть жестче. Это бизнес, понимаете?

– Насколько жестче? – уточнил я.

– Максимально. Чтобы прям акулой. Кусайте мясо и отхватывайте куски. Шантажируйте упрямого старика, если необходимо, но сделайте обещанное. Но постарайтесь играть по их правилам: раз попросили отдохнуть – отдохните и не спорьте с ними. Всего доброго.

– И я тебя люблю.

Постучал себе телефоном по голове. Мда. Получается, любовь дороже всех моральных принципов. Или всё же нет?

Приняв душ, я переоделся в туристическую одежду, – незачем выделяться на фоне остальных, и у Гришина будет меньше возможностей за мной наблюдать – и отправился в старый град. Заглядывая в разные бары, ужасаясь от ценников, которые выше, чем в Италии, в одном из них мне послышался знакомый чудаковатый голос.

Это был Виктор.

«Единственный способ шантажировать Симеона – это раздобыть компромат журналиста Фарбера», сблизился я со столиком, где сидела маленькая компания из трех человек.

Помимо моего знакомца была одна молоденькая девушка с подчеркнутым бюстом и пухлый, неряшливо одетый мужчина с рассыпающимися волосами. Он курил вейп и пускал белые клубы, пахнущие то ли ванилью, то ли персиком на всё заведение. Диджей с длинными кудрями дилетантствовал и больше кривлялся, чем микшировал. Пожилая женщина с короткими волосами снимала его на свой айфон с близкого расстояния и пыталась дрыгаться в такт.

– Привет, Виктор!

– А? Ой, привет-привет, дорогой, – лицо Фарбера выразило удивление и смущение одновременно. Глаза его запрыгали из стороны в сторону. – Ты ещё в Будве.

– Кажется, я тут надолго. Можно к вам? Познакомишь со своими друзьями?

Нужно напирать, действовать, наглеть. Хочет он того или нет, но вступить в сотрудничество со мной ему придется.

– Ой… Ну…

– Да ладно, пусть садится, – девушка убрала сумку с четвертого стула. – Меня зовут Юля.

– Вадим, – пухлый подавился дымом, когда произнес свое имя.

– Вячеслав. Можно просто Слава.

Заказал себе негрони. В граненный бокал бросили круглый лёд и пожухлую дольку апельсина; цвет у напитка был такой, словно биттер накапали пипеткой.

– Как тебе Будва? – вопрос Юля задала, убирая черный локон за ухо. Девушка была прекрасна своей вызывающей красотой. В её глазах просматривалось чистое чувство принятия собой и своего эстетического превосходства: – Ты тут новенький?

– Да. Дела в принципе идут нормально.

– Откуда ты?

– Из Москвы.

– Айтишник? – Юля медленно растянула улыбку на своих ярких губах.

– Не дай бог.

Девушка тут же засмеялась, а Виктор с Вадимом сконфузились и, пожелав нам приятного уединения, вышли покурить на улицу.

Мы выпили ещё немного. Я совсем забыл поговорить с журналистом, но Юля ясно дала понять, что она с чудаком хорошо дружит и также хорошо будет дружить с его приятелями.

– Закажешь мне ещё? – она пальцем указала на меню.

– Да без б. А что ты такой нервный?

– Рабочий день выдался сложным, – обтекаемо ответил я.

Ну не говорить же ей про невидимую собаку?

– Слушай, а что забыла такая красавица в деревне?

– Ну, я здесь работаю, оказываю риэлторские услуги нашим ребятам, релокантам и просто русскоязычным. Я мечтала путешествовать, смотреть на мир, в итоге осела здесь. Черногория засасывает. Сама родом из Екабэ. На Урале грустно и слишком мало солнечных дней.

– Такому цветку нельзя увядать, – настал черед моей улыбки.

– Расскажи о себе. Что ты тут делаешь?

– У меня сложная работа. Так-то я в командировке.

Услышав последнее слово, девушка заметно сникла.

– Но мне легко её продлить, – вставил я. – По щелчку пальцев.

– Рада это слышать. Так что за работа?

– Ты знакома с фондом Подмайне?

– Ну вообще-то да. Пару раз искала для их сотрудников жилье в Будве. Хорошо платят, скажу тебе.

– Я распорядитель, прибыл с поручением провести проверку. Да нет, ничего страшного не случилось, из-за внеплановости все считают, что тут замешано мошенничество. Елена Станкович хочет привести в порядок дела в Черногории.

– Ты знаком с самой Станкович?

– Да. Удивляет?

– Ну хотя… такие ей по вкусу… – девушка оценила меня сальным взглядом.

– Можно сказать. Так-то я бывшая модель, работал до двадцать второго года на итальянское агентство.

– Всем пришлось делать пересадку на новый рейс, – заметила Юля, покручивая трубочкой в коктейле.

Мы поговорили ещё час, и к полуночи, когда над головой устал биться мотылек об лампу, тихо собрали вещи и ушли в её апарты. Ни Виктора, ни Вадима возле бара не было.

Глава 6

Утро я встретил почти без сожаления – только голова трещала и требовала обезболивающего.

Слева от меня лежала Юля. Сбросив с себя одеяло, она явила миру идеальную наготу, полную приморской свежести и молодости. Прекрасное создание, вновь пробудившее во мне интерес к эстетике тела, тихо сопело, нежась в белых простынях.

С грустью заметил, что в Черногории красивых, таких же, как я или она, совсем мало. Девушки ещё симпатичны и следят за собой, но чтобы именно красивых, демонстрирующих живую силу, чтобы рядом с такой искры летели от гормонов – нет, таких тут нет. Куда больше серых и невзрачных, либо обрюзгших после тридцати. Подтянутые быки в охране монастыря не в счет.

И вообще, различить черногорцев от русских, беларусов и украинцев, приехавших сюда скопом после 2022 года, проще простого – мы по-другому одеваемся. Общий лук*, манера ходить, разговорные повадки, наконец, мимика лица, всё это выдает нас полностью.

Окна квартиры смотрели на старую крепость. Городок ещё только просыпался, поэтому не слышна ни громкая музыка, ни речь на повышенных тонах; бродячий оркестр молчит, не ходит по ресторанам и не выпрашивает деньги за непрошеные выступления. Море покрылось белыми барашками, а в небе быстро бежали бело-серые облака.

Ветер теребил балконный куст в горшке.

– С добрым утром, – проснувшаяся Юля потянулась за телефоном.

– И тебе.

– Сколько время?

– Почти одиннадцать.

– Ты не проспал? – она пошла в душ и оттуда продолжила разговор: – Вроде как ты не просил тебя разбудить.

– У меня плавающий график. Когда хочу, тогда и хожу.

Её вопрос про работу всколыхнул мое сознание. Вспомнилась и призрачная собака… Болезненные импульсы в правый висок усилились.

Шпионская роль давалась мне нелегко. Черногорский морской воздух, мимолетное развлечение и жара плавили мою мотивацию, как масло на свежеиспеченной вафле. Да и глюки с сознанием откровенно пугали: если так продолжится, то что убережет меня от чего-то ужасного?

– Юля, у тебя есть обезбол?

– Ага, на кухне, на верхней полке дверцы холодильника.

Небольшая аптечка хранила в себе кучу разных таблеток, спреев и кремов от ожогов. Среди блестящих блистеров попалась пачка нитразепама – сильного снотворного, из-за которого я однажды чуть не попал под статью. Без рецепта такие штуки достать едва ли возможно.