Медведь-Шатун

Благодарности:

Елена Юрьевна Збаражская

© Александр Козлов, 2019

ISBN 978-5-0050-1198-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Я тебя очень прошу все мои стихи распечатать и оставить у себя в качестве памяти обо мне. Я не хочу, чтобы все мои труды превратились в дым…»

Эти слова Саша написал мне в начале августа 2018 года. Уже тогда я решила, что создам сборник его стихов. Сам он никогда к этому не стремился, потому что не считал это главным. В одной из переписок с ним, он написал так: «Я никогда не писал стихи, а пробовал через написание сбросить свой негатив и не более того. Я не поэт, у меня нет должных качеств для поэта. Я поэтолог – смесь поэта и психолога». Потом смеялся откровенно. Я же считала его поэтом всегда, с первого с ним знакомства на литературном сайте, на котором мы делились своим творчеством несколько лет. Впервые, прочитав его творения, почувствовала в них энергетику и глубокую смысловую начинку, некоторые казались омерзительными, многие приводили в ужас после прочтения. Позже научилась принимать его стихи по-другому, понимая то, что он пишет в них себя – свою жизнь, страхи, радости, мечты, одиночество, любовь, и всегда откровенно, честно, эмоционально. Этим они меня и поражали, приводили в состояние «полное погружение» в чувства героя, восхищали своей прямолинейностью, удивительной образностью, дерзостью, «рычанием» и в то же время, красотой, владением слова. Послевкусие после прочитанного было всегда, а иногда слова его «дымились» на языке, если можно так сказать. Он и писал о себе: «Я идиот-стихоплёт и моя судьба – это писать через внутреннее настроение, и не терять ни грамма драгоценных эмоций». Именно поэтому, его стихи были живыми, настоящими, рвущими душу, пронизывающие читателя до мозга костей.

– Я писал по голым нервам! Сразу и без фильтра.

– Привык сочинять тогда, когда сочиняется и по возможности без искусственности.

В этом весь был Сашка, Медведь-Шатун.

«Сегодня какой-то страх грызёт весь день. Даже руки и ноги холодные. Написал новое, не думаю, что оно кому-то понравится. Но я вынашивал его всю ночь».

«Лен, скажи честно – моё последнее стихо про анти-гения имеет ценность…? Мне показалось, что это одно из лучших, что я написал…»

Очень часто от Саши приходили такие сообщения. Чувствовалось его переживание, как читатели отреагируют на его новое написанное? А потом спрашивал: «Ну, скажи правду, мой последний стих не очень отстойный?». Я же, читая его свежие строки, опять поражалась его мастерству – умение передать настроение и глубину мысли, которая его беспокоила, грызла изнутри. Саша любил и уважал критику. Считал, что без критики любая творческая личность превращается в пластилин. «Я не желаю жалости, я хочу объективности в полной мере, если это возможно…» – такого отношения он хотел и к своим стихам, ждал откровенных мнений, рецензий, и не боялся, что его строки разнесут в пух и прах. К другим авторам у него был такой же подход. Он умел высказываться жёстко, даже грубо, если чья-то работа ему казалось недостойной, умел указать на авторские недочёты. Если ему были непонятны моменты после прочитанного, всегда спрашивал автора, чтобы ему разложили свою идею по-полочкам. Иногда просила, чтобы он не был очень резким в своих комментариях, чтобы не сильно «ранить» автора – быть паинькой, на что он отвечал: «Если я буду паинькой, сдохну через неделю», но тут же становился мягким и смешливым. Умел и хвалить. Саша обладал редким качеством – по-детски непосредственно, задорно и весело восхищаться чужими творческими достижениями, всегда искренне и на порыве. Его похвалы считались особыми, как высшей, авторитетной оценкой, по крайней мере, лично для меня.

Сам он любил стихи, в которых прослеживалась философия, благоухало декадансом (обожал его), строки с элементами «готики», «дума» и навалившегося состояния одиночества – те, в которых был выброс откровенности и боли, что видишь не строки, а самого человека – это называл «поэзией искренности». Считал, что в стихах не всегда нужны изыски, иногда и без них всё очень качественно может быть. Ненавидел пафосность. В строках нравился порванный стихотворный ритм, образность. Любил стихи-диалоги, считал, что в них есть своя прелесть: можно без излишних извилистых метафор донести до читателя свои мысли, обожал стихи с чётко законченной строкой с жёстким посылом. Ему нравились нестандартные подходы к стихосложению, как альтернатива. Считал, что она может выражаться абсолютно по-разному: полное или частичное отсутствие рифм (или провальные рифмы), ломаный ритм, более жёсткая эмоциональная подача стиха, а не его рафинированные формы и так далее. Альтернатива для него являлась той, которая старается взорвать привычное мировоззрение читателя и погрузить его в новое, необычное созерцание происходящего.

«Я прекрасно понимаю, что очень безграмотный и не способный создать шедевр с чётко просчитанными формулами стихотворчества. Я вечный любитель, пишущий для любителей. Дальше мне дорога заказана».

«Да, я бы хотел бы быть другим. Обычным и счастливым, а не идиотом со своими мыслями…»

«Я очень закрытый человек, если можно помоги мне, иначе я ничего делать не буду. Мне всегда казалось, что мои стихи нужны только мне…»

«Вот я и пытаюсь пересмотреть свою жизнь, найти свои ошибки, проанализировать их и вернуться к… Но понимаю, что к обычной жизни у меня возврата нет… Без моей поэзии – я не существую. Не будет моих слов – не будет меня. Опять тюрьма, опять ты должен или тебя забудут…»

«Леныч, я не хочу смысловой смерти! Может быть там, на другом уровне мне положен рай?»

Вот такого мнения о себе был поэт Медведь-Шатун. Когда я читала такие высказывания-откровения, непроизвольно подкатывался ком к горлу, я чувствовала его страх перед смертью, его одиночество…

Об этом он и писал в своих стихах. В них прослеживается вся цепочка внутренних переживаний, борьба с самим собой, мысли о Боге, смерти и одиночестве… Один раз я спросила Сашу, почему он в стихах называет себя то мерзким червем, то гниющим созданием? Он ответил: «Потому что я вижу себя со стороны. Один святой (по-моему, Антоний Великий) сказал, что высшее достижение христианина не увидеть Бога и Ангелов, а постараться посмотреть на себя со стороны и не лишиться рассудка».

«Вот я и хотел показать кризис христианства. Отсутствие здорового мистицизма в церковных кругах. Христианская метафизика перестаёт интересовать людей, они отупели от системы потребительства. Лен, вспомни почему Булгаков написал „Мастер и Маргариту“. От того, что вера в божественное и дьявольское пришла к полному нулю. Только там был атеизм, а у нас эпоха потребительства, которая ещё более ужасней, чем „яркое, материалистическое отрицание Яхве и Люцефера“. Начинается эпоха латентных скотов с отсутствием тяги к духовному».

Или

«Сегодня пересмотрел клип „Алисы“ – „Дети последних дней“, и понял, что он пророческий. Интеллектуальная сфера искусства умерла. Начинается эпоха пред-эсхатологического модернизма, и это конец мира! Творческая субстанция человека умирает жестокой смертью. Останется лишь потребительское стадо, привитое вакциной лже-гуманизма…»

Во многих его творениях присутствует тема духовности, но чаще он писал о смерти. В личной переписке писал откровенно: «Вот ты знаешь, я раньше думал, что могу писать про смерть до глубокой старости и она меня помилует за это… А как эта морда передо мной явилась в качестве болезни, так моя ж@@а сразу сузилась до мышиного глаза… Страх ужаснейший и ты понимаешь, что никто тебе не поможет, если костлявая начала свой отсчёт. Вот это и есть настоящий ужас – ужас в том, что дороги назад в жизнь нет. И вот здесь, из-под сознания, появляется забытый бог, который тебя обнимает и даёт надежду… Я перестал быть атеистом».

После таких слов, я понимала – он знает, что ему осталось недолго жить, а когда «ставила» себя на его место, мне становилось страшно и больно, всё тело сжималось в комок отчаяния, и начинала плакать. Он это чувствовал и писал: «Только не надо реветь, терпеть этого не могу!». Но передать то, что чувствовал он сам, невозможно… Незадолго до смерти он написал: «Я хочу верить в посмертную жизнь! Я хочу существовать и дальше в посмертной реальности!».

– Ох, Шатунчик, Медведя, Сашыч! Я уверена, что ты есть в посмертной реальности… И я плачу, да, пишу это и плачу, хоть ты терпеть этого не мог… Прости, дружище!

У Саши получалась необыкновенная и любовная лирика. Он умел донести до читателя, что он чувствует к женщине, когда любил, и саму женщину, какой она ему кажется. Удивительная чёткая, и в то же время, тонкая грань прочитывалась в его строках о любви. Такие стихи хотелось перечитывать, уж слишком они были крылатыми, сумасшедшими, тёплыми, страстными и искренними. А сам автор, тот самый Медведь-Шатун, который рычал в других стихах, становился мягким, ранимым, игривым и очарованным медвежонком.

«Если честно, когда рядом с тобой любимая женщина – то научишься всему, что она скажет. Просто надо любить человека, а это самый большой стимул в жизни…»

«У нас в Самаре 27 градусов и вода в Волге 19, 7… Аномалия дикая, такое ощущение, что не сентябрь месяц, а начало августа. Точно у Господа Бога крышу снесло, такого у нас никогда не было…»

«То ли я завяз в своей болезни, то ли талант закончился (а был ли он – этот самый талант?) Ни одного образа за последнее время в голове…»

«Всё, что я хочу сейчас – это просто жить, просто жить в этом мире. Я сегодня шёл из магазина и увидел скворцов, огромную стаю скворцов над моим подъездом… Скоро весна… Давай о тебе поговорим…»

Многие, из последних его стихотворений, были уже пророческими. Не побоюсь сказать, что он буквально «катал смерть на языке», а она писала за него… Жаль только то, что он видел себя в другой реальности в тёмных красках. Я же думаю, и уверена, что в той жизни, всё намного светлее и его существование будет длиться очень долго…

«Александр не был простым человеком, как впрочем, и любой человек не прост в жизни и в творчестве. Его прямолинейность иногда была феноменальна, а неуживчивость в социуме, порой граничила с беспомощностью чудака, который никак не сообразит, почему окружающие не могут понять очевидных ему вещей. Мы не были приятелями и знакомыми. Мы дружили. Дружили честно и без обид. С ним было интересно спорить до пены и чуть ли не до ножей, а потом разговаривать о жизни, да и крепко „вздрогнуть“ было до чёртиков хорошо. Он был честным другом, и я до сих пор дорожу этой дружбой. Я помню, когда Александр впервые пришёл на Зону Критики и выставил одно из своих стихотворений, был просто шквал критики, но Шатун держался стойко, вот тогда-то мне и понравился этот парень с обожжённой душой и со своей особой геометрией крыла. И я сделал начитку на его „Осенний променад“, чтобы исчезло недопонимание. У Сашки не было ни одного „проходного“ стихотворения. Бывает, пишешь о том, что хочешь сказать, а тема уходит, уходит, и в итоге, получается так себе, именно, проходное – 2—3 слова существенного смысла, а остальное вода. Шатун никогда не грешил этим, он добивался того, что хотел сказать – у него не было „проходных“. Его стихи не надо принимать как слова, выстроенные в вычурном порядке, их надо пропускать через себя. Все! Их надо впитывать кожей, обрезаясь об острые грани вложенного смысла, ими надо обжигаться и захлёбываться… Ими надо жить…»

«Поэзия автора Медведь-Шатун всегда производила на меня двойственное впечатление: с одной стороны я восхищался его умением подобрать слова, образы, эмоциональный фон – точность и впечатление от которых могли соперничать с творениями мастеров прошлого века, с другой – уничижительность и самокопание, сила самосожжения слегка пугала и удивляла – до каких глубин способен добраться человек в стремлении самопознания и очищения?

Именно очищения, я понимаю многие стихи Александра как попытки раскрыться и избавиться от тёмных мыслей и эмоций, что время от времени посещают каждого. И мне кажется, что ему это удалось в конечном итоге, он смог понять и принять себя таким, какой он есть. Я же видел в нём верного товарища, честного друга, дьявольски талантливого поэта и мне нелегко принять, что не могу, как и раньше, побеседовать с ним на разные темы, получить заряд силы и уверенности. Хотелось бы, чтобы и другие, прочитав его стихи, увидели не просто человека, а Личность, пусть порой мятущуюся и неуверенную, но всегда готовую идти вперёд, несмотря ни на что…

Да он, вообще, всегда казался таким монолитом, замковым камнем, одним из тех, на которых строится каждая крепость и каждый дворец…»

«Саша, Сашка…

Он часто был разным, диаметрально разным – взрывным и меланхоличным, грубым и нежным, мог сгоряча оскорбить человека, а потом яростно корил себя за это и находил силы попросить прощения, искренне, от души. Не зря же он с молодости взял себе ник – Медведь-Шатун. И творчество Саши в полной мере отражает его характер – стихи наполнены метафорами, неординарными эпитетами, мистикой и всё это органично переплетено с обычным человеческим бытом. Его герои то ныряют в жуткую клоаку жизни, а иногда, и в сам ад, то взлетают к небу и ловят мечту о светлом, чистом месте, где нет ненависти, боли, страданий.

Таким он и останется в моей памяти – неприкаянный, мечущийся между добром и злом, между тьмой и светом. Верю, что теперь ему дарован покой».

«Личность человека всегда сопоставима с его творчеством, с его лирическим героем в литературе, даже если личность задумывает для себя не быть похожим на своё произведение ни за что и никогда. Саша, „Медведь-Шатун“, обращает на своё творчество внимание – сразу. Будь то читатель, несведущий в поэзии, или же читатель-профессиональный поэт, на оригинальность мышления автора, его необычность, обращает свой взгляд любой самостоятельно думающий человек. Вы можете сто раз не соглащаться с тем, что „выдал“ на сей раз „Медведь-Шатун“, но только, если ваш мозг не примитивен, вы тут же начинаете соглашаться или нет с тем, что предлагает автор. Автор искренний, думающий о нашем мире, хлебнувший от него полной чашей горестей, обид и разочарований, но, как истинно русский человек-поэт, носящий в себе до конца жизни личину чистоты: правды, преданности своим идеалам, несмирение с пустотой, с ужасным „достоянием“ уже 21-го века. Если говорить правду (а в переписке с Сашей я ему всегда говорила только правду, на которую он не обижался), Саша многого не успел. Жаль, что не дожил… Не успел найти свой, но профессиональный ключ, работы над Словом. Не очень ясно и чётко выражал свои удивительные мысли, не успел отточить свои „поэтические пёрышки“. А, думаю, что отточил бы. А, может быть, и пусть останется таким, каким был… Теперь всё равно ничего не поправить. Я любила Сашину человечность, его неподдельную доброту и искренность. Была бы рада узнать, если у него остались на Земле дети. Чем утешить свою потерю, своё горе по Саше, „Медведю-Шатуну“? Я верю в бессмертие души. Верю, что если он даже не успел в чём-то покаяться перед Богом, будет обязательно прощён. Потому что многие его любили. Я не ошибаюсь в том, что это был порядочный, ищущий всю жизнь себя, настоящий Поэт. Пусть земля – пухом, а Небо – жизнью. Счастливо там тебе, на Небеси…»

«Медведь-Шатун принадлежал к единственному типу людей, пользующихся моим неизменным респектом. Он был Нефором. Именно так. С большой буквы. И вообще все слова, которые относятся к этому замечательному челу, я буду писать с большой буквы:

Шатун – Поэт.

Шатун – Друг.

Шатун – Настоящий Мужик.

Шатун – Человечище.

Редко бывает, когда высокий интеллект сочетается с прямотой и честностью, а умение отстаивать свое мнение – с великодушием и теплотой. Шатун был таким, каким предстает в своих стихах. Жесть и романтика, два-в-одном, непонятно откуда взявшаяся химическая формула драгоценного элемента, который никто больше не изобретет.

По одним стихам Шатуна можно читать рэп, а другие – положить на балладу. Одни вдохновляют на революцию, другие внезапно открывают глаза на мечту, которая стояла у порога. Настоящий поэт жизни, умеющий красиво сказать о вещах, которые из-под пера кого-нибудь другого вышли бы чернухой. Медведь-Шатун – силища и талантища. Как правильно он выбрал себе тотемного зверя!

Он не боится выйти один на один и с девяностыми ржавыми бесами. Я не знаю, где он сейчас. Но сердце мое спокойно: Шатун за себя постоит. И привнесет частицу душевности, красоты и силы в те миры, которые нам неведомы».

«Стихи Сашки для меня всегда были тяжёлыми как его любимая музыка, каждый новый стих – пятитонный грузовик, почти всегда печально-философские, грубого помола. Цветные и резкие. Доходчивые, похожие на злых цепных псов, которых хозяева держат в «чёрном теле».

Они, действительно, медвежьи какие-то. Словно автору не хватает кислорода, и он не может выговорить, выплюнуть всю свою боль.

Многослойность, тихая грусть. Шатун собирал из строк пазлы, постоянно искал своего Бога, своё место в этой жизни. Много размышлял о смерти. Перекраивал мир религии. Боролся со своим вторым я. Он частенько парил между чем-то потусторонним, метафизическим и реальным, в строках автора матрица чередовалась с космосом и потусторонними силами.

Вот это глубокое, почти летаргическое состояние мной особенно ценимо».

«Нет, мы не были друзьями. Между нами не было каких-то особых, трепетных отношений. Вообще ничего не было… Кроме стихов. Стихи и остались. И надо их читать не в память о написавшем, не из чувства долга или приличия (меньше всего, полагаю, Шатуна беспокоили прииличия), а потому что стихи он писал настоящие. Горькие, болючие, но настоящие».

«Стихи Саши, Медведя-Шатуна, у меня практически всегда вызывали определенную долю изумления и волнения. Каждый стих его был на грани. Он как бы выворачивал всю боль находящуюся внутри и облекал ее в гротескную форму. Равнодушным оставаться трудно, когда видишь подобное самобичевание, и в ответ появляется реакция схожая с трепетом. Большинство стихов оставляло неизгладимый след после прочтения. Казалось, что читатель прикасается к чему-то, что было до этого момента неведомо, а если и ведомо, то страшно в этом признаваться или говорить вслух. Да, вслух Саша не боялся говорить то, о чем другие предпочли бы умолчать. И эта черта прямоты и отсутствия украшательств в какой-то степени подкупала, вызывая впечатление искренности. И так и было. Но, несмотря на все это, больше всего меня поразила его романтическая лирика. На фоне созданного грозного образа, стихи, где Саша предстает нежным, добрым, ранимым, просто не поддаются описанию. А ведь это самое главное в творчестве любого писателя или поэта – не оставлять читателя равнодушным».

P.S. Благодарю Семёна, сына Александра, за то, что дал согласие на создание сборника, редакцию «Ридеро», которая не отказала в этом. Также, благодарю друзей и авторов, с которыми творим вместе много лет, за поддержку, тепло и отклики.

Саша, это книга для тебя, о тебе… Спасибо, что ты был, есть и будешь….

Медведь – Шатун

Разные

Зимняя мистерия

Любовники Анархии

Чужой