- -
- 100%
- +
Пройдя опушку, он увидел на поляне… какое-то сооружение. Нет, не летающую тарелку, не звёздный корабль, а что-то похожее на круглый терем. Разноцветные лучи били с крыши. Светились в тереме окошки. На поляне было светло.
По траве ходила рыжая девочка и собирала ромашки.
Девочку окликнули из открытой двери. Она оглянулась и что-то ответила на непонятном языке. Видимо, была недовольна. Её окликнули снова. Девочка взбежала на крыльцо, и мальчик очень опечалился, что больше не увидит её. Но девочка скоро вышла опять. Посмотрела в ту сторону, где в кустах прятался мальчик (заметила или нет?).
Потом она что-то развесила на отдельно растущей мохнатой сосенке. Как на новогодней ёлочке. И вбежала в терем.
Лучи и окошки погасли. И он… он расплылся, стал туманным и поднялся в небо, как тёмное облако.
Мальчик подошёл к сосенке. На ветках висели бубенчики из тонкой листовой меди. Они были похожи на цветы купавки.
Мальчик задел ветку, бубенчики тихо и доверчиво зазвенели.
Долго мальчик стоял и слушал этот звон. И ему казалось, что вот-вот опять появится на поляне девочка с медными волосами. Уже солнце пробилось через листья, заискрилась роса, а в бубенчиках зажглись жёлтые огоньки.
Мальчик не стал трогать все бубенчики, но два из них снял и унёс с собой. Чтобы потом не казалось, что всё случившееся – сон.
Иногда по ночам бубенчики начинают звонить сами по себе, тихо-тихо, так, что слышно лишь мальчику. Словно кто-то подаёт издалека непонятный сигнал…”
Рассказ “На рассвете” был напечатан в “Вечернем Ново-Калошине” под рубрикой “Творчество наших фантастов”. Согласитесь, что не каждого удостаивают подобной известности…
Понятно, что в “Рагале” творчество Сени Персикова ценилось по высшей категории. Потому он, как безусловный литературный лидер, и был избран вице-президентом. Правда, почтительное отношение к нему было смешано с ласковостью. Всех тут называли по имени-отчеству или коллегой с прибавлением фамилии. А вице-президента – Сенечкой. В более же официальных случаях – “коллега Сенечка”; Но в самые ответственные моменты обращались как подобает: “Уважаемый вице-президент”.
… – Почему бы нам не послушать нашего уважаемого вице-президента?
И все взоры обратились вверх.
Коллега Сенечка перестал качать изжаленной ногой. Пригладил солому причёски. Задумчиво покусал нижнюю губу. “Рагал” притих и потел (а профессор Телега зябко вздрагивал) в томительном ожидании.
– Ну что же, – наконец произнёс коллега Сенечка. – По-моему, ничего. По-моему, вполне… Ну и что же, что это лишь начало? Если начало хорошее, почему конец должен быть хуже? Егор Николаевич и раньше писал неплохо, мы все знаем. По-моему, мы должны доверять человеку…
“Радиус Галактики” облегченно зашевелился, раздались голоса. В том смысле, что да, конечно, какое же литературное творчество может быть без доверия к товарищам по перу. Судьба профессора Телеги была быстро и счастливо решена открытым голосованием. Почти единогласно, только студент Женя Красавцев насупленно воздержался.
Клим Львович Пограничный, общественный директор, вручил Егору Николаевичу значок Автора, а строгая Анна Эдуардовна Кнопп – алую гвоздику. Все похлопали, и клуб “Рагал” распустился на каникулы.
Ново-Калошин получил название от резиновой фабрики. Её до революции поставил на реке Лосихе местный заводчик Тимофей Помидорников. Ближние деревни разрослись вокруг фабрики, вот и образовали город. Никакого другого Калошина в здешних местах никогда не было – ни простого, ни со словом “Старо”. А приставка “Ново” приклеилась к названию оттого, что очень уж блестящие новенькие калоши выпускало предприятие Помидорникова.
Но всё это было в давние-давние времена. С той поры фабрика выросла в большущий комбинат, который отравил немало воды в Лосихе и природы в окрестностях. Появились и другие комбинаты и заводы. И Ново-Калошин сделался крупным промышленным центром. В нём даже метро начали строить, но затем незаметно оставили эту затею, денег не хватило. (Кстати, ещё об аномальных явлениях: пошёл слух, что в недостроенных туннелях появились кровожадные существа, похожие на исполинских муравьев, поросших рыжей шерстью. Метровые! Не от слова “метро”, а от такого роста.)
Разумеется, выросло в городе много высоких современных зданий, целые районы. Однако и старых кварталов сохранилось немало – с уютными улицами, столетними берёзами и густыми клёнами, с одноэтажными и двухэтажными пожилыми домами… На одной из таких улиц – на Гончарной – жили недалеко друг от друга пятиклассник Персиков и профессор Е. Н. Телега.
…Домой они пошли вместе. Солнце палило, асфальт размяк, и листья обвисли от жары. Егор Николаевич страдал в своём наряде. Вертел тонкой шеей в твёрдом воротничке и галстуке.
– Да снимите вы пиджак, – пожалел его Сеня. – А то сваритесь…
– Что?.. А-а… Нет, ничего, – Егор Николаевич стеснённо заулыбался. – Жарковато, но зато вот… – Он коснулся ногтем значка с буквой А. – Понимаю, что это несколько детское тщеславие, но всё равно… Для меня сегодня крайне знаменательный день. Пожалуй, такой же, как при защите диссертации… Ох, на вас комар, Сенечка!
Сеня согнал с плеча невесть откуда взявшегося супер-кулекса.
– Вот псих! Все к вечеру на охоту вылетают, а этот…
– Не укусил? – заботливо поинтересовался профессор.
– Не успел… Егор Николаевич, а вы ведь обещали проверить на своём “Алике” заклинание. Ну, то самое, против комаров, “Егер-маркер…” А то оно почти не действует.
– Да-да! Очевидно, в нём какая-то неточность. Я займусь безотлагательно. Обещаю, что раньше, чем сяду за своего “Капа”… Кстати, коллега Сенечка, я крайне благодарен вам за поддержку. За высказанную вами уверенность, что продолжение повести будет не менее удачным, чем начало. Хотя сам я, по правде говоря…
Вице-президент Персиков искоса, но со значением глянул на профессора Телегу. Потом пнул на ходу портфель и, глядя на свои пыльные кеды, сказал увесисто:
– Вот о продолжении я как раз и хотел поговорить.
– Да? Я… конечно… У вас есть какие-то советы?
– У меня есть вопрос, – ответствовал коллега Сенечка с угрюмой ноткой.
– И прекрасно! Я готов! Спрашивайте прямо, не стесняйтесь!
Коллега Сенечка воткнул в собеседника строгий синий взгляд:
– Спрашиваю прямо. Где он?
Профессор Телега был высок и тонок телом, но от вопроса коллеги он словно похудел ещё в два раза. Костюм обвис на нём, шея вытянулась, подбородок устремился вперёд, словно корабельный бушприт.
– Э-э… коллега Сенечка… Вы не могли бы сформулировать вопрос несколько конкретнее?
Вице-президент обогнул профессора на шаг. Остановился, расставил запятнанные выцветшей зелёнкой ноги, наклонил к плечу растрёпанно-соломенную голову. И сформулировал вопрос вполне конкретно:
– Я спрашиваю: где вы прячете Капа?
– Но… видите ли… Вы же разумный человек, Сенечка, и должны понимать, что такое авторский вымысел… – Егор Николаевич неловко затоптался на мягком асфальте. – Вы же сами прекрасно владеете фантазией и…
– Я – это я, – снисходительно отозвался вице-президент. – А вы, Егор Николаевич, – это вы… Не обижайтесь, пожалуйста, но я же знаю уровень ваших возможностей.
Подбородок профессора задергался самолюбиво и беспомощно.
– Что вы имеете в виду, коллега?
– То, что придумать такое вы не могли. Списать с натуры – другое дело…
– Я всегда, Сенечка, считал вас воспитанным человеком, – жалобно сказал Егор Николаевич. – Да… И вдруг… Право, не ожидал… – Он осторожно обошёл вице-президента и двинулся прочь, отгородившись обидой. Но Сеня не отстал. Шагая в ногу с профессором, он повторил упрямо и в такт шагам:
– Где он?
– Я… конечно, счастлив, что моё сочинение убедило вас, так сказать, в полной реальности событий, но…
– Значит, будете отпираться? – тихо, но с нехорошей ноткой сказал Сеня.
– Но, коллега… Извините, однако продолжать беседу в таком тоне…
– Хорошо, – печально отозвался вице-президент Персиков. – Тогда я на первом же заседании официально потребую пересмотра. Чтобы вас из “Авторов” обратно…
Профессор Телега дёрнулся на ходу:
– Простите, на каком основании?
– А на таком! В “Авторы” принимают за фантастические рассказы, а у вас – про то, что по правде было! Значит, не имеете права!
– Это, молодой человек, надо ещё доказать!
– Докажу, – горько и упрямо пообещал коллега Сенечка. – На основе… как его… ли-те-ра-ту-ро-вед-че-ско-го анализа! Всё равно вас разоблачат! И насчёт рассказа, и насчёт Капа!
– Это… знаете, Сенечка, как называется? Шан-таж! Никогда не ожидал от вас такого… такой, простите, непорядочности! Неужели вы сами не понимаете, как это неблагородно?!
– Понимаю, – вздохнул Сеня и повесил соломенную голову. – Только у меня нет выхода. Потому что Капа жалко… А вы, что ли, благородно поступаете? Спрятали его! – Он опять воткнул в профессора возмущённый взгляд.
Егор Николаевич сказал весьма неуверенно:
– Это… просто неприлично. Извините, но если бы я был ваш родственник, я бы… дал вам подзатыльник. Или даже два…
– Ну, хоть три, – отозвался Сеня опять с грустью. – Только не прячьте Капа…
– Знаете, Арсений, у меня даже слов нет…
– Вы даже и права такого не имеете! – возвысил Сеня голос. – Да! Прятать пришельца с другой планеты от контактов с землянами!
– А если он сам не желает никаких контактов?
– Вот видите! Вы и признались!
– Ничего я не признался! Я это… чисто теоретически!
– А я практически! Он же ещё совсем пацан! По родителям скучает! Вы себя маленького совсем, что ли, забыли? Вот представьте, что вы пятиклассник и оказались где-то один-одинёшенек. Ревели бы небось в три ручья…
– Но… даже если допустить, что Кап действительно существует… Всё равно ведь нет никаких средств ему помочь. Земная цивилизация не нашла ещё способа межзвёздных перемещений. И, к сожалению, никто не может…
Сеня перебил снисходительно:
– Да бросьте вы. Маркони всё может.
– Ну, знаете ли… Я весьма ценю способности этого молодого человека, он очень помог мне в наладке “Алика”, нетрадиционность его методов достойна удивления и всякой похвалы, но…
– Он много раз уже запускал в космос всякие предметы, – сообщил Сеня. – Хоть на какое расстояние. Только возвращать их ещё не может. Но сейчас ведь и не надо, чтобы обратно. Главное, чтобы Кап оказался дома… Егор Николаевич, я в прошлом году из лагеря возвращался, и у нас на полдня автобус застрял, дак знаете какая паника дома была? Маму валокордином отпаивали. А Кап ведь не за тридцать километров, а, наверно, за тыщу световых лет… от мамы…
Профессор Телега на ходу смотрел себе под ноги и чесал длинный подбородок.
Сеня сказал негромко:
– Вы меня простите, что я наговорил вам всякого… Ну, про новое заседание, чтобы вас из “Авторов”… Но ведь Кап… Егор Николаевич, а его правда зовут Капом?
ГЛАВА ВТОРАЯ
Институт Маркони
Капу снилась родная планета. Влажные проблески Лау-ццоло. Радуги среди лиловых туч, вспышки мокрой зелени далеко внизу… И как он с ипу-ннани и с ипу-ддули весело мчится по прямой магнитной линии, чтобы зажечь и свою искорку в новой многоцветной дуге. И смеётся, смеётся…
А когда сон уже начал таять, смех этот перешёл в горькое безутешное вздрагивание. Потому что нет своей планеты и радуг, нет рядом ипу-ддули и ипу-ннани…
Но проснувшись окончательно, Кап решительным толчком прогнал от себя тоску. Потому что вспомнил: есть друзья. И есть надежда.
Кап уже десять суток обитал в прозрачном круглом жилище, которое на здешнем языке называется “поллитровая банка”. Жилище стояло не под открытым небом. Оно располагалось в другом помещении, которое больше пол-литровой банки во много-много-много раз. Это был “Институт Маркони”. Иначе он именовался “чердак”.
Кап удивлялся свойствам здешнего языка. Одно и то же слово могло означать совсем разные понятия. Например, чердаком называлось не только верхнее пространство жилища, но и то место, где у человеков (то есть у “лю-дей”) располагался аппарат разума. Если аппарат работал хорошо, про человека говорили: “Чердак у него варит”…
Без сомнения, лучше всех чердак варил у Маркони. И это – несмотря на юный возраст. Маркони существовал в этом мире всего двенадцать оборотов, которые планета делает вокруг здешнего Лау-ццоло. По местным понятиями – совсем немного. Если бы можно было сравнивать лю-дей с капельками, директор чердачного института оказался бы лишь чуть постарше Капа.
Кап уже знал, что полное имя директора института – Марк Афанасьевич Шило. А сокращённое – Марик. Но все звали Марика не иначе как Маркони, потому что такое же имя в давние времена носил известный учёный муж. Он был один из тех, кто придумал для планеты Земля способ электромагнитных переговоров. Марик Шило разбирался в электромагнитных делах не хуже того Маркони. А может, и получше, потому что времена теперь были другие: научных знаний накопилась уйма.
Впрочем, нельзя сказать, что нынешний Маркони впитал в себя знания всех наук. Зато смелых идей у него рождалось множество. А способы, как осуществлять эти идеи, он придумывал такие, что академики попадали бы в обморок, если бы узнали. Но они про Маркони не знали. А он чаще всего не знал про них. И работал самостоятельно, на свой страх и риск. И порой помогало ему именно незнание. Судите сами. Если бы дошкольнику Марику было в своё время известно, что вечный двигатель невозможен, никогда бы он и не взялся за его строительство. Но Марик по малолетству в законах механики не разбирался и соорудил нехитрый механизм из колеса от детского велосипеда, нескольких шарикоподшипников и маятника. Не исключено, конечно, что этот двигатель не совсем вечный, но построен он был семь лет назад, а маятник плавно качается и колесо потихоньку вертится до сих пор…
Если бы наш Маркони, по примеру других учёных, верил, что скорость света преодолеть нельзя, он, конечно, не придумал бы МПП-транслятор (МПП – мгновенный прокалыватель пространства). Но Маркони отмахнулся от формул Эйнштейна, как от надоедливых замечаний классной руководительницы, и соорудил модель транслятора за две недели. Причем главная трудность была в том, чтобы достать хорошие, с очень гладкими стёклами зеркала… С помощью этой модели Маркони молниеносно переправил в открытый космос дневник второклассника Пеки Тонколука. Дело в том, что Пеке ужасно не хотелось показывать этот дневник своей тётушке. А на расстоянии ближе трёх парсеков тётушка дневник всё равно отыскала бы…
Но нельзя сказать, что Маркони совсем не признавал научные законы и открытия. Наоборот. Он отлично разбирался в радиотехнике, астрономии и во многих других областях знаний. Кстати, Капу казалось даже, что многие проблемы Маркони понимает лучше, чем профессор Телега, у которого он, Кап, жил до того дня, когда приятель Маркони по имени Абрикос (иначе – Сеня Персиков) переселил его сюда, в институт.
Кап ничего не имел против профессора Телеги. Даже наоборот, он к нему привязался. Профессор многому научил Капа и дал ему массу знаний про планету Земля и про всю здешнюю звёздную систему. Но одного Егор Николаевич дать не мог – надежды, что Кап когда-нибудь возвратится домой. Он горестно разводил руками: “Увы, малыш, но наша цивилизация пока не достигла нужного уровня. И едва ли достигнет скоро…”
А с теми землянами, которые назывались “ребята”, было гораздо проще. Во-первых, Кап сам был “ребята” (на капельном языке – “лито-длиндо”). Во-вторых, насчёт возвращения домой Маркони сразу сказал: “Раз плюнуть”. И объяснил, что самое сложное – это определить точные координаты звёзды Лау-ццоло и той планеты, откуда явился Кап.
Кап координат не знал и виновато печалился.
Маркони решил:
– Тогда нужны звёздные карты нашего трёхмерного Космоса.
Эти карты Маркони и составлял до нынешнего дня. Он работал добросовестно и вдохновенно.
Ребята иногда переговаривались шёпотом:
– Пусть вкалывает. Может, забудет эту дуру…
– И что он в ней нашёл? Такая лошадь…
– Да ну, “лошадь”. Она красивая, ничего не скажешь.
– Но она же старуха! Семнадцатый год…
– Сердцу не прикажешь, – понимающе вздыхала курносая белобрысая девочка Варя.
О безнадёжной любви Маркони знали все. Даже Кап. Хотя понять полностью, что такое земная любовь, он ещё не мог. Здесь выявлялось противоречие: с одной стороны, это вроде бы радость, а с другой – страдание. В любви Маркони страдания было гораздо больше. Впрочем, была и польза. Душевную боль Маркони старался глушить неистовой работой, а это приближало возвращение Капа домой.
Клочковатые тёмные волосы Маркони стояли торчком. Круглые очки на остром носу сверкали и, кажется, даже раскалялись. Большой компьютер “Проныра” (собственной Маркониной конструкции) тоже раскалялся и несколько раз даже дымил. Потому что Маркони заставлял его тайными путями подключаться к магнитным архивам разных обсерваторий, а потом решать задачи по созданию пространственных межзвёздных структур.
Капу же был выделен маленький компьютер “Сверчок”. С его помощью Кап и беседовал с ребятами. Банку ставили в фокусе специальной вогнуто-решётчатой антенны. Кап садился на стеклянный край и старательно излучал мысли, которые буквами печатались на экране. Это сначала. Вскоре же Маркони научил “Сверчок” произносить мысли Капа тонким кукольным голоском. И всем уже казалось, что это разговаривает сам Кап.
А речь собеседников Кап быстро научился воспринимать на слух.
Компания собеседников всегда была одна и та же. Во-первых, сам Маркони. Но его можно было назвать собеседником лишь с натяжкой. Чаще всего он молча сопел над своим гудящим и дымящим “Пронырой”. Потом – Сеня Абрикос, Матвей-с-гитарой, Варя Ромашкина и три второклассника – Пека, Андрюша и Олик. (Что такое “второ– классник”, было Капу уже понятно; он даже уточнил про себя, что правильнее называть их “третьеклассники”, ведь во втором-то они уже кончили учиться.)
Матвей-с-гитарой был старший, его все слушались (кроме Маркони, разумеется). Он был спокойный, рассудительиый и умел извлекать из гитарных струн такую вибрацию, которую можно назвать звуковой радугой. Варя тоже была сдержанным и рассудительным человеком. Второклассники – они все разные, но в общем-то одинаково непоседливые: то прибегут, то умчатся. Они вели свою беспокойную жизнь.
А Сеня Абрикос… Он был непонятный. То весёлый и любопытный, то вдруг сядет неподвижно и отключится, как перегруженный компьютер. И глаза странные. Словно он, Абрикос, вдруг оказался где-то далеко и потерялся так же, как маленький Кап…
Иногда к этой компании прибавлялся совсем юный представитель человечества – Никита Персиков, Сенин брат. От роду ему было– год и восемь месяцев. В ясли Никита не ходил, воспитывали его дома. Этим занималась бабушка. Но она уехала на неделю в деревню, и все воспитательные задачи перешли на эти дни к Сене. Родители-то на работе. Вот Сеня и таскал братца с собой.
Братец не был чересчур капризным, но по малолетству требовал постоянного внимания. Он всё время чего-нибудь хотел: “Хочу пить… Хочу на учки” (на ручки то есть; а тяжеленный ведь, потаскай такого!), “Хочу писать…” Хорошо ещё, если это “хочу” вовремя, а чаще бывало, когда уже штаны мокрые.
– Наказанье ты моё, – постанывал Сеня. Но сильно брата не ругал: что возьмешь с малыша? Хоть и бестолковый, а родной.
В “институте” Никите нравилось. То и дело он требовал:
– Хочу гхушку… – игрушку то есть.
“Гхушек” было полным-полно. На полках и столах всякие приборы, блестящие штучки, катушки с проволокой, трансформаторы, конденсаторы, генераторы… Сеня, спросив предварительно Маркони, давал брату какую-нибудь безопасную штучку, и тот на время притихал.
Но однажды Никита самостоятельно стянул с полки заряженный электролит. Этакую серебристую баночку с двумя штырьками. Все тихо беседовали, а Матвей звякал струнами и покачивал ступней в отвисшей босоножке. Никита с “гхушкой” подобрался к музыканту и коснулся штырьками его голой пятки. Матвей уронил гитару и с воплем взлетел под крышу.
Минут пять все, даже Маркони, вповалку лежали от хохота. А Матвей по-обезьяньи висел на верхней балке и плачущим голосом рассказывал, каким уголовником станет Никита, когда вырастет.
Кап ничего не понял в этой истории. Когда успокоились, он спросил через “Сверчок”:
– Матвей, тебе неприятно?
– Ещё бы!
– “Ещё бы” это значит “да”?
– Вот именно!
– Тогда почему все обрадовались?
Народ на чердаке притих. Как объяснить инопланетянину странности человеческой психики? Наконец Матвей хмуро растолковал:
– Потому что могло быть ещё хуже: если бы это чучело ткнуло не меня, а себя…
Сеня виновато засопел и запоздало дал Никите воспитательного шлепка.
– Хочу гхушку, – сказал неисправимый Никита.
Сеня сунул брату бобину от магнитофона, а сам задумался. Присел на чурбак и стал смотреть перед собой – словно в какое-то ему одному видное пространство.
“Может быть, у него тоже любовь? – подумал Кап. – Ему грустно”.
Кап уже умел читать человеческие настроения по глазам, хотя у него самого глаз не было.
Порой, чтобы хоть немного походить на здешних жителей, Кап вытягивал из себя пять отростков: круглый – голову и четыре длинных – ручки и ножки. И в таком виде сидел на краю банки. Но этого не замечали. Как им, людям, разглядеть в подробностях такую кроху? Искорка горит – вот и всё…
А Кап настолько привык жить среди ребят, что иногда у него в сознании менялись масштабы. Казалось, что чердак не так уж велик, а ребята – почти одного роста с ним, с Капом. Особенно когда завязывалась беспорядочная, прыгучая такая беседа, которая называлась “трёп”. Вот как сегодня, например:
– Кап, а вам двойки ставят, если урок не знаете?
Капу было известно, что такое “двойка”.
– Не-а, не ставят. В угол могут поставить…
– Откуда у вас там углы, в тучах-то?
– Ну, не в такой угол, как здесь, а в магнитный. Из него никуда не денешься, пока не выучишь… Торчишь там, а тули-ббуба висит над душой и долбит: “Учи, учи, а то вырастешь и никакой пользы от тебя…”
– А много предметов в вашей школе?
– Ага. Куча.
– А какой самый главный?
– Главный… Я не знаю, как одним словом сказать.
– Ну, скажи несколькими.
– Это… взаимодействие сбалансированной системы живой капли с магнитно-силовой структурой планетарного и космического пространства…
– Ну-у, Кап, ты даёшь!
– Помудрёней, чем Маркони…
– Не урок, а диссертация…
– Ой, подождите!. – Кап взбрыкнул прозрачными ножками. – Можно проще: “Как жить в окружающем мире”!
– Кап, а в дальний космос вы часто летаете на экскурсии?
– Каждый год. Это по программе… Такого понятия “дальний космос” у нас нет. Что дальний, что ближний – это всё равно. Пространство прокалывается в один миг…
– Вашей тули-ббубе, наверно, здорово попадёт за то, что ты потерялся…
Кап сразу начал печалиться:
– Дело не в том, что попадёт. Она ведь переживает ужасно… Видимо, хватились меня слишком поздно, а координаты Земли тули-ббуба не отметила в памяти. Мы ведь залетели сюда на минутку, случайно… Теперь, небось, ищут по всей Галактике…
– Ты, Кап, не унывай, – сказал Матвей. – Скоро Маркони отыщет ваше Лау-ццоло, и полетишь домой. Только нас там не забывай…
– Нет, я никогда… Матвей… А ты уже сочинил песенку про мою планету?
– Не совсем…
– Ну, спой хоть “не совсем”.
Матвей начал наигрывать, потом запел тихонько:
Почему-то этим летомЯ грущу невыразимо.Снится, снится мне планетаПод названьем Ллиму-зина(Вы не путайте с машиной).К небу подниму лицо я —Вижу радуги и тучи.Светит, светит Лау-ццолоСреди дождиков летучих(И они там все живые)…Он был вообще-то даже хмуроватый на вид, семиклассник Матвей Шапников. Но песни умел сочинять хорошие, улыбчивые…
Матвей прихлопнул струны, слегка насупился.
– Вот… А дальше ещё не придумал… Маркони, сколько ты ещё будешь возиться со своими картами? Кап уже извёлся от нетерпения, да и мы тоже.
Маркони буднично сказал:
– Всё готово. Остальное от тебя зависит, Кап. Ближайшие-то окрестности вокруг Лау-ццоло помнишь? Я буду участок за участком показывать, а ты смотри внимательно, узнавай…
“Участков” в нашей Галактике великое множество. Все понимали, что скорого открытия ждать не приходится. Надежда разве что на счастливый случай да на великое везение, которое не оставляло Маркони в его научных делах.
На экране в густой черноте появились искры звёзд. Медленно поплыли. Замигали, изменили свой рисунок. Ещё, ещё… Все молча сопели. Даже “Сверчок” сопел, отражая волнение Капа. Потом подал голос Никита:
– Хочу какать…