© Евгений Крашенинников, 2025
ISBN 978-5-0065-9718-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ЛЮБИТЕЛЬ
Вдруг от книги чуть уловимый запах – и тут же исчез. И какое-то смутное – но важное же – воспоминание с ним связано; но что именно… Наклонился, повертел голову у страниц… Они желтоватые, бумага плохая, толстая… Опять промелькнуло и ушло тут же… И опять не успел зацепить и вспомнить… Вертел – голову, книгу. И – есть!! Ушинка, зима, 86-й год, кресло на лестничной клетке, читаю «Трудно быть богом»…
ДВИЖУЩИЕСЯ КАРТИНКИ
Гражданин Кейн (1941)
В детстве у нас была книга «50 загадок о кино». С одной стороны 50 заданий (в каждом 10 вопросов); если книгу перевернуть вверх ногами, то с обратной стороны читались ответы. Там в одном задании рассказывалось о том, как годы эдак в 50-е (да и книжка, подозреваю, была издана не сильно позже – в 60-е) среди ведущих кинокритиков был проведён опрос, и звание «лучшего фильма всех времён и народов» получил «Броненосец «Потёмкин». Эту картину мы смотрели. Вообще, в 70-е мой папа понимал, что если какой-то фильм, который сейчас крутят по телевизору, не показать детям, то они могут его не увидеть никогда: в Магадане был один канал общесоюзный и один местный, начинавший работу часов с шести вечера, а в кинотеатрах старые фильмы не повторяли. И когда к 60-летию революции по воскресеньям стали показывать фильмы в серии «60 героических лет», то мы садились на диване и смотрели, чтобы не упустить навсегда.
Но ведь кто-то занял второе, третье места и далее; даже в книжке были только первые десять. Но в детстве на остальных я внимания не обратил. Да и смысл… – я же не мог их никогда и нигде увидеть (кстати, несколько до сих пор, к стыду своему, не посмотрел).
А уже в 90-е, когда я уже сам руководил своим кинопоиском, в детской энциклопедии о кино (из серии детских толстенных энциклопедий в суперобложках, выходивших тогда) на одной из врезок на странице сбоку основного текста я прочитал о серебряном лауреате того опроса – фильме «Гражданин Кейн». Никогда я не слышал этого названия; никогда не слышал имени режиссёра (хотя о главной нашумевшей истории, прославившей имя Орсона Уэллса, мне рассказывал старший друг Саша Соколянский, но мне фамилия в душу не запала).
И я стал искать.
Вернее – ну как искать… Интернета не было; кинопрокат видеокассет был, но там же всё-таки были другие фильмы; в кинотеатре повторного фильма крутили что-то давнее, но даже чтобы узнать его афишу на неделю, нужно было, наверное, туда ехать…
Я ждал.
И вот однажды, зайдя в гости к друзьям из соседнего дома, я увидел в стопке видеокассет одну, на боку которой авторучкой было написано «Гражданин Кейн».
Сбылось!
Это не была фирменная кассета; эта была перезапись, возможно, не первая, а, может, и не пятая. Но – какая разница, если я наконец-то увижу фильм номер два всех времён и народов.
Я пришёл домой, вставил кассету. После титров «Гражданин Кейн» на экране показали умирающего человека, который перед смертью произносил последние загадочные слова: «Розовые лепестки» (так переводил гнусавый переводчик). А потом журналист начинал расследование, опрашивая его друзей и знакомых, стараясь выяснить, что эти слова могли значить, чем они были так важны, раз прозвучали в такой момент.
И вот тут началось удивительное. Практически с каждым интервьюируемым журналист вступал в интимную связь либо выслушивал рассказ про их интимную близость с этим покойным Кейном. Ладно бы рассказывали. Режиссёр подробно, не гнушаясь деталями, минут по пятнадцать показывал эти ситуации во всём богатстве ракурсов и разнообразии вариаций. И в конце журналист выяснял, что розовые лепестки – женщины, с которыми сводила Кейна судьба.
Я зарубежное кино смотрел мало; с киноэстетикой был знаком предельно поверхностно. Но мог отнести этот фильм к чёткой категории: жёсткое порно.
Неплохо потрудились кинокритики: первое место – «Потёмкин», второе – вот это. И мне теперь предстояло понять, какая новизна операторской работы, сценарные изыски, режиссёрские тонкости поставили «Кейна» сразу вслед за великой картиной Эйзенштейна. Не скажу, что я посвятил этим изысканиям длительное время; я забыл о фильме, но иногда возвращался к воспоминаниям, когда смотрел какое-нибудь кино, снятое до конца 50-х, и думал: «Почему же оно проиграло „Гражданину Кейну“?»
А лет через десять «Кейна» показали по «Культуре». По «Культуре»?!?! Это?! Но ведь всё-таки фильм номер два… И я решил повторить просмотр, ожидая, что, может, сейчас смогу понять основания выбора кинокритиков.
На экране показали умирающего человека, который перед смертью произносил последние загадочные слова: «Розовый бутон» (фильм был дублирован либо имел многоголосый перевод). А потом журналист начинал расследование, опрашивая его друзей и знакомых, стараясь выяснить, что эти слова могли значить, чем они были так важны, раз прозвучали в такой момент. Но… Там ничего не происходило. В том смысле, что ни у кого ни с кем ничего не было. Вернее, было, но не на экране, а как в обычных фильмах – за кадром. И вообще – фильм был чёрно-белый!
И ведь мог я при первом просмотре задуматься о том, что в 1940-м году цветные фильмы были, видимо, редкостью (вернее, на том момент я вообще не знал, что тогда было и цветное кино). Ведь мог я понять, что показываемые автомобили и одежды вряд ли могли быть в картине, ставшей лауреатом в 50-х. Хотя… я же не знал тогда – может, на Западе уже в те давние годы так одевались и на этом ездили. Обнаруживали же мы в американских кинокартинах 40-х и 50-х детали быта, которые пришли к нам в конце 80-х… Я думаю, что Вы уже поняли, что на кассете товарища я смотрел «кино», снятое по сюжету «Гражданина Кейна», но являющееся как бы пародией. То есть не пародией, конечно (его сняли не с целью посмеяться), а просто порно на сюжет известного фильма. Как могли бы снять и на сюжет «Броненосца «Потёмкина» (боюсь представить).
А «Гражданин Кейн» – замечательный фильм. О ярком человеке, жизнь которого проходит меж пальцев, как пыль песка. А розовый бутон действительно был главным в жизни.
Как зелена была моя долина (1941)
Фильм 41-го года, взявший 5 «Оскаров», из которых один за лучший фильм – опередивший «Гражданина Кейна» (!) и «Мальтийского сокола».
Режиссёр – Джон Форд, четыре раза получавший «Оскара» за режиссуру (и единственный; у того же Спилберга, например, три). Если описать парой слов: патриархальность и сентиментальность без сюсюканья. Про отношения, когда можно обнять ребёнка, не будучи обвинённым в педофилии, и сказать ласковое слово девушке без подозрений в харассменте. А того, кто будет издеваться над маленьким, не будут увещевать, а придут и дадут в морду.
При этом всё пронизано такой настоящей любовью, что проблемы и трагедии всё равно не заслоняют свет.
Кино для преобразования отношения к миру.
Оливер Твист (1948)
Сегодня – об экранизациях.
Посмотрел недавно один фильм.
Кино отличное, очень не понравилось.
Почему? Потому что к книге отношения не имеет.
А почему это важно? Потому что книга хорошая, и я её люблю.
Ну вот представьте:
У меня дочь в Питере, и я прошу её прислать фотографию на фоне каких-нибудь дорогих мне питерских мест – ну хотя бы у Смольного собора.
Она присылает фото – шикарное! Не просто фотограф, а художник сделал! Хотя, наверное, не надо обижать фотографа, приравнивая его к другой профессии: фотография сделана фотографом, и это настоящее искусство. И свет, и линии, и настроение особое…
Только на фотографии не моя дочь. Да, что-то похожее есть, волосы такого же цвета, рост примерно такой же, и даже пальто надето сходного покроя. Только не она. И Смольный собор фиолетового колора расположен в Петропавловской крепости с колокольней, которую Растрелли так и не построил.
Я, как вы понимаете, смущаюсь: э-э-э…
На что дочь мне говорит (она не скажет – это я про гипотетическую дочь): «Но фотография же классная! Наслаждайся фотографией, тут столько таланта вложено!»
Да я разве ж спорю… Просто я же хотел фотографию дочери…
Можно смотреть экранизацию и огорчаться кастингу (это неизбежно; любимое занятие – подбирать из известных нам актёров набор действующих лиц для экранизации «Швейка» или «Мёртвых душ»). Может не нравиться многое – и, в первую очередь, передан ли сам дух, атмосфера, настроение, та ли интонация (то есть материи вполне смутные). Но пырьевский «Идиот», кулиджановское «Преступление и наказание», герасимовский «Тихий Дон», уэлссовский «Макбет», куросавовский «Трон в крови», кастелланиевские и дзефиреллиевские «Ромео и Джульетта» не позволяют сомневаться, что автор очень хотел переложить на язык кино именно книгу – а дальше уже начинается интересное мыслевращение и чувствоскольжение вокруг совпадений и разрывов зрителя с автором фильма – и писатель в виде рефери.
Смотришь замечательное, талантливое, блестящее кино с великолепными актёрами, мурашки бегут по коже (реальные), голова кружится от эффекта современных съёмок, когда летишь вместе с героиней – и думаешь: ведь эта бездна выдумки, мощный профессионализм, блестящая фантазия, глубина киноязыка могли действительно стать основой фильма, который справедливо назывался бы так, как и книга.
Что, конечно, не означает, что экранизация, стремящаяся передать книгу, всегда хороша – она может быть откровенно бездарной и ничтожной; и тем более не означает, что она должны непременно понравиться всем любителям книги.
А вообще, я хотел написать про англичан. Которые умеют и сейчас экранизировать свою классику. И раньше тоже могли.
Так что – Дэвид Лин с Алеком Гиннесом в главной роли (о, нет – Алек Гиннес не Оливера Твиста играет, но просто он в любом фильме делает свою роль главной).
А у Лина ещё и «Большие надежды» по тому же Диккенсу есть.
Третий человек (1949)
Формально – детектив. Но обычно детектив, когда узнаёшь наконец-таки, какой садовник убил десять афроамериканцев, пересматривать не хочется. Во всяком случае, на следующий день. А здесь – хотелось. Вернее, не просто хотелось, а пересматривал.
Британцы признали его самым британским фильмом в каком-то авторитетном опросе. Гм… Сюжет разворачивается в Австрии. Главные герои – американцы. И играют их американцы. Правда, французы в Канне тоже Пальмовую ветвь отдали, как и американцы Оскара – хотя всё-таки Оскара дали не фильму, а оператору.
Но мы-то понимаем, что такое оператор. После «Летят журавли» и его ста премий, из которых большую часть фильм получил за работу Урусевского – как раз оператора, – наслаждение от работы с камерой стало для нас таким же натуральным, как прежде переживание, убьют или не убьют главного героя.
Но вот если от других фильмов в сознании в первую очередь возникает картинка: герой рубит деревья; героиня поёт, сидя на стволе пушки; трое героев идут по пустой рассветной Москве; девушка шлёпает по лужам голыми ногами, а рядом на велосипеде едет паренёк, пытаясь прикрыть её зонтиком – а тут нет, не зрительный образ, не тень в нише дома, не пальцы, судорожно цепляющиеся за канализационную решётку, не убедительно глядящий тебе в лицо обаятельнейший и скорбный негодяй на колесе обозрения; тут – музыка.
Нелепая, не имеющая отношения к сюжету, отстранённая – да ещё и на цитре. И от неё уже не отделаться.
Убийцы леди (1955)
По иронии судьбы великий британский актёр Алек Гиннес известен ширнармассам по паре-тройке десятков минут появления в «Звёздных войнах» в роли Оби Вана Кеноби.
А ведь он сыграл сразу восемь ролей в «Добрых сердцах и коронах», в трудно узнаваемом гриме оживлял диккенсовских «Оливера Твиста» и «Большие надежды», очень душевно, просто и нелепо переигрывал несколько разведок в «Нашем человеке в Гаване», был Юлием Цезарем, папой Римским Иннокентием III, Гитлером, Карлом I… Хотя рыцарский титул получил за роли театральные. (Да, Гамлета он, разумеется, тоже играл).
А «Убийцы леди» Александра Маккендрика – просто приятный фильм для домашнего просмотра. Правда, там выживут далеко не все персонажи (я бы даже сказал, что труднее найти, кто выживет); но если слова «чёрный юмор» и «чёрная комедия» не вызывают отторжения или недоумения, то вечер пройдёт атмосферно.
А Оби Вана Кеноби Алек Гиннес продолжал играть и через двадцать лет после смерти в продолжениях саги.
И Бог создал женщину (1956)
Бывают такие фильмы (у меня, у меня…), которые смотришь и просто мучаешься: «Ну какая ж она дрянь, ну как же можно над ним так издеваться…» (Сразу прошу прощения за употреблённые местоимения; наверное, их можно поменять местами, хотя пример сразу на ум и не приходит).
Ну да, я понимаю, что искусство – не учебник хорошего поведения (хотя иногда эти пространства пересекаются – но об этом расскажу 28 марта). Но одно дело, когда сталкиваешься с экспрессионизмом в самой немецкой его форме, и там грязь и гной – суть эстетического переживания. А другое дело, когда смотришь что-то бытовое-бытовое, и тебе неприятно-неприятно: эти люди, эти ситуации. И думаешь: «Ну что ж вы так…» – и в отношении персонажей, и в отношении режиссёра и художника по костюмам.
А вот сейчас кино такое же, но нет. Никакая девушка завлекает паренька – ой, нет! – его брата! – ой, нет – всё-таки паренька – а он… да ничего – а брат… – да по-разному… – а там ещё кто-то богатенький на горизонте… И эта смуть иногда разбавляется её проходом мимо развешанного нижнего белья без оного на себе.
Но при этом ни ощущения пошлости (в том самом – девятнадцатовековом смысле слова – да и в более современном), ни желания снять тапок и успеть кинуть в героиню, когда она проскакивает по экрану телевизора слева направо между своими подопытными.
Потому что она какая-то… хорошая.
Нет, мои моральные оценки не размылись. Она бездельница и манипуляторша, чего уж там. Но не потому, что ей это нравится, не потому что она именно так хочет жить. Она просто не умеет по-другому, а как жить – не знает. Но точно хочет по-другому.
И вот это желание и искупает всё, так как даёт надежду: героине на иную жизнь, где она будет счастлива окружающим не во вред; нам – на прощение ближних за нашу слабость; Бриджит Бардо – на то, что и мои внуки будут смотреть фильмы с её участием.
Приключение (1960)
Орсон Уэллс (тот, что напугал радиослушателей по всей Америке, зачитывая в радиоспектакле текст «Войны миров» в жанре новостей, а потом снявший один из главных шедевров 20-го века) в своих интервью всё время хвалил коллег по киноделу. А когда всё-таки с языка срывались негативные или иронические оценки, он старался их потом вымарывать. Кроме Антониони. Фильмы Антониони были для него антикино.
Думаю, это уже достаточная реклама.
Но добавлю пару штрихов.
1. Чёрно-белое. Дети обычно спрашивают перед фильмом (не перед фильмом Антониони – перед детским): «Цветное?» Правда, через пять минут забывают о цвете. А если не спросили, то уверены на следующий день, что фильм был ярко-красочный. Хотя, конечно, «немое», «чёрно-белое» и «цветное» – это три разных вида искусства.
2. Медленное. (И длинное). Если Вы считаете, что Ваша жизнь – непрерывная карусель значимых уникальных событий, то отвлекаться на Антониони незачем. А если споры со свекровью, расчёт бюджета перед отпуском и скандинавская ходьба иногда прерываются вопросом: «А что я здесь делаю?!», то… не знаю.
3. С Моникой Витти. Без комментариев.
А вообще, кино для тех, кому не мучительно во время наслаждения фильмом, раз в полчаса задаваться вопросом: «Режиссёр что – над нами издевается, да?»
Невинные чародеи (1960)
Лет восемь назад я решил посчитать, фильмов какого режиссера я смотрел наибольшее количество.
Не в том смысле, какой процент фильмов конкретного режиссеров я смотрел; тут, конечно, рекордсмен Геннадий Шпаликов: один фильм снял, один фильм я посмотрел и не один раз.
Нет, речь о сравнении режиссёров: кто же чаще всего доставлял мне наслаждение (или разочарование) новой картиной.
Из отечественных предсказуемо на первом месте оказался Эльдар Александрович Рязанов, у которого я видел все фильмы до 1988-го года и промотал все последующие; общая сумма досмотренных до конца – 20. Это не означает, что я не хотел бы посмотреть двадцать фильмов Германа, Хуциева или Тарковского. Но им же, как минимум, сначала должны были бы дать столько кинокартин снять…
А вот с зарубежными случилась неожиданность. С большим отрывом от остальных вперёд вырвался… Те, кто регулярно читают мои киноизыски, уже понимают, что если я был удивлен, то лидером оказался не Орсон Уэллс, Бунюэль, Форд, Куросава или хотя бы Лин.
Безоговорочно и убедительно – девять фильмов!! – на пьедестал взобрался Андре Юннебель.
В смысле: кто это?!?
Неужели и у Вас он не на первом месте? Значит, Вы не были ребенком, подростком и взрослым в те же годы, что и я. Фантомасы, мушкетёры комиков Шарло, средневековые авантюристы Жана Марэ – это всё он.
Но хотя фильмы с Жаном Маре и Луи де Фюнесом я готов пересматривать и без детей даже сейчас, но всё-таки стало как-то неудобно. Ведь получается, что больше всего я смотрел не то, что выбрал сам, а то, что мне показывали. Ведь вообще очень часто, когда мы говорим, что вот такой, мол, фильм (книга, песня) отражает мой вкус, то вкус оказывается совсем не мой, а то, что идеологи или продюсеры внедрили в меня всей мощью своих манипулятивных средств.
Поэтому сейчас у меня на первом месте Анджей Вайда с 27-ю картинами. Потому что его фильмы я смотрю, не читая аннотацию, а про что же там снято.
Там – Вайда.
Так что аннотацию, про что «Невинные чародеи», делать не буду.
Неприкаянные (1961)
Мерилин Монро – всевселенски известная звезда.
Однажды ей пришлось сняться в фильме, где партнёром выступал Лоуренс Оливье (нет, это пока не про «Неприкаянных»). Подозреваю, что не все слышали это имя в отличие от Монро и салата; но Монро, в отличие от неслышавших о нём, прекрасно понимала, кто на съёмочной площадке на самом деле великий. И это было для неё мучительно: а вдруг я – никто? А вдруг все мои заслуги – только реклама и пар? Да и Оливье не особо скрывал, что примерно так её и видит.
Монро – резвушка-обаяшка, девушки любят бриллианты, джентльмены предпочитают блондинок, некоторые любят погорячее, хэппибёздэт, мистэр прэзыдэнт…
Или всё-таки она кто-то ещё? Не в жизни, а на экране?
Артист не обязан быть разноплановым; меня устраивает маска Луи де Фюнеса, и ему для подтверждения класса не нужно было играть Ромео, Гамлета или хотя бы Лира. Но когда Балбес после череды клоунад предстаёт Глазычевым или Лопатиным, а Козлодоев – Ханиным или Фарятьевым, артист для тебя превращается в человека.
Грустная Монро, одинокая Монро, чёрно-белая, неприкаянная. Никаких бриллиантов, да и цвет волос ненатуральный. И такой ты её любишь.
Но ведь и девушка из джаза такая же.
Листопад (1965)
Не знаю, сколько раз я смотрел «Листопад».
И ведь ничего там нет. Если описать сюжет, то получится производственный роман, борьба за качество, становление молодого человека – теми же словами можно описать «И это все о нём»; даже девушка, похоже, судя по предпоследнему кадру, тоже предпочла карьериста, чтобы плавать с ним на лодке.
Так что же заставляет в начале фильма пятнадцать минут, замерев, смотреть на эпизоды сбора винограда? Да ещё без слов – вернее, со словами на грузинском языке без дублирования на русский. Да ещё и чёрно-белые – без глянцевости, без красивостей, без просвечивания солнцем и прозрачного блеска – когда в деревянных старых лоханях небритые мужики среднего возраста ногами давят плоды.
Я не знаю, в какой мере грузинское кино отражало реальную жизнь. Или это жизнь потом впитывала киномир, делая его истинным.
Но я не знаю, кажется, ни одной целостной современной культуры, которую так хотелось бы попробовать на вкус.
Именно современной. Ведь Иоселиани снимал фильм про жизнь вокруг.
У меня может быть романтический образ рыцарского средневековья, в котором хотелось бы вступить в поединок с Брианом де Буагильбером или неистовым Орландо, либо авантюрной мушкетёрской Франции, чтобы кувыркнуться на одной сцене с капитаном Фракассом, совершить возлияние с бароном дю Валлоном и сбросить вниз головой с Нотр-дам пакостного Клода Фролло.
Но это всё далёкое и нереальное.
Могут быть зовущие конкретные уголки современности: перейти по зебре на другую сторону Эбби Роуд, прислониться спиной к согретым солнцем, но холодным камням Соловецкого монастыря, выпить хигвейн в подвале Толстой Маргариты, представить Насреддина, сидящего рядом со мной в самаркандской чайхане…
Но покидая этот уголок, ты оказываешься на улице, где не слышно песен «Волшебного таинственного путешествия», проходящий мимо монах вызывает лишь смущение, выпившие слишком сизы и мрачны, а анекдоты не смешны.
Наверное, есть в Тбилиси спальные районы и хрущовки; скорее всего, сбор винограда механизирован; наверняка местные жители ходят в среднеевропейской одежде…
Но ведь и в «Листопаде» они тоже ходят в клетчатых рубашках, а иногда даже в костюмах и галстуках и играют не только в народы, но и в биллиард.
Но почему-то все мои друзья и знакомые, оказывающиеся в Грузии, обнаруживают этот другой мир – не только в кабачках, где когда-то висели клеёнки Пиросмани, не только в храмах и музеях, – но в людях.
Которые оказываются похожи чем-то неуловимым, а иногда и явным на героев Иоселиани и других творцов уникального мира грузинского кино. И литературы, кстати, тоже.
А смотря сегодня «Листопад», я даже не заметил, куда исчезли дети, игравшие в комнате; оказывается, они прошли между мной и экраном в другую комнату, но призрачное существование героев фильма было настолько конкретным и объёмным, что оказалось реальнее и материальнее даже шумных детей.
Короче, пора с детьми поиграть; ну и попробовать строить мир, чтобы он стал чуть теплее, тоньше и человечнее.
(Катя спрашивает, а почему фильм называется «Листопад». Без понятия. Да и без разницы).