Благое дело. Вариант Б
- -
- 100%
- +
– Знаешь, – Вован засмеялся, – Эт, нам сегодня крупно повезло, что черт тебя утром с кровати поднял…
– Где Дьявол, там и Бог, – философски закруглил тему Благолепов, чокаясь о бутылку попутчика.
Село, в которое они заехали по усыпанной щебёнкой дороге, было немаленьким и извивалось улочками, проулками, повторяя все изгибы реки, протекающей по агломерации. Шоферюга подъехал к небольшому домику, не смотря на позднее время мерцающему освященными окнами. Тормознул и проорал из кабины:
– Бабань! Я приехал.
На зов выглянула в открывшуюся дверь старушка: сухонькая – залучезарила улыбкой, открывая ровный ряд зубных протезов. И так же громко завопила в ответ:
– Внучок! Иди! Я прикид тебе приготовила. Да поспешай, не то всю водку без тебя выпьют.
– Не выпьют! – опротестовал водила, вытаскивая из кабины два ящика с известным напитком.
Матвей с Вованом, перевесившись через борт наблюдали за происходящим с изрядной долей удивления. «Внучок» отчего-то возрадовался такому вниманию и подошел ближе.
– Это бабушка моя, живёт здесь. А я к другану на свадьбу приехал, брат у него женится. – Он снова излучил порцию доброжелательности. – Лизаня сказала, вы – артисты. Можть, сбацаете чонть… ну, вроде подарка от меня.
– И когда успел за«кореш»иться? – пробормотал Володька. – Она – уже Лизаня…
Они разом полезли из чрева грузовика.
– Друг, да мы не против, – решил проявить дипломатию Матвей. – Вот только вид у нас не гостевой. Мокрые все, да и стенки твоей колымаги пообтерли: теперь за шахтеров принять можно.
– Так вам все равно нужно себя в порядок привести. Такими вам только к ментам – в обезьянник! А бабаня вещички в машинке прокрутит, к утру высохнет всё.
– Мы что ж, голые будем гостей ваших удивлять? – буркнул Хилый совсем недоброжелательно.
– Зачем голые? – подала с порога голос и старушка (оказалось, со слухом у старой все в порядке!) – Я вам штаны с рубахами дам. У меня от внуков целый сундук барахла. Как приедут – переодеваются. У меня – пять внуков! – Бабулька взглянула на Лизу, наблюдавшую за переговорами из кабинки. – Вот внучек Бог не дал…
– А я – не мокрая, – весело сообщила Елизавета. – И у меня шаль есть – узорная! Я в ней – хоть в Кремль.
– Замётано, – обрадовался шоферюга. – Я – Лёха, а для друзей – Саныч.
Процесс переодевания проходил под критическим надзором бабани. Из распахнутого чрева сундука она таскала вещички, с прищуром примеряя на оголившиеся перед ней мощи мужчин. Для Вована выбрала джинсы и алую рубаху с белыми разлапистыми листьями неизвестного природе растения. Матвея оценивала дольше: даже брови наморщила от усердия. Потом вздохнула и откуда-то с самого дна вытащила пятнистые куртку и штаны в стиле кэжуал.
– Младшенького моего, – пояснила, – служит сейчас. – А потом уперла кулачки в бока и сказала, вроде, как удивляясь, – А вот трусов у меня для вас нет, робяты…
Вован прикрыл рот ладонью, запрещая себе смеяться и сказал быстро:
– Ничего, я и без трусов похожу.
Матвей ничего не сказал, лишь забрал предложенную одежду и склонил голову в знак благодарности. Сказал, когда старушка удалилась, утащив с собой ворох их мокрой одежды (вместе с трусами!):
– Это так унизительно – ходить без нижнего белья. Наверное, самое большое унижение, которое можно придумать для мужчины.
– Странные у тебя понятия… – откликнулся Хилый. – Но я не спорю, каждый по-своему ощущает себя в этом мире. Только ходить во влажных по периметру задницы брюках ещё унизительнее. Не находишь?
– Да ладно вам! – прошипела из-за двери Елизавета. – Всего лишь пару часов дискомфорта.
– Да ты подслушиваешь, что ли? – возмутился Вован.
– Не поторопитесь, и подглядывать начну…
– Зараза… – процедил сквозь зубы в ответ и, на самом деле, заторопился.
Дождик чуть отстал, оставляя в воздухе мелкую хмарь и гнетущую духоту. Благолепов в растоптанных калошах на босу ногу (запаса носков у бабани на их размеры тоже не оказалось!) шел вслед за проворным Вовкой, взгромоздившем себе на плечо одну из коробок с водкой. Саныч и Елизавета возглавляли их маленький отряд. Путь их прервался у дверей кафешки с громким названием «Эвридика». Судя по оживлению, царившему внутри, свадьба проходила в этом самом месте и по степени накала уже достигла своего апогея. Матвей догнал притормозившего Хилкевича.
– Что говорит твоё внутреннее чутьё?
Вован шмыгнул носом и сказал философски:
– Ну… какая свадьба без хорошей драки?
Матвей вдруг представил, что махает ногами в драке, а с ног его в разные стороны летят ошметки бабкиных калош – батальное полотно… вашу мать!
– Не поверишь, – хорошая! – сказал сердито и приотстал, решив на всякий случай изучить место дислокации своего «отряда» добровольных искателей приключений на пятую точку.
Вошел в зал, когда веселье уже крутилось вокруг Лизаветы. С повязанной на бедрах поверх джинсов шалью она чеканила степ шпильками туфелек, как профессиональный чечеточник. Оказывается, переобулась из кроссовок в туфли! – когда только успела… И задорно пела, потряхивая разметавшимися кудрями:
– Ты, милёнок, не балуй,
При народе не целуй!
Целуй меня в улочке,
В тёмном переулочке!
Ей навстречу выпрыгнул Вован и зачастил, хлопая по линолеуму босыми (!) пятками.
Девок много, девок много,
Девок некуда девать.
Посажу я их в телегу
И поеду продавать.
Матвей прошел внутрь и присел на свободный стул рядом с Лёхой. А Лиза подалась к Хилому, потряхивая плечами, наступая:
– У маво у милова
Глазки как у идола.
Брови черны, как смола, —
Настоящий сатана!
И было это всё так искрометно, весело – будто девушка бросала зрителям пригоршнями свой свет, свою энергию – щедро и необдуманно. Вот уже несколько парней выскочили на круг… Один гаркнул:
– Ох, не стану я жениться,
Надевать себе хомут.
Девки мне, как говориться.
На халяву так дают.
Лизавета взвизгнула: «и-их!», пошла вокруг них, танцуя – дразня телом…
– Голова моя кружится,
Пойду к доктору лечиться;
Доктор спросит, чем больна, —
Семерых люблю одна!
Жених, сидевший от Лёхи с другой стороны, нагнулся и поинтересовался довольно громко:
– Саныч, ты кого привёз? Они ж тут поубиваются за неё.
«Не в бровь, а в глаз», – подумал Благолепов.
Глава 4
Матвей поднялся и, приблизившись, вытянул из этого вертепа певицу. Легко подхватил, посадил к себе на локоть, как малого ребенка, и, поднявшись с ношей на возвышение к музыкантам, сказал в микрофон:
– Выпьем за любовь!
А подоспевшему Хилкевичу сказал тихо:
–Учти, я не намерен бить лица добропорядочных граждан. Сбавь градус.
Вован его понял, завладел микрофоном и затянул какую-то не известную Матвею мелодию, начинающуюся словами: «Выпьем за любовь». Голос у него оказался довольно приятный. А Матвей, перехватив свою пленницу половчее, начал медленный танец – объятья под музыку. И услышал у своего лица сердитое:
– Что это вы меня, как куклу таскаете из угла в угол?
– Неужели не ясно? – заявляю прилюдно на вас свои права, – спокойно откликнулся Благолепов.
Саныч ткнул жениха в бок.
– Ну вот, а ты забоялся. Смотри, кавалер у неё какой – оглоблей не перешибёшь.
– Поэтому, – продолжал Матвей, – пристройте свои ладошки мне на плечи и нарисуйте довольную улыбку на личике.
Он перестал сканировать зал глазами и перевел взгляд на девушку… Уж лучше бы он этого не делал! Он, наконец, сумел её по-настоящему рассмотреть и почувствовал, что воздуха вокруг него не осталось…
Это была Эльжбета! Без холеного блеска матовой кожи – загорелая, с небрежным макияжем; без холодной выдержанности манер – живая, подвижная; без изысканности в речах – импульсивная и скорая на ответ… Ничего не было, что наполняло сущность госпожи Завадской… но все же – это была Эльжбета!
«Спокойно! – приказал себе Матвей. – Вероятность встретить человека с почти идентичной внешностью своего знакомого есть. Шанс такой встречи невелик, и всё же вероятность эта существует. Возможно, ты – везунчик. Если это, конечно, везение, а не испытание…»
Короче, вдохнуть он смог, смог и выдохнуть. После этого стало легче… если не смотреть в лицо партнерше по танцу. Он и не стал, а, чтобы не поддаться искушению, притиснул девушку к своему телу максимально плотно. Теперь, чтобы взглянуть Лизавете в лицо, ему нужно было согнуться, чуть не пополам, или отклониться под углом в 90 градусов.
– Ваш меморандум больше похож на монополизацию, – упрекнула девушка, но не сделала попытки отстраниться, наоборот, упрятала свои ладошки под воротник его куртки, обхватывая шею.
Ладошки у неё были ледяные.
– Вы замерзли.
– Когда выступаю, не ем. Я уже сутки – голодная, запасы энергии на исходе, – весело откликнулась Лиза. – Погреюсь вашим телом, пока Володька поёт. Вы не обольщайтесь, что Вовка вроде задружился с вами… нашу неприкрытую интимность он не одобрит.
– Он – не дурак, правильно оценивает ситуацию. А вот вам следует научиться быть более сдержанной в проявлении эмоций, многие неправильно их понимают.
– Ах, Вовка мне то же самое твердит, – она засмеялась. – Безуспешно! У меня всё получается само собой, как будто, так и должно быть…, и я никогда не оспариваю своих поступков. Понимаете?
Матвей вздрогнул, эту фразу: «никогда не оспариваю своих поступков» он слышал и запомнил на веки вечные. Именно так – ровно, спокойно попрощалась с ним Эльжбета… А он ответил сдержанно, гася волну гнева, всколыхнувшуюся в груди: «Я всегда следую по пути ваших желаний»… Воспоминания эти были не нужными, лишними в его жизни, потому как он не раз задавал себе вопрос – стоило ли сдерживаться? Возможно, дай он волю своим истинным на тот момент чувствам, всё закончилось бы иначе.
Лизавета бормотала у его лица весьма оживленно, и Благолепов вернулся к действительности. Оказывается, девушка перешла к обсуждению их недавнего столкновения с Ломом.
– Я очень благодарна за то, что вы за нас вступились. Иначе, Вовку бы убили. Не смотрите, что он не так впечатляющ, как вы, к примеру. С Хилым никто по своей воле не станет связываться, он, когда в раж войдет, – сумасшедший. Многие это знают, и Ломакин в курсе… Они бы его точно убили.
Пальчики на шее Благолепова задрожали и тихонько погладили кожу. Матвей вздохнул и прекратил это нелепое телосплетение – отодвинулся и посмотрел девушке в лицо (нашел в себе силы – в конце концов, он взрослый и разумный мужчина!), сказал:
– Я в вашей жизни – просто прохожий, день-два и отойду в сторону. Вы мне ничем не обязаны. Плату за свои поступки даже в мыслях не держу, если вам таковое показалось…
Глаза ему навстречу полыхнули серебристыми звездами – заискрились юмором:
– Значит ли это, что как женщина я вам не интересна?
«Ваш образ для меня – как пистолет со взведенным курком у виска», – подумал Благолепов, а вслух произнес:
– Не допускаете такую возможность?
– Только в том случае, если женщины вам в принципе не интересны.
Матвей усмехнулся:
– Аристократизм не успел пустить во мне корни так глубоко, как вы осмелились предположить.
– Вы из дворян? Конечно!.. И это имеет для вас значение.
– Разве бывает иначе?
– Сплошь и рядом. После 17-го года чреда предков за спиной стала невыносимым грузом, и немногие решались помнить свои истоки. Вы, наверное, в школе были двоечником, раз не помните такие простые вещи.
– Я, действительно, не отличался прилежанием в науках гуманитарных. А старые байки всегда навевали на меня скуку. А вот вы, что знаете о своих предках?
Лиза улыбнулась.
– Я знаю, что у меня были папа и мама – как и у всякого человека на этой Земле. Но тетушка, что меня вырастила, всегда говорила, что меня принёс аист и спрятал среди кочанов капусты. И мне пришлось это принять! А теперь, уже долгое время, моя семья – Вован и Андрюша.
– Кто из них – ваш мужчина?
Лизавета вновь засмеялась:
– Если могла – раздвоилась бы! Вот тогда мы жили бы долго и счастливо, а принять одного из них, значит – предать другого. Поэтому связи мои мимолетны и не распространяются на ближайшее окружение. Они тоже предпочитают блудить не у меня на глазах. Вот такие правила установились – сами собою. Понимаю, что ситуация нездоровая, но как выйти из неё не знаю.
– Я знаю, – засмеялся Благолепов и сказал жёстко, – Выйти замуж за Рафала Каминского!
Говорил о своём, на секунду вновь представив, что танцует со СВОЕЙ Эльжбетой.
– Что-что? – не поверила своим ушам Лиза. – Замуж выйти?! И за кого?
Хилкевич песню закончил, подошел к ним:
– Лиза, теперь сама пой. Ты знаешь, мне – не нравится.
– Барышня сейчас в голодный обморок упадёт, а ты – пой! – сердито буркнул Матвей.
Вован посмотрел быстро и оценивающе на девушку, нахмурился:
– Опять не ешь ничего? Скажу Андрюхе, упрячет тебя в клинику…
– Откормит, как корову! – перебила Елизавета. – Хотя, стой! – откармливают свиней и исключительно на убой.
Хилый вздохнул:
– Лиза, я так устал… пожалей меня.
Вид у парня при этом, действительно, сделался унылым. Девушка не впечатлилась:
– Хреновый из тебя актёр, Хилый, – слезы не хватает. И подбородочком подергай, хотя… и тогда не поверю!
– В то, что я устал? – спросил Владимир, спросил тихо и как-то совсем по-другому: серьёзно – явно не в свете текущего момента. – А я устал, Лиза…
Она метнулась к нему быстро, не особо беспокоясь об окружающих людях.
– Тогда просто оставь меня, – сказала отрывисто, надрывно и плечи её дрогнули.
– Не надо, – попросил Хилкевич, опустив руку на плечо девушки. – Вспомни, целый полк утверждает, что «Лиза не заплачет!».
Матвей повернулся к музыкантам:
– Ребята, сыграйте весёленькое – мы пока перекусим. – Подошел к примостившимся с краю большого стола новообретенным друзьям.
Лизавета взирала на еду круглыми глазами и тискала горло рукой.
– Съем хоть кусочек – блевону, – предупредила хрипло.
Матвей придержал за локоть проходившую мимо официантку – дородную, пожилую.
– Можно нам чай организовать?
Женщина взглянула на бледную Лизу и предложила:
– Пойдемте на кухню, налью в большую кружку.
Благолепов протянул Елизавете руку, за которую она уцепилась, как за спасательный круг.
Над чашкой чая, сдобренного большой порцией сахара и рюмкой коньяка, Лиза сидела всё в той же прострации.
– Сделайте глоток, – настаивал Благолепов.
А Вован, уже успевший выпросить у доброй тетеньки-официантки порцию салата и антрекот, двигал челюстями активно и ответил на хмурый взгляд Матвея просто:
– Мужик всегда должен быть в форме, а для этого жрать надо, лучше – мясо. Раиса Викторовна, – снова позвал он добросердечную официантку. – Другу моему тарелочку оформите?
Женщина весело посмотрела на Матвея.
– Такому одним антрекотом не насытиться.
И так это сказала, что Благолепов внезапно осознал, что не ел уже давно. Мимо провезли на сервировочном столике свадебный торт, на котором, вылепленные карамелью гордо высились цифры «1» и «5» и корявыми завитушками проступало название месяца.
«Пятнадцатое? – удивился мысленно Матвей. – Ты свалился в водопад тринадцатого … – и засмеялся, – Удивительна улыбка Провидения – ты все же попал в день своего рождения на пиршество. И даже станцевал, пусть не контрданс… зато с фантомом своей возлюбленной. А как там Катя, с её запланированным балом? Впрочем, ты всё равно не собирался на этот бал… А Катерина выкрутится, девушка она изобретательная».
– Вы правы, уважаемая Раиса Викторовна, дайте ему два антрекота, и побыстрее! Видите, его от голода уже на «хи-хи» пробило.
Лизавета смотрела на то, как мужчины ели: быстро, с аппетитом и хлопала ресницами в такт их жевательным движениям. Вован, то и дело бросавший взгляды в сторону подруги, не выдержал и засмеялся, а Матвей протянул девушке свою тарелку:
– Второй антрекот – ваш. Слабо? – сказал насмешливо и не обманулся.
Девчонка уцепила кусок мяса пальцами и вгрызлась, откусив приличный шмат. Сок потёк по губам, и Матвей испытал настоятельное желание вытереть эти потёки… пальцами… а лучше губами… И тут же пристыдил себя: «Не честно по отношению к барышне, она всего лишь ПОХОЖА на Эльжбету». И, чтобы отвлечься, спросил:
– Я что-то в датах потерялся. Сегодня, действительно, двадцать пятое?
Хилый кивнул.
– Сказочно! – изрёк Благолепов. – Мне сегодня 33 стукнуло.
Лиза уже допивала кружку чая большими глотками, и с каждым глотком в её хрупкое тело, казалось, вливалась энергия.
– Чего мы тогда шкеримся по кухням? – спросила азартно. – Оторвёмся?
И они оторвались. Лиза пела на заказ – любую песню (так и объявила: «всё спою!»). А они, отобрав у музыкантов гитары, лабали, порой вплетая в голос певицы свои голоса. Пили водку (не понижать же градус!), и было им хмельно и весело. И Матвею тоже! – будто не 33 прикатило, а 18…
Глава 5
К рассвету все угомонились. Саныч подвалил к ним походкой твердою – был не пьян. На их весёлое недоумение ответил:
– Мне ж в рейс, сейчас сосну часика три и поеду. Вам тоже поспать надо. Идём, бабаня уж постель постелила.
В сенях придержал Хилкевича.
– Вот тебе кровать, – кивнул на раскладушку, стоящую почти вплотную к распахнутой двери. – Я на сеновал пойду, а им бабаня в горнице постелила – уважила. Больно ей Лизаня понравилась. Девка – огонь, а уж голос! Да, вот ещё… – он протянул небольшую стопочку купюр. – Вам за старания. Извини, что немного. Сам понимаешь, село! Тут с деньгами не ахти! – не столица.
– Да, Саныч, мы ж не за деньги, – откликнулся Хилый. – Но спасибо! С баблом у нас сейчас – полный… абзац!
Вован прошел в горницу и обнаружил попутчиков, озадаченно рассматривающих кровать, белеющую постельным бельем, хрустким от крахмала.
– Одна, однако… – сказал Володька. – Хорошо ты в роль вжился, братан. Считай, всем селом и поженили.
– Да брось, ты, – весело возразила Лиза. – Я ему неинтересна, он меня уже просватал за своего друга. Как там его… напомните!
– Рафал Камински, – нехотя буркнул Матвей.
– Кто такой?
– Хороший человек…
– А! – взвилась Елизавета. – Сейчас взглянем. – Вытащила из сумки ноутбук и устроилась за круглым столом.
Благолепов заинтересовался: странная модель – прежде не видел… Да, интерфейс не знакомый. Какая-то новая разработка? Быть не может, не прошла бы мимо его внимания. Конечно, он уже давненько не у дел, но интерес к всякого рода неожиданностям и новшествам не утратил. Хмель как-то сразу выветрилась и следил за порханием по тачпаду тонких пальчиков он весьма внимательно. Впервые после обретения себя на дне лужи с бензиновым флёром он почувствовал настоящее беспокойство – «что-то не так в Датском королевстве» … То понимание, что не смог бы оказаться в России прямиком из Америки было мимолётным замечанием и каким-то несерьёзным для сознания: не мог, но оказался, подумаешь! А сейчас это открытие обрело другой оттенок, странный и пугающий в своём предположении.
А Хилый протягивал ему какие-то бумажки, говоря:
– По-чесноку, Лизке – половина, нам – по четвертушке. – По-своему расценив, напавшую на Матвея оторопь, продолжил. – Ну, извини, безналичные транзакции в сельской глубинке не в чести, только – нал.
«Деньги…» – продолжил свои удивления Благолепов. – «Весьма странные на вид».
– Кстати, ты неплохо лабаешь.
– Мама настаивала, чтобы я не уклонялся от положенного этикетом обучения, – машинально ответил Матвей. – Вот и выбрал гитару – меньшее из зол.
На самом деле он мог и на «фортепьянах» сбацать, а уж импровизировал с музыкой слёту. Поэтому и не испытал трудности, когда большая часть репертуара Елизаветы оказалась ему незнакомой.
– Ну, кто из них ваш друг? – дернула его Лизавета за край куртки.
Матвей взглянул: на экране был целый портретный ряд мужских лиц.
– Лиза, можно я воспользуюсь вашим устройством? – он кивнул на ПК. – Нужно кое-что уточнить.
– Конечно, – Лизавета освободила для него стул. – А я – спать!
– Тоже пойду… – протянул нерешительно Хилкевич.
– Вова, – тихо и сурово объявила ему Лиза. – Что бы дальше не произошло в этой комнате, тебя не касается.
– Я понял…
Благолепов их не слушал, слушая лишь своё беспокойство. Может быть, всё что он видит – ему грезится? Это сон? Матвей вспомнил ощущение мрака, вязкого и как будто осязаемого каждой клеточкой тела… Возможно, в Сноквалми он приложился головушкой… или нахлебался воды до полной одури… Он взглянул на странные красненькие бумажки в своей ладони, ощущая их несомненную на ощупь реальность. Точно! – должно быть, он… в коме! – и наслаждается играми своего воспалённого разума.
Включив логику и припоминая движения Елизаветиных рук, с поисковиком он разобрался быстро. На секунду задумался над запросом, а потом пожал плечами – чего уж мелочиться! – в одном уверен: он – в России. Написал «История России», подумал и добавил – «краткая», и погрузился в пучину предоставленной информации…
Через час мог с уверенностью сказать: ни о какой коме не может быть и речи. Ни один человеческий мозг не способен выдумать все те данные, что он успел вычитать. Голова гудела, и Матвей вышел на крыльцо во влажную ночь. К удивлению, обнаружил сидящего на ступеньках Хилого. Парень смолил сигарету… и не одну! О чем свидетельствовала горка окурков, сложенных аккуратной стопочкой в ногах инсомника (insomniac – англ.).
– Чего не спишь? – буркнул Матвей, жестом попросив сигарету.
Вован взглянул на пачку, (подаренная Санычем, незаметно похудела!) потряс и вытолкнул последнюю, протянул, и ответил скучно:
– Как-то не готов прислушиваться к вашим любовным играм.
– Спит она, а я в устройстве шарю… какая уж любовь?!
– На самом деле не впечатлился? – удивился Вовка.
– Отнюдь. Так впечатлён, что самому страшно.
– Почему страшно?
– Она – вылитая моя возлюбленная, с которой я некоторое время назад навсегда расстался. Оттого и страшно, боюсь конфабуляции.
– Чего? – не понял Хилый.
– Боюсь увериться, что она и есть моя прошлая возлюбленная. Нечестно было бы по отношению к барышне.
– Ну, ты – молоток! Совестливый… я б так не смог. Иногда кажется – жизнь бы отдал за одну ночь с нею.
– Скажи ей, бабы они такие откровения любят.
– Не могу. История давняя, корнями из детства.
– Детская любовь длиною в жизнь? Шутишь… не бывает в природе.
Хилкевич хмыкнул:
– Чего только в жизни не бывает… Мы всегда были вместе – втроём: я, Андрюха и Лизавета. Нас Лизкина тетка вырастила. Она чего-то там переводила, корректировала, писала… не скажу точно, да и не важно! Могла заниматься работой дома, вот и тетешкалась с нами между делом. Андрюха без отца рос, его мать – на трёх работах… это уж потом она замуж удачно вышла… Мои родаки проводниками на поезде – мотались по России-матушке. Поэтому, и были мы не в меру самостоятельные с самых молодых ногтей. Времечко тогда было лихое, а мы – как дворовые щенки. Вот и пристроили нас к тете Инне. Наверное, приплачивали ей понемногу… тетка была добрая, но к концу месяца работы у неё накапливалась – через край. Она варила нам картошку – кастрюлю целую и бахала на стол бидон с молоком. Говорила: «На сегодня я померла. Всё – сами! И чтобы Лизка не ревела». Так и пошло, что мы о Лизавете всегда заботились. И сами не заметили, как забота превратилась в любовь.
Володька улыбнулся, вспомнил, каким образом они осознали этот факт…
На выпускном у Лизаветы! Пришли при параде, как и положено моменту. Поностальгировали о своих школьных годах, уже прошедших, а потом вышли из зала и в кустах сирени присели на оградку, сдерживающую продвижение растительности в глубь школьного двора. Присели не просто так: ждали, когда Шнурок (Севка Шнуров) притащит букет роз из ларька. Сразу букет брать не стали, хотели сюрприз для Лизаветы сделать… А тут два Лизкиных одноклассника покурить выскочили – втихую! И в тот же куст, только с другой стороны присоседились. Так что, подслушали они не нарочно…
– Лизоньку видел? – спросил один хрипловатым тенорком.
– О-у! – застонал второй. – Прям из штанов готов выпрыгнуть…
Тенорок хмыкнул:
– А с кем пришла видел?
– С кем?
– Один с Прокопом дружбу водит, а второй шмаляет из любого ствола, как Соколиный глаз.
– Откуда знаешь?
– Так это ты здесь – без году неделя, а я здесь вырос.
– И чо, без вариантов?
– Без вариантов, Толян.
– А я был уверен, что нравлюсь ей… даже розу ей купил…
Они тогда с Андреем переглянулись, не зная, что и сказать. Тут – и Шнурок с букетом, да с неслабым таким!.. Андрей брови к переносице свёл и на правах старшего (во всём: по возрасту, по авторитету, да и по способностям!) сказал: