Благое дело. Вариант Б

Глава 6

Взглянул на собеседника, тот тоже примолк, смотря в ночь немигающим взглядом.

– Чего ты?

– О сестре думаю. Она праздник для меня организовала в честь дня рождения, гостей позвала… непростых персонажей. А я и не собирался на него идти. Достало всё! Хотел затеряться в глуши, пожить Робинзоном… Отправил свои вещи ей на адрес, все карточки… а вот к чему все это пояснить не успел. Хотел – не получилось. Что она подумала? … даже представить боюсь. Зачем так сделал?! Не то, чтобы доказать что-то… начать жизнь заново, наверное… И, не поверишь! – начал.

Матвей глянул на потухший окурок в своих пальцах, будто недоумевая – зачем он здесь?

– Бойся своих желаний, Володя… имеют свойство сбываться.

Поднялся, направляясь в избу.

– Идешь?

– Не…

– С Лизой у меня ничего не будет, я на пол лягу…

«И у меня с ней ничего не будет», – подумал Вован. А в слух сказал односложно:

– Посижу ещё.

И вновь углубился в прошлое – будто фильм смотреть начал! Будто и не о себе, о парне по имени Володька Хилкевич. Приквел – часть первая…

Вовка елозил по покрывалу дивана неспокойными ногами, морщил ткань ягодицами и подумывал, что не мешало бы свалить отсюда подальше. Вот только, не мог же он оставить Андрюху одного в этой дерьмовой ситуации?

– Ты с ума сошла? – тихо, дрогнув голосом произнес Андрей. – Я – сын Ромы Трубача… а ты замуж за мента собралась?!

– Не вижу противоречий, – ответила мать сурово. – У меня в паспорте нет штампа о замужестве.

– Однако, у меня – его фамилия, разве не так? – голос паренька взвился к верху, а глаза блеснули ярко, иллюстрируя аксиому о нестабильности подростковых эмоций.

– Он настоял: написал заявление о признании отцовства. Только тебе, что с этого? Ты его в глаза не видел, ни тогда, ни теперь… Да и не увидишь! – пожизненный срок потому и называется пожизненным, что длится до конца жизни осужденного. Мне что теперь, во славу твоего отца в гроб себя положить?

– Мать, да за падло – это! – заорал Труба так, что стекла в комнате задребезжали.

Андрюха тяжело дышал, и Вован пододвинулся ближе к краю дивана: показалось – до драки дойти может!

– За падло, говоришь?! – Нина Фёдоровна засмеялась, коротко и истерично. – Ах, вот откуда ветер дует! Это Прокоп тебе мозги пудрит. – Она решительно двинулась к выходу. – А я с него спрошу за это!

Андрей ухватил мать за локоть: резко и грубо.

– Ты к Прокопу не пойдёшь.

– А ты кто такой? – чтобы разрешения мне давать?! – Лицо женщины пошло пятнами, а голос сорвался на визг.

– Сын Ромы Трубача…

Глаза Андрюхи округлились и заледенели. Вован подскочил и обхватил друга поперек туловища, дергая по направлению к двери.

– Остынь! Ко мне идём! – и повернул голову к испугавшейся Нине Фёдоровне. – Теть Нин, никуда ходить не нужно. Он у меня пару дней побудет, мозги проветрит – потом поговорите…

А на улице, все еще таща практически на себе задеревеневшее мышцами тело друга, сказал удивлённо:

– Труба, напомни мне при случае – с тобой не спорить! Впрочем, и не говори ничего – сам не забуду.

А дома сказал родителям:

– Андрюха у меня пока поживёт, тетя Нина ремонт затеяла, краской воняет – у Андрюхи голова болит.

А мать откликнулась – как всегда весело, громко и беспечно:

– Конечно, перед свадьбой нужно порядок навести.

Отец дернул её за подол халата, останавливая. На что мать затараторила еще энергичнее:

– А чо сказала? Пральна сказала! Новый муж – новые стены…

Вован прихлопнул двери своей комнаты, отгораживаясь от гороха посыпавшихся сентенций, и бормотнул неловко:

– В нашей семье взрослый человек – я.

Андрей повалился на Вовкину кровать и замер в полной прострации.

А вечером пришла тётя Инна с корзинкой напеченных оладушек, осторожно открыла дверь к ним в комнату. За её спиной маячила Лизавета; правой рукой прижимала к груди банку клубничного варенья, а в левой несла дымящийся паром горячий чайник.

Андрей глянул на них коротко, перевел взор на несколько смутившегося Хилого (выходило, язык за зубами не сдержал!) и изрёк:

– Наконец-то семья в сборе!

Иронизировал, но был близок к истине – собрались люди, чьё мнение ему было не безразлично.

Тётя Инна, как всегда, вокруг да около ходить не любила: после совместного ужина сказала просто:

– Андрюша, через пару лет ты – настоящий мужик будешь. Своя жизнь будет. До матери – как до лампочки будет. Складывается у неё жизнь – не мешай! Она свой материнский долг тебе отдала: всю молодость с работы на работу скакала, чтоб тебе пожрать чего было.

Труба на неё глянул и ответил как-то очень ровно, по-взрослому:

– Тут ты права – нечем крыть, долги возвращать нужно… В одном ты не права, Инна Марковна, я – и теперь уже – настоящий мужик. – Поднялся из-за стола и повернулся к Володьке. – Где, говоришь, этот мент проживает? На Лесопарковой, в общаге?

Хилкевич подхватился разом, натягивая куртку на ходу:

– Он из Мордовии откуда-то, командированный…

Тётя Инна сказала им вслед:

– Ребята, без глупостей там. Хорошо?

– Инна, – пискнула Лизка. – Они там дел не наворотят?

– Не бойся, дорогая, у Андрея – голова светлая, а Вовка приглядит за ним.

«А за Вовкой-то кто приглядит?» – хотелось сказать девчонке, но вместо этого она подозрительно сощурилась на тётю:

– Скажи, а ты, случайно, не нашла себе жениха… тоже!

– Думаешь, их на Лесопарковой бесплатно всем раздают? – спросила Инна Марковна раздумчиво и весело захохотала…

– Кто он, знаешь? – спросил Андрюха.

– Просто мент, просто Павлов.

Мента с простой русской фамилией Павлов у общаги они ждали недолго. Вовка заметил его издали и ткнул друга в бок.

– Идёт.

– Вот скажи, отчего уже все его знают – и ты! А я в первый раз вижу…

Павлов тоже их заметил и, помедлив мгновение, решительно направился в их сторону.

– Смотри, – продолжил Труба свои размышления. – И он меня знает. – И сразу, сходу, не давая менту и рта открыть, заявил. – Жить с вами не буду. От бабушки однушка осталась – там жить буду.

Павлов – с виду мужик коренастый, крепкий – прищурил глаза непонятного серо-зелёного цвета и ответил тоже по существу вопроса, принимая рамки, выставленные парнем.

– Насколько мне известно, мама твоя сдает жилплощадь. Имеет с этого доход, который тратит и на тебя в том числе.

– Твоя проблема. Неужто жену баблом не обеспечишь?

– Да мы-то проживём…

– Я? Я с вас копейки не возьму.

– И как жить будешь?

– Моя проблема.

– Да ты… – пацан ещё! – было видно, что мент разозлился, но сдержался и закончил фразу ровно. – В любом случае, этот вопрос решать твоей матери.

– Смотри: и денег у тебя нет, и вопросы ты не решаешь… Кто из нас пацан? – Он сплюнул под ноги и резко повернулся, отходя. – К тому же, я – ПРАВИЛЬНЫЙ пацан!

Павлов крикнул ему в спину:

– Что же ты, правильный пацан на стрелку ко мне с другом припёрся? Струсил?

Андрюха продолжил свой ровный ход, будто и не слышал. А Вован, стоящий чуть поодаль, дернул за другом следом. Проходя мимо «просто мента, просто Павлова» обронил:

– Не его берег, тебя – от него.

Ближе к полуночи в двери квартиры Хилкевичей звякнули – коротко и нервно. И мать крикнула:

– Володька, подойди!

Хилый взглянул на друга, расположившегося на раскладушке с учебником истории, и нехотя вылез из-под одеяла. Приоткрыл дверь комнаты и спросил:

– Ну чего? Мы спим уже.

Мать подошла ближе, произнесла чуть тише:

– Помоги тетке Клаве барахло перетаскать. С дачи приехала, всяких банок, овощей навезла, а Борька – бухой в стельку… Потом вареньем клубничным поделится, ты же любишь.

– Ладно, оденусь… – а Андрюхе сказал. – Соседке помогу, муж бухой – надорвётся баба.

– Помочь?

– Не, сам…

В коридоре его ожидала не тётка Клава, а Нина Фёдоровна.

– Знаешь, где Прокопа найти? Сейчас.

– Предполагаю, но не скажу.

– А ты не говори, просто проводи.

Лицо женщины дрожало, в глазах блестели слёзы… Вован погладил свою макушку с крепким нажимом, будто хотел придавить все мысли, чтобы не скакали – упорядочились, и решился:

– Идём, теть Нин, только – «мухой».

У дверей кабака с приспущенными шторами, пропускавшими невнятный свет сумрачно, отчего улица, богатая разросшимися каштанами (как на черноморском курорте!) казалась загадочной и жутковатой, сказал мужику, маячившему у входа:

– Передай Прокопу – мать Трубы пришла, поговорить хочет.

Прокопов Иван Иванович вышел к посетительнице сам, взглянул на парочку, примостившуюся на скамейке под кронами деревьев и, легко простучав подошвами по ступенькам, приблизился. Хилый проворно поднялся и отошел в сторону, но недалеко, оставаясь в зоне слышимости. Понимал, что нарывается… но не мог же он оставить мать своего друга один на один с Прокопом? Тем более, что сам её сюда и привел.

– Иван, – сказала Нина Фёдоровна твердо, – оставь Андрее в покое. Хочешь, чтоб он, как папаша по тюрьмам сгинул?

– Поздно ты мамочку включила, Нина. Парень вырос. Сколько ему? Почти шестнадцать… Я Ромке обещал, что присмотрю за ним. И тебе был готов помочь, но ты меня послала…

– Ты тогда готов был все, что угодно обещать. – Глухо откликнулась женщина. – Ромка за тебя срок мотает…

– А сам – белый и пушистый! Сама-то в это веришь?

– Да обоих вас нужно было сажать, – сквозь зубы буркнула Нина и хлюпнула носом.

– Не сопливь! Чего хочешь-то? За Ромку мне предъяву кинуть? Так опоздала лет на пятнадцать, минимум. Кто сейчас Трубача помнит? Единицы. А я – вот он, в авторитете.

– Андрей из дома ушел.

– И заметь, Нинок, не я – тому причина. Да, не реви, говорю! Ушел, значит видит в себе силы жить отдельно. Чем плохо?

– Денег не возьмет.

– А это – хорошо! Вот и посмотрим, из какого теста деланный. В отца пошел, или в бабскую породу.

– Это так ты за ним приглядываешь?

– Приглядывать – значит, смотреть, чтоб глупостей не натворил. А я с его стороны никаких глупостей пока не вижу. Все глупости от тебя идут.

– Вань, мне тридцать три всего… могу я чуть-чуть для себя пожить?

– Так живи, Нина! Только парня не гноби, не порть ему жизнь. Скоро школу закончит, а что ты ему предложишь? Даже вкупе со своим ментом? А я его выучу – в престижный институт устрою. Мне хороший юрист нужен.

– Будет тебя от грязных делишек отмазывать?

– Если захочет у меня работать – будет. Не захочет, заставлять не буду – обещаю.

– Ты ему уже мозги забил своей блатной романтикой! А сейчас один будет жить – совсем распояшется.

– Да ты, Нинок, меня не слышишь. Я же говорю, шестёрок у меня без Андрея хватает. Я на него ставку выше делаю – поэтому глупостей с его стороны не допущу. И всё, Бахметьева! – больше не хочу ничего от тебя слышать. Покумекай там со своим ментом, как вам жить, а я своё слово сказал.

Прокоп поднял руку и поманил к себе Хилкевича.

– Слух хороший? – спросил с насмешкой.

– Не жалуюсь.

– А память?

– Тоже не в обиде.

– А голова с ними дружит?

– Всегда.

Прокопов засмеялся и повернулся к охраннику, тоже успевшему подойти ближе.

– Глянь, Карий, какой щенок борзый…

– Поучить?

– Дай пару затрещин, чтобы научился со старшими разговаривать…

– Иван! – вскричала Нина Федоровна. – Ты что?! Это я Володю попросила, чтобы к тебе проводил.

– Ладно… – похлопал Вована по плечу. – Не будь ты Андрюхиным другом, проверил бы, что у тебя с чем дружит… А правду Андрей говорит, что ты из любого ствола «десятку» бьёшь?

– В команде – лучший, – буркнул Хилый, опуская глаза вниз, боялся, что прочтет в них Прокоп отнюдь не испуг.

– По спортивной линии пойдешь?

– Наверное… сначала школу закончу.

– Если не сложится, заходи, найдем применение твоим талантам.

– Подумаю.

Нина Федоровна схватила Володьку за локоть и потянула за собой:

– Пошли мы.

– Смотри, Карий, какие кадры подрастают, прям не нарадуюсь… – раздалось им во след.

– Вот-вот, – зашептала Нина Фёдоровна. – Где ваши с Андреем головы? Он уже для вас всё придумал: Андрей – карманный адвокат, а ты – штатный убийца.

– Да бросьте вы, тёть Нин, никакой Прокоп нам указывать не будет, как жить.

Прокоп и не указывал… по крайне мере, ему – Володьке Хилкевичу. Жизнь указала!

Глава 7

Хилый передёрнул плечами – замёрз! Зашел в сени и закутался в байковое одеяло, предоставленное заботливой бабаней. Вытянул конечности на сразу провисшей от тяжести его тела раскладушке. Через минуту понял – не заснет! И усмехнулся – продолжим? Приквел, часть вторая…

Лето, когда Лизавета закончила школу, было последним беззаботным периодом их жизни. Всё было определённо в тот момент: Андрей учился в универе на юридическом – заканчивал второй курс. А он – Вован Хилый, прочно занял место в основной команде по пятиборью, и тоже числился студентом института физкультуры. Появлялся там не часто, но с него много и не требовали: тренируйся и будь здоров! Точно (Хилкевич вздохнул!), это было самое беззаботное лето… Если бы Вован тогда об этом знал, постарался бы запомнить каждый день… по минутам! А так в памяти остался только момент, когда он привел Лизу на экзамен в Институт культуры и предшествующий этому бурный разговор тети Инны с племянницей, свидетелем которого он стал. Собственно, он поэтому и поехал с Лизкой на экзамен…

– Что за глупая идея – идти в артистки?! – возмущалась Инна Марковна. – Мы же с тобой договорились, что ты подашь документы на управленческий факультет. Там, по крайней мере, можно стать культурологом или журналистом, на худой конец! Вот знала ведь – нельзя ей верить! – Обратилась она уже к Володе. – Больно глазками хитренько моргала!

– Всё лучше, чем задницу культурологом в пыльном помещении просиживать, или савраской журналюговской по городу бегать, – вяло отбивалась от нападок Лизавета.

Было ясно, что спор этот длится уже не один день и не имеет тенденции к завершению.

– Кривляться и сопли лить на сцене – лучше! Годам к тридцати уже вся мимическими морщинами покроешься – от кривлянья вечного!

– А я буду лишь в комедиях представлять. Говорят, смех жизнь продлевает.

Вован слушал, мотая головой из стороны в сторону: от одной спорщицы к другой. Потом не выдержал:

– Тёть Ин, Андрей просил вам передать: «В двух случаях бессмысленно злиться: когда дело ещё можно поправить и когда дело уже нельзя поправить» (прим. Томас Фуллер).

– Да? И какой из вариантов рассматриваем мы? – грозно поинтересовалась Инна Марковна.

– Второй! Экзамен уже завтра.

– Ах, вот как? И флаг вам в руки! Но без меня!

Тетка бахнула дверью, удаляясь из комнаты племянницы, а Лиза, сделав несчастную рожицу, спросила:

– Ты со мной поедешь? Я боюсь, аж поджилки трясутся.

– Лиз, что я там буду делать? Под окнами прыгать? Меня ж не пропустят.

– Вована Хилого? – засмеялась Лизавета. – Не пустят? Да ты не только в здание войдешь, ты и в аудиторию на экзамен просочишься.

Он посмотрел в смеющиеся глаза… «Я так люблю, когда ты смеёшься, дорогая» – сказало его сердце, а губы произнесли:

– Можешь и не сомневаться.

И он в самом деле прошел незамеченным с группой абитуриентов, устроив небольшую толчею у поста охраны. А потом смешил Лизу всякими глупыми измышлениями, как собирается проникнуть вместе с ней в аудиторию… в общем, не давал девчонке предаться панике. Когда пришла Лизина очередь зайти в вожделенную аудиторию, Вовка поозирался и понял, что парень он фартовый. Седенький профессор бежал по коридору (уже в третий раз за утро, имея целью, как и прежде аудиторию, в которой проходил экзамен), в руках перебирал какие-то бумажки. Был неаккуратен: один лист упал и спланировал прямо под Вовкины ноги. И Хилый не растерялся – прихватив бумажонку, не колеблясь, вошел следом за профессором. И оторопел от того, что там увидел. Экзаменаторша (одна из!) чихвостила Лизу самым натуральным образом.

– Нельзя фрагментарно разделять стихи Есенина на смысловые акценты.

Лиза в ответ побледнела и произнесла, зазвеневшим голосом:

– Кто так решил?

– Есть определенные правила, которые не знать – стыдно. Стихи Есенина, по сути, – песни. Вы своим прочтением нарушаете гармонию его мелодичных строк.

– «Бессмысленно открывать рот для того, чтобы излагать чужие взгляды, а не свои собственные». Это не я сказала – Бродский.

– Ещё и начитанная оказалась… – процедила экзаменаторша сквозь зубы тихо, но для всех различимо.

Бледность покинула щеки Лизы, они заалели, а глаза полыхнули неукротимым огнём. Ураган под именем Елизавета набирал обороты, и Вован не торопился вмешиваться: пусть выговорится – потом легче будет.

– Есенин – не поэт-песенник, он свои стихи из души вынул не для того, чтобы наш слух тешить. Для того, чтобы мы могли думать, сострадать и чувствовать! Пропеть… – Лиза неожиданно, сходу, в полную мощь своего голоса, запела, – «Не жалею, не зову, не плачу, Всё пройдёт, как с белых яблонь дым»… любой сможет! Не каждый поймёт, о чем пел.

Она резко крутнулась и выбежала из зала, мазнув Вовку колючим взглядом. Стало тихо. И в этой тишине Хилый произнес ровно:

– Вы что тут устроили? Не понравилось – поставьте двойку, зачем обижать?

Экзаменаторша пошла красными пятнами и едва не взвизгнула:

– Ты кто такой?

– Прохожий! – неторопливо приблизился к седенькому профессору, протянул лист. – Вы документ обронили.

Старикан бумажку принял, не глядя, а разгоряченной экзаменаторше сказал:

– Молодой человек прав. О своих предпочтениях, Римма Михайловна, не следует оповещать так явно. – Потом обратил свой взор и на Вовку. – А девушка не права, в том, что «каждый спеть сможет». Так, как она, спеть далеко не каждый сможет. Запишите мне её данные, пожалуйста, – попросил экзаменаторшу помоложе.

Мужчина, что сидел сбоку от обличительницы пригнул голову и прошептал:

– Римма, ты охренела? Сейчас кинет в ректорат жалобу… всем мало не покажется.

Вован своим настороженным ухом все просёк и объявил нестеснительно, хлопнув препода по плечу панибратски:

– Хорошая мысль. Пойду, просвещу девушку – пусть извинения из вас выбьет. А может и в суд подаст… у неё друг – адвокат.

И вышел. Лизавета ждала его в коридоре, сидела на подоконнике с безмятежным видом и болтала ногами.

– Ну, чо? Рыдать будем? – спросил спокойно, как о пустяке.

– Когда ты видел, чтобы я плакала?

– Никогда. И, надеюсь, никогда не увижу.

Седенький профессор догнал их уже на выходе из института.

– У вас голос – дар Божий, – сказал, потеснив Вовку своим сухим телом в сторону. – Я приму вас на свой факультет безо всяких экзаменов. Я – профессор Томский, Яков Борисович. Пройдемте в деканат, все уладим. – А когда растерянная Лиза несмело зашагала рядом, повернулся и к Вовану. – Уладим безо всяких недоразумений, верно?

Так Лизавета стала студенткой Института культуры по направлению: музыкально-исполнительская деятельность.

Инна Марковна взглянула на Вовку тогда с признательностью.

– Из артистки – в солистки… и на том спасибо.

Андрюха тоже похвалил, правда, не напрямую.

– Как тебе удаётся всё повернуть на пользу?

А он ответил:

– Да не вертел ничего, само завертелось.

Вот и дальше тоже всё завертелось само собой. Начать с того, что осенью его попёрли из команды. Было за что: режим нарушил, а повиниться тренеру не захотел. Дверью хлопнул и был таков! Дома получил на почве случившегося скандал. Мать истерила, костерила – не давала и слова вставить. Больше напирала на то, что его, лба великовозрастного, никто кормить не намерен.

– Вон, Андрей с пятнадцати лет один живёт. И грузчиком был, и дворником!

– И истопником! – подсказал разозлившийся Вовка.

– Да! – мать не унималась, – А сейчас на юриста учится, человеком будет. А ты куда? Ничего не умеешь, кроме бегать и стрелять.

– Есть места, где и это в чести – в армию пойду!

Об этом и сказал Андрею вечером. На что друг ответил:

– Да ты и так у нас со всех сторон – герой! Теперь Лизавету впечатлишь на все сто…

– Я с этой стороны и не рассматривал даже, – откликнулся удивлённо. – Андрюш, да у меня выбора нет. С команды ушёл, в институте никто держать не будет – резону нет.

– У тебя выбора нет, а у меня – есть. Тоже в армию пойду. Отслужу, потом учиться продолжу.

– Серьёзно?

– Да.

– Вот бы вместе служить!

– И над этим поработать можно. Отчим у меня есть – теперь в ментуре человек не последний. Хвастал, что связями богат. Пусть порадеет!

Глава 8

На переговоры с Павловым отправились опять вдвоём. Вовка решил, что так будет лучше: если придётся попросить – он попросит! В то, что Андрей снизойдёт до просьбы он сомневался. Наверное, и Андрюха это понимал – не стал возражать. К своему удивлению, обнаружили: за столом переговоров заседала и Нина Фёдоровна.

– Вот трепло, – прошипел Труба. – Я ему с утра позвонил, обозначил тему. А он матери стуканул.

– Забей, всё равно ей надо знать. Тут уж сразу – трепотни меньше, разве плохо?

Павлов приступил к делу без промедления.

– Интерес твой уважу…

И тут же был перебит быстрыми вскриками жены.

– Ишь чего удумали! Меня не спросили!! Я не согласна!!!

Мент тяжело вздохнул, сказал устало:

– С утра истерит, что говорю, если и слышит – не понимает! Решил при тебе весь расклад выдать, может поймёт?.. Слушай Нина, и не перебивай. Ну, и ты тоже слушай – полезно будет.

Говорил, обращаясь только к пасынку и его матери, будто Вована и в природе не существовало. Но он не обиделся: привычно поёрзал на скользком покрывале дивана, готовясь ко всяким неожиданностям. Чуял – не обойтись без них! Они и посыпались с уст «просто мента» ошеломительным потоком.

– Твой сын, Нина, принял самое верное решение в сложившейся ситуации. Уж не знаю, правда, от великого ли ума, или просто по глупости, но с выбором не ошибся. Ему необходимо идти в армию. По Прокопу сейчас плотно работают, и если ему не удастся «соскочить», то через некоторое время его закроют. Вместе с его прихвостнями. А поскольку твой сын – у Прокопа в ближайшем окружении, прихватят и его. Не знаю степени его погруженности в дела Прокопа, может ничего на Андрея и не нароют… в любом случае его будущей карьере юриста эта шумиха не пойдет на пользу. А если он замазан – получит срок. Теперь я выразился достаточно ясно? Нина, ты меня услышала, наконец?