Шкатулка волшебника

Жизнь прожита и начерно прошла.

Почистить малость по углам осталось.

И что когда-то ты во мне нашла?

Но что нашла, такое и досталось.

В дороге длинной много разных вех,

Развилок, тупиков и поворотов,

Но право, не вмещает целый век

Твоей любви без рамок и расчетов.

Мир праведным волнением томим,

Пытаясь избежать сомнений ложных.

О Господи, давай поговорим

О том, о чем поговорить возможно.

О женщинах, о детях, о еде,

О том, что день за днем как лошадь в мыле,

О странностях превратностей в судьбе,

И о тебе, кого давно забыли.

О том, как в снах заманчивых спешим,

На небеса взбираясь осторожно…

О Господи, давай поговорим

О том, о чем поговорить возможно.

«Две вещи на свете наполняют мою душу священным трепетом – звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас.»

И. Кант

«Человеку принадлежат предположения сердца, но от Господа ответ языка.»

Книга притчей Соломоновых

Предисловие

  Предисловия пишутся в силу ряда обстоятельств. Во-первых, принято, чтобы в знак уважения к книге и ее автору было высказано несколько добрых, а иногда и по-отечески критичных замечаний. Во-вторых, предисловие должно быть содержательным и объяснять коллизии жизненного пути автора. В-третьих, составитель предисловия спешит воспользоваться возможностью рассказать о своей причастности к автору, а заодно и о своих заслугах. И наконец, в-четвертых, предисловие иногда превращается в замечательный литературный очерк, возможность творчества. А иногда и просто материальные интересы служат стимулом для написания.

    Как ни забавно, предисловия написанные авторами преследуют те же интересы, чередуя парение искрометно-ироничного стиля с пафосом высоких материй. Вообще-то, стихи должны представлять себя сами. А посему ограничусь щепоткой информации. В конце концов, как говорила Фаина Раневская, актер может быть прекрасным человеком и никудышным актером, а может быть законченным мерзавцем, но актером замечательным. Поэзия – несомненно театр, как впрочем, согласно Шекспиру, и вся наша жизнь.

    Итак, в качестве кого я выступаю на сцене? В 1967 году окончил школу и поступил в медицинский. Звездные годы учебы и карьера врача в течение вот уже 46 лет, да еще и в неотложной кардиологии. Семья, дети, внуки, все как у людей. Да, в 1990 году уехал из Омска в Израиль, сменил имя, освоил новый язык общения, да так и продолжил свою врачебную карьеру. Стихи писал всю жизнь, все собирался их опубликовать и решился наконец. А начав отбор, обнаружил, что хочу поведать лишь о двух вещах – Любви и Боге. И поскольку стихи писались в течение многих лет, не пытайтесь "проглотить" их за один присест, полистав страницы и сказав: "Ничего, но однообразно, а посему скучновато". Не запихивайте книгу в дальний угол, а прикоснитесь к волшебству, по глоточку испейте музыку и магию слов, песню, сокрытую в глуби стиха. Удачи!

И последнее. Короля, какой бы он ни вышел, делает свита.  Позвольте мне воспользоваться случаем и поблагодарить своих соавторов – родных, близких, друзей, знакомых и весь мир.

          С любовью. Автор.

На языческих кострах

Мы сожжем творенья наши

И смеясь развеем прах,

Власть испив из полной чаши.

И история начнет

Новый счет с нуля творенья,

И случайно упадет

Чей-то взгляд на откровенье,

Не успевшее сгореть

В тех кострах, где мы сжигали

Наше счастие гореть,

Наши боли и печали.

И этот свет и эта тьма

Сошлись от сотворенья мира,

И в бесконечности тома

Влилась божественности лира.

Амбициозность и игра,

Улыбки вольностей природы,

Явились явно не вчера,

Но не подсчитывают годы.

И сквозь беспечные века

Все та же вечная дорога,

Все та же звездная строка,

Тропа от Бога и до Бога.

Я живу в Израиле

На краю пустынь.

Замирает в мареве

Страждущий хамсин[1].

Нарушают правила

Мелкие штрихи,

Я живу в Израиле

И пишу стихи.

          Дальними зарницами

          Ночь знаменья шлет.

          Звезды вереницами

          Водят хоровод.

          За горами-далями

          Скрылась сердца стынь –

          Я живу в Израиле,

          На краю пустынь.

Светские приличия

Как-то не по мне.

Мания величия

Ныне не в цене.

К званьям не представлены

Праздники стихий,

Я живу в Израиле

И пишу стихи.

          Я живу в Израиле,

          Где небесный свод

          Вдруг преображается

          В буйный птичий сход.

          Здесь улыбки детские

          Радостно легки,

          Я живу в Израиле

          И пишу стихи.

Я живу в Израиле,

На краю пустынь,

В небесах купается

Солнца рыжий джин,

Самоотпускаются

Прежние грехи,

Я живу в Израиле

И пишу стихи.

На дне давно разбитого бочонка,

Когда им становилось невтерпеж,

Четыре черненьких чумазеньких чертенка

Чертили черными чернилами чертеж.

Они почти утратили надежду

Построить из бочонка светлый дом,

Но все чертили чертежи, как прежде,

И все искали счастье за углом.

И все мечтали завести котенка,

И все стремились обуздать галдеж,

Четыре странных маленьких чертенка,

Чернилами чертившие чертеж.

Волшебник по лесу бродил,

Да в нем невзначай заблудился,

Шкатулку свою обронил,

И ларчик упал и разбился.

А твари лесные пришли

И взяли себе понемножку

Всего, что в шкатулке нашли

На память,

   на час,

          на дорожку.

Кто храбрость,

               кто честь,

                  кто красу,

Сполна наигрались да бросили,

И выросли дебри в лесу,

И сладостно заплодоносили.

Волшебных плодов аромат

Тревожил пролетные стаи,

А краски взрывали закат,

А что было дальше, не знаю.

Но в каждом рожденном штрихе

То словом, то нотой, то знаком

Являются странности те

Что спали, сокрытые мраком,

В глубинах далеких веков

И в недрах неведомых далей,

И вырвались вдруг из оков,

И вдруг вдохновением стали.

В стремленье позолоту лжи отринуть,

Чтоб самому себе не в сладость лгать,

Скажи, готов ты просто сердце вынуть,

Так, просто, вынуть сердце и отдать.

С негодованьем отвергая сплетни,

Иль с упоеньем вспоминая день,

Не торопись судить чужие бредни,

Остановись.

            И оглянись на тень.

Живя не чувствами,

                     а представленьем,

Ты избежишь волнений и тревог,

Не испытав и сотой доли тени

Того, что гений предоставить мог.

И в лабиринтах праведного мира,

Пылясь на полках и при ярлыках,

Ты избежишь ругательства кумира,

Не вздрагивая нервно при звонках.

Ты избежишь невероятной боли,

Презренья обустроенных невежд,

Играя лакированные роли

Чужих желаний,

                 образов,

                          надежд.

И снова хмельною отвагой полны

Мистерии ночи и света,

Ликующим счастьем запойной луны

Рыдает влюбленное эхо.

Страшась обнаружить залогом утрат

Оскому увядших желаний,

Разбойное сердце внимает парад

Оброка надежд предсказаний.

Мой сон –

        безмятежная глыба, пока

Запретные маски прозренья

Возносятся в зыбком потоке греха

Пугливой игрой полутени.

Сквозь звезд золотые ресницы

Пронзает таинственный взгляд,

И кружат знаменья и лица

Как в сказке, вперед и назад.

Невидимый всадник крадется

В небесной неведомой мгле,

И сердце пылает и бьется,

Одно на бескрайней земле.

И сладкие сны звездопадом

К нему устремляют свой путь,

И большего счастья не надо,

Чем видеть небесную суть.

Жизнь откровеньем через край

Острее бритвы.

Не обращай свою печаль

В арену битвы.

День, вечность отыграв в раю,

Вернется снова.

Не обращай печаль свою

В арену слова.

И переламывая сталь

Приватной лести,

Не обращай свою печаль

В арену мести.

Воспаряешь ночами

И скрываешься в день,

Золотыми ключами

Отворяющий дверь

Нежной птахе рассветной,

Пряным ветрам пустынь,

Распустившейся ветке,

Окунувшейся в стынь…

В легких кружевах робких

Пробудившихся слов

Ты гуляешь по тропке

Ослепительных снов.

Когда уходит на покой

Зари завеса,

Преображая мир живой

В пространство мессы,

Когда объятья впопыхах,

Слова как стоны,

А свет, последний луч прервав,

Кладет поклоны

И обнажает небеса

Осколком боли,

Произнеси, закрыв глаза,

«О дольче доле».

Распускается веер мечты,

Необвенчанные венчаются.

Знаешь,

       души такой чистоты

В наше время почти не встречаются,

Знаешь,

       ветры лихих перемен

Вознесутся дождем созидания,

Знаешь,

      в дебрях забытых поэм

Есть еще острова ожидания.

Сны тропиночки припорошили,

Проявив великую милость,

Ты – единственное мое прошлое

Из всего,

        что со мной случилось.

Не эффектная, не блестящая,

Жизнь такая, как получилась.

Ты – единственное настоящее

Из всего,

        что со мной случилось.

Обжигаясь ветрами жгучими,

Жить мечтою не разучилась.

Ты – единственное мое будущее

Из всего,

        что со мной случилось.

Мой путеводный парус

В тонущем свете дня,

Трепетный Нострадамус,

Звездный каскад огня.

Древних строений остов

В зарослях диких роз,

Мой заповедный остров –

Фея заблудших грез.

Солнечная улыбка

Ангелом на устах,

Нежности моей скрипка,

Тающая в руках.

Угаснет боль, утихнет ревность,

Падет последняя слеза,

Но нерастраченная нежность,

Как переспевшая гроза.

Она нависнет тяжким чревом,

Пылая адовым огнем,

Под задыхающимся небом,

Над побирающимся днем.

Неясным чувствам внемля,

Господь из малых фраз

Создал большую Землю

И вместе с нею нас.

Создал моря и сушу

И видно неспроста

Вдохнул живую душу

В ожившие уста.

Но движимый смятеньем

Возвышенных надежд,

Бог обезличил тени

Добра и Зла одежд,

Смешал судеб обломки

И спрятал Третий глаз…

С тех пор души потемки

У каждого из нас.

Не покоряется река

Шальным ветрам.

Тебе протянута рука,

А дальше сам.

Тебе подставлено плечо –

Не медли час

Пока с надеждой обручен

Заветный шанс.

От перекупленных атак

Чего ты ждешь,

Когда в упор кто друг, кто враг

Не разберешь.

Миф ошельмован палачом

И обречен,

Но рвутся кони на рожон

Так горячо…

Не предъявляет счет река

Шальным ветрам.

Была протянута рука,

Пусть дальше сам.

На дальнем полустанке сойдя,

Увидишь, как вагоны мелькают.

В них ехали когда-то друзья,

А может и сейчас уезжают.

      Разбросаны по миру моря,

      Кипят весной цветущие дали,

      И сокровенно пахнет земля,

      Которой так давно не видали.

Роскошен кипарисов наряд,

Снежинки тают, только потрогай,

И бродит по земле листопад

Своею бесконечной дорогой.

      День растеряешь, тропку кляня,

      И снова в полустанок упрешься.

      Все та же под ногами земля,

      А все ж не та, когда разберешься.

И травы и цветы как в раю,

И солнце и луна как из рая,

Но все равно я землю свою

По небу и по звездам узнаю.

      Беспечны тополя и поля,

      Бездомны пустыри вдоль дороги,

      И малая планета – Земля

      Томится в безотчетной тревоге.

На дальнем полустанке сойду,

Полслова оброню на прощанье

И по тропинке, словно в бреду,

Бреду сквозь слезы и расставанья.

      Душа устанет страстью играть,

      Покорно смежит крылья на плахе,

      Но тщится память жизнь удержать

      Заплатою на рваной рубахе.

В небытие уходит стезя,

Поют в молельне «многая лета»,

И кружится, надеждой скользя,

Такая голубая планета.

Когда закат расправит паруса,

В безмолвие ночное устремляясь,

Прорежет волны света полоса,

Не приближаясь и не отдаляясь.

Крыш развороты,

                   переливы гор,

Затихший пляж,

                 бессонная аллея

В один и тот же упадут костер

И догорят, сквозь сумерки белея.

Последние тревожные лучи

Утонут в небе, отраженном морем…

Пора.

    Мы встанем рядом.

                           Помолчим.

И растворимся

                в яростном просторе.

ВЕЧЕРНЯЯ МОЛИТВА

В этом театре навета

Приму стесняет статист,

Свет похищают тенета

Выцветших рваных кулис,

Плачет оплывшей пластинкой

Позавчерашний тапер,

Запрещены поединки

Во искупление ссор.

Но за рутиной убогой

Ярая синь,

Но над разбитой дорогой

Звездная стынь,

Пляшут снежинок мгновенья

В ветрах-веках,

Множит судеб искушенья

Жизни река.

Боже, всесильный, всегдашний

Мне предреки

Нежно коснуться озябшей

Этой руки.

В выси твои ввергая,

Боже, творец,

Не прерывай дыханья

Скрипок сердец.

Свет.

   Солнечный туман скрывает мир.

И в каждом блике

                    рыцарский турнир.

И в каждом вздохе

                    святость визави.

Но что Вы понимаете в любви.

Ночь. Звезды.

        Сокровенная страда.

Весь мир к ногам

                   за призрачное «Да».

Любое «Да».

          Лишь «Нет» не говори.

Но что Вы понимаете в любви.

Потоп великий.

                Засуха. Слова.

Средь жадных фраз

                      Вы сдержаны едва.

Смятенье чувств.

                  Блаженства соловьи.

Но что Вы понимаете в любви.

Ожогом слез оплавленный песок,

Забывчиво распущенный висок.

Бесчестие измученной крови.

Но что Вы понимаете в любви.

Вулкан любви -

              озноб библейских трав.

Запретный спор желания и прав.

Восторг предвосхищенного пари.

Но что Вы понимаете в любви.

Когда, в предвкушении сладком,

Искрится безумная ложь

И рушатся мира порядки,

Ты все же еще не живешь.

Когда изнемогшие нервы

Рыдают бессильем хмельным,

И страстный порыв опровергнут

Плевком откровенно шальным,

Когда искривленной усмешкой

Встречают участие губ,

И судьбы встревоженной пешки

Бросают в забвения сруб,

Среди суеты неотложной

Пребудут счастливые дни,

Но память изгнать невозможно,

И жизнь будет смерти сродни.

Как вдруг за бравадой натужной

Прорежется таинства лес,

Надежда звездою послушной

Коснется раскрытых небес,

Судьба истомится отрадой

Бескрайнюю даль бередя…

И будет все точно как надо.

И кто-то полюбит тебя.

Костра дотлеет уголек,

И горько-приторный дымок

Развеет долгие века

Очарования греха,

Где сумасбродство

                      за порыв,

Беспечность

             за невинный срыв,

Следы помады…

Как неприкаян белый свет,

Как ненадежен блеклый след

Шахерезады…

Есть много милосердных дам,

Да мало чести по углам

Ломиться в двери…

Твой искупительный испуг

Лишь искус извращенных слуг,

Себе не верю…

Пустых затей ненужный хлам

Растащат гости по столам,

Вино распито…

Но этот блеск влюбленных глаз,

Озноб греха, бессвязность фраз,

Бокал разбитый…

А звездные вади

                  пролегают в пустыне,

Высокого неба вади,

Над ними луна

                одиноко стынет

С тоской в полуночном взгляде.

Незримый шакал

                  стороной крадется,

Мышь чуть шебуршит в тревоге,

И сердце

        в отчаянной схватке бьется,

Почуяв тень у дороги.

И странны поступки свои отныне,

И потуги хлеба ради,

Ведь звездные вади пролегают в пустыне,

Высокого неба вади.

Вселенские правила – вздор

Отвергнутой сплетни в исподнем,

Пусть вспыхнет вселенский позор,

Но завтра, а нынче – сегодня.

Пусть грянет вселенский палач,

Проснется вселенская слякоть,

Но завтра.

          А нынче не плачь,

Придет еще время поплакать.

Соблазнам памяти

Огня недоставало.

Обрывков призрачного дня

Казалось мало.

Свет занимался в зеркалах

И тень царапал.

И горечь стыла на губах.

И ангел плакал.

А мысли обнажали строй

В пустой надежде.

И таял ангел за спиной

Почти как прежде.

Над бездной плыли облака.

Миг счастье прятал.

И продолжалась жизнь.

                            Пока.

И ангел плакал.

Влюбленность – сладкий фимиам –

Легко играет с нами,

Любви не нужен слов обман,

Она полна словами.

Она взмывает в синеву

И просветляет лица,

И сквозь небесную канву

Так хочется влюбиться.

Опьяневший березовый лес

Заблудился в предутреннем сне…

Этот бархатный воздух небес…

«Шаганэ ты моя, Шаганэ».

Витьеватый восточный оскал,

Сквозь вуаль поцелуй при луне…

Обнажает соперник кинжал…

«Шаганэ ты моя, Шаганэ».

Хоровод фантастических див,

Шаганэ ты моя, Шаганэ,

Растворился в глубинах твоих,

Сладко мне, Шаганэ, сладко мне.

Я объятий своих не разжал,

Шаганэ ты моя, Шаганэ,

И ликует небесный хорал,

Страшно мне, Шаганэ, страшно мне.

Тает страстию северный лед,

Шаганэ ты моя, Шаганэ,

Все мирское придет и пройдет,

Больно мне, Шаганэ, больно мне.

…Нежен лунно-березовый лик,

Отраженный в раскрытом окне,

И хохочет безумный старик:

«Шаганэ ты моя, Шаганэ».

Роса вспорхнула, обратясь

В умытый звездами подсолнух,

И золотистый шмель, смеясь,

Рисует вечности автограф.

Я замираю на бегу,

А тени приближают полдень,

Бежать как прежде не могу,

Тепла застывшего исполнен.

Но сквозь томительную лень

Все ж проступают понемногу

И этот шмель,

              и этот день,

И эта звездная дорога…

Звезда все падала и падала

Небрежной искрою упрека,

Отринутая бездна плакала

В бессилье ревности пророка.

Отчетливо запахло ладаном,

Пасьянс ложился неудачно,

Звезда все падала и падала

Обетом тайного безбрачья.

Теснилось небо праздным табором,

Но призрачною недотрогой

Звезда все падала, все падала

Своей единственной дорогой.

То буйной кавалерии потоком,

То магией гармонии без правил,

Доступна всем немыслимым порокам,

Беспечно целым светом

                            нежность правит.

Пусть эфемерно нежности пространство,

Пусть беспощаден вихрь непостоянства,

Пусть враг предстанет в нежности как друг,

Но это – нежность вздоха,

                              нежность рук…

Иллюзии уходят без возврата,

И наступает жесткая расплата,

Но нежностью посеянные зерна

Из пепла пробиваются упорно,

И сокрушают звездные пределы

Архангелы любви,

                    надежды,

                                веры.

Ночные призраки нежны,

Скрипичный сон раскрыл страницы,

Плывут сонатные княжны

Сквозь захмелевшие ресницы,

Исполнен мир заветных слез,

И пусть несбыточны надежды,

Но предвкушенье лунных грез

Как лес предснежный без одежды.

Среди нехоженой травы

Пустых надежд и обещаний

Крадутся солнечные львы

Безумьем солнечных желаний,

И не вдаваясь в суету

Торговли мелочно-порочной,

Вбирают каждую мечту

В своей охоте одиночной.

      В них непонятные стихи

      И недоступные объятья,

      В них непрощенные грехи

      И непорочные зачатья.

Переступая сквозь порог

Немых запретов строгих таин,

Львы сводят выступы дорог

В потоки солнечных окалин.

Сгорает вечер, но в ночи,

Сквозь звездные тысячелетья,

Упрямый лев все так же мчит

Знаменья солнечных соцветий.

     Ломая правила игры,

     Не чтя холодные законы,

     Струятся пламенные львы

     Сквозь крыши, окна и балконы,

     Сквозь непрощенные грехи

     И непорочные зачатья,

     Сквозь непонятные стихи

     И недоступные объятья.

Я укутаю тебя

              в звездное покрывало,

Выстелю ложе

               из пляшущих васильков,

И чтобы голубка

                  забывчиво бормотала

Над гнездом,

              выросшем в стыке веков…

А ветра проказливо

                      заигрались с прядью,

В траве незримо

                  хихикали муравьи,

И луна ускользала

                    из туманных объятий

В суетливом беспамятстве

                              тайной любви…

Я укутаю тебя

              в звездное покрывало

И задам тебе

              вечный вопрос…

А ты улыбнешься

                  одними глазами,

Не замечая,

            что сейчас между нами

Только звезды,

                и ничего кроме звезд…

Росчерк молнии лазурным шлейфом

В небеса твое возносит имя,

Белый танец истомленной флейты

Опадает всхлипами живыми.

В этом танце страстность серенады,

Нежность дуновения луны,

Все мирские слезы и бравады

Странно в этом танце сплетены.

Этот танец ливнем шалым льется,

И струится талою водой,

И рыдает бездна, и смеется

Над извечным страхом пред собой.

Не ведаю, но знаю, что люблю,

В нелепом ожиданье бурной страсти,

А сердце разрывается на части

Как парус, что не нужен кораблю.

А слезы проступают по ночам

То страхом, то беспомощным гаданьем,

И заполняют мир живым страданьем,

И не внимают праведным речам.

И вновь я по ушедшему скорблю,

Стремясь постигнуть откровенье счастья,

В неведенье, что я тебя люблю

Со всею силой бесконечной страсти.

Я вряд ли посвящу тебе сонет.

Беспечность в звездном часе заигралась,

Когда с луной случайной целовалась

И ненароком превзошла запрет.

Я вряд ли посвящу тебе сонет.

       Когда ты улыбнулась невзначай,

       Ледок вокруг меня слегка подтаял.

       Отчаянье – беднейшее из правил,

       И ты его в других не привечай,

       Когда ты улыбнулась невзначай.

Когда ты улыбнулась невзначай,

Ложь отпустила только на мгновенье,

Но этого мгновения волненье

Играло табором пьянящих чар,

Когда ты улыбнулась невзначай.

       Когда ты улыбнулась невзначай,

       На всей Земле нас было только двое,

       Я губы закусил себе до боли,

       Чтоб радость вдруг не вырвалась на волю,

       Взметая искусом небесный свет.

На всей Земле нас оставалось двое.

Я губы закусил себе до боли,

И для тебя я написал иное,

Я вряд ли посвящу тебе сонет.

           РЕКВИЕМ

  А после

         наступила тишина,

Тягуче скорбна и неумолима,

Лишь вьется в сердце