Моя муза

В этот момент из-за его спины послышался тот же мелодичный голос, но уже с лёгкой укоризной, словно девушка упрекала его в чрезмерной реакции:

– Ой, ну зачем же сразу такие крайности?

Обернувшись, Эрик почувствовал, как его пальцы разжались, и телефон, не удержавшись, с глухим стуком упал на ковёр. Энергия, ранее движущая им, внезапно покинула его. И вот, как только он взял в руки угрюмую реальность, она изменилась самым неожиданным образом. Девушка больше не сидела на диване – она парила в воздухе, примерно в полуметре от пола, скрестив ноги так же непринужденно, как если бы располагалась на прочном кресле. Её поза казалась легкой, почти воздушной, и Эрик не мог не отметить, что её движение напоминало полёт Питера Пэна, который беззаботно и безо всякого усилия пронзает небесные просторы.

Мозг Эрика, отчаянно цеплявшийся за остатки логики, наконец сдался. Чувство страха и гнева, как будто кто-то потушил огонь в его груди, улетучилось, уступив место почти научному изумлению. Эрик медленно опустился на ближайший диван, пружины под его весом жалобно взвизгнули, словно они сами были свидетелями его катастрофы.

– Так… – протянул он, не сводя глаз с парящей фигуры. – А вот это уже интересно.

Он провёл рукой по своему лицу, сметая остатки сна, как будто пытаясь избавиться от ненужных иллюзий, и горько усмехнулся, осознав, насколько абсурдной выглядела вся эта ситуация. Он дотронулся до её плеча и с ужасом понял, что чувствует её.

– А ещё говорят, что я легко отделался. Сотрясение, мол, и всё заживёт.

– Ты о чём? – с искренним любопытством спросила девушка, её коралловые глаза расширились, словно она была искренне заинтересована в его словах, как будто они были частью какого-то макета, о котором она хотела узнать больше.

– Да о том и речь, – с оттенком фатализма в голосе ответил Эрик, понемногу осознавая всю странность своего положения. – Я-то поначалу подумал, что ты обычный злоумышленник. Но, увы, всё оказалось гораздо банальнее и, безусловно, печальнее. Ты… ты не в моей гостиной. Ты у меня в голове. Я, судя по всему, подхватил полноценную шизофрению. Галлюцинации, бред – весь комплект. После черепно-мозговой травмы – дело, в общем-то, житейское.

– Я у тебя в голове? – переспросила она, растягивая слова, будто впервые пробуя на вкус это концептуальное предположение. Её голос звучал мягко, как ласковый шёпот, и в нём проскальзывала искренность, которая каким-то образом вселяла в Эрика надежду, даже несмотря на всю абсурдность ситуации.

Эрик с тяжёлым вздохом откинулся на спинку дивана, чувствуя, как смирение охватило его сознание. Он осознавал всю нелепость происходящего, но рациональная часть его мозга, которая продолжала отчаянно сигнализировать о нарушении всех законов мироздания, в этот миг уступила место другой, более доминирующей части, уставшей от борьбы за возвращение к привычной реальности. Капитулируя перед неведомым в её образе, он решил, что, возможно, стоит принять эту новую, пугающую реальность.

– Ладно, – произнёс он, глядя в потолок, где пыльный свет лампы создавал палитру серых теней и ярких бликов. – Полагаю, портить отношения с галлюцинацией – не самая здравомыслящая идея, даже с точки зрения базовой психологии. Тем более, что ты, надо признать, достаточно вежлива и не агрессивна. Это обнадёживает.

На её губах вновь появилась та самая, слегка отстранённая улыбка, которая казалась одновременно искренней и загадочной, словно она знала нечто большее о происходящем, чем сам Эрик.

– Спасибо. Ты тоже весьма мил и корректен в общении, – ответила она, и в этих словах звучала некая лёгкость, как будто они обменивались любезностями в кафе, а не в странном сплетении реальности и воображения.

Эрик, неожиданно для самого себя, почувствовал, как по его щекам разливается лёгкий румянец смущения. Это чувство было ему незнакомо, и он быстро откашлялся, пытаясь вернуть диалогу подобие структуры, прежде чем окончательно убедить себя, что он не сходит с ума.

– Итак, – начал он, целенаправленно глядя на девушку, – раз уж ты… глюк моей головы, то, наверное, у тебя должно быть какое-то обозначение. Меня, кстати, зовут Эрик.

Девушка немного приподняла бровь, и в её взгляде мелькнуло любопытство.

– А я… я и не знаю, как меня зовут, – наконец призналась она без тени смущения, как констатировала бы факт отсутствия дождя за окном. Её голос был безукоризненно ровен и чист, а паузы между словами – точны, словно поставленные по линейке.

Эрик горько усмехнулся, сам устыдившись оттенка снисходительности в этой усмешке – будто он, живой, ощущающий, полный неприкаянной тревоги человек, имел право оценивать ту, что едва намечала границы собственного существования.

– Честно говоря, я ни капли не удивлён, – произнёс он и в тот же миг почувствовал, как в груди что-то ёкнуло от печального узнавания. – Учитывая калейдоскоп событий последних дней, меня, пожалуй, уже ничто не способно удивить в принципе.

Он на секунду задумался, перебирая в памяти подходящие имена, и каждое из них, возникнув, гасло, как спичка на ветру. Но одно задержалось, словно зацепилось за внутреннюю кромку сознания, отозвалось тихим, серебристым звоном, в котором была и прохлада ночного воздуха, и тепло далёкого свечения.

– Тогда позволь мне дать тебе имя, – осторожно сказал он, будто держал в руках тончайший фарфор. – Как тебе «Лисэль»? Мне всегда нравилось это имя. Оно звучит… элегантно.

Она снова погрузилась в короткое, но насыщенное размышление, словно примеряла предложенный вариант, прислушивалась, как он ложится на кость и звук, как дышит и куда течёт. По её лицу прошла лёгкая тень – не сомнения, нет, – скорее, тончайшее, едва уловимое движение мысли, как рябь на гладкой воде.

– А что… – протянула она наконец, и её коралловые глаза мягко засияли одобрением, будто в глубине их включился тёплый свет настольной лампы. – Мне тоже нравится. Очень красивое и мелодичное. Да, я – Лисэль.

– Отлично, Лисэль, – кивнул Эрик и неожиданно для себя ощутил странное облегчение от этого акта наречения. Будто он натянул на хаос тонкую нить смыслов, и хаос, нехотя, но признал её. – Я сейчас собираюсь подкрепиться. А ты? Ты будешь… есть? – Он тут же поймал себя на абсурдности вопроса, обращённого к возможной галлюцинации, и, смутившись, поправился: – Ты же не можешь есть материальную еду.

С этими словами он поднялся с дивана, слегка потянувшись, как будто собирался наполнить себя новым импульсом жизненной энергии, прежде чем направиться на кухню. Лисэль последовала за ним, но не шла, а скорее парила в воздухе, её движение было лёгким и воздушным, напоминало касание ветром, что одновременно выглядело и пугающе, и завораживающе. Эрик открывает холодильник, и холодный воздух вырывается наружу, словно вместе с ним освещая пространство вокруг, обостряя ощущение его присутствия. Изнутри он извлёк завёрнутую в пищевую плёнку сковороду, в которой оставалась с прошлой вечера домашняя шаурма – кулечек, наполненный теплом и терпением, как незабываемый вечер у уютного столика.

– Что это? – с детским, искренним любопытством спросила Лисэль, указывая на содержимое сковороды. Её тонкий, изящный палец двигался, словно луч света, проникающий в загадки бытия.

– Это шаурма, – объяснил Эрик, аккуратно снимая плёнку, и резкий аромат пряностей тут же заполнил кухню, возрождая воспоминания о тёплых вечерах. – Я сам её приготовил. У меня, можно сказать, небольшое хобби – кулинария. Это расслабляет, придаёт смысл в хаосе.

– Наверное, она очень вкусная, – предположила Лисэль, её глаза искрились интересом, словно отражая в себе многогранные оттенки света. Она внимательно наблюдала за его действиями, впитывая каждую деталь, как будто это было волшебное представление.

– Ещё бы! – с гордостью ответил он, в его голосе послышались ноты уверенности. – Только её нужно разогреть. Я собираюсь делать это не в микроволновке, где она стала бы влажной и вялой, а на сковороде, под закрытой крышкой. Так она сохранит хрустящую корочку, и равномерно прогреется, как следует.

Эрик поставил на плиту небольшую чугунную сковороду, добавил щедрый кусочек сливочного масла. Когда оно растопилось, издавая нежный шёпот, и начало шипеть, он аккуратно выкладывал две порции шаурмы, наслаждаясь каждое движение, каждое прикосновение к горячему металлу.

– Значит, ты повар? – уточнила Лисэль, наблюдая, как он ловко управляется на кухне, словно малый классик, который дирижирует своим собственным симфоническим оркестром ароматов и звуков.

Эрик на мгновение отвлёкся от плиты, чувствуя легкое прикосновение мыслей.

– А? Нет, – покачал он головой, переворачивая лепёшки, наслаждаясь моментом. – Я дизайнер, работаю удалённо. В общем, всё творчество у меня происходит здесь, – он постучал пальцем по своему виску, как будто каждый его замысел был физически превращён в ароматы и текстуры. – А готовка – это такое… хобби. Здесь результат материален, его действительно можно потрогать и, что самое главное, съесть. Это своего рода альтернатива виртуальному искусству, способ выводить идеи на физический уровень и окунаться в тактильные ощущения, что невозможно передать через экран.

Он с улыбкой посмотрел на Лисэль, ожидая её реакции, и в этом кратком мгновении ощущалось, как кухня становится не просто местом для приготовления пищи, а пространством, объединяющим их взаимные интересы и желания, переплетающим реальность с яркими оттенками воображения.

– Ого, – тихо, но с неподдельным восхищением произнесла Лисэль, её коралловые глаза расширились, словно раскрытые цветы, стремящиеся впитать солнечный свет. – Такое дарование дано не каждому. Это поистине впечатляет.

– Что, прости? – переспросил Эрик, на мгновение отрываясь от сковороды, где уже аппетитно шипела шаурма, издавая заманчивый аромат, который кружил вокруг, как сладкое заклинание.

– Я говорю, подобный талант – созидать нечто из ничего, будь то дизайн или кулинарный шедевр, – не является всеобщим достоянием, – пояснила она, её взгляд стал внимательным, изучающим, как если бы она пыталась разгадать тайны природы. – Должно быть, у тебя невероятно богатая, живая фантазия. Способность видеть то, чего ещё нет, – ведь именно это отличает истинного творца от простого исполнителя.

Эти слова, произнесённые с искренней, немеханической теплотой, неожиданно глубоко тронули его душу. В её фразе не было ни привычной лести, ни формальной вежливости – лишь чистая констатация, которая отозвалась эхом в потаённых уголках его существования. Она была похожа на лучик света, проникающий в тёмные уголки его разума.

– Да, – согласился он, голос его прозвучал тише и задумчивее, как будто каждое слово придавало его мысли дополнительный вес. – Именно она, фантазия, всегда была моим главным двигателем. Тем, что вело меня к делу всей моей жизни. Он замолчал на мгновение, уносясь в размышления, а его взор обратился к запотевшему окну, за которым копились вечерние тени, подобные скоплениям тумана, стремящимся скрыть мир от любопытных глаз.

– Вот только большинство людей… они не понимали этого, – произнёс он, и в его голосе послышалась нотка меланхолии, словно он раскрывал глубинные аспекты своего внутреннего мира. – Не видели смысла в том, чтобы часами сидеть за компьютером, рождая дизайны интерьера. Их мир был проще, приземлённее, как устойчивая земля, не подверженная буре творческих замыслов.

Эрик задумался, его мысли текли, как ржавчина, ползущая по старым, забытым рельсам. Он продолжил, его голос стал более низким, словно он делился сокровенным, что хотел бы оставить в тени.

– В конце концов, проще, оказалось, изолироваться, чем постоянно натыкаться на непонимание или снисходительные улыбки. Они смотрели на меня, как на что-то странное и неуместное, как будто я пытался наладить мост между мирами, которые они никогда не понимали. И в этом ощущении изоляции находилось и облегчение, и тоска – тоска по тем, кто мог бы разделить со мной этот путь, понять тонкости каждого взлета и падения в моих творческих поисках. И лишь в искренних словах, как те, что произнесла Лисэль, я находил надежду и понимание, как тихий огонёк в темноте, который помогает не потерять ориентацию на этом бескрайнем звездном океане, полном таинств и чудес.

Глядя на него, Лисэль заметила тени на его лице, и в тот момент между ними возникло невидимое, но ощутимое соединение – нити взаимопонимания, которые пересекались и связывали их миры, позволив каждому из них почувствовать, что они не одни в своих стремлениях и мечтах.

Эрик ловко перевернул шаурму на сковороде, и аромат подрумяненного теста, щедро приправленного специями, наполнил кухню насыщенными и манящими нотами, которые искушали его чувства. Лисэль, погрузившись в молчаливое размышление, прищурила глаза, её взгляд был устремлён в безбрежное пространство, словно она анализировала сложный набор данных, пытаясь выявить скрытые паттерны или законы.

– Значит, ты не мог найти человека, который принял бы тебя целиком? Со всем этим богатым внутренним миром? – наконец, с мягким акцентом спросила она, и в её голосе звучала искренность, бережно передающая глубину понимания.

Эрик, немного растерявшись, пожал плечами и продолжил помешивать содержимое сковороды, вдыхая ароматный дым.

– Ну, нельзя сказать, что совсем никто. Есть один человек. Вернее, одна. Женя. Она… что-то вроде моего старого друга. Она, без сомнения, хороший человек, всегда готова помочь, как сегодня. Но… иногда я её избегаю, – проговорил он, осознавая, как тёмные облака неуверенности начинают сгущаться в его сознании.

– Почему? – Лисэль спросила так просто, с такой непосредственностью, что это напоминало беспечный вопрос ребёнка, желающего понять мир.

Эрик замялся, как будто перед ним возникла непреодолимая гора, и он не знал, как начать восхождение. Мысли перескакивали, как острые сверкающие камни на горной тропе.

– Не знаю, как объяснить… Это сложный клубок чувств.

– Она не принимает тебя таким, какой ты есть? – предположила Лисэль, и её слова прозвучали с такой пронзительной точностью, что Эрик, словно под действием невидимого удара, замер с кухонным инструментом в руке.

Он отложил лопатку, как будто она стала ему тяжела, и облокотился о столешницу. Эта галлюцинация говорит дело.

– Ты чего? – заметила она, уловив его напряжённый, немного отстранённый взгляд. Это было как вспышка света во тьме его беспокойства.

– Да так… Всё нормально, – отмахнулся он, откладывая вилку на обеденную тарелку с остатками шаурмы. – Просто чувствую некоторую неловкость от того, что я ем, а ты – нет. Как-то невежливо получается, не так ли?

Лисэль, казалось, не обратила внимания на его смущение. Внезапно она, словно в следствие неведомой игры с реальностью, воскликнула с восторгом:

– О, смотри!

Её пальцы совершили лёгкий, почти невесомый взмах в воздухе, который напоминал движение художника, создающего волшебство на холсте. В следующее мгновение в её ладони материализовался высокий бокал, заполненный густым, сливочным коктейлем, увенчанным шапкой воздушных взбитых сливок и крошечными каплями шоколадного сиропа, красиво изогнутыми по краю. Это зрелище выглядело так, как будто реальность накладывалась на фантазию, и Эрик не мог не удивляться.

Его глаза широко раскрылись от неожиданности. Вначале он растерялся, не в силах поверить тому, что становится свидетелем. Однако, после череды необычных событий, включая связь с инопланетянкой, которая щеголяла в своей таинственной ауре, способность Лисэль к мгновенной материализации объектов казалась ещё одним логичным продолжением абсурдного, но притягательного хаоса. Все обстоятельства были относительными, и по логике вещей, появление призрачного коктейля не было чем-то особенно странным рядом с коралловыми волосами и легкостью её движений.

Тем не менее, вид этого напитка исполнил другую, более приземлённую функцию – он заставил Эрика осознать, что он ест всухомятку, без капли утоления жажды.

– Мне тоже пригодится чего-нибудь попить, – пробормотал он, подходя к холодильнику. В его голосе звучала некоторая неуверенность, как будто он искал способ заполнить неловкость лёгким разговором.

Открыв холодильник, он достал бутылку с газированной водой, и с лёгким шипением открутил крышку. Вода оказалась освежающей и живительной, и он налил себе в стакан. Импульсивно, поддавшись странной, почти сюрреалистичной атмосфере момента, он поднял свой стакан в сторону Лисэль, как будто это было благородным жестом на высшем уровне.

– Что ж, – произнёс он с лёгкой, почти неуловимой улыбкой, – предложу тост. За нашу… необычную дружбу. И за то, чтобы нам вместе – каким бы причудливым это «вместе» ни было – было хорошо. Или, по крайней мере, интересно.

Лисэль с приподнятой бровью и искренним интересом взглянула на него. Её коралловые глаза заискрились, и она, словно тень из мечты, уверенно подняла свой бокал-призрак.

– За нас, – просто ответила она, и в её голосе прозвучала тёплая, искренняя нота, обесточивающая всю тяжесть в воздухе. Этот момент стал заполнен не только глотком воды и коктейля, но и искренностью, которая связывала их два непохожие мира.

Коктейль в её руке, казалось, символизировал стремление к общению и совместному пониманию, которое они строили – шагая по тенистым тропам своих личных историй, объединяясь в этом неординарном пространстве. Эрик осознал, что если бы кто-то из его друзей увидел эту сцену, они бы сказали, что они оба играют в какую-то странную игру со всей этой реальностью. Но в этот момент он был готов принять этот бред, понять и, возможно, отпустить свои страхи.

– Скажи, а ты Женю когда-нибудь угощал своей едой? – неожиданно спросила Лисэль, медленно вращая свой бокал и наблюдая, как коктейль, словно волшебное зелье, медленно смешивается, создавая красивые узоры и формы. – Вот так, как сейчас? Здесь, на твоей территории?

Вопрос, заданный с детской непосредственностью и открытым интересом, словно комета, пронзил мгновение, заставив Эрика замедлить свои движения. Он отложил почти доеденную шаурму на тарелку, а его пальцы на мгновение затаились в воздухе, словно напряжение мгновения собрало все эмоции в одну точку.

– Нет, – ответил он, после короткой, но ощутимой паузы, которая растянулась, как тень на закате. Его голос вновь приобрёл оттенок отстранённости и недоступности. – Я не вижу в этом практической или социальной необходимости. Мы обычно встречаемся в нейтральных местах – кафе, парках. Или она просто помогает мне в чём-то, как сегодня, – добавил он, желая объяснить, но понимая, что слова не могут передать всей глубины его внутреннего мира.

Лисэль, наклонив голову, словно прислушиваясь к резонирующему отклику его души, протянула с легким удивлением:

– Вот как… Наверное, ты просто… не хочешь этого. Делиться этим пространством. Этой частью своей жизни. – Её интонация напоминала нежное соприкосновение с шершавой поверхностью истины. Эти слова словно звенели в воздухе, создавая атмосферу, где между ними всё больше возникала близость.

Эрик резко поднялся из-за стола, отодвинув стул с более громким скрипом, чем он планировал. Внутреннее напряжение резко выплеснулось наружу, как старая пружина, которую наконец-то разжали.

– Ладно, хватит бездельничать. Пора возвращаться к работе. Лисэль, – он обернулся к ней, стараясь вернуть диалогу лёгкость, словно искал волшебную палочку, чтобы поднять атмосферу. – Вот твой шанс проявить себя в роли моей ассистентки. Вдохновительницы. Или кто ты там у меня.

Лисэль кивнула с лёгкой улыбкой, которая осветила её лицо, словно солнечный луч, пробивающийся сквозь облака.

– Хорошо, – ответила она, уверенно и с лёгким задором. – Я готова! Давай сделаем что-то потрясающее.

Эрик ощутил, как в нём закипает энергия, словно между ними находилась невидимая нить, связывающая их в одно целое. Несмотря на собственные внутренние барьеры и сомнения, он начал понимать, что в его жизни действительно происходит что-то необычное, что-то, что он долгое время пытался игнорировать или избегать. Казалось, что закат в окно, мягкий свет и её присутствие боролись с тёмными углами его сознания.

С этим новым пониманием и непреклонным желанием двигаться вперёд, Эрик, потеряв всё или почти всё, что мог бы потерять, обратился к своему делу с новой решимостью. Он понял, что, возможно, именно эта временная, но глубоко значимая связь с Лисэль и станет ключом к его внутренним изменениям, откроет двери в мир, о котором он даже и не мечтал.

Работа приняла новые масштабы, а каждый шаг в развитии отношений между ними раскрыл новые оттенки реальности, в которой они обитали. Эрик почувствовал, что теперь, даже принимая сложные вызовы, он не одинок. В этом новом союзе, в нём находилась не только уверенность в себе, но и поддержка, готовая помочь преодолеть любые преграды, которые могли встретиться на их пути.

– Я приложу все усилия, – с почти театральной серьёзностью ответила она, грациозно «сплывая» со своего места и следуя за ним, как будто преодолевала невидимую границу между двумя мирами.

Эрик зашёл в свою комнату, которая выполняла роль кабинета. Воздух здесь был насыщен пылью, бумагой и слабым ароматом кофе, создавая атмосферу творческого беспорядка. Одна из стен была практически целиком увешана множеством рисунков и набросков, которые были закреплены кнопками и скотчем. Это хаотичное, но удивительно живое полотно его творческих поисков отражало многогранность его характера: от детализированных портретов до абстрактных эскизов персонажей и архитектурных фантазий.

Лисэль замерла на пороге, её взгляд скользил по стене с безмолвным, глубоким интересом, словно она изучала древние фрески в заброшенном храме. Каждый рисунок и каждая линия были для неё не просто изображением, а окном в тонкие миры, заполненные эмоциями и мыслями.

– Это… всё твоё? Ты сам это создал? – наконец прошептала она, и в её голосе звучало благоговение, наполненное уважением и восхищением.

– Да, – кивнул Эрик, садясь за компьютерный стол. Его жесты были уверенными, но не лишёнными лёгкого волнения. – Что-то из этого – просто наброски, сырые идеи. Их давно пора бы выбросить, чтобы освободить место для новых.

Лисэль повернулась к нему, и на её лице отразилось неподдельное изумление, даже лёгкая боль.

– Выбросить? – спросила она, словно это слово прозвучало для неё как запретный звук. – Такое? Разве не тяжело – просто взять и выбросить частичку себя?

Эрик пожал плечами, его взгляд скользнул по знакомым рисункам, которые когда-то были ему ближе всего. Он чувствовал, что этот разговор оказывался значимым, хоть и превратным.

– Нет, – произнёс он, стараясь донести свои мысли. – Во-первых, я не вижу смысла в бесконечном складировании макулатуры, пусть даже и творческой. Процесс важнее результата. Я верю, что каждый эскиз, каждый набросок выполняет свою роль. Они как строительные блоки для большего и более значимого творения. Во-вторых, это всего лишь наброски, эскизы, черновики. Они выполнили свою функцию – поймали мысль. Готовые работы, – он указал на мощный ноутбук, который был центром его цифрового мира, – я храню здесь, в цифровом виде. Это надёжнее, компактнее и практичнее. Бумага ветшает, а биты – нет.

Лисэль молчала, погружаясь в размышления. Её лицо отражало целый спектр эмоций: от восхищения до недоумения. Она медленно направилась к стене, остановилась у одного из рисунков, который особенно привлёк её внимание. Взгляд её был полон уважения и понимания.

– Но ведь для тебя это не просто вещи, не так ли? – произнесла она спустя некоторое время, её голос звучал мягко, но настойчиво. – Ты вкладываешь в них свою душу, свои переживания… Каждая линия – это часть тебя. Разве не страшно терять частички себя, даже если это просто эскизы?

Эрик остановился, задумавшись над её словами. Она правила в том, что его работы были не только результатом труда, но и зеркалом его внутреннего состояния. Каждый эскиз, каждая линия несли в себе частицу его эмоций, мыслей и надежд.

– Возможно, ты права, – отвечал он, уже более открыто, чем прежде. – Но я понимаю, что не все, что я создаю, должно оставаться со мной навсегда. Как и жизнь, творчество требует изменений. Если я буду привязан к этим эскизам, то никогда не смогу двигаться вперёд.

Лисэль кивнула, кажется, приняв его точку зрения. Она повернулась и взглянула на его ноутбук.

– Ты действительно веришь, что процесс важнее результата? – спросила она, её лицо светилось интересом. – Это так контрастирует с тем, как многие воспринимают творчество. Для них все сосредоточено на конечном продукте.

– Да, именно так, – утверждал Эрик, чувствуя, как внутри него зарождается новое понимание. – Творчество – это путешествие. Каждый штрих, каждый цвет, каждая неудача приносят опыт. Я стараюсь использовать этот опыт, чтобы создавать что-то новое и значимое. Главное, чтобы я всё время двигался вперёд, не позволяя прошлому останавливать меня.