- -
- 100%
- +
Внезапно на страницу упала тень, и Уиллоуби, подняв голову, увидел сеньориту Каварубия.
– Скучаете в одиночестве, мистер Уиллоуби? – спросила Пилар. – Не хотите ли Вы прогуляться со мной по палубе?
– Неужели Вам не с кем гулять, сеньорита? – удивился Майкл.
Он почувствовал знакомое раздражение, связанное с ее присутствием, ведь не далее, как вчера, он объяснил ей, что не намерен поддерживать знакомство. И если она не поняла, он повторит то же самое на ее родном языке.
Он повторил – упрямица не отставала.
– А я хочу с Вами, – настаивала она и в нетерпении потянула Майкла за руку.
Он сделал вид, что не заметил ее жеста, и холодно посмотрев на нее, четко произнес:
– А я не хочу.
Ее ладонь повисла в воздухе – этого быть не может, чтобы кто-то пренебрег прекрасной сеньоритой Каварубия. Это неслыханно!
Уиллоуби же посчитал разговор законченным и снова уткнулся в книгу. А обескураженная Пилар обнаружила, что немногочисленные пассажиры, прогуливающиеся на свежем воздухе, с интересом наблюдали за ними.
Прижав ладони к пылающим щекам, сеньорита убежала, провожаемая взглядами любопытных. В этот момент она ненавидела Уиллоуби и, если бы это было возможно, без колебаний столкнула бы в волны занятого собой красавчика.
Как он мог! Он поставил ее в смешное и унизительное положение – она, несравненная Пилар Каварубия, выпрашивает знак внимания у мужчины!
И эти понимающие взгляды пассажиров! А дамы! С каким злорадством и осуждением они переглядывались, поджимали губы и радовались неудаче Пилар.
И только в каюте красавица успокоилась: во что бы то ни стало она добьется своего, и этот тип упадет к ее ногам, как многие другие до него, а она упьется очередной победой. Кроме того, выигрыш в споре принесет ей дорогое кольцо.
Вечером в пассажирском салоне снова звучал рояль; публика наслаждалась пением сеньориты Пилар. А она превзошла себя, с чувством исполняя весь свой репертуар, срывая аплодисменты. Гарсиа сидел в углу с распухшей щекой, время от времени прикладываясь к стоящей рядом бутылке рома. После вчерашней драки он оставил сеньориту в покое, не докучал комплиментами и ухаживаниями, однако обиженный мачо считал свое отступление временным. В конце концов, спор – есть спор, и напрасно он вчера сорвался. По правилам, он должен дать сеньорите шанс и не мешать ей «охмурять» англичанина, но как же трудно ему преодолевать проклятую ревность!
Гарсиа обернулся и увидел Уиллоуби, как говорится, помяни черта. Вчерашние драчуны холодно посмотрели друг на друга и преувеличенно вежливо раскланялись. Англичанин уселся неподалеку и устремил взор на Пилар.
Он признался себе, что был несправедлив к сеньорите: она и поет неплохо, и на сцене держится уверенно, и вообще она, несомненно, талантлива. Он охотно зааплодировал ей, когда она закончила петь что-то страстное, латиноамериканское.
Появление англичанина не ускользнуло от Пилар: она заметила, с каким вниманием он слушает ее пение и как неотступно следит за ней глазами. С одной стороны это порадовало – медленно, но верно он поддается ее чарам, а с другой…
Внезапно все ее существо охватила горечь оттого, что чаша унижений, испитая ею по вине Уиллоуби, оказалась слишком тяжела.
Справившись с волнением, Пилар запела томным грудным голосом:
– «Прощай, любовь моя,
Забудь меня, забудь.
Ты видишь, что иной
У нас с тобою путь.»
Она посмотрела на Уиллоуби столь проникновенно, что он вздрогнул.
– «Я больше не твоя,
И ты уже не мой.
Прощай, любовь моя…»
По ее лицу текли слезы, голос дрогнул и, не выдержав волнения, она зарыдала и выбежала из салона, не закончив пения.
На мгновение публика замерла, повисла напряженная тишина, и вдруг Уиллоуби заметил, что все присутствующие один за другим оборачиваются в его сторону и смотрят на него. Он ощутил, как вокруг него сгущается атмосфера осуждения, и вскоре уже не смог выдержать нараставшего напряжения. Майкл вскочил со своего места и быстро, не говоря ни слова, вышел на палубу.
Он понял, что Пилар добилась своего – она привлекла остальных пассажиров на свою сторону, вызвала их сочувствие. Не удивительно, что Майкл в их глазах выглядит чурбаном. Завтра они прибывают на Канарские острова, так, не лучше ли там покинуть этот корабль, где ему прохода не дает любвеобильная сеньорита, и позабыть это путешествие, как дурной сон? Но вот беда – ждать другое судно придется долго.
Ему вовсе не импонировала роль добычи – во всех своих романах Майкл выбирал только роль охотника, и инициатива всегда была его. Назойливость мексиканки не имела шансов найти отклик в его сердце.
Майкл яростно вдыхал прохладу морского воздуха, ощущая, как долгожданный покой наполняет его душу. Мириады звезд зажглись в тропическом небе, напоминая о вечном.
Раздался легкий шорох, и Майклу показалось, что на палубе находится еще кто-то. Он обернулся, и в самом дальнем конце на баке заметил согбенную фигуру Пилар. Издали она выглядела такой маленькой и беззащитной среди огромного океана, что Уиллоуби невольно двинулся ей навстречу.
Мексиканка тихо плакала, вытирая набегавшие слезы кружевным платком. Погруженная в свои мысли, она не заметила Майкла.
– Мисс Пилар! – позвал он, остановившись в нерешительности.
Она медленно подняла на него взор, полный слез, и Майкл неожиданно для себя заключил ее в объятия. Пилар прижалась к нему, продолжая всхлипывать. Она как будто искала поддержки в преодолении жизненных невзгод, и обескураженный Майкл, отведя ладонью волосы с ее заплаканного лица, стал искать ее губы.
Эта обескураженность преследовала его и утром, когда на рассвете он выходил из каюты прекрасной южанки. Он так до конца и не понял, покорился ли он чужой воле или действовал в соответствии со своей. Да, наверное, не было однозначного ответа на этот вопрос.
С другим вопросом Майкл разобрался сразу: спросив себя, как он относится к Пилар, он незамедлительно ответил отрицательно.
Он согласился с тем, что в ней есть некоторая притягательность, но недостатков он обнаружил больше, чем достоинств, а если молодой человек откапывает недостатки в интересующей его барышне, то можно спорить на что угодно, любви здесь не получится.
И в то же время льстило, что такая яркая красавица, обремененная талантом, обратила на него внимание, но и только. Сеньорите Каварубия не удалось затронуть некие потаенные струны его души, которые он сам считал мертвыми.
Глава 6
Впервые за неделю путешествия строгое уединение Майкла было нарушено: за завтраком к нему подсела сеньорита Каварубия и, мило поздоровавшись, попросила официанта переставить ее прибор. Она вопросительно посмотрела на Уиллоуби, но тот отнесся к нарушению текущего порядка вещей невозмутимо и, казалось, остался доволен.
Окружающие, будучи свидетелями вчерашних слез, проявили интерес к перемене отношений между красивым англичанином и звездой сцены. Они, как водится, втайне сплетничали – во всяком случае роман между ними внес нечто новое в обыденность и скуку длинного путешествия.
Обрадованные появлению новой темы для разговоров, пассажиры передавали подробности из уст в уста. Надо ли удивляться тому, что в конце людской цепочки их рассказы приобретали фантастические черты.
Один лишь Гарсиа остался недоволен произошедшими переменами, ведь из-за неожиданного поворота любовной истории он проиграл спор и вынужден был при свидетелях отдать сеньорите красивое дорогое кольцо с бриллиантом в три карата.
Кроме материальных, толстый мачо понес и моральные потери: роман Пилар и Майкла отодвигал его притязания на неопределенный срок. Гарсиа уже подумывал о реванше в драке, но быстро сообразил, что симпатии публики в настоящий момент находятся на стороне новоявленной пары, и его махание кулаками будет воспринято отрицательно. К тому же проклятый англичанин владеет приемами.
Была еще одна причина, о которой Гарсиа предпочитал не распространяться, и именно она послужила главным заслоном в причинении физических травм другому физическому лицу.
Гарсиа направлялся в Лондон не просто так – он вез пробный груз контрабанды, удачный сбыт которой обещал ему невиданные барыши. Ему не нужен был скандал, поэтому нервный мачо успокоился до поры, до времени.
Во второй половине дня, ближе к вечеру, когда декабрьское солнце уже клонилось к закату, корабль наконец-то бросил якорь в Лас- Пальмасе – небольшом, но оживленном портовом городе, расположенном на острове Гран Канария.
Отправление было назначено на утро, и пассажиры, уставшие за период плавания, не скрывали радости, ступив на твердую землю. Почти все, порознь и группами, вышли в город, намереваясь сделать нужные и ненужные покупки в портовых лавках и на местном рынке, и новая пара не составила исключения.
Майкл и Пилар счастливо смеялись, покупая разные мелочи в лавочках на главной улице; любовались фонтаном на площади и кормили чаек на набережной. Несмотря на декабрь, погода стояла теплая, даже какие-то цветы цвели, а птицы, прилетевшие на зимовку из далеких заснеженных стран Европы, давно освоились и отдохнули после перелета и теперь наполняли атмосферу городка щебетом и пением.
Зайдя в небольшую таверну, молодые люди облюбовали столик на веранде, обвитой виноградной лозой, и заказали паэлью. Принесенное блюдо оказалось слишком острым для Майкла и пресным для его спутницы – на родине сеньорита привыкла к жгучим добавкам.
Пилар, находясь в восторженном настрое, без умолку болтала о предстоящих гастролях, строила
планы покорения Лондона и завоевания симпатий местной публики. Майкл терпеливо слушал, иногда вставляя слово между ее тирадами. Сеньорита обещала пригласить его на премьеру, и Майкл искренне поблагодарил ее.
Зимние сумерки опустились на остров. Расплатившись за ужин, Майкл и Пилар вернулись на корабль. Тускло горели фонари, и свет их таял в тумане. Океан темнел вдали, и только набегавшие на берег волны бились о камни.
Оставшись один и поразмыслив над событиями этого длинного дня, Майкл почувствовал беспокойство: Пилар строила планы на будущее так, словно он стал ее собственностью, и она, как хозяйка, может подвинуть или задвинуть эту собственность, а то и выбросить за ненадобностью. Тысячи голодных кошек завыли у него в душе – вот так вляпался! Деятельная и расчетливая подруга не вызывала в нем ни симпатии, ни сочувствия. В то же время он не сомневался в искренности ее слов, и это было еще хуже: красавица-мексиканка привыкла подчинять поклонников своему диктату, и у Майкла не осталось шансов переделать ее на свой лад, да и удается ли это кому-нибудь? Подумав, он смирился.
– После смерти Берты я разуверился в себе – это был ужасный год! Наверное, я должен благодарить Пилар за то, что она вернула меня к жизни – да, именно так и не иначе! И в отношении ее планов тоже не надо дергаться – жизнь порой ломает и не такие планы.
Он понимал, что его сердце заждалось в паутине горечи. Оно было подобно распахнутой настежь двери, и первой рискнувшей заглянуть в нее, оказалась сеньорита Пилар. Она стала нежеланной гостьей в его жизни, но пока он снова не рухнул в опасную пучину воспоминаний, он будет с ней вежливым и предупредительным. Оставшиеся от путешествия дни Майкл и Пилар были заняты друг другом, не обращая внимания на общество. Их роман приближался к вершине, а плавание к концу.
К вечеру двадцать третьего декабря корабль вошел в Ливерпуль. Прямо из порта Майкл и Пилар со своим импресарио поспешили на поезд, следующий в Лондон. Впрочем, отошедший на второй план Гарсиа поступил точно так же.
Барнет получил телеграмму Майкла о скором приезде и, начиная с двадцатого декабря каждый день ездил на вокзал к прибытию экспресса из Ливерпуля. На этом настаивала миссис Томсон, да и сам он соскучился по своему «блудному» воспитаннику.
Вот и сегодня Джереми стоял под вокзальным навесом, прячась от непогоды, и рассматривал вновь прибывших пассажиров. При мысли о Майкле в сердце просыпалась тревога, ведь, судя по его письмам, мальчик все еще находился в подавленном состоянии, и Барнет понятия не имел, как переломить это. Кроме того, не было ясности в их деловых отношениях, и, если Майкл решит продолжить их совместный «бизнес», то пусть забудет о переживаниях, иначе это повредит делу.
Каково же было его изумление, когда в толпе пассажиров, спускавшихся с перрона на привокзальную площадь, он заметил красивого, загорелого, улыбающегося Майкла в компании нарядной красавицы, по виду латиноамериканки. Девушку сопровождал строгий господин в сером пальто, да носильщик толкал перед собой тележку с багажом.
Барнет окликнул Майкла, и тот радостно кивнул в ответ, а затем поцеловал руку девушке и громко спросил:
– Так ты остановишься в отеле «Ковент Гарден»?
– Да. И я оставлю контрамарку у портье, – промолвила девушка на ломаном английском.
А ее сопровождающий в сером пальто окликнул кэбмена.
Они раскланялись, и Майкл покинул кутающуюся в меха красавицу и ее спутника. Он радостно обнял озябшего от долгого ожидания опекуна.
– Я вижу, ты в полном порядке, – кивнул Барнет в сторону красотки.
Майкл встрепенулся:
– Ах это? Ничего серьезного, Джереми, просто маленький дорожный роман.
– Я это к тому, не собираешься ли ты снова жениться? – крякнул Барнет.
– Брось, – отмахнулся Майкл. – Такие глупости делают один раз в жизни или не делают вообще. Ты хочешь знать, буду ли я с тобой работать? Ответ: буду. А сейчас едем домой, Джереми, а то после тропического солнца я боюсь простудиться.
Глава 7
Джереми настаивал, что Майкл поживет у него и займет ту же самую комнату, которую занимал в детстве. Она пустовала после его отъезда в Южную Америку, лишь иногда туда наведывалась миссис Томсон, чтобы вытереть пыль и подмести углы.
С момента получения телеграммы домоправительница находилась в состоянии, близком к помешательству, и в ожидании своего любимца каждое утро пекла булочки с корицей. Вот и сейчас, еще не переступив порог дома, ставшего для него родным, Майкл почувствовал их неземной сладковатый запах. Дверь открылась, и он сразу же попал в объятия миссис Томсон, немного постаревшей, но такой же заботливой, как и раньше. Кэбмен внес чемодан, и Барнет рассчитался с ним, не упустив случая поторговаться.
– Вот ты и дома, Майкл, – объявил он с некоторой долей торжественности, что, впрочем, соответствовало моменту. – Располагайся, а делами займемся завтра. Я носом чую, что наша незаменимая домоправительница приготовила нам чудесный завтрак.
Миссис Томсон опомнилась и поспешила на кухню.
– А Ева, наверное, еще спит, – промолвил Барнет, рассеянно глядя на часы: было ровно восемь.
Майкл вспомнил, что рождественские каникулы дочь Барнета всегда проводила дома, и не слишком обрадовался этому. Джереми, строгий руководитель банды, по-житейски хитрый и безжалостный, рядом с единственной дочерью превращался в сумасшедшего отца. Девочка и шагу не могла ступить без отцовской опеки: на прогулках он никуда не отпускал ее от себя и постоянно сетовал на плохой аппетит дочурки, хотя растущий организм требовал много энергии, и девочка ела в три щечки. Барнет же сокрушался, что этого недостаточно, и она в своем весе еще не достигла центнера.
При малейшем насморке Еву укладывали в постель и приглашали ведущих медицинских светил – в этом случае жадина Барнет не считался с расходами. Если бы малышка потребовала луну с неба, папа поспешил бы схватить ночное светило, обжигая пальцы и рискуя сломать себе шею.
При таком воспитании Ева могла вырасти безжалостной эгоисткой, но этого не случилось: даже ребенком она принимала близко к сердцу чужие страдания. Подобными качествами она походила на мать – рано умершую Мэри.
Главным ее недостатком являлась склонность к фантазиям, но кто из нас не грешен? Порой ложь звучит слаще любой правды…
В семилетнем возрасте Еву отдали в закрытый пансион, где, по разумению Джереми, она должна была научиться хорошим манерам.
Так думал папа, но живая веселая девочка скучала среди напыщенных классных дам и пугливых соучениц. Неистощимая на выдумки, она постоянно завлекала подруг в разные игры и каверзы.
Понятно, что и наказывали ее чаще других. Это не останавливало шалунью, и Джереми пришлось выслушать немало упреков по поводу поведения дочери.
Однако плоды светского воспитания дали о себе знать, и дома на каникулах маленькая Ева вела себя в соответствии с полученными представлениями о жизни. Она придиралась к миссис Томсон по поводу сервировки стола, поправляла отца, если тот имел неосторожность вставить в разговор простонародное выражение. Но больше всего доставалось Майклу – она критиковала его походку, манеру одеваться, манеру говорить. Она выговаривала ему за поздние возвращения, за беспорядок в комнате, и, вероятно, одной из причин, по которой Майкл решил поселиться отдельно, было желание убежать от Евы и ее нотаций.
Узнав о пребывании девочки в отцовском доме, Майкл еле удержался, чтобы не развернуться в обратный путь, но ему не дано было осуществить свое желание: она появилась на площадке второго этажа – Майкл даже не узнал ее в первую минуту. Вместо угловатого подростка в плохо сидящем платье, какой он ее запомнил до отъезда в Гвиану, по лестнице спускалась необыкновенно милая девушка, даже отдаленно не похожая на прежнюю. Мисс прищурила глаза, скрывая усмешку, и Майкл с трудом вспомнил, что они, кажется, голубые.
Она только что умылась холодной водой, отчего кожа ее горела. Девушка легко сбежала вниз по лестнице и бросилась к Джереми.
– Папа, милый, – воскликнула она так, словно это Барнет вернулся из дальних стран, а дочь уже успела соскучиться.
Вынырнув из его объятий, она лукаво повела взглядом, и небрежно обронила:
– Здравствуй, Майкл. Надеюсь, путешествие было приятным?
Вот так – ни больше, ни меньше, как будто он не переплыл океан, а вернулся из ближайшего пригорода!
– Рад видеть тебя в добром здравии, Ева, – вежливо произнес Майкл.
Девушка надула хорошенькие губки и весомо поправила:
– Мисс Ева.
– Что ты придумываешь, какая мисс? – возмутился Барнет. – Майкл вырос у нас в доме, он тебе, как брат…
– Вот именно, «как брат», – подхватило юное дарование, сделав акцент на слове «как», – А нас в частной школе учили, что посторонние люди должны обращаться к девушке официально.
– Я не против, – неожиданно согласился Майкл, – Но пусть в таком случае мисс Ева тоже обращается ко мне официально – мистер Уиллоуби. Надеюсь, это согласуется с тем, чему юную леди учили в школе?
Ева состроила рожицу, так что было непонятно, довольна она или уязвлена. Впрочем, ее лицо озарилось улыбкой при виде пушистой кошки, шествовавшей из кухни в столовую вслед за домоправительницей, но с таким видом, словно хвостатая была хозяйкой дома, а миссис Томсон состояла у нее в услужении.
– Милли! – окликнула Ева свою любимицу, но та даже головы не повернула на зов, не снисходя до общения с несносными двуногими.
– Майкл, ты помнишь Милли? В прошлом году она была комочком, маленьким котенком, а теперь вон какая красавица и умница! – промолвила Ева.
Она уже выбросила из головы правила, почерпнутые в пансионе, и обращалась к Майклу, как к брату. Ее голос звучал так искренне и проникновенно, что молодой человек оттаял.
– Я помню, как ты выхаживала этого заморыша, Ева, – тихо сказал он.
Их взгляды встретились: несколько секунд ее голубые глаза смотрели на него, теряя безмятежность и становясь колючими, как кнопки, а потом девушка умчалась помогать миссис Томсон с завтраком.
– А ведь она прехорошенькая, -внезапно подумал Майкл. – Сколько ей? Шестнадцать? Она и в самом деле красавица, и когда только успела так похорошеть?
Сзади Джереми подтолкнул его чемоданом, и Майкл, очнувшись от непрошенных мыслей, подхватил вещи, чтобы отнести их в свою комнату, но опекун задержал его.
– Смотри, Майкл, не вздумай заглядываться на мою дочь – она не для тебя, – сказал он строго.
Он не мог не предупредить Уиллоуби, но тот только пожал плечами, словно эти слова относилось не к нему.
Глава 8
Во время завтрака Майкл находился в центре внимания и удивлял рассказами домашних – им хотелось побольше узнать о далекой Гвиане. Кроме того, Барнета интересовало, как устроились в далекой нецивилизованной стране его бывшие соратники – Мици и Феликс. Майкл потрафил всем, подробно отвечая на вопросы. В своем повествовании он не поскупился на детали, и дальняя даль вдруг предстала перед слушателями близкой и знакомой.
Миссис Томсон и Джереми ахали и охали от изумления, а «мисс Ева» хранила молчание, уставившись взглядом на содержимое тарелки, которое, впрочем, почти не убывало. Если бы не занимательный рассказ воспитанника, то, возможно, Барнет обратил бы внимание на состояние дочери, но сегодня этого не произошло.
А Ева раздумывала над одним важным для нее делом, связанным, как ни странно, с «мистером Уиллоуби».
Девочку всегда занимало положение Майкла в доме: он ей не брат, но живет в семье, и как это может быть? В конце концов миссис Томсон объяснила девочке, что добрый мистер Барнет взял на воспитание бедного сироту, чтобы оградить мальчика от вредного влияния улицы, и Ева возгордилась поступком отца.
Отданная на обучение в частную школу, девочка подолгу жила вдали от семьи и виделась с домашними урывками. В пансионе ее окружали одни девочки, ее соученицы, и со многими из них она подружилась, но постепенно другие отношения стали занимать их в разговорах.
Вернувшись после каникул, то одна, то другая девочка увлеченно хвастались настоящей или мнимой влюбленностью некоего мальчика. Подробности разговоров, объяснений подробно пересказывались шепотом в тишине дортуара; перечитывались письма и записки, которые, несмотря на строгость порядков в школе, умудрялись получать отдельные счастливицы. Эти темы были волнующи и неисчерпаемы, и всегда находились благодарные слушательницы.
Ева Барнет внимала рассказам с открытым ртом и чувствовала себя обделенной: у нее не было родных братьев, к которым могли приходить школьные товарищи и влюбиться в нее. Не было и кузенов – тоже прекрасный материал для влюбленности. Папа не вывозил ее летом в загородный дом, где они могли познакомиться с соседями, у которых случайно оказались бы сыновья подходящего возраста.
Короче говоря, все возможности, благодаря которым ее подруги добывали себе обожателей, оказались закрыты для Евы, а рядом находился только Майкл, не обращавший на нее внимания. Сначала девочка пала духом, а потом решила перевернуть сложившуюся ситуацию себе на пользу. Молодой человек живет у них в доме? Прекрасно – ей и искать никого не надо. Ведь не приедут в ее дом подруги с проверкой, а раз так, то можно сочинить, что угодно.
Девочки умрут от зависти, когда она им расскажет о Майкле, тем более, что это не мальчишка – их ровесник, а взрослый, почти недосягаемая высота для мисс десяти – двенадцати лет.
Она придумает, как он объяснился ей в любви, какие слова говорил, что она отвечала… Она сочинит любовные письма и напишет их левой рукой, а потом прочитает их подругам.
Она найдет причину, по которой не может показать девочкам верного рыцаря – ну, например, отец что-то подозревает, к тому же воспитательницы в школе шпионят, поэтому Ева, якобы запретила ему приходить в дни посещений.
Майкл, занятый своими делами, – роман с Бертой только начинался – не подозревал, какие страсти кипят вокруг его персоны. А довольная Ева, вернувшись после каникул,
со вкусом хвасталась вновь обретенным поклонником. Правда, слова объяснения в любви, как будто произнесенные Майклом, являлись точной копией монолога, произнесенного неким графом – Ева почерпнула его в одном из романов, которыми зачитывалась тетушка Томсон.
Письма, предъявленные подругам, были написаны в духе Ричардсона, где в каждой строчке лились «очищающие слезы», пылали «сентиментальные закаты», и «сама природа разговаривала на языке любви.» Листки передавались из рук в руки, девчата плакали тайком над романтической страстью обожателя Евы. Они сочувствовали неизвестному молодому человеку и мечтали о том блаженном времени, когда их самих посетит столь возвышенное чувство.
Исходя из рассказов Евы, ее поклонник представлялся девочкам этаким Чайлд – Гарольдом, разочарованным в жизни, в минуты одиночества помышлявшем о самоубийстве, «и воскресшего для жизни» благодаря внезапной встрече с Евой.
События, приведшие Майкла в армию, и его внезапный отъезд в Афганистан, не застали маленькую лгунью врасплох – она заявила, что Майкл «оставил свет» по причине их случайной ссоры. Письма, написанные левой рукой, по-прежнему становились предметом обсуждения в вечернем дортуаре, пока дежурная воспитательница не гасила свет. Для достоверности Ева добавляла подлинные фразы из посланий Уиллоуби (не могла же она предъявить настоящие, адресованные Барнету, ведь в некоторых «обожатель» забывал передавать приветы для нее).