Невероятность равняется нулю. Роман

Первая глава, в которой автор знакомит с Паулем и его мыслями, связанными с родословной

В глухой сибирской тайге в тех местах, где утро начинается с крика птиц и не встретишь за версту ни одного живого существа, если не считать белок, устраивающих концерты лесным жителям, или где ветер начинает пляску смерти, расшатывая деревья и создавая хаос из падающих столетних стволов, в течение многих лет существуют легенды и поверья о проживавших здесь некогда людях, сильных духом и крепких телосложением. В такие места лучше добровольно не ступать ногой и другому не советовать это делать. Местные охотники рассказывают жителям окрестных деревень, что там, в трущобах, сохранились диковинные сторожки. В некоторых проживают шаманки. Правда, их никто никогда не видел, но слухи о них передаются из одного поколения в другое. И нельзя уже установить, когда создавались эти предания, на чём они основаны, где в них правда, а где ложь?

Такая легенда передавалась из уст в уста и в семейном клане Пауля Грегера (нем. Gregger), проживающего в Германии. В наружности его не наблюдалось ничего необычного: высокий стройный блондин сорокалетнего возраста с правильными чертами лица. По словам матери, Пауль унаследовал внешность отца, которого не знал, так как к моменту рождения сына его уже не было в живых. В кругу знакомых Пауль выделялся тем, что находился в постоянной задумчивости. О нём говорили, что он не от мира сего. Никто даже предположить не мог, о чём он всегда думал. А друзей, которым он мог бы раскрыть тайну души, у него не было, если не считать коллег по работе и женщин. К ним он с юности был неравнодушен. Они его тоже любили. В нём была какая-то притягательная сила взгляда, умение показать собеседнику, что он увлечён рассказом, ободряющая улыбка, манера говорить, плавные движения. Его спокойное выражение лица и в то же время какая-то затаённая печаль во взгляде поражали своим несоответствием и наводили на мысль о душевных страданиях. Какая-то загадка скрывалась за его внешним видом, и именно это притягивало к нему людей.

Не знали и не ведали представительницы женского пола, что мысли Пауля всегда были заполнены не случайными встречами и даже не работой, которую он любил. Однажды в юности ему приснился сон, как он, прорываясь через таёжные дебри, вышел к сторожке, над которой струился дым. Какая-то старая женщина манила его костлявой рукой. Жутко ему тогда стало, страшно и муторно. Очнулся в поту, слезах. Страх пронзал душу. До костей пробирающий страх. Он и сейчас не отпускал его в минуты одиночества. С тех пор этот сон, картина в картину, повторялся неоднократно на протяжении многих лет. Юноша не мог спать спокойно. Он взрослел, появлялись новые дела, заботы, но сновидения продолжали мучить. В одну из таких бессонных ночей Пауль поставил перед собой цель – разгадать тайну необычного сна. Он задумал личное расследование, чтобы понять, кто и что за ним стоит?

«Разгадка хранится где-то в глубине таёжных сибирских мест, – часто думал он. – Не случайно же бабушка говорила маме, что именно в високосном году можно раскрыть какую-то семейную тайну. Нужно ввериться внутреннему голосу, отдаться ему, пойти за ним. Тем более, что не от кого больше ждать советов. Мама так и не дождалась, когда я решусь на поездку в Россию, к моему горькому сожалению, она помочь уже не сможет. Близких людей по крови осталось по линии отца в роду только двое – я и старшая сестра Эдита, проживающая тоже в Германии. Да, вот ещё тётя, которую и в светлый день, и в тёмную ночь, после смерти двоих детей, сопровождают кошмары. Она пока ещё держится, но чего ей это стоит? В роду происходят какие-то постоянные трагедии, о которых не принято говорить. Несчастья происходят одно за другим в определённой последовательности. В последние годы они значительно участились. Так двадцать лет назад сбросился с многоэтажки шестнадцатилетний двоюродный брат. Через несколько лет дядя в пятидесятилетнем возрасте лишил себя жизни, а ещё через несколько лет и другого кузена постигла та же участь. А там долго ждать не пришлось – сына умершего дяди бездыханным нашли на лестничной площадке около его квартиры».

«Может, порча это, может, сглаз, кровавая обида или неискупленный грех? – сказала как-то мать в порыве откровенности. – А, может, карма?»

«Что такое карма? – думал Пауль бессонными ночами. – Точный ответ на этот вопрос мне так найти и не удалось, но если ничего не делать, то тайна сама собой не раскроется. Сколько мне ещё осталось прожить? Я никак не могу жениться. Были женщины, которые нравились, ни одна из них не подарила ребёнка. Может, и это связано с семейной тайной? Почему этот рок висит над нашим родом?»

Инертность характера мешала Паулю сдвинуться с мёртвой точки. Так проходили дни, месяцы, годы. Он уже был не юноша, а зрелый сорокалетний мужчина, который не мог спокойно жить, постоянно думал о превратностях судьбы. «Кто-то или что-то движет событиями, переплетает судьбы, толкает людей на действия, которые не присущи им по характеру? Как это узнать? Что нужно для этого сделать?»

Пауль помнил слова матери: «Если что-то задумал, представь идею за задачу и подбери ключик к её решению. А для этого нужно наметить дальние и близкие цели и, ставя конкретные задачи, находить ответы на них. Если не получится одним путём, возвращайся на исходную точку и начинай снова, измени путь, но не меняй цели».

«Моя мать – женщина умная, – часто думал Пауль. – Она вложила в меня свои мысли, надежды и всегда верила, что из меня вырастет человек, который поймёт своё предназначение, справится с задачами, поставленными передо мной жизнью. Почему бы не начать с малого и совершить поездку в Россию, туда, откуда приехали мои родители? Их предки уходили оттуда в те давние времена целыми поселениями, так называемыми колониями. Они шли сначала на юг страны, а потом переправлялись по морю в Канаду, Бразилию, Мексику, Парагвай. По всему миру их развеяло. Что, какая сила заставляла их уходить из тех диких мест? Они ушли оттуда, но, по-видимому, мои прародители что-то не довели до конца. Вот теперь молодые и расплачиваются жизнями за поступки старших, тех, кто вывел родичей из гиблых мест, но не уничтожил заразу, которая, проникнув в сознание людей, уничтожает волю и разум, ведёт к погибели, вырождению рода».

Пауль начал изучение истории своего рода. Само слово меннониты ему ни о чём не говорило. Он думал, что это – народность, а оказалось – вера, религиозное течение, и оно берёт начало с анабаптистского конгресса в 1536-ом году, на котором был принят манифест о неприятии насильственных методов преобразования мира. Выразителем таких воззрений стал тогда голландский католический священник Симонс Менно, с уважением относившийся к реформам Мартина Лютера. В Нидерландах и в Германии меннониты жестоко преследовались и постепенно переселились в прибрежные районы Северного моря, в нынешний немецкий Гамбург, Алтону, Ольденбург, в Западную Пруссию и Польшу. В Западной Пруссии они прожили примерно 200 лет. Здесь у них окончательно сложился диалект «платтдойч / простой нижненемецкий». Случайно Паулю попалась на глаза в интернете книга о возникновении и развитии немецких колоний Хортица и Молочная, переизданная на литературном немецком языке в Канаде. Его заинтересовала история, рассказывающая о пребывании 21 мая 1818 года русского царя Александра I в доме священника Давида Гиберта в деревне Линденау колонии Молочная. Абрам Крекер, житель этой деревни, в 1900 году оставил об этом событии запись в своём календаре (Christlichen Familienkalender), а позднее писал о нём в своей хронике.

«Надо же, – думал Пауль, читая эти строки. – Фамилия Крекер созвучна моей фамилии Грегер. Может, она с течением времени претерпела изменения. Об этом что-то говорил маме отец, но, когда она мне об этом рассказывала, я не обратил внимание на такие тонкости языка. Думаю, что книга не случайно попала мне в руки. Возможно, что Абрам Крекер, из тех моих родственников, которые через Данциг перебрались по зову Екатерины II, российской императрицы немецкого происхождения, в Таврическую губернию, на нынешнюю украинскую территорию, где и основали меннонитскую колонию Молочная. Слава Богу, что в то время были люди, которые оставляли после себя свидетельства о пережитых событиях. Меня удивляет только одно, что фамилия Крекер пишется в этом издании с одним „к“ в середине слова. Меннонитская фамилия в русском варианте, как говорил маме отец, пишется с двумя „к“, а в немецком – Кröcker. Книга переиздана немецким издательством ещё в 1951 году. В ней не должна быть допущена ошибка. Всё это очень интересно и даёт материал для размышлений».

Глава вторая о том, как психиатр фрау Перец пытается бороться с признаками депрессии и потерей памяти

Проснувшись раньше обычного, но лёжа ещё в постели, фрау Перец ощутила прилив какого-то необычного внутреннего волнения, подступавшего комом к горлу.

– Что же произошло вчера? – думала она, теребя прядь чёрных волос, с которой не расставалась в минуты внутреннего беспокойства. – Почему сердце так лихорадочно отсчитывает секунды?

Доротея Перец включила радио, стоящее на прикроватной тумбочке. Вслушалась в слова диктора:

– Несмотря на прогнозы экспертов, миллиардер Дональд Трамп, победивший Хиллари Клинтон на президентских выборах… Большинство британцев на референдуме проголосовали за выход Соединённого королевства из Европейского Союза.

– Что мне за дело до этих миллиардеров и королевств? Тут бы хоть в себе разобраться. Хотелось бы знать, что происходит со мной в последнее время? – раздражённо подумала женщина и в сердцах выключила радио. Внешний мир в последнее время не радовал и не интересовал её, как и политические события, которые развивались сами по себе, а она, вращаясь в малом кругу внешних перемен, плыла по жизни, пытаясь отгородиться от кошмаров, происходящих в действительности.

– Какое мне дело до всего того, что там происходит? – продолжала думать женщина, не переставая теребить чёрную прядь. – Пусть политики мир начнут делить по-новому, какая мне разница? Ну, налоги ещё раз работающим увеличат. К этому уже давно все граждане Германии привыкли и не ропщут, если только в подушку. Куда уж дальше, если каждый год повышаются цены на воду и электричество, если с пенсионеров часть заработанного за жизнь забирают в конце года подоходным налогом, обирают пожилых людей, опираясь на многочисленные законы и параграфы? К чему дальше придёт мир, если будет развиваться такими темпами? Да, и куда уж дальше?

Доротея давно перестала думать об этом. Но сегодня её мысли крутились в каком-то невообразимом хаосе, бросая в котёл размышлений события последних дней. Она вновь включила радио, голос диктора сообщал уже о новых террористических актах, происходящих в Европе и Азии.

– Не думаю, что эти события так сильно повлияли на моё внутреннее состояние? – рассуждала Доротея, всё глубже погружаясь в состояние недовольства собой и окружающим миром. – Нет, причину моего волнения нужно искать в ближайшем окружении.

Женщина поёжилась от сознания беспомощности. В комнате было прохладно. Забыла с вечера включить ночное отопление.

– С этой экономией электричества скоро буду спать и летом под ватным одеялом, – недовольно подумала она, сидя на кровати, опустив ноги на мягкий коврик. – Почему в последнее время меня такие мелочи раздражают? Всё же хорошо. На меня никто не нападает. Окружающие люди мною довольны. Никто не пытается оскорбить, обидеть? Где же тогда корень зла, та причина, которая грызёт изнутри, мешая спокойно жить?

Перед глазами возникали сцены вчерашнего дня: разговор с пациенткой, которая пыталась переложить груз забот на её плечи, беседа с руководителем отделения, чьим мнением она дорожит, но своими мелочными придирками он умеет и её выбить из привычной колеи. Да, был ещё обед в закусочной со знакомым психологом из соседнего отделения. Почему-то он сказал именно вчера, что пора менять профессию, так как чувствует себя почти в пограничном состоянии, и это становится опасным. Она не возразила ему, даже согласно кивнула головой. Почему она так покорно вела себя? От усталости или всё же от понимания, что он прав и что психика после двадцати лет работы с больными, имеющими особенности психического развития, действительно может находиться в пограничном состоянии. Никому не хочется эту границу пересекать, но, как специалист в этой области, она прекрасно понимала, что такое происходит само собой, по крайней мере, без вмешательства человека извне.

– Может быть, именно в этом и причина моего сегодняшнего беспокойства? Ведь преследуют же меня по ночам эти дурацкие сны. Нет, нет, я вижу в них не чудовищ, до этого, слава Богу, ещё не дошло. Я часто встречаюсь в снах с отцом, который меня очень любил. Он рано ушёл из жизни. Говорят, злокачественные опухоли являются результатом стресса. Отец его не выдержал и приобрёл болезнь, которая никого не спросила и атаковала его, вошла в него и уничтожила физически в течение нескольких месяцев. Не знаю, как мать смогла это выдержать, прожить долгую жизнь в одиночестве, опираясь на помощь детей, немного позже всё же потеряв сына в юношеском возрасте. Сама она выдержала битву с тёмным миром, дожив до глубокой старости, а он, к сожалению, нет.

– Бог дал ей силы справиться, – подумала Доротея о матери. – Даст ли он их мне? Что же всё-таки произошло сегодня со мной во сне? Помню последнюю сцену: стою у окна, вглядываясь вдаль, но ничего не вижу. Меня окружает жуткая пустота, а за окном – тёмная ночь. Двадцать лет проработала врачом-психиатром. Но в последнее время чувствую, что теряю нить, связывающую меня даже с близкими людьми. Жизнь как будто остановилась в своём течении. Часто всплывают в сознании где-то прочитанные слова: «Кажется, я выхожу на последнюю прямую, которая ведёт меня в никуда, в неизвестность или всё же в вечность?» Не рановато ли я задумалась над этим в мои-то пятьдесят лет? Сейчас понимаю, что сон не случаен. Остро ощущаю, что настоящее – это миг, а прошлое – в прошлом.

Резко зазвонил будильник, нарушив тишину квартирного мира. Доротея вздрогнула от неожиданности: «Мечтай не мечтай, а на работу идти надо. Осталось немного времени на приведение себя в относительный порядок. Приём душа и всё, связанное с личной гигиеной, займёт немного времени. Это дело привычное, выработанное с годами. Кофе приготовить – тоже не проблема всегда придаёт бодрость духу, энергию телу».

Через минут десять она уже сидела за кухонным столом. Отхлебнув из любимой глиняной кружки несколько глотков, почувствовала приток жизненной энергии. «С этим справилась, – пронеслось в сознании. – Прекрасно. Дальше тоже всё будет хорошо». Наспех перелистав свежий номер городской газеты, она вышла из квартиры, плотно закрыв дверь. До прихода регионального поезда оставалось десять минут. «Слава Богу, что хоть он приходит почти всегда по расписанию», – отметила мысленно важный для себя факт.

Через полчаса Доротея Перец уже входила в фойе клиники. На лифте поднялась на второй этаж. В закрытом помещении она всегда чувствовала себя защищённой. «Здесь, по крайней мере, можно расслабиться, закрыть глаза и ни о чём не думать». Двери лифта открылись на втором этаже. В конце длинного коридора находится её кабинет, где она постоянно ведёт приём больных: «Вот и это расстояние преодолено». Взглядом хозяйки оглядела рабочую комнату. Здесь всё привычно: стол, кресло, полки с личными делами пациентов. Всё, как всегда. «Спокойна, я совершенно спокойна. Пусть хоть гром грянет над головой, мне ничто не страшно. Здесь и стены помогают, и мысли не растекаются по древу, и всё встаёт на свои места. Хотя меня всё ещё беспокоит этот противный голос, который с утра нашёптывал какие-то гнусные слова, требующие немедленных действий. Или мне это только показалось? Не могу сконцентрироваться в реальности».

Войдя в рабочий кабинет, фрау Перец лихорадочно открыла замок куртки. Сорвала её с плеч, привычным движением руки повесила на крючок вешалки. «Всегда и во всём должен оставаться порядок. Чёткость движений поможет избежать несогласованности действия и мыслей», – подумала она. Села в кресло, на минуту закрыла глаза, сделав попытку расслабиться. Не получилось. «Устала, – мелькнула мысль, – а рабочий день только начинается. Как же я доживу до его конца?»

Робкий стук в дверь вывел её из состояния задумчивости. В комнату вошла пациентка, фрау Дольская, лицо которой выражало высшую степень взволнованности.

– Доктор, я сегодня ночью не смогла заснуть. Какие-то жуткие существа пытались выгнать меня из комнаты. К середине ночи получила информацию, что под кроватью находится бомба, и в любой момент она может взорваться. Я вышла из комнаты, позвала дежурную сестру. Та не поверила мне, но позволила находиться в коридоре. Я боюсь. Меня преследуют. Помогите.

– Подойдите ко мне, сядьте на этот стул. Успокойтесь. Вы просто устали. А как с таблетками? Вы приняли их сегодня? Ну, и прекрасно, сейчас вы успокоитесь, и всё будет хорошо. Расскажите мне, чем вы занимались сегодня утром?

Больная присела на краешек стула, прикрыла глаза и заговорила, медленно выговаривая слова:

– Я лежала в постели и вспоминала родителей. Дома было так хорошо. Покой и радость. Часто звучала музыка. Мама с папой любили друг друга. Потом началась война. Отец ушёл на фронт. А потом… Потом мама получила письмо и громко закричала. Она лежала несколько дней в кровати, ни ела, ни пила. А мы, мал-мала меньше. Потом я не могла больше сдержаться, закричала в голос, засмеялась громко.

Неожиданно пациентка забилась в истерике. Через несколько минут она, безуспешно хватаясь руками за край стола, упала на пол.

Глава третья, в которой на помощь психиатру приходит медсестра Илона

Илона сидела в это время в ординаторской и, как всегда, когда она находилась одна и у неё было свободное время, вносила запись в дневник жизни. Писательство было её хобби, скрашивающее жизнь в этой богадельне, которая в течение последних лет стала её вторым домом. Об этом её занятии никто в отделении даже не догадывался, но в короткие минуты паузы или, как сегодня, в предутренние часы, когда коллеги ещё были в дороге и не находились в рабочей комнате, она позволяла себе открыть заветную тетрадь, которую всегда носила с собой, чтобы внести туда пару новых мыслей.

Сегодняшняя запись началась так: «Мне нравится находиться ранним утром в отделении. Когда день только начинается, хватает ещё энергии и времени, чтобы обогреть пациентов улыбкой, словом, делом, побыть с ними наедине, хотя бы несколько минут. Вот сегодня я уже и утренние таблетки раздала, лежачих больных – водой напоила, нуждающихся – в туалет сводила, одним – одеяло поправила, другим – привет из мира, расположенного за стенами клиники, передала. С больными у меня свои отношения: к каждому свой ключик имеется, условный знак, слово, сигнал. Скоро подойдут коллеги, тогда начнётся жизнь и в нашем отделении закрытого типа».

Размышления Илоны были прерваны каким-то неясным шумом. Затем раздался стук, крик. Она сразу поняла – что-то непредвиденное произошло за дверью кабинета психиатра. Утром она видела фигуру врача фрау Перец, почему-то очень медленно идущую к своему кабинету. Илона тогда ещё подумала: «Чего ей-то не спится? Ненормированный рабочий день, обход больных только с девяти часов, могла бы ещё дома посидеть, другими делами заняться».

А сейчас, не раздумывая, Илона побежала к кабинету врача, рванула на себя дверь, и первое, что увидела – это больную фрау Дольскую, которая лежала посреди комнаты и корчилась в судорогах. Доктор Перец в это время лихорадочно нажимала на кнопки телефона, вероятно, пытаясь вызвать кого-нибудь на помощь.

Зная, что в этой комнате, предназначенной ранее для склада, нет сигнальной кнопки – с её помощью можно было бы оповестить о случившемся персонал нижнего отделения больницы, Илона по телефону, который носила всегда с собой, позвонила врачу, дежурному по клинике. Сама же, сразу определив, что у фрау Дольской приступ эпилепсии, больная продолжала корчиться в судорогах, и пена шла у неё изо рта, перевернула на бок. Нужно было срочно принести из дежурной комнаты чемоданчик, в котором находились медикаменты первой необходимости. Эту роль взяла на себя фрау Перец, которая уже слегка отошла от первоначального шока. В который раз Илона убедилась, что психиатры порой беспомощны, когда дело касается оказания практической помощи больным. Сама же она продолжала действовать согласно инструкции медсестры. В данной ситуации большего от неё и не требовалось.

Медсестра Илона держала ситуацию под контролем. Позже она напишет в своём дневнике: «Дежурный врач, оказавшийся по вызову в соседнем отделении, расположенном на первом этаже, уже оказывает помощь больной. Коллеги, пришедшие на смену, стоят невдалеке. Они каждую минуту готовы выполнить приказ врача. Укол сделан, тело больной обмякло. Сейчас она придёт в сознание, будет доставлена в свою комнату. На этом утренний инцидент исчерпан, забыт, так как много других случайностей подстерегает персонал и больных в течение дня».

После обеденной паузы психиатр, доктор Перец, вызвала Илону к себе в кабинет. Разговор шёл о пациентке Дольской, её прошлом, о болезнях, об особенностях поведения в течение дня.

– Да, после того, как стало известно, что у фрау Дольской рак груди, общаться с ней стало трудно, – поделилась Илона своими наблюдениями.

– Мы предлагали ей операцию, – перебила её фрау Перец, – но она не дала согласия. А без её согласия, как вы знаете, мы не имеем право направлять её на операцию.

– Да, да, персоналу это известно. Ведь и фрау Шнайдер была в её состоянии, но та дала согласие. Теперь у неё операция позади. Вы же видели её сегодня? Никаких проблем, и настроение улучшилось. Песни поёт целыми днями.

– Судьбы у женщин разные, – сказала фрау Перец задумчиво. – Фрау Шнайдер намного младше фрау Дольской и у неё отклонения в психике не так сильно выражены. Фрау Дольская прошла войну. Была переводчицей. Много чего повидала и пережила. Такое не забывается, даже если психика нарушена. Страх сопровождает её всю жизнь.

– И неадекватное восприятие действительности.

– Раздвоение личности. В двух мирах она живёт. Вы этого не замечали?

– Что вы! Конечно, замечала. Это проявляется и в её отношении к персоналу. Она мне однажды сказала: «Вы не медсестра Илона, вы её двойник. У медсестры Илоны сегодня выходной, у неё двое детей.»

– Она ведь в нашей психиатрической клинике проживает уже с конца сороковых годов. Как ни прискорбно, но это так. Не смогли мы ей помочь. Медикаменты раньше не те были, а современные тоже не дали положительного эффекта.

– Да, это касается и многих других, кто прошёл через страшные годы Второй мировой войны, много судеб она покалечила. Жаль мне их всех.

– Спасибо, что вы так оперативно действовали утром. Рада, что у нас в клинике такой обученный персонал. А давайте проведём сегодняшний вечер вместе в каком-нибудь ресторане. Не беспокойтесь, я вас приглашаю. Мне будет приятно продолжить наш разговор.

Илона не смогла отказать врачу, хотя посещать такие заведения было не в её правилах. Тут выяснилось, что обе живут в одном микрорайоне, добираются до работы одним путём, только фрау Перец преодолевает его на региональном поезде, а Илона – на автомобиле.

Придя домой, Илона сто раз пожалела о том, что согласилась на встречу с врачом в неофициальной обстановке. Она чувствовала себя уверенно только на рабочем месте, где была профессионалом, и в своей однокомнатной квартире, в четырёх стенах, где никто не мог нанести ей удара в спину. «Как я всё-таки легко соглашаюсь со всеми. Зачем мне это нужно, уставшей сейчас идти в какой-то ресторан, вести там разговор на непонятную тему, да ещё с психиатром, не зная зачем и не понимая о чём?»

Настроение Илоны окончательно испортилось, когда она, открыв створки платяного шкафа, пыталась отыскать в нём то, чего там не было. «В чём же мне пойти на эту треклятую встречу? Что надеть? Мой гардероб совершенно не рассчитан на такого рода времяпрепровождение». Потом медсестра вспомнила, как однажды коллега, знавшая о том, что Илона – одинокая женщина, несколько лет назад приехавшая из Берлина, сказала ей перед походом в какой-то ресторанчик: «Ты не заморачивайся насчёт одежды. Мы ведь не в театр идём, просто поужинать». В Берлине Илона никогда бы себе не позволила прийти в ресторан в брюках и простом пуловере: «Но в данном случае такая одежда, вероятно, подойдёт лучше всего, – решила она. – Бог её знает, нашу фрау Перец, какова она в общении с персоналом вне клиники? Зачем я, дура, согласилась? Теперь напрягаться придётся. О чём-то ведь надо будет говорить? Между нами ни одной точки соприкосновения, не считая пациентов, да этот утренний случай. Ну, хорошо, если будет совсем не по себе, всегда смогу уйти, этого фрау Перец мне запретить не сможет?» – в конце концов решила Илона.