Южные Кресты

Глава 21

Пожиратель стэйков

Покровы повседневного существования обволакивают многих из нас, как плащи, дарующие невидимость их носителям. Иногда вовсе недостаточно, чтобы поверхность тела отражала свет и чисто с физической закономерностью обладала цветом и объемом. Ведь чтобы стать заметным, необходимо сконцентрировать на себе волны человеческого внимания, и лишь тогда, вдруг, на серых обоях бытия начинают проступать удивительные, ранее незаметные фигуры.

Одной из таких фигур был некто Дэйв Эспид, который подспудно присутствовал в тюрьме всегда и всюду. Он настолько сросся с духом этой тюрьмы, что сам стал ее неотступным духом-хранителем, как одно из привидений повешенных здесь головорезов. Его никто не замечал, однако все ощущали его присутствие, когда он свободно бродил по тюремным коридорам. Дэйв пользовался исключительными правами потому, что никто из тюремщиков уже не помнил, в какие стародавние времена он сюда попал. Его так и звали – Дух Тюрьмы, что выгодно выделяло его в ряду пошловато-грубых кличек других тюремных старожилов.

Лет пятнадцать назад этот человек был осужден на пожизненное заключение за серию каких-то исключительно зверских убийств, за которые его мало было казнить один раз, но в Новой Зеландии уже сорок лет никого не казнили. Подробностей этих страшных преступлений, к счастью, никто не помнил, а спрашивать самого исполнителя, разумеется, как-то не решались. Сам он был человеком скромным и не напоминал о своих «славных» делах.

Внешность Дэйва была не менее удивительной, чем его репутация. Темные глаза были глубоко посажены и обрамлялись довольно густыми прямыми бровями. Надбровные дуги ясно выступали на покатой поверхности лба. Нос был несколько бесформенным и по цвету и форме напоминал недозрелый овощ. Аккуратные усики были словно отчерчены вертикальными, густо посаженными рядками волосков. Щеки были неожиданно толсты, а подбородок состоял из двух овальных боковых частей, разделенных глубокой ямкой. Прическу Дэйв носил короткую, а шея его была тонка и казалась непропорционально субтильной по сравнению с массивной головой. «Шея веревки просит!», – частенько шутил ее носитель. Сложения Дэйв был довольно мешковатого. Годы тюрьмы и неактивный образ жизни значительно попортили его фигуру.

Дэйв жил в тюрьме с такими исключительными удобствами, на которые не могут рассчитывать даже многие свободные обитатели подлунного мира. У него был свой телевизор, компьютер, подключенный к Интернету через спутник, мобильный телефон – предметы в тюрьме, в общем, настрого запрещенные. Однако Дэйв пользовался ими не таясь, разговаривал по телефону почти открыто, и все охранники делали вид, что ничего не замечают.

Дэйв словно действительно обладал неким секретом невидимости… Или, может, новички и старожилы считали, что это очередное привидение, которыми кишела эта старая тюрьма, тихонько прислонилось к темной каменной кладке тюремной стены и тихо, почти неслышно, разговаривает по мобильному телефону.

Тем более, если прислушаться, разговоры вечного узника были далеки от мира земного и касались исключительно Бога…

Дэйв Эспид за время своего заключения умудрился завершить заочное обучение в университете и недавно был удостоен докторской степени по теологии. О ком, как не о Боге, было говорить бывшему серийному убийце? Его друзья, христиане разных сект, часто звонили ему, приносили из ресторанов вкусную еду, поставляли новые книги и вообще все, что было необходимо для удобной и необременительной жизни.

Когда Дэйв узнал, что Сеня из Израиля и неплохо знает иврит, он, учтиво и несколько церемонно представившись: «Дэйв Эспид», кротко, с подчеркнутой вежливостью, столь редкой для тюремного обхождения, попросил научить его читать, писать и говорить на древнееврейском языке, что, по его словам, ему было необходимо как теологу для лучшего понимания святых текстов. Сеню сначала передернуло, когда он услышал, что его снова просят обучать кого-то ивриту. С тех пор как он неосторожно обучал этому языку хохлушку, свою злополучную попутчицу, обучение ивриту стало ассоциироваться в Сенином осужденном мозгу с уголовным преступлением, что-то в стиле советских времен, когда за это тоже сажали в тюрьму. Но вспомнив, что он уже в тюрьме, Сеня с радостью согласился, тем более, что в неволе любая возможность скоротать время на вес золота. Заключенный, как скупой рыцарь, копит время в подвальных сундуках; как накопит достаточно – получит свободу… А добрые отношения с таким корифеем тюремного мира, который, кстати, не мог рассчитывать на свободу, и вовсе сулили особые привилегии…

Поцарапав разные буквы на листочке бумаги, Сеня понял, что его ученик серьезно решил взяться за дело. Он уже знал санскрит, латынь, древнегреческий и собирался выудить из Сени все, что только возможно. Таким образом, оказалось, что без учебного пособия обойтись будет трудно, и христианские друзья Дэйва, по его просьбе, передали Сене Тору на иврите. По ней Вечнов и стал преподавать древний язык Писания. Получив Тору из рук христиан, Сеня чуть не прослезился. Ему показалось чрезвычайно трогательным, что Тору дал ему не раввин, а именно христиане!

Дэйв проявлял удивительную настойчивость, и за каких-то пять-шесть месяцев, на которые их свела судьба, выучился вполне сносно читать, писать и даже говорить на иврите.

– Ехудим типшиим! – частенько говаривал Дэйв Эспид с тяжелым новозеландским выговором. – Имhаити рош hа мемшала бэ Исраэль, hаити морэ лахэм эйх лифтор эт hа баая им палестиним![16]

Эти слова, произносимые серийным убийцей, веселили Сеню Вечнова, потому что только подтверждали его подозрения о том, что успешный правитель все-таки должен быть в душе и на деле убежденным и безжалостным убийцей. Только тогда он сможет добиться достаточно беззаботной жизни для своего народа. Вот англичане, эти деликатные существа с певучими интонациями… Суммарно они извели туземцев по всему миру – в количествах, превышающих любые рекорды фашистов, но сегодня об этом никто ничего не помнит, и бывшие английские доминионы процветают на опустевшей от местного населения землях. Можно предположить, что если бы в Новой Зеландии население маори было бы в том же соотношении, в каком находится население палестинцев по отношению к израильтянам, то вместо несчастных тридцати тысяч их должно было быть в тридцать раз больше! И на день Вайтанги уличные безобразия устраивали бы не десять тысяч, а триста тысяч человек!

Такие математические подсчеты Сеня от нечего делать производил в голове, в то время как Дэйв старательно выводил на листочке буквы на иврите: алеф, бет, гимел, далед…

– Знаешь, отчего Бог запретил евреям есть свинину и креветки? – вдруг спросил Дэйв, оторвавшись от своего кропотливого занятия.

– Ну, и почему? – улыбнулся Сеня.

– Потому что он хотел оставить самое вкусное себе! – рассмеялся Дэйв. – Бог тот еще жадина!

– И после этого ты будешь утверждать, что веришь в Бога? – усмехаясь кончиком рта, осторожно спросил Сеня.

– Вера в Бога вовсе не означает соблюдение заповедей! – серьезно ответил Дэйв, и Сеня понял, что переступил некую дозволенную черту, за которой лежал кромешный мрак души его собеседника. Он замолчал.

– Знаешь ли ты, кто самый знаменитый в мире теолог? – продолжал Дэйв.

– Ты? – попытался отшутиться Сеня.

– Дьявол, – серьезно сказал Сенин собеседник и хитро улыбнулся. – Кто, как не дьявол, лучше всего знает Бога? Более того, кому, как не дьяволу, надлежит знать все его недостатки? Ведь именно он подходит к Богу критически, а следовательно, пользуется истинно научным подходом. Вера вовсе не означает следование заветам… Мы все верим в то, что если вскрыть себе вены, – мы умрем. Но лишь немногие из нас пускаются на такое приключение… Кстати, если тебе в голову когда-нибудь придет такая блажь, скажи мне. Я могу дать тебе очень острую бритву… А верить в Бога вовсе не означает следовать его понуканиям. В этом и заключалась ошибка Иисуса. Он ожидал от людей только слепой веры. «Веруешь ли в меня?» – вопрошал Христос, и если человек отвечал утвердительно, он его врачевал или одаривал какой-нибудь другой благостью… В этом отношении ваши старые еврейские пророки были конкретнее и непреклоннее. Они как раз смотрели больше на то, что человек делает, а не что он говорит… А чудеса в основном использовали для того, чтобы пугать египетского фараона.

– А вот у Кафки… – начал было Сеня несмело.

– Брось ты своего Кафку! И что вы все носитесь с этим доходягой? Человек явно был не в себе, завещал почти все свои произведения уничтожить… Честно понимал, что написал ересь и нудятину. Так нет, вы нарушили волю покойного, растащили все его записочки и смакуете… Знаете кто вы после этого?

– Ну хватит о грустном, – с деланной веселостью сказал Вечнов, мучительно пытаясь уйти от продолжения этого скользкого и неприятного ему разговора с бывшим убийцей, понимая, что звание «бывший» никогда не может быть с полной уверенностью соотнесено со званием «убийцы», особенно обладающим «очень острой бритвой», а следовательно, держащим жизни всех обитателей этой тюрьмы на тоненьких ниточках. Воистину Дух Тюрьмы, он здесь и царь, и бог, такой же невидимый и столь же всесильный.

Дэйв помолчал, потом достал откуда-то две порции превосходных стэйков из высококачественной австралийской говядины «Прайм Биф», которые ему накануне принесли христианские друзья из близлежащего ресторана «Bowmans», и, разогрев их в микроволновой печке, предложил Сене разделить трапезу. Сеня не мог отказаться, потому что уже очень давно не ел нормальной, а тем более ресторанной, пищи.

Они присели за стол. Сеня мигом съел свою порцию, а Дэйв стал медленно и со смаком пожирать свою.

– Вот этот стэйк, – сказал он, указывая на кусочек немного кровавого в серединке мяса, – это самый лучший пример Божественного правосудия. Некоторые, – с особым ударением произнес Дэйв Эспид, – уже пятнадцать лет гниют в земле, а пожалуй, уже совершенно разложились… А некоторые продолжают наслаждаться этими божественными кусочками плоти…

Сеня молчал, боясь рассердить своего собеседника, когда тот касался такой деликатной темы.

– Я верю в Бога, – продолжал Дэйв, – чего ж в Него не верить? Только вовсе не считаю, что если Он создал нас по образу и подобию своему, то я неизвестно почему должен ограничивать свои действия. Бог говорит: «Не убий!» – а весь Ветхий Завет полнится грандиозными убийствами! Бог говорит: «Будь добр» – а сам зол и несправедлив, насколько это только можно! Я действительно верю в Бога, и во всем пытаюсь ему подражать! Ведь созданное по образу и подобию должно и действовать по образу и подобию. Не так ли?

– Пожалуй, – тихо сказал Сеня и принялся выковыривать мясо из зубов, всем видом показывая, что ему якобы не интересен этот до крайности скользкий разговор.

– Иисус со своим Новым Заветом принес еще больше горя человечеству, с его «непротивлением злу насилием», – продолжал Дэйв, дожевывая стэйк.

– Ты только не говори этого своим христианским друзьям, а то они тебе больше стэйков не принесут! – попытался отшутиться Сеня.

– Отчего же! Я открыто им это говорю. Они считают меня Антихристом и всячески способствуют свершению предсказанного в Апокалипсисе, – гордо заявил Дэйв Эспид.

– А ты тоже считаешь себя Антихристом? – не удержался Сеня.

– Нет, я считаю себя неплохо устроившимся человеком, – ответил Дэйв, с наслаждением вытирая губы салфеткой. – Вообще у меня агорафобия – страх открытых пространств, и тюрьма для меня – самое лучшее место. Кроме того, здесь я могу спокойно предаваться своим исследованиям. Пожизненное заключение гораздо лучше, чем срок в двадцать лет. Когда ты заключен на всю жизнь – тебе не надо беспокоиться о будущем. Для тебя существует только здесь и сейчас, а завтра будет с ослепительной неотличимостью напоминать сегодня. Если бы мне выпало начать жизнь снова, я бы обязательно прожил ее именно так, как прожил.

– А христианских друзей не смущает, что ты не считаешь себя Антихристом? – спросил Сеня. – Разве можно сыграть такую роль без сознательных усилий с твоей стороны?

– Нет. Они говорят, что так и должно быть. Ведь Иисус до поры до времени не знал, что он Мессия, или, во всяком случае, был не вполне уверен, – деловито ответил Дэйв и добавил: – Разве знал Гитлер, когда писал в своем заточении «Майн кампф», какая честь вершителя судеб мира предначертана ему Богом?

– Богом ли? – поморщившись, переспросил Сеня, которого, как и всякого еврея, передергивало от имени фюрера.

Дэйв Эспид обаятельно улыбнулся, и Сеня заметил, что когда Дэйв улыбается, его лицо действительно приобретает шарм, перед которым трудно устоять. Это не была улыбка горького убийцы. Это была приветливая и в какой-то мере праздничная, торжествующая улыбка, обладающая чрезвычайным магнетизмом. «Может, и правда Антихрист? – со страхом подумал Сеня. – Чем черт не шутит… Вот именно, черт…»

– Ну а кем еще, как не Богом? Ты почитай Ветхий Завет! Он такие избиения своего народа устраивал сплошь и рядом! – весело забалагурил Дэйв. Чувствовалось, что беседа с наивным Сеней его стала забавлять.

– Ну, хорошо. А как же число зверя? Знаменитые три шестерки? – неуверенно спросил Сеня.

– Это, что ли? – Дэйв показал на свой затылок.

Через коротко подстриженные волосы четко проступала страшная цифра. Сеня в ужасе отпрянул.

– Не бойся, дурачок. Это татуировка. Один мастер мне сделал. Надо же было как-то христиан подбодрить. А тут стэйки опять же… – успокоил Сеню Дэйв.

– Как же христиане могут помогать Антихристу? Разве это не абсурд? – удивился Сеня.

– Ну, отчего же абсурд? Я тебе как теолог скажу, что существуют разные секты, и довольно многочисленные, которые считают своим долгом помочь свершению предсказаний. Поэтому они и способствуют возвращению всех евреев в Израиль. Неужели ты думаешь, что твои вихрастые взбалмошные собратья действительно смогли бы организовать собственную страну и выстоять в стольких войнах, если бы не постоянная помощь со стороны этих сектантов? И в Америке, главной пособнице Израиля, может быть, ты думаешь, главную роль играет еврейское лобби? То есть во всех странах евреев ни во что не ставят, а в США их уважают, потому что их много? Чушь! В США твоих соплеменников точно так же ни во что не ставят. Их просто, как баранов, используют сектанты, которые веруют, что им предписано способствовать свершению предсказанного и таким образом приближению Царства Божия, ну, разумеется, после Апокалипсиса… Войны Гога и Магога на горе Медио и так далее по списку.

– Мне кажется, что то, что ты говоришь, – абсурдно, – отмахнулся Сеня.

– Так или иначе, этот абсурд кормил тебя сегодня стэйком. Так же, как этот абсурд который год кормит твою маленькую еврейскую страну… – благодушно отметил Дэйв.

– Но ты не сказал, веришь ли ты сам во все это? Или ты просто подыгрываешь этим сумасшедшим христианам? – спросил Сеня своего благодетеля несколько настойчивее, чем следовало бы.

– Вот в этом и заключается вся ваша еврейская суть! Я бы не называл сумасшедшими тех, кто принес тебе Тору и накормил стэйком. Ведь твой раввин так и не соблаговолил к тебе прийти, сколько ты его ни просил! – засмеялся Дэйв Эспид.

Сеня действительно несколько раз связывался с местным раввином, но тот так и не нашел времени навестить его в тюрьме, видимо, опасаясь подавать повод для усиления и без того достаточно распространенных антисемитских выступлений в городе.

– Ну, на это есть свои причины! – обиделся Сеня. – Из-за вашего антисемитизма мы, евреи, находимся в постоянном страхе повторения катастрофы…

– А не путаешь ли ты причину со следствием? Может быть, все совсем наоборот? Именно из-за вашего постоянного страха вы и имеете дело с антисемитизмом. Если б я был евреем, я бы показал вам, как решить проблему антисемитизма раз и навсегда! – твердо сказал серийный убийца.

– Я догадываюсь, как бы ты ее решил, – тихо сказал Сеня.

– А что? Да! Я бы планомерно убил всех антисемитов. Всех до одного, до последнего, самого что ни на есть умеренного антисемитика. Вот тогда бы вас зауважали! Вот тогда с вами действительно стали бы считаться, и никакого антисемитизма на земле не осталось бы! – уверенно заявил Дэйв Эспид.

– Нас и так обвиняют в том, что мы оккупанты… – запротестовал Сеня.

– Конечно, обвиняют! А разве ты не знаешь этой мульки? Когда тебя лупили в школьном туалете, и приходил учитель, разве ребята не выставляли тебя виноватым, что якобы это ты затеял драку, и им верили, ведь их было много, а ты один, и они громко кричали и честно смотрели в глаза, когда лгали, а ты, даже когда говорил правду, с сомнением прятал глаза? Потому что вы, евреи, ни в чем не бываете вполне уверены… В этом, пожалуй, и состоит главная функция еврейского народа – сеять повсюду сомнения… Взять вашего Эйнштейна, например! – выпалил на одном дыхании Дэйв.

– Но наши заповеди не позволяют убивать! Убивая, мы перестаем быть евреями! – возразил Сеня.

– Глупости. Есть такое понятие (ты сам меня учил) «пикуах нефеш» – мол, когда действительно надо, когда действительно вопрос жизни и смерти, то можно нарушать любую заповедь… Не так ли? – проговорил Дэйв, со смаком достал из пачки две сигареты и угостил одной Сеню.

– Не совсем так… – ответил Сеня, радостно закуривая. Ведь сигареты в тюрьме на вес золота! За пачку сигарет здесь вполне могут убить.

– Ну, так или не так, в вашем же Писании сказано: «Айн тахат айн шен тахат шен» – око за око, зуб за зуб. Террорист уничтожает пятьдесят человек, взрывая автобус, а вы бульдозером сносите его дом. Всё? Это, по-вашему, око за око? Нужно за пятьдесят – убить пятьсот. И так планомерно и равномерно изничтожить всех своих врагов.

– Но их миллионы!

– А когда вас жгли в печах, что, счет шел не на миллионы? – разгорячился Дэйв. – Впрочем, о чем тут говорить? Если вы станете поступать, как я сказал, то вы перестанете быть евреями!

– Знаешь, что случится, если мы станем поступать, как ты советуешь? Нас просто всех уничтожат! Мы подадим для этого прекрасный повод! – волновался Вечнов.

– Может, и уничтожат. Поздно потому что… Столько тысячелетий вели себя, как уроды. Теперь, конечно, поздно меняться. Ну и пусть уничтожат! Что с того? Разве ваши враги боятся погибнуть в борьбе? Вовсе нет! Ваши враги готовы взорвать себя, чтобы уничтожить побольше вашего брата! Идите на улицы и уничтожайте своих врагов! К тому же у вас есть атомная бомба… Или вы только блефуете? Эх, если бы у меня была атомная бомба, я бы показал вам, как решать ваши проблемы – чисто, быстро, эффективно и навек!

– Но это же безумие! – прокричал Сеня, и вдруг впервые заметил, что глаза его собеседника поблескивают очевидными искорками безумства.

– Никакое это не безумие, – возразил безумец. – Вы все время исходите из того, что гибель – это плохо. Что смерть – это зло! Даже Бог так не считает. Наоборот, кого он больше всех любит, того он и прибирает к рукам поскорее. Смерть – это никакое не зло. Это нечто столь же естественное, как трапеза. Тем более мы, пожирающие плоть, каждым своим застольем знаменуем чью-то гибель.

– Даже вегетарианцы? – устало попробовал возразить Сеня.

– А что, растения неживые? – спросил Дэйв задиристо. – Растения – единственные, кому следовало выдать награду за образцовое поведение. Сидят себе тихонько, фотосинтезируют. Превращают солнечный свет в питательные вещества, по пути перерабатывая углекислый газ в кислород. Растения – вот кто настоящие христиане! Бог любит их за их неизбывную благость и пониженную агрессивность. Хотя как сказать… Деревянное орудие тоже может стать прекрасным орудием убийства… – мечтательно рассудил Дэйв.

– Твоя философия – страшная, – смело возразил Сеня. – Она бесчеловечная.

– А что такое «человечная»? То есть ты считаешь, дать человеку умереть от старости и болезней, утопая в собственных испражнениях, – это и есть высшее проявление человечности? Человеку надо дать возможность умереть, круша череп своего врага! Вот это человечно! Вот это по-настоящему отвечает вожделениям нормальных представителей сего рода! Кстати, я ни за что не соглашусь звать этот род homosapiens – человек разумный. Можете звать его как угодно: человек безумный, человек кровожадный, человек смердящий, человек копошащийся, человек подлый, человек лгущий, человек чушь несущий, человек прелюбодействующий, наконец… но только не разумный!

Сеня с завистью посмотрел на Дэйва, услышав слово «прелюбодействующий». Те же христианские друзья аккуратно доставляли Дэйву прямо в тюрьму лучших проституток Окленда, а тюремщики не препятствовали, скромно регистрируя в журнале посетителей в графе «степень родства» – «троюродная сестра» или «племянница», если уж возраст визитерши был слишком субтильным по сравнению с разменявшим пятый десяток Дэйвом. Таких «родственниц» у мистера Эспида числился целый гарем, причем одна краше другой.

– То, что ты утверждаешь, Дэйв, прекрасно описано в учебнике по психиатрии как «мания величия» и «бредовые состояния», – выпалил Сеня сгоряча все свои неточные медицинские познания в этой области. Его раздражала эта самодовольная улыбающаяся рожа счастливого человека, хорошо питающегося и проводящего как минимум раз в неделю пару часов с красивой женщиной, и это при том, что Сеня уже прочно забыл, что это такое и с чем это едят!

Но тут же пожалел, что не сдержался, потому что Дэйв изменился в лице. Вместо приветливого безумного весельчака на него смотрел настоящий убийца.

– Брось! – жестко и отчетливо произнес он. – Что, по-твоему, означает «нормально»? Кушать человечину – это нормально? А ты пойди и спроси у маори! Не кушать человеческое мясо среди людоедов – это ненормально. Зрячий среди слепых – ненормален. Норма определяется соотношением большинства к меньшинству. Меньшинство всегда признается ненормальным, как бы ни было уродливо большинство. Поэтому оперировать таким понятием, как «ненормально», может только конченый идиот и дерьмо, каковым ты, по всей видимости, и являешься!

Дэйв быстро встал из-за стола и, смяв бумажку с ивритскими буквами, зашагал прочь.

После этого неприятно закончившегося разговора Дэйв все же продолжал брать у Сени уроки иврита и даже разрешал звонить по своему мобильнику домой, в Израиль, бесплатно, и по-прежнему время от времени угощал стэйками. И то и другое все равно оплачивали христианские друзья – пособники Апокалипсиса.

Постепенно, когда Дэйв почувствовал, что вполне овладел древнееврейским языком, он удалился обратно, в серый фон тюремных буден, растворившись в нем так, словно его никогда и не было, и Сеня Вечнов опять почувствовал себя совершенно одиноким.

– Уж лучше с чертом время коротать, чем одному! – вздыхал он, вспоминая веселые пирушки с пожирателем стэйков.

Глава 22

Оставим историю – историкам!

Личность адвоката играет решающее значение в исходе любого дела. Особенно это касается суда присяжных, в котором каждое разбирательство невольно превращается в спектакль. Этот факт хорошо известен, и американцы давно уже пристрастились устраивать настоящие шоу из всех своих знаменитых судебных процессов. Причем можно предположить, что, например, Майкл Джексон[17], хотя и не был осужден, пострадал ничуть не меньше, чем Марта Стюарт[18], которая была осуждена, хотя и не по тому поводу, по которому, собственно, начался ее процесс.