Второго дубля не будет. Московский физико-технический. 1965—1971

Занятая своими переживаниями, не представляя, как выглядят мои слова и поступки со стороны, действуя как автомат, всё время на автопилоте, я часто говорила совсем не то, что думала и чувствовала, и не то, что следовало бы говорить, что возможно и настораживало ребят.

Из письма:

Пишу тебе, как ты уже чувствуешь по срокам, не во вторник, а в воскресение. Текучка заела, завертела и закрутила. Уже лекции нужно разбирать, задания делать, лабораторные сдавать.

Группа у нас хорошая, правда, я почти ни с кем не познакомилась. Девочка одна, очень милая девочка. Резо, кажется, не звонил, к Борису я не поехала, сижу у рыженькой Наташки и пишу письмо.

Как твоя гипертония?

У меня все неплохо.

Здравствуйте, буля!

Сейчас. Наверное, вам не так скучно и минорно, а вот если бы и я приехала, совсем весело бы было.

Как Караганда? Все удобства, которыми вас так заманивали?

Какая у вас погода?

Д. Яша, здравствуйте! Я собиралась пожаловаться Вам и бабушке на маму за что-то, но за что, забыла. И почему она не прислала телеграмму о благополучном прибытии? С меня, небось, всегда требуется.

Если в Караганде встретите «Электричество» Калашникова, то, пожалуйста, пришлите.

Целую всех, Зоя.

Бабушка уезжала в Колпашево, к бабе Вере, там не было горячей воды, да я не уверена, была ли канализация. В общем, мама уговаривала бабушку приехать, и бабуля, хоть и боялась не ужиться с новым зятем, всё же приехала к маме, выбирать особенно было не из чего.

Нам выдали стипендию, и я почему-то решила это дело отметить. Пошла в магазин, купила бутылку «Ркацители», какую-то закуску, и мы на троих, с Люськой и Томчей, осушили ее. Кажется, там было 0,7, но градусов не больше 10. Не могу сказать, что мы опьянели, но мне вдруг стало плохо, замутило, я пыталась помочь себе, но не смогла, и девчонки отвели меня на скорую помощь. Там оказалась довольно вредная молодая женщина, которая, как узнала, что у меня гастрит, а я позволила себе выпить, страшно разозлилась, не хотела со мной возиться, промывать желудок и грозилась написать в деканат, что у меня алкогольное опьянение.

– Да, нет, – спорила я с ней, – мы на равных выпили, вон девочки совершенно нормальные, ну, а мне плохо, может, от еды, а не от вина.

Этот наш поход на скорую помощь, которая, к счастью, находилась недалеко, Люся помнит и по сей день.

Насмотревшись, как я мучаюсь, (они присутствовали при промывании желудка) девочки потом не давали мне совсем выпивать, буквально отбирали рюмку, особенно впечатлительная Томка.

В какой-то мере мне стало с ними в компаниях легче, только ко мне пристанут «выпей, мол», а Люся тут же:

– Ну, нет, нечего ей пить, на нее потом глядеть тошно, – и сразу отставали, а то отказываешься, а парни думают, что ломаюсь.

На нашем этаже, в комнате рядом с Галкой Сидоренко, поселились девочки-первокурсницы. Одна из них, Рита, стремительно как-то стала сбиваться с пути истинного, очень часто собирались в их комнате шумные, пьяные компании, она начала много и как-то вызывающе курить, демонстрируя всем свободу нравов, и довольно часто была в подпитии, не в тихом или радостном, а в мрачном пьяном состоянии. Чувствовался в ней какой-то надлом.

Мы, девочки постарше, а старше мы были на 2 года, ей было только 17 лет, общаясь с ней, просто как бы не замечали вызова в ее поведении, стараясь именно обыденностью отношения отрезвить ее – ну пьешь, ну куришь, ну и что? И не такое видали. Главное при таких загулах сессию сдать, это и будет высший пилотаж, а напиваться может любой, – вот какую мысль старались ей внушить мы, девчонки постарше.

На самом деле я и Люська часто обсуждали ее крайне неординарное поведение и приходили к выводу, что если она не остановится, то не потянет и дальше первой сессии ей не уйти.

– Даже если очень способная, то всё равно может не сдать, – подвела итог я.

– Знаешь, Зойк, всё-таки она навряд ли очень способная. Обычно способные всё же учатся, – не согласилась со мной Людмила.

Вскоре приехала встревоженная Ритина мамочка, красивая, молодая и очень энергичная женщина, из тех правильных, решительных женщин, у которых всё всегда получается, а если у кого-то что не так, то это он сам виноват – человек кузнец своего счастья. Такая непоколебимость часто вызывает протест окружающих, особенно не таких напористых и удачливых, как она, и мне стало ясно, против чего бунтует ее некрасивая дочка.

Я зашла к Рите стрельнуть сигаретку, вернее три, для всей нашей курящей команды, и напоролась на бурю: мать на высоких тонах проводила воспитательную работу с дочерью, а Ритка с упрямым злым выражением лица мрачно дымила. Ретироваться незамеченной мне не удалось и пришлось сказать, зачем я приперлась, и я в развязном тоне попросила закурить. Я сделала это еще и для того, чтобы ее мать не думала, что дочка монстр, только одна тут курящая – нет, вот и я курю, а ничего страшного не происходит, учусь и дальше учиться собираюсь.

– И Вы тоже курите?! Уже сейчас курите? – с вполне искренним и поэтому особенно раздражающим ужасом воскликнула родительница. – Ну, а потом, на шестом, что будет?

– Сопьемся, наверное, – как можно небрежнее, дабы не выходить из роли видавшей виды девицы, ответила я.

Я ответила не так, как думала и чувствовала, а так, как она боялась услышать, в общем, она своими эмоциями по пустякам страшно провоцировала поступать назло, и я понимала Ритку, хотя совершенно не одобряла ее пьянства

Просто саморазрушение какое-то назло матери, которая подавляла ее как внешностью, так и напором.

«На зло моей маме пусть уши мои мерзнут» (любимое ядовитое замечание моей мамы) – вот чем руководствовалась Рита в своем поведении.

Ритка была совершенно невменяемой, нагрубила матери прямо в моем присутствии и вышла из комнаты. Мне, в конце концов, стало жалко эту женщину, которая находилась в полной растерянности и в непривычном для нее состоянии проигравшей.

– Вы отступитесь от нее, – встряла я в ситуацию, которая меня не касалась, но молча уйти я не могла

– Наверное, Вам нужно обидеться и уехать, а она одумается и возьмется за ум.

– А если не возьмется?

– Тогда завалит сессию и вернется. Она протестует против той морали, которую вы ей, видимо, силой навязали, а своей у нее нет. Она просто вырвалась на свободу, и считает, что хорошо только то, что вы считаете плохим.

– Столько трудов, сдать вступительные экзамены, и вот, всё окажется зря, – мама решительно не понимала свою дочь.

– Такое уж у нее взросление, – серьезно сказала я.

В результате, мамаша, насмотревшись на нашу жизнь, написала статью в газету «Фотон» о нравах и обычаях женского общежития, довольно интересную статью, но только это был взгляд снаружи, по поверхности, мне даже захотелось написать ответ в полемической форме, с названием типа «взгляд изнутри».

А про статью я узнала от Виолетты.

Вернулась с занятий, вхожу, Ветка сидит у нас, встряхивает газетой и говорит, в обычной своей манере, многозначительно произносит:

– Ну вот, ходит человек и ничего не знает, и даже не радуется, что ее на весь физтех очаровательнейшей девушкой назвали. Да я бы по потолку от счастья бегала.

Я похлопала глазами, но всё же сообразила, схватила газету и читаю статью, читаю внимательно до фразы:

«В комнату неожиданно вошла очаровательнейшая девушка и попросила сигарету».

Ага, думаю, хочет дать мне понять о диссонансе между моим внешним обликом и внутренним содержанием.

Вслух же я произнесла:

– Ну, и где здесь видно, что это я?

И бросила листки на стол.

– Но ты-то знаешь, что это ты, и я знаю, и Люся знает.

– Ну, всё равно, даже имени нет, прототип какой-то.

Тем не менее мне было приятно, что я понравилась этой задерганной неурядицами с дочерью женщине.

Рита завалила первую же сессию и вернулась домой, к мамочке, чего так не хотела.

У нас на курсе училась девочка Лида из Электростали. Хотя ее воспитывала не Верушка19, но такое было впечатление, что именно она приложила к ней руку, видно, много было таких Демкиных среди педагогов того времени.

Лида ходила в носочках, носила косички, была очень занудной девицей, с большим апломбом. Поступила она на физтех с 18 баллами, но учиться совсем не могла, не успевала всё сделать в срок. Она была слишком аккуратной и тщательной, делая лабораторные, рисовала красивые рамочки разноцветными карандашами, всё считала сама, а мы у нее списывали (лень было считать лабораторные), и учились лучше, чем она. В последствии Лида перевелась в Бауманский и стала там отличницей, славилась прекрасными чертежами, терпения на которые ей хватало с избытком.

Когда я перешла на физхим в 544 группу, она встретила меня в коридоре общежития и сказала тоном, не терпящим возражений:

– У меня там одноклассник учится, Паша Лебедев, очень хороший парень, ты его не обижай и глаз на него не клади, у него есть невеста, очень красивая девушка. У них любовь с первого класса.

– Любовь с первого класса всё выдержит, – засмеялась я.

Несмотря не предупреждение Лиды Лысак, я обратила внимание, а потом и подружилась именно с Пашкой Лебедевым и его приятелем, Сашкой Бережковским. Они на втором были такой неразлучной парой, что их так и звали Паша-Саша. Пашка был из Электростали, а Сашка из Москвы.

Моя новая группа была дружной группой, было много киевлян, землячество сближало их друг с другом. Так Ральф Жутковский любил и опекал Мишку Черемных, способного, совершенно безалаберного и сексуально озабоченного парня, у которого в голове никак не укладывалось, как при его внешности он не пользуется успехом у женщин.

Но ироничные и трудолюбивые физтешки снисходительно относились к Мишке. Ирке он нравился, но она как-то сказала про него очень точно: «Если Черемных сказать: – Миша, прыгни с моста, ты в полете нравишься женщинам, – он прыгнет».

Алик Кобылянский, один из самых способных ребят не только на нашем факультете, но, думаю, и на курсе, тоже был из Киева. На занятиях он появлялся крайне редко, и только по тому, как с ним уважительно разговаривал Алексей Иванович, я понимала, что Алик не чета нам. Он блистал на первом курсе, когда учился, но больше чем на год, его не хватило, да и не нужна была ему никакая учеба, нужен был только диплом, а так он во всем сам прекрасно мог разобраться, без всякой учебы. Ирка очень сердилась, – какой талант в землю зарывает, – но я считала, что Алик, если чего захочет, то в любой момент добьется. А пока он целыми днями сидит у нас в женской общаге в комнате своей подружки Вали. Она на год моложе нас и приехала, и поступила на физтех, чему Алик страшно рад – у них любовь со школы.

Семинары по математике у нас вел Крылов, кажется, его звали Виктором, а может быть Владимиром, он откликался на то и на другое обращение со свойственной только ему иронией, мол, ну не достоин я, чтобы вы выучили, как меня зовут, ну так что, значит, недостоин.

После Кащенко его семинары были для меня просто свет в окошке – настолько приятно, четко и доходчиво он объяснял, обладал великолепным, не идущим ни в какое сравнение с похабником Голубевым, чувством юмора, и был большой женолюб, не бабник, а именно женолюб – мужчина, любящий женское общество.

Он во время объяснений вызывал или меня, или Иришку к доске, и мы писали с его слов, но Ира пару раз смешалась, занервничала, сбившись, и спросила его:

– Вы теперь заставите меня заново задание сдавать?

Лентяй Крылов, как это услышал, в страхе усадил Иришку, и теперь у доски, в основном, стояла я.

Он, объясняя, добивался, чтобы я поняла, во всяком случае, чтобы какой-то огонек понимания был в глазах, иначе он повторял объяснение и не шел дальше.

Когда я уже кивнула головой в знак понимания, а Женька Цырлин, дотошный парень из нашей группы, всё еще пытался задавать вопросы, Крылов не удосуживался отвечать на них с выражением пренебрежения на лице, которое можно было понять так – женщина, и та уже поняла, а ты всё никак. Крылову удавалось игнорировать приставания прилипчивого и не очень-то соображающего Женьки Цырлина, а вот Алексей Иванович не мог себе это позволить, но об этом ниже.

Сдавать задания Крылову тоже было легко – в общем, после мучений с Кащенко учиться у него было одно удовольствие.

Группу я рассмотрела поближе на празднике: совместно отмечали дни рождения Ирки и Динки, Динка родилась 22 октября, а Иришка – 7 ноября, и они решили объединиться и отметить это вместе.

С Дианой Фроловой я познакомилась еще на первом курсе во время летней сессии. В коридоре общежития меня остановила энергичная кареглазая девочка с тюльпаном на голове (Тюльпан – это прическа такая из длинных волос) и сказала:

– Ты, говорят, хорошо гадаешь, погадай мне, пожалуйста, очень тебя прошу.

Я вовсе не была уверена, что сумею погадать, очень трудно гадать совсем незнакомым, когда кидаешь на карты знакомой девочке, то представляешь, что там ее волнует и как у нее всё может повернуться, да, честно-то говоря, и знаешь слегка ее личные дела. А тут с бухты-барахты…

Примечания