Не тот свет

Глава 1

Зима стояла такая, какой она бывает только в детстве – настоящая, густая, плотная, будто сотканная из сахарной ваты. Снег падал не хлопьями, а белыми звёздочками, каждая из которых была крупнее и медленнее обычного, чтобы дети успели насладиться чудом. Луна висела низко, почти касаясь крыш, и казалось, что стоит лишь протянуть руку и можно дотронуться до неё, почувствовать её холодную, пыльную поверхность.

На втором этаже детского сада горел тёплый мягкий свет. Но Лёша не замечал ни света, ни тепла. Он сидел на широком подоконнике, поджав ноги, прижимаясь щекой к стеклу, которое холодило кожу так сильно, что казалось – даже мысли внутри головы остывают.

Он упрямо смотрел в сторону заснеженного двора. Снаружи властвовали ветер и белизна, фонарь над крыльцом выхватывал из темноты только круг света, в котором снег то взлетал, то опускался.

Лёша провёл пальцем по запотевшему стеклу. Линия получилась кривой, неровной – как время, которое тянулось слишком медленно. Каждый раз, когда он вычерчивал новую полоску на стекле, внутри него теплилась надежда, что вот-вот он увидит знакомый силуэт. Но двор оставался пустым.

За его спиной послышались мягкие шаги. Воспитательница, усталая женщина лет сорока, подошла и какое-то время просто стояла рядом, глядя на мальчика. В её взгляде смешались жалость, усталость и то тихое раздражение, которое неизбежно приходит, когда один ребёнок задерживается слишком долго.

– Пойдём одеваться, Лёш, – мягко сказала она, – я тебя отведу.

Он повернул голову, медленно, как будто боялся потерять в окне ещё одну секунду ожидания, и кивнул. Его глаза были слишком серьёзны для ребёнка шести лет.

Той ночью в своей маленькой спальне Лёша снова лежал, глядя в потолок. Новенький письменный стол в углу светился ровными плоскостями лака. Большой коричневый медведь лежал рядом, прижавшись мохнатым боком к Лёше, словно пытаясь защитить его от того, что творилось за стеной. Медвежьи лапы были мягкими, а звуки в соседней комнате острыми.

В родительской спальне снова начиналось. Сначала резкие голоса, перебивающие друг друга, словно два хищника сцепились в темноте. Потом упрёки. Потом оправдания. Потом всё то, что Лёша слышал уже сотни раз – одна и та же пьеса, только актёры всё больше уставали.

– Как ты мог забыть ребёнка?! – голос матери дрожал.

– Ты видела дорогу? Всё замело! – огрызался отец.

Лёша подтянул одеяло к самому лицу. Ему казалось, если он накроется полностью, то сможет изолировать себя от этого шума. Но звук всё равно просачивался. Он зажмурил глаза, но и это не помогло.

А потом всё стихало. На мгновение. На очень короткое. И наступало новое – то, что маленький мальчик не мог понять, но мог чувствовать. Приглушённые стоны. Негромкий смех. Дыхание, которое не похоже на дыхание людей, говорящих друг с другом.

Лёша лежал неподвижно, как мраморная статуэтка. Только пальцы сжимали медвежью лапу всё крепче. Он не знал, что именно происходит за стеной. Он считал, что мама плачет и сдерживает крик, потому что папа снова на неё злится. Он думал, что это – наказание за то, что она защищала его. Он не понимал взрослых. И где‑то глубоко внутри него, под всеми слоями детских страхов и привычной обиды, представлялась яркой краской картинка, что он вскачет со своей кровати и спасёт её. Но спасение никому, кроме него самого, не нужно.

Он повернулся на бок, закрывая одеялом ухо, которое должно было послужить спасением его нерешительности. Где-то на границе между мыслями и сном он шёпотом сказал медведю:

– Мы уснём. Правда?

Мишка молчал. Но Лёше хотелось думать, что он кивнул. Он сильно зажмурил глаза, чтобы поскорее перейти в другую реальность. Туда, где у него будет достаточно смелости, чтобы спасти…

Глава 2

Утро ворвалось в квартиру Алексея не солнечным светом – его почти не было – а странной, тяжёлой тишиной. Плотные шторы пропускали лишь тонкие полоски бледного летнего дня. Алексей лежал на боку, свернувшись под пледом, и в первые секунды после пробуждения не мог понять, почему перед глазами медленно дрожит неясный силуэт. Он щурился, ресницы дрожали, пока изображение окончательно не сфокусировалось.

Перед ним стояла Маша со своим фирменным серьёзным взглядом. На руках у неё Дима, сонный, тёплый, в лёгкой майке её двухлетний сын. Его волосы, которые Маша безуспешно пыталась пригладить перед выходом, торчали во все стороны, как маленькие солнечные вспышки.

– Ну же, вставай, – сказала она без особой жалости. – Я уже опаздываю.

Алексей сделал единственное, что было в его силах: вздохнул, медленно перевернулся на спину… и накрыл голову подушкой. Иногда он мечтал, чтобы подушка была порталом в другой мир. В какой угодно, лишь бы не в тот, где кто-то в шесть утра требует от него бодрости. Но Маша играла по другим правилам. Она толкнула его. Снова.

– Лёш, вставай. Забирай Диму. Мне идти пора.

Он приподнялся на локте, взъерошенный, недовольный, с помятым лицом человека, который хотел проснуться в одиночестве, а вместо этого проснулся в сюжете чужой жизни.

– Зачем я тебе только ключи дал… – пробормотал он.

– Затем, что наша няня заболела, а кое-кто мне должен, – напомнила она, приподнимая бровь.

Он промолчал. Он был хорош в быстрых репликах – но сейчас мозг ещё не загрузился. Дима тем временем смотрел на них широко раскрытыми глазами, будто наблюдал утренний выпуск новостей. Маша присела, посадила сына на диван, наклонилась к нему и поцеловала в макушку – нежно, почти с молитвой, как всегда.

– Мама скоро придёт. А ты пока помогай дяде Алексею. Хорошо?

Дима серьёзно кивнул. Слишком серьёзно для двух лет. Алексей, всё ещё сонный, нащупал пульт, включил детский канал и попытался вспомнить, как вообще выглядит нормальное утро без чужого ребёнка на диване. Дверь хлопнула, и тишина снова заполнила квартиру.

– Ладно, – вздохнул он, – смотри мультики. Дяде Алексею надо собраться.

Но на самом деле собраться надо было не ему, а всей его жизни. Только он пока об этом не знал.

Жилой комплекс выглядел новым, аккуратным, ровным – как слишком правдоподобная декорация. Плитка – новая, чистая; все кусты подстрижены, будто их измеряли линейкой; детская площадка пустая, ещё блестела после утренней росы.

Дима сидел у Алексея на руках, болтая ногами и периодически тыкая пальцем в случайные машины, озвучивая свои мысли на своём детском языке, из которого Алексей понимал разве что интонацию. У подъезда стояло такси. Алексей шагнул к водителю, который сразу высунулся через окно.

– У меня нет кресла! – сказал тот так, будто Алексей собирался посадить в машину тигра.

– Мне буквально пару кварталов, – сонно ответил Алексей.

– Без кресла не повезу.

– Я доплачу.

Водитель поднял ладонь – резко, категорично.

– Нет!

Машина рванула с места, оставив их среди жара и пыли. Алексей посмотрел на Диму.

– Ну что, мужик… – вздохнул он, – пойдём прогуляемся.

Дима согласно хмыкнул, будто одобрил решение.

Город встретил их жаром, запахом кофе из ближайших павильонов и лёгкой суетой людей, которые торопятся жить. Девушки, проходя мимо, бросали взгляды на Алексея, иногда задерживаясь на нём дольше, чем просто вежливое «оценивание прохожего». И Алексей, несмотря на раздражение, не мог не улыбнуться. Он нравился себе в таких моментах с ребёнком на руках, будто это не ребёнок подруги, а его собственный. Девушки любят красивых и заботливых отцов. Дима тем временем нашёл свои развлечения: пытался дотянуться до листьев, которые росли слишком высоко, трогал волосы Алексея, пытался ухватить его за уши. И всё это – странным образом – делало мир чуть теплее.

Барахолка, куда они свернули, стояла на углу старого квартала. Здесь всё выглядело так, будто время специально запуталось в датах. Старые газеты, пожелтевшие от солнца; стеклянные витрины с фарфоровыми статуэтками; коробки со старыми часами; книги, переплет которых пахнул эпохой без интернета. Алексей всегда любил такие места. Он не искал здесь сокровищ, просто… чувствовал себя ближе к детству.

И вдруг взгляд зацепился за витрину. Альбом с наклейками и вкладышами – теми самыми, которые когда-то были валютой всех дворов страны. Жвачки Turbo и Love Is. Ван Дамм. Брюс Ли. Сталлоне. Киношные герои, которые в детстве казались настоящими суперлюдьми. И среди них – наклейки из «Терминатора 2». Чёткие, яркие, глянцевые. Почти как новые. У него дрогнуло что-то внутри. Ностальгия – это боль, завернутая в красивую упаковку. И вместе с ностальгией накатила память.

Комната десятилетнего Лёши была тесной, но уютной. Обои в мелкие ромбы. На столе кассетный плеер, кипа тетрадей и ряды наклеек, которые он выпрашивал у друзей, менял и так долго копил. Те же лица, те же герои. Та же попытка ребёнка построить себе мир, где все плохие получают по заслугам. Ночник отбрасывал на стены мягкий оранжевый свет. За стеной – ссора. Ещё одна. Но в этот раз громче. Лёша лежал на боку и смотрел на наклейку, где металлическая рука Терминатора показывала большой палец вверх, будто обещая, что, когда‑нибудь всё станет хорошо. Но не сегодня.

Мгновение и Алексей снова стоял перед витриной барахолки. Улыбка на лице дрогнула, погасла, оставив после себя тень. Цвета барахолки вернулись. Шум улицы тоже. Дима дёрнул его за футболку, требуя внимания. Алексей взял себя в руки, едва заметно улыбнулся и щёлкнул мальчика по носу.

– Пошли, командир. Нам ещё далеко.

Он посмотрел вдаль – туда, где над всем районом возвышался стеклянный небоскрёб, стройный, строгий, почти нереальный. Он стоял как гигантская свеча среди серых домов. И Алексей сделал шаг в его сторону.

Глава 3

Алексей вошёл в издательство с ощущением, будто переступает границу между двумя мирами – шумными улицами города и этим тихим островком бумажного воздуха, где пахло дешёвым кофе и чем-то ещё… чем-то похожим на домашнее тепло. Он держал Диму на руках, и малыш обхватывал его шею короткими ручками так, будто Алексей был не просто временным дядей, а кто-то более постоянный.

Издательство всегда действовало на Алексея странным образом. С одной стороны – ответственность, сроки, ощущение, что его пытаются незаметно втянуть во взрослую жизнь, где нужно всё сдавать вовремя. С другой – вдохновение. В этих стенах он впервые поверил, что может писать не для себя, не в стол, не в старенький гудящий ноутбук, а для людей, которым это будет важно.

Сегодня здесь было особенно тихо: половина сотрудников ушла на обед, принтеры молчали, коридоры тонули в мягком гуле кондиционеров. Вячеслав Михайлович – человек, чья улыбка всегда опережала слова, сидел за столом, обложенный рукописями.

Заметив Алексея, он встретил их широко, по‑отцовски.

– Ну здравствуй, писатель! – сказал он, резко поднимаясь, словно хотел обнять, но в итоге ограничился хлопком по плечу. – И подкрепление привёл!

Он посмотрел на Диму, как на одного из своих подчинённых. Алексей усмехнулся.

– Да Машка опять подкинула. Говорит, что ребёнок полезный – развивает ответственность.

Он попытался звучать легко, но в голосе прозвучало что-то усталое.

– Ответственность… – протянул Вячеслав Михайлович, театрально закатывая глаза. – Это она тебе так говорит, чтобы бесплатно няню получить.

– Не без этого, – согласился Алексей.

Дима тем временем уже вовсю тянулся к ручке на столе издателя. Он тянул пальцы, издавал смешные, сосредоточенные звуки. Алексей придерживал его ладонью, чтобы малыш не упал.

– Ну? – Вячеслав сложил руки, наклонился вперёд. – Порадуешь старика?

Алексей вздохнул, но сделал вид, что всё в порядке:

– Почти. – Он изобразил загадочность, пытаясь не встречаться взглядом с издателем. – Я там немного застопорился…

– Срок был вчера, – сухо напомнил Вячеслав Михайлович, но глаза у него при этом блестели. Он любил ворчать. Это была часть его образа, как трость у старого профессора. Алексей удивлённо вытаращил глаза, хотя прекрасно знал, что срок действительно вчерашний. Он схватил телефон, будто пытаясь найти в нём оправдание.

– Что? Уже вчера?.. Да чёрт…

Они переглянулись – дружески, тепло. Алексей улыбнулся в ответ. Это был один из редких людей в жизни Алексея, с кем действительно можно было позволить себе расслабиться.

– Слав, – начал Алексей осторожно, – я хотел спросить… Может, черканёшь немного аванса?

Он попытался сказать это легко, но внутри сжалось. Он ненавидел просить деньги – особенно у тех, кто относился к нему хорошо.

Вячеслав Михайлович нахмурился. Не враждебно – но серьёзно.

– Какой аванс, Лёш?

– Ну мы же уже обсуждали, я думал…

Вячеслав поднял руку, останавливая его.

– Пару месяцев назад, – сказал он спокойно, – твой отец звонил.

Алексей замолчал. Лицо Вячеслава Михайловича в миг стало серьёзным и чуждым. Комната одновременно сузилась и расширилась.

– Он занял у меня денег, – продолжил Вячеслав. – На пару недель.

Он смотрел прямо – честно, не пытаясь смягчить правду.

– Как ты можешь догадаться… он их так и не вернул.

Повисла тишина. Алексей опустил взгляд. Он почувствовал, будто воздух вокруг него стал плотнее.

– Ты мог бы позвонить, – тихо сказал он. – Я бы…

– Я не хочу разбираться, кто кому должен, – устало перебил его Вячеслав Михайлович. – Но аванса не будет. Закончишь книгу – получишь всё. И долг спишу. Но сейчас – нет.

Комната стала другой. Мир тоже.

Когда они вышли из здания, воздух ударил в лицо жаром, как горячий ветер от печи. Мир жил своей обычной жизнью, и это раздражало.

Люди куда-то спешили, смеялись, ругались, жмурились от солнца – и в этой нормальности было что-то несправедливое. Мир не имел права быть таким обычным, когда внутри Алексея всё крошилось.

Алексей поставил Диму на землю. Малыш сразу же схватился за его ногу. Алексей достал телефон. Имя «Папа» светилось на экране как рана. Он нажал звонок. Гудки тянулись… Длинные… Равнодушные… Никто не взял. Он нажал ещё раз, крепче сжимая телефон.

– Давай, давай же… – прошептал он.

И вдруг звонок сбился. Экран вспыхнул новым именем: «Барыга». Алексей машинально ответил.

– Да б… – выдохнул он.

– Лёш-а-а-а! – протянул тягучий, ленивый голос. – Дружище! Я уж думал, ты умер.

Алексей сжал челюсти, стараясь держать голос ровным:

– Я…

– Ты! – передразнил тот. – Ты обещал вопрос решить ещё вчера.

Алексей сглотнул. Снова вчера. В груди сжалось: злость, стыд и чувство, что мир опять играет против.

– Я разберусь, – процедил он.

– Ты это уже говорил. Давай, друг, не тяни.

– Я сказал – разберусь.

Он отключил. Постоял молча, будто пытаясь втолкнуть воздух обратно в лёгкие.

Он действительно чувствовал, что день валится ему на голову сверху вниз, как строительная плита. Алексей сделал глубокий вдох и попытался перевести день в разряд «не самый плохой». Для этого нужен был простой рецепт из трёх ингредиентов: еды, прохлады и красивой женщины.

– Слушай, Дим… – он наклонился к ребёнку. – Хочешь приключение?

Дима серьёзно глянул на него. С такой глубиной, будто в нём жил старый мудрый человек.

– Там будут мультики. Еда. И красивые девушки, – добавил Алексей. – Ну… девушки – это мне. А тебе просто вкусняшки.

Ребёнок не понял, но одобрительно кивнул. Алексею стало легче.

Кафе встретило их прохладой – такой приятной, такой спасительной, что Алексей почти застонал от удовольствия. Внутри пахло свежемолотым кофе, ванилью, холодным молоком, печеньем – запахом мест, куда люди приходят не за едой, а за тем, чтобы стало легче.

Столы маленькие, круглые, светлые. На барной стойке – стеклянные колбы с зёрнами, которые казались драгоценными камнями. Люди за соседними столиками были расслабленными, довольными – как будто жили в параллельной реальности, где звонки от «барыги» не существуют.

Алексей выбрал столик у окна. Посадил Диму в высокий детский стульчик – трон, как он его называл. Разложил перед ним пюре, пакетики с печеньем, соки. Всё выглядело так, будто они пришли сюда на пикник, а не переживать очередную мини-трагедию.

Подошла официантка. Рыжая. Веснушки. Глаза – тёплые, живые, как если бы в них отражался солнечный свет. Она улыбнулась, и улыбка её была такой искренней, что Алексей впервые за этот день почувствовал – мир не такой суровый.

– Здравствуйте, – сказала она. – Вы готовы сделать заказ?

Алексей не упустил момент:

– Мы готовы сделать вам предложение, – сказал он абсолютно серьёзно.

Она вспыхнула мгновенно, так красиво, что на секунду показалось – вокруг стало горячее.

– Но нам бы сначала меню, – добавил он.

Она закашлялась, смутилась, пробормотала «секунду» и убежала за меню, чуть не сбив стул. Алексей тихо фыркнул. Дима попытался вытащить ложку из сахарницы.

– Помогай, – прошептал Алексей. – Она думает, что мы вместе. Женщины любят, когда мужчина с ребёнком.

Официантка вернулась, машинально положила меню Алексею и Диме. Дима быстро развернул первую страницу и начал своим крохотным пальчиком обводить текст, словно изучая блюда. Алексей и официантка на секунду зависли, наблюдая за действием малыша. Они оба рассмеялись.

Алексей заказал кашу для Димы, себе – кофе и что-нибудь, что спасёт этот день, если это вообще возможно. И вот когда казалось, что наконец наступила ровная точка опоры – телефон снова завибрировал. Алексей закатил глаза. Уже зная: хорошего не будет. Он ответил.

– Лёша! – бодрый, чуть театральный голос отца.

В фоне слышалось… листание журнала и щелчки шариковой ручки.

– Папа… ты где?

– На объекте! Работаю! Кипит всё!

Алексей закатил глаза.

– Пап, ты сейчас где?

– Говорю же – на объекте.

И снова – неправда. Или полуправда.

– Пап… ты взял деньги у моего издателя.

– Да там… совсем чуть-чуть…

– Это были Мои деньги, – тихо, но твёрдо сказал Алексей. – Мог бы для начала меня спросить.

– Ну чего ты переживаешь?! Я скоро всё отдам.

– Извините, – сказал Алексей официантке и жестом показал на Диму, складывая ладони с просьбой покормить его. Она, будто давно к этому готовилась, взяла ложку и стала кормить ребёнка. Дима щурился от удовольствия, а официантка смеялась – тихо и светло.

– Когда? – продолжил Алексей, обращаясь к отцу.

– Ну… в ближайшее время… скоро…

– «Скоро» – это когда?

– Лёш, ну не начинай.

– Я не начинаю. Я заканчиваю. Мы с шефом уже всё решили. Можешь не переживать. Твой долг я отдал.

– Да отдам я. То же мне деньги. Ладно, мне некогда у меня тут совещание. Я перезвоню.

«Я перезвоню!» – как часто он слышал эту фразу от отца. Иногда доходило до смешного. Отец мог позвонить Алексею, чтобы поинтересоваться делами и, не дожидаясь ответа, со словами «Я перезвоню!» повесить трубку.

Алексей отбросил телефон на стол – не сильно, но достаточно, чтобы официантка вздрогнула. Поднял. Снова отбросил – уже громче, чем хотел.

Официантка испуганно дёрнулась, но он успел ей улыбнуться.

– Всё хорошо, – сказал он. – У меня просто есть один человек, который постоянно врёт и косячит.

– Старший сын? – улыбнулась она.

– Нет, – ответил он с усталым юмором. – Мой отец.

Она смягчилась. Он почувствовал, как что-то внутри него, наоборот, стянулось сильнее. Официантка кормила Диму маленькой ложкой, а он при каждом укусе так смешно щурился, будто перед ним был не банановый пюре, а высокая кухня. Алексей наблюдал за этим, и внутри у него стало тихо… почти мирно. Он смотрел на неё – на рыжие волосы, на веснушки на переносице, на лёгкие движения рук, и на секунду ему показалось, что жизнь могла быть другой. Той, где никто не звонит с угрозами, где отец не врёт, где деньги не уходят в чужие карманы, а он может… просто быть.

– Вам стало легче? – сказала она, не поднимая глаз.

– Конечно! Ведь рядом вы, – ответил Алексей с мягкой, почти благодарной усмешкой. – У вас дар успокаивать людей взглядом. И делать их счастливыми.

Она хихикнула – тихо, будто случайно. Алексей наклонился:

– А давайте так. Если когда-нибудь мне снова понадобится терапия – можно я напишу вам?

– Напишите, – сказала она, отводя взгляд. – Даже если просто так.

Она протянула салфетку с номером. Руки дрожали. Ей не хотелось покидать их компанию, но работа звала под пристальным взглядом управляющего. И она ушла… Упорхнула… Несколько раз оборачиваясь к Алексею и Диме.

– Сейчас споткнётся! – давая сок с трубочкой Диме, пробормотал Алексей.

Так и произошло. Официантка чуть не снесла новых посетителей кафе, но смогла удержаться. Она ещё раз оглянулась на Алексея. Они оба улыбнулись друг другу.

– А ты молодец! Хорошо отыграл свою роль!

Дима, будто понимая слова Алексея, начал торжественно барабанить по столу. Алексей развернул салфетку, на которой она оставила номер: аккуратный почерк, маленькое сердечко – совсем крошечное. Алексей взял телефон и отправил ей приветственный эмодзи.

Детский развлекательный центр напоминал громадную игрушку, в которой поселились сотни маленьких, неуёмных существ. Цветные мягкие стены создавали ощущение, будто ты попал внутрь игрушки. Музыка играла негромко, но ритмично – под неё дети бегали, спотыкались и снова бежали.

Маша сидела за столом в детском кафе, положив локоть на поверхность, и задумчиво ковыряла вилкой торт. Она выглядела уставшей. Но в глазах её считалось счастье. Алексей сел напротив.

– Ну? – спросил он, глядя на неё внимательнее. – Ты вся сияешь. Это или беременность, или выигрыш в лотерею.

Она медленно улыбнулась. Нерешительно, но искренне.

– Лёш… шанс большой. Реально большой.

Он приподнял брови.

– Насколько большой?

– Почти наверняка, – сказала она. – Я… кажется, точно беременна.

И вдруг расплылась в какой-то растерянно-счастливой улыбке. Алексей усмехнулся:

– Надо было найти нормального мужика и решить вопрос по старинке.

Маша закатила глаза так, что Алексей чуть не рассмеялся.

– Были бы эти нормальные мужики! – сказала она, снова ковыряя торт. – Все из одного яйца вылуплены.

– Все? – Алексей сделал обиженный вид. – Что, даже я?

– Ага. Ты со своей дочкой виделся?

Слова ударили в грудь неожиданно сильно. Он отвёл взгляд. Пальцы его сдвинулись, сжались, будто искали что-то, во что можно вцепиться.

– Маш… я о ней недавно узнал.

– Но узнал же.

– И что мне делать? Прийти к ней: «Здравствуйте, я ваш отец. Мне было семнадцать, я был идиотом. Можно я войду в вашу жизнь с опозданием на двадцать лет?» Это же… – он взмахнул рукой. – Бред.

– Можно начать с «привет». – Маша посмотрела на него мягко, но твёрдо. – Это уже что-то.

Он усмехнулся. Горько. Она продолжила:

– Ты просто боишься.

– Конечно боюсь.

Он посмотрел на Диму, который карабкался по разноцветным кубикам. Малыш был сосредоточен, серьёзен. Он брал штурмом городскую стену.

– У неё своя жизнь, – продолжил Алексей. – А я в ней никто.

– Вот я и говорю, одинаковые. А мне уже много годиков, поэтому я не хочу их тратить на поиски мужика.

Пауза повисла мягко, не давя. Такие паузы случаются только между людьми, которые друг друга очень хорошо понимают.

– Кстати, – добавил Алексей, будто вспомнил что-то несущественное. – Я, похоже, не смогу пока отдать тебе долг.

– Почему? – она насторожилась.

– Потому что… – он вздохнул. – Отец взял у Славы деньги в долг и не отдал. А тот удержал у меня. И я снова в минусе.

Маша наклонила голову, изучая его взглядом.

– Хочешь, дам тебе ещё? – предложила она спокойно.

Он моментально замотал головой.

– Нет. Если я возьму ещё, то это станет привычкой. А мне надо… хоть немного перестать быть человеком, который постоянно лажает.

Она улыбнулась. Такая мягкая улыбка – что её хотелось завернуть в ткань и хранить.

– Ладно. Тогда скажи: о чём твой роман?

Алексей на секунду ожил – словно в нём включили свет. Он выпрямился, глаза загорелись.

– Там крутая идея. – Он говорил с азартом, как ребёнок, нашедший что-то классное. – Герои – компания лучших друзей. Они выросли между двумя мирами: миром наших родителей, где «сломал – почини, упал – вставай», и современным миром психологов, где есть миллион правил, как быть хорошим отцом.

Маша рассмеялась.

– Эти бесконечные советы: «не кричите», «не травмируйте», «объясняйте», «вдыхайте-выдыхайте».

– Звучит как жизнь.

– Звучит как кошмар! – воскликнул он. – Они пытаются быть идеальными и попадают в полный абсурд. Они ищут формулу идеального отца и через эти комичные попытки понимают, что идеальности нет. Что главное – старание, любовь и честность.

Маша смотрела на него внимательно.