Няня

ГЛАВА 1

Воздух в просторной гостиной был густым и неподвижным, как в хранилище музея. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь панорамные окна, выхватывали из полумрака дорогие предметы: строгий контур дивана итальянского производства, холодный блеск лакированного паркета, идеально ровные стопки книг в стеллаже. В этом доме царил безупречный, выверенный до миллиметра порядок – прямое отражение воли его хозяйки. Пахло дорогим кофе, свежим воском и едва уловимым ароматом тревоги, которую чувствовала одна лишь Оксана.

Она стояла у окна, наблюдая, как за стеклом медленно опускаются ранние сумерки, окрашивая небо в свинцово-серые тона. В руке она сжимала смартфон, большой палец механически скользил по гладкому стеклу. Предстоящее собеседование с новой няней для Насти было для нее стратегической сессией, ничуть не уступающей по важности переговорам с поставщиками для ее галереи. Каждый человек, допущенный в ее личное пространство, должен был пройти многоуровневую проверку и соответствовать строгим критериям. Безопасность. Предсказуемость. Отсутствие амбиций.

Дверной звонок прозвучал ровно в назначенное время – без пяти семь. Оксана мысленно поставила первому пункту в воображаемом резюме девушки жирный плюс. Пунктуальность была синонимом уважения к ее времени.

– Мариана, откройте, пожалуйста, – не повышая голоса, сказала Оксана, отходя от окна.

Горничная, тихая и неприметная тень в строгом форменном платье, скользнула в прихожую. Через мгновение она вернулась, пропуская вперед кандидатку.

И вот она стояла перед Оксаной – хрупкая, почти девичья фигура в простом, но опрятном платье без рукавов, с легким кардиганом, перекинутым через плечо. Лицо – без яркого макияжа, волосы убраны в небрежный, но чистый пучок. В больших, чуть растерянных глазах читалась смесь робости и готовности угодить.

«Катя», – представилась она тихим, но четким голосом.

«Совсем ребенок», – промелькнуло в голове у Оксаны. И это было идеально. Социально безопасно. Неамбициозно. Такая не станет метать молнии, строить козни или предъявлять права на чужую жизнь. Ее мир, скорее всего, ограничивался лекциями в университете, сериалами и перепиской с такими же бедными студентами. Юрфак, говорилось в ее анкете. Что ж, это хоть какая-то цель, признак стремления к стабильности. Оксана мысленно поставила еще один плюс.

– Проходите, Катя, присаживайтесь, – жестом Оксана указала на диван, сама заняв кресло напротив, принимая позу рекрутера. – Расскажите о себе. Почему решили подрабатывать няней?

Пока Катя, слегка запинаясь, рассказывала заученную историю про любовь к детям и необходимость оплачивать учебу, Оксана изучала ее. Движения немного скованные, взгляд опущен, пальцы теребят край кардигана. Нервозность. Хорошо. Значит, она понимает, в чей дом попала и какая честь для нее здесь находиться. Оксана задавала уточняющие вопросы, выверяя каждую деталь, как драгоценный камень. Ответы были простыми, прямолинейными, без подтекста. Идеальная биография для человека на такой должности – чистый лист.

Именно в этот момент в гостиную вошел Сергей.

Его появление было всегда заметным. Он не просто входил в комнату, он заполнял ее своим присутствием. Высокий, спортивный, с дорогой стрижкой и загаром, не сходившим даже зимой, – он был воплощением успеха, который они с Оксаной создали вместе. Вернее, который Оксана создала для него. Его архитектурное бюро, номинальным соучредителем которого он являлся, держалось на ее инвестициях и ее связях. Он был талантливым архитектором, это она признавала, но талант без денег и жесткой руки – всего лишь милая причуда.

Сергей что-то бубнил в свой телефон, раздраженно проводя рукой по волосам. Видимо, очередные проблемы на стройплощадке. Но его монолог оборвался на полуслове, когда он поднял голову и увидел Катю.

Оксана, не прерывая беседы, уловила этот взгляд. Увидела, как его глаза, только что затуманенные рабочими проблемами, прояснились, в них вспыхнула быстрая, почти неуловимая искра. Искра чисто мужского, животного интереса. Он не просто посмотрел на новую девушку в своем доме, он оценил ее. Мгновенно, с профессиональной отточенностью охотника, сканирующего дичь.

Оксана почувствовала, как что-то холодное и тяжелое поворачивается у нее внутри. Не ревность. Ревность – удел неуверенных. Она была уверена в себе абсолютно. Это было чувство собственника, чей глаз зацепился за мельчайшую пылинку на идеально отполированной поверхности его владений.

Катя, почувствовав на себе его взгляд, смущенно опустила глаза, и легкий румянец выступил на ее щеках. Совсем как в нелепых романах.

И тут Оксану поразила ее собственная мысль. Яркая, циничная, обжигающе спокойная. «Смотрит, как пес на свежий кусок мяса. Ну что ж… Пусть понюхает. Повеет свежим воздухом. Все равно он никуда не денется».

Эта мысль принесла с собой почти нарциссическое удовлетворение. Она была не просто женой. Она была создателем его мира, архитектором его комфорта. Он мог позволить себе роскошь бросать голодные взгляды на молоденьких нянь, потому что она, Оксана, была той силой, что удерживала всю его вселенную от коллапса. Он был привязан к ней не чувствами – они давно переродились в нечто иное, в привычку и взаимовыгодное партнерство, – а самой тканью своей жизни: деньгами, статусом, удобствами. Что он может найти в этой девочке? Мимолетное возбуждение? Ну, пожалуйста. Это даже забавно.

– Сергей, ты нас отвлекаешь, – голос Оксаны прозвучал ровно, без упрека, с легкой, снисходительной насмешкой.

Он вздрогнул, словно очнувшись, и быстро сунул телефон в карман дорогих брюк.

– Извини, дорогая. Не заметил, что у тебя совещание, – он улыбнулся той ослепительной, выставочной улыбкой, что покоряла клиентов, и кивнул Кате. – Здравствуйте.

– Здравствуйте, – прошептала она, и ее голос дрогнул.

«Боже, как же все это предсказуемо», – подумала Оксана.

– Это Катя, новая кандидатка на место няни для Насти, – представила ее Оксана, следя за его реакцией. – Катя, это мой муж, Сергей.

– Очень приятно, – сказал Сергей, и его взгляд скользнул по Кате еще раз, на сей раз более открыто, задерживаясь на линии ее шеи, на тонких запястьях.

Оксана видела, как по его телу пробежала легкая дрожь – тот самый «укол возбуждения», о котором она подумала секунду назад. Он почувствовал прилив адреналина от присутствия в его замкнутом, контролируемом мире чего-то нового, молодого, женственного. Это была опасность, но опасность мизерная, картонная, почти игрушечная. Как аттракцион в парке – щекочет нервы, но знаешь, что в любой момент можешь выйти.

– Ну что, Катя, – Оксана вернулась к беседе, демонстративно игнорируя мужа. – Ваши условия нас полностью устраивают. Вы можете приступить к обязанностям с понедельника. График, как мы и договорились. Мариана ознакомит вас со всеми деталями.

Катя широко улыбнулась, и ее лицо сразу преобразилось, стало почти красивым.

– Спасибо вам огромное! Я не подведу, я обещаю!

Сергей, стоявший в стороне, наблюдал за этой сценой со странной, задумчивой улыбкой. Он чувствовал легкое головокружение, как после первого глотка шампанского. Эта девушка… В ней не было вызова, не было той жесткой, отполированной до блеска уверенности, что исходила от Оксаны. В ней была какая-то природная, необработанная нежность. И ее смущение, ее робость были для него словно глоток чистого кислорода после удушающей атмосферы безупречности, в которой он жил годами.

Он не думал ни о чем серьезном. Мысли его были обрывисты и легкомысленны. «Мило. Симпатичная девочка. Скромная. Будет приятно видеть в доме что-то свежее». Но под этим слоем безобидных мыслей клокотало что-то иное, давно забытое, первобытное. Ощущение возможности. Ощущение того, что рутина, в которой он увяз, может быть нарушена. Он даже не осознавал этого до конца, это был лишь смутный импульс, щекочущий нервные окончания.

Когда Катя, попрощавшись, вышла из гостиной, проводимая Марианой, в воздухе повисло напряженное молчание.

– Миленькая, – небрежно бросил Сергей, подходя к мини-бару и наливая себе виски. – Надеюсь, с Настей справится. Такая… юная.

– Именно поэтому я ее и выбрала, – парировала Оксана, все еще глядя на дверь. – Она не будет мнить о себе слишком много. Выполнит свою работу и исчезнет. В ней нет угрозы.

Она повернулась к нему, и ее взгляд стал острым, как лезвие.

– В отличие от той предыдущей, француженки, которая считала, что может флиртовать с хозяином дома. Помнишь?

Сергей замер с бокалом в руке. Он помнил. Помнил, как та девушка, уверенная в своей неотразимости, пыталась играть с ним в игры. И помнил, чем это для нее кончилось. Оксана выставила ее за дверь за пятнадцать минут, без объяснений и выходного пособия. Это был урок, который Сергей усвоил на отлично. Его мир был крепостью, а Оксана – и его архитектором, и его комендантом.

– Это было глупо с ее стороны, – отрубил он, делая большой глоток. – У меня есть все, о чем можно мечтать.

Это была правда. Почти правда. У него была шикарная квартира, дорогие машины, успешный бизнес, красивая, импозантная жена. Но иногда, особенно по ночам, глядя в потолок своей безупречной спальни, он ловил себя на мысли, что все это – не его. Это декорации, в которых он играет роль. Роль успешного Сергея. А где же он сам? Тот, кто мог сутками пропадать в мастерской, пачкать руки углем, пить дешевое пиво с друзьями и влюбляться в случайных прохожих? Тот человек, казалось, остался где-то далеко в прошлом.

И появление этой тихой, скромной няни почему-то заставило его вспомнить о том парне. Не о том, кем он стал, а о том, кем он был когда-то.

– Разумеется, у тебя есть все, – голос Оксаны вернул его в реальность. Она подошла к нему, поправила идеально завязанный галстук. Ее прикосновение было легким, владетельным. – Я позаботилась об этом. Не забывай об ужине с инвесторами в восемь. Ты выглядишь уставшим. Приведи себя в порядок.

Она повернулась и вышла из гостиной, оставив его одного с его виски и внезапно нахлынувшими мыслями.

Сергей подошел к тому же окну, где стояла Оксана несколько минут назад. Внизу, на улице, он увидел маленькую фигурку Кати. Она шла по тротуару, достала из сумки телефон и что-то быстро набирала, ее плечи слегка подрагивали – то ли от прохлады, то ли от остаточного волнения. И он поймал себя на том, что смотрит на нее не как на наемный персонал, а как на женщину. Молодую, возможно, беззащитную, и от этого невероятно притягательную.

Он чувствовал тот самый «укол возбуждения», превращавшийся в назойливое, теплое покалывание где-то глубоко внутри. Это было опасно. Глупо. Бессмысленно. Но черт возьми, как это приятно.

А в это время Катя, завернув за угол и оказавшись вне зоны видимости из окон их квартиры, остановилась. Она вытерла ладонью остатки наигранной робости с лица, и ее губы тронула едва заметная, холодная улыбка. Первый шаг был сделан. Ее впустили в крепость. И она внимательно изучила обоих ее обитателей. Жесткую, самоуверенную королеву, позволившую себе снисхождение. И его… тщеславного, голодного до внимания короля-изгнанника, томящегося в своей золотой клетке.

Идеальный шторм начинался с безупречно ясного неба. И она, Катя, была той самой незаметной тучкой на горизонте, что несла в себе разрушительную мощь урагана.

ГЛАВА 2

Первые дни в доме Оксаны и Сергея Катя напоминала тень. Тихая, почти бесшумная, она скользила по безупречным комнатам, растворяясь в их пространстве. Ее присутствие ощущалось лишь по идеальному порядку, по счастливому смеху Насти, доносившемуся из детской, и по едва уловимым следам в атмосфере – как легкая рябь на поверхности воды от проплывшей рыбы.

Но за этой внешней неприметностью скрывалась работа, точная и выверенная, как часовой механизм. Катя не просто выполняла обязанности няни. Она вела разведку. Каждый ее день был посвящен изучению нового фронта работ – мира Сергея.

Ее собственная жизнь, тесная общага на окраине города, вечные подсчеты копеек до стипендии и запах дешевой столовой, казались теперь сном. Здесь же все было иным – прочным, дорогим, основательным. И она ненавидела это. Ненавидела тихой, холодной ненавистью, которая придавала ее движениям стальную целеустремленность. Она смотрела на Оксану, на ее уверенные жесты, на ее владельческий взгляд, и внутри нее закипала яростная решимость. Она не хотела быть тенью. Она хотела занять место под этим солнцем. Или, на худой конец, погасить его.

Сергей стал ее главным объектом. Он был ключом, отпирающим дверь в эту крепость. И Катя быстро поняла: этот ключ давно заржавел от невостребованности.

Она начала с малого. С быта. Она узнала, что он пьет кофе с двумя каплями молока без сахара, что он предпочитает классическую музыку по утрам, но в машине слушает старый рок, что он ненавидит, когда горничная перекладывает его бумаги на столе, даже если это выглядит как беспорядок. Она запомнила все. И начала подстраиваться.

Утром, когда Сергей, помятый и не выспавшийся, брел на кухню, его уже ждал дымящийся кофе, приготовленный именно так, как он любил. Катя делала это якобы для себя, но всегда «случайно» оказывалась на кухне в одно время с ним.

– Доброе утро, Сергей Сергеевич, – ее голос был тихим и свежим, как утренний ветерок. – Я тут… не помешаю? Кофе как раз готов.

В первый раз он лишь кивнул, буркнув что-то невнятное. На второй – у него вырвалось: «Спасибо, Катя. Мариана вечно пережаривает зерна». На третий – он уже задержался на минуту, спросил, как ей нравится город.

Она не лезла с расспросами. Она создавала фон. Уютный, предсказуемый, восхищенный. Она ловила его взгляд и тут же стыдливо отводила глаза, но так, чтобы он успел заметить вспышку интереса. Она была идеальной слушательницей. Когда он, вернувшись вечером раздраженный, ворчал что-то про идиотов-заказчиков, она не давала советов, как Оксана. Она лишь внимательно смотрела на него, качая на руках Настю, и тихо говорила: «Это должно быть так тяжело – нести на себе весь этот груз. У вас такая сложная работа».

И он, привыкший к тому, что его рабочие проблемы либо высмеивались Оксаной как «несущественные», либо разбирались ею с холодной деловой хваткой, оставляя ему роль мальчика на побегушках, вдруг ощущал нечто новое – простое человеческое сочувствие. И это был наркотик.

Следующим этапом стало проникновение в его профессиональное пространство. Катя никогда не лезла в его кабинет с явными намерениями. Но у нее всегда находился предлог. То Настя закатила мячик под стол, то нужно было протереть пыль («Мариана сказала, что вы не любите, когда тревожат ваши вещи, так что я сама…»), то просто спросить, не нужна ли ему еще чашка кофе.

И вот в один из таких визитов ее взгляд упал на толстую, запыленную папку, задвинутую на дальнюю полку стеллажа, за стопки современных глянцевых журналов по архитектуре. Она выглядела чуждо в этом мире хрома и стекла, как археологическая находка.

Катя, убедившись, что Сергей увлеченно смотрит в монитор, сделала вид, что случайно задела папку плечом. Она с грохотом рухнула на пол, и из нее высыпался ворох пожелтевших листов ватмана.

– Ой! Простите, пожалуйста! – вскрикнула она с искренне испуганным видом, бросаясь на колени собирать бумаги.

Сергей обернулся, раздраженно поморщившись.

– Что там у вас?

– Я нечаянно… Эта папка… – Катя подняла один из листов и замерла. Ее лицо выразило не наигранное, а самое настоящее изумление. Она смотрела не на хаос линий, а на энергичные, страстные штрихи, на смелые, почти безумные эскизы зданий, которые никогда не были построены. Это была архитектура не коммерческая, не заказная, а чистая, идущая от сердца.

– Боже мой… – прошептала она, и в ее голосе прозвучало подобострастие. – Это… это ваши работы?

Сергей подошел, заглянул через ее плечо. На его лице появилась странная, горькая улыбка.

– Ах, это… Студенческие бредни. Давно пора выбросить.

– Выбросить? – Катя подняла на него широко раскрытые глаза, полные искреннего ужаса. – Да вы что? Это же… это гениально!

Он фыркнул, но в его глазах мелькнула искорка интереса.

– Гениальность не платят по счетам, Катя. В реальном мире нужны проекты, которые будут продаваться.

– Нет, вы просто посмотрите! – она взяла другой лист, на котором был изображен футуристический мост, словно сплетенный из света и стали. – Какая смелость! Какая сила! Здесь… здесь нет никаких компромиссов. Это чистое искусство!

Она говорила горячо, с неподдельным жаром. Она не врала. В этих кривых, неидеальных линиях действительно был дух, которого так не хватало в его нынешних, отполированных до стерильности проектах. Но ее восхищение было точным выстрелом. Она изучала его неделями, читала старые статьи о нем в интернете, и знала, что в глубине души он тоскует по тому парню, который рисовал эти эскизы – голодному, амбициозному, верящему в свою исключительность.

– Оксана Игоревна… она, наверное, такие вещи не ценит? – осторожно, почти невинно, спросила Катя, убирая последние листы в папку.

Сергей нахмурился. Вопрос был как игла, вонзившаяся в самое больное место.

– Оксана ценит результат, – сухо ответил он. – А это… это так и осталось на бумаге.

– Жаль, – тихо вздохнула Катя, ставя папку на видное место, будто надеясь, что он передумает ее выбрасывать. – Иногда кажется, что самые яркие звезды так и остаются на небе, их никто не видит, потому что все смотрят под ноги. А они могли бы осветить весь мир.

Она произнесла это и быстро вышла из кабинета, оставив его одного с вихрем мыслей.

Сергей остался стоять посреди комнаты, глядя на ту самую папку. Он не прикасался к ней годами. Оксана давно назвала этот его период «романтическим наивом» и посоветовала не тратить время на пустое. И он послушался. Он стал практичным, эффективным. Но теперь, после слов этой девочки, в его душе что-то шевельнулось. Гордость? Ностальгия? Сожаление?

С того дня Катя стала его «отражателем». Она выстраивала его собственный образ, тот, каким он хотел себя видеть – гением, недооцененным творцом, вынужденным идти на компромиссы с жестоким миром. В отличие от Оксаны, которая видела в нем функциональную единицу, часть их общего бизнес-проекта.

Как-то раз, за ужином, Оксана, просматривая отчеты, бросила ему через стол:

– Кстати, насчет того тендера на бизнес-центр… Ты там в первоначальном варианте заложил слишком дорогие материалы. Выкинь эту мраморную облицовку с фасада, это никому не нужно. Сделай как все – композитные панели.

Сергей поморщился.

– Но это убьет всю эстетику! Фасад будет смотреться дешево.

– Эстетика не оплачивает счета, дорогой, – не глядя на него, ответила Оксана. – Победит тот, кто предложит лучшую цену. Ты должен быть практичнее.

В этот момент Катя, сидевшая с Настей в гостиной и читавшая ей книгу, тихо, но так, что было слышно, сказала девочке:

– Вот видишь, Настенька, как бывает. Иногда взрослым приходится отказываться от своей мечты, потому что другие люди не верят в нее. Но настоящий талант всегда пробьется. Всегда.

Сергей услышал. И его сжало от внезапной, острой обиды. Она поняла. Она, простая студентка, поняла его боль, его разочарование. А его собственная жена, его партнер, видел лишь цифры.

После ужина, когда Оксана уехала на встречу с художниками, он зашел на кухню, где Катя мыла посуду.

– Спасибо, – тихо сказал он.

Она обернулась, удивленно подняв брови. Влажная прядь волос выбилась из ее пучка и падала на щеку.

– За что?

– За… за то, что сказали Насте. За то, что верите.

Она смущенно улыбнулась, вытирая руки полотенцем.

– Да я просто… Мне кажется, это несправедливо. Вы же настоящий художник. А ее… – она кивнула в сторону, где была Оксана, – ее мир – это цифры в таблице. Она не видит самого главного.

Она подошла ближе, и он почувствовал легкий, чистый запах детского мыла и чего-то цветочного.

– Знаете, в университете нам рассказывают про великих архитекторов. Они все были мечтателями. Их сначала не понимали. Но они шли вперед. И меняли мир. Мне кажется, вы из их числа. Просто вам… не везет с поддержкой.

Она говорила это с такой искренней верой, что Сергею захотелось обнять ее, прижать к себе и никогда не отпускать. В ее глазах он был не неудачником, проигравшим тендер, а титаном, временно скованным по рукам и ногам.

Он не знал, что каждое ее слово было результатом кропотливой работы. Она изучила его старые интервью, прочла его дипломную работу, нашла в социальных сетях его бывших однокурсников, чтобы понять, каким он был. Она знала о его тайной гордости, о его уязвленном тщеславии, о его жажде признания не как успешного бизнесмена, а как творца.

И она полировала это яблоко, счищая с него налет горечи и разочарований, возвращая ему первозданный блеск. Она становилась ему необходимой, как глоток воздуха для человека, задыхающегося в душной комнате. И с каждым днем, с каждой такой беседой, невидимые нити, связывавшие его с Оксаной, истончались и рвались, заменяясь новыми, прочными канатами, которые Катя не спеша, но верно набрасывала ему на шею.

В своей однокомнатной квартире, возвращаясь поздно вечером, она включала ноутбук и открывала файл с пометкой «С.П.». Туда она заносила все новые данные: его музыкальные предпочтения, его страхи (оказаться неудачником, быть осмеянным), его тайные обиды на Оксану. Это была карта местности, по которой она собиралась вести свое наступление. И глядя на эти строчки, она улыбалась холодной, безрадостной улыбкой. Полировка шла по плану. И скоро блеск этого яблока ослепит его настолько, что он уже не увидит червоточины внутри.

ГЛАВА 3

Тишина в спальне была не просто отсутствием звуков. Она была густой, вязкой, давящей, как тяжелое одеяло. Оксана лежала на спине, уставившись в потолок, который в предрассветных сумерках казался пепельно-серым и бесконечно далеким. Рядом, повернувшись к ней спиной, мерно дышал Сергей. Но даже его дыхание, обычно такое знакомое и успокаивающее, сегодня резало слух. Оно было чужим.

Что-то изменилось. Не громко, не явно, а тихо, как смещается песок в дюнах перед бурей. Она не могла это объяснить, не могла поймать за хвост и разложить по полочкам, как бухгалтерский отчет. Это было ощущение на уровне инстинкта, тот самый внутренний голос, который когда-то помог ей выстроить галерею с нуля и который она научилась уважать.

Сергей стал другим. Не в глобальном смысле. Он по-прежнему ходил на работу, обсуждал с ней дела, проводил время с Настей. Но в мелочах, в неуловимых нюансах, сквозила перемена. Он стал… отстраненным. Или, наоборот, слишком оживленным? Нет, скорее, задумчивым. В его глазах, всегда таких ясных и немного самовлюбленных, появилась какая-то новая глубина, странная тень, в которую она не была допущена.

И виной всему была эта девочка. Эта Катя.

Оксана перевернулась на бок, к окну. Первые лучи солнца золотили верхушки стеклянных небоскребов на горизонте. Ее город. Ее жизнь. Все, что она создала, было выстроено с титаническим трудом, железной волей и холодным расчетом. Она не допускала чужаков в свое пространство. Каждый человек проходил многоуровневый отбор. И с Катей, казалось бы, все было чисто. Студентка, бедное детство в провинции, никаких связей, никакого криминального прошлого. Идеальная биография для прислуги.

Но теперь, спустя несколько недель, ее безупречный радар улавливал помехи. Она видела, как Сергей задерживается на кухне, если там была Катя. Слышала отголоски их тихих разговоров, которые обрывались, стоило ей появиться. Заметила, как он однажды улыбнулся, увидев, что Катя налила ему его любимый кофе. Это была не просто улыбка вежливости. Это была улыбка… общности. Как будто между ними возникла какая-то маленькая тайна, безобидный секрет, от которого она, Оксана, была отстранена.

«Пусть понюхает свежий воздух», – вспомнила она свою же собственную, циничную мысль. Но сейчас эта мысль вызывала не снисхождение, а тревожный, холодный ком в желудке. А что, если воздух окажется не просто свежим, а опьяняющим? Что, если эта серая мышка на самом деле не так проста?

Ревность? Нет. Оксана почти физически отторгала это чувство. Ревность – это для тех, кто сомневается в себе. Она же в себе не сомневалась никогда. Это было чувство собственника, чью идеально отлаженную систему пытались взломать. Чью территорию метили.

Она встала с кровати, не глядя на спящего Сергея, и накинула шелковый халат. Ее движения были резкими, отрывистыми. Она вышла в гостиную, в опустевшую, безмолвную гостиную, где царил тот самый безупречный порядок, который она так ценила. Но сегодня этот порядок казался бутафорией, декорацией, за которой мог скрываться любой хаос.