Пластика

Глава 1: Идеальное отражение?

Звук хрустальных бокалов сливался в единый, мелодичный перезвон, символизирующий успех. Воздух в лофте одной из самых модных московских галерей был густым и сладким от запаха дорогого парфюма, шампанского и всеобщего возбуждения. Светлана стояла в центре этого бурильного водоворота, улыбаясь, кивая, принимая поздравления. Еще бы: она, Светлана Орлова, блестящий литературный агент, только что заключила контракт на семь цифр для своего молодого протеже, превратив его дебютный роман из сырой рукописи в объект торговой войны между крупнейшими издательствами.

– Света, это феноменально! – Симона, владелица галереи, воздушно поцеловала ее в щеку, оставив след прохлады и аромата сандала. – Ты настоящая волшебница. Этот мальчик вчера был никем, а сегодня ты сделала его звездой.

– Он сам сделал себя звездой, Симона, – мягко парировала Светлана, привыкшая к лести и умевшая ее изящно отклонять. – Я лишь немного помогла миру его разглядеть.

Ее голос звучал спокойно и уверенно, ровно так, как и должно звучать у женщины, держащей в руках нити таких событий. На ней было простое, но безупречно скроенное черное платье, которое подчеркивало стройную фигуру. Вьющиеся каштановые волосы были убраны в небрежный, но идеально выверенный узел, из которого живописно выбивались несколько прядей. Вся она была образцом собранности, успеха и недосягаемой элегантности. Со стороны.

Внутри все было иначе. Каждый смех, отдававшийся в ушах неестественным эхом, каждое рукопожатие, каждый встреченный взгляд – все это Светлана пропускала через плотный внутренний фильтр собственной неуверенности. Ее ум, отточенный на выигрыше сложнейших переговоров, сейчас работал против нее, считывая малейшие нюансы поведения окружающих и трактуя их исключительно в негативном ключе. Вот группа мужчин у бара глядя в ее сторону и улыбнулись. Не потому, что она только что блестяще провела презентацию, а потому что один из них, наверное, заметил это. Вот женщина, поправляя макияж у компактного зеркальца, на мгновение задержала на ней взгляд. Не из-за восхищения стилем, а чтобы оценить и мысленно покритиковать эту черту ее лица.

Она ловила эти взгляды, как ловят зараженный вирус, и каждый из них незаметно, но, верно, приближал ее к тому состоянию, которое она так тщательно скрывала годами – к состоянию той самой девочки-подростка из провинциального городка, которую дразнили «горбоносиком» и «птицеедом».

Чтобы отвлечься, она нашла глазами в толпе Дениса. Он стоял немного в стороне, у огромного панорамного окна, за которым вечерний Москва-сити пылал миллионами огней. Он смотрел на нее, и в его глазах читалась такая безграничная, почти отеческая нежность и гордость, что у Светланы на мгновение перехватило дыхание. Денис. Ее якорь, ее тихая гавань. Он не любил эти шумные тусовки, предпочитая им тишину своей мастерской, где пахло деревом и лаком, где он создавал свои удивительные, живые скульптуры. Но он всегда приходил на ее мероприятия, чтобы поддержать ее. Поймав ее взгляд, он поднял бокал и едва заметно улыбнулся. Она ответила ему тем же, чувствуя, как на миг отступает назойливая тревога.

К ней подошел ее автор, сияющий, пьяный от внезапно свалившейся на него славы.

– Света, я не знаю, как вас благодарить! – воскликнул он, обнимая ее. – Вы… вы просто гений!

– Спасибо, Леша, – она освободилась из его объятий, похлопав по плечу. – Но помни, гений – это ты. А я всего лишь твой скромный трудолюбивый агент. Теперь твоя очередь не ударить в грязь лицом и написать следующий бестселлер.

Она говорила правильные, ободряющие слова, вела себя как идеальная, собранная профессионалка, но ее взгляд уже искал спасения. Ей нужно было на минуту сбежать, перевести дух, остаться наедине с собой и убедиться, что все еще… под контролем.

– Простите, мне нужно сделать срочный звонок, – соврала она Симе и Леше и, извиняющимся жестом пробираясь через толпу, направилась в сторону дальнего балкона.

Балкон оказался пустым. Свежий осенний воздух пах дымом и холодом, резко контрастируя с удушающей атмосферой внутри. Светлана облокотилась на перила, закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь загнать обратно поднимающуюся к горлу тошноту тревоги. «Соберись, – сурово приказала она себе. – Ты не та девочка. Ты здесь хозяйка положения. Ты только что выиграла. Все хорошо. Все абсолютно хорошо».

Она открыла глаза и инстинктивно повернулась к стеклянной двери, ведущей обратно в галерею. Ночью затонированное стекло превратилось в идеальное, хоть и немного затемненное зеркало.

И она увидела ее.

Не Светлану Орлову, успешную женщину в черном платье с бокалом шампанского. Она увидела девочку. Ту самую. С большими, слишком серьезными для ее возраста глазами, в которых застыл вечный вопрос: «Ну что со мной не так?». Светлана медленно выпрямилась, не в силах оторвать взгляд от своего отражения.

Ее пальцы сами собой, почти против ее воли, потянулись к лицу. Они коснулись не идеального макияжа, не гладкой кожи щек. Они привычным, выстраданным за годы жестом поднялись к переносице и легонько провели по знакомому, ненавистному изгибу. По той самой горбинке, которую она мысленно называла своим «проклятием рода».

Шум вечеринки стих, превратившись в глухой, далекий гул. Исчезли огни Москва-сити, исчезли Симона, Леша, даже Денис. Осталась только она и ее отражение. Двадцать лет назад.

Лето. Дача. Ей двенадцать. Она сидит на ступеньках крыльца и читает книгу, погрузившись в мир приключений. Мимо проходят старшие мальчишки из соседних домов.

– Смотри, Горбуша за своим сокровищем следит, – громко говорит один из них, Коля, самый старший и самый гадкий.

Она делает вид, что не слышит, щеки пылают.

– Эй, Птицеед! – не унимается он. – У тебя в кого такой нос? В папу альпиниста или в маму горнолыжницу?

Хохот. Ее глаза наполняются предательскими слезами. Она вскакивает и бежит в дом, спотыкаясь о ступеньку, и слышит вдогонку:

– И ноги кривые! Курица вообще!

Она запирается в ванной, залезает в пустую чугунную ванну и рыдает, глядя на свое заплаканное, некрасивое, как ей кажется, отражение в блестящем смесителе. Она ненавидит его. Ненавидит свой нос, свои веснушки, свои тонкие как спички ноги. Она ненавидит саму себя.

Воспоминание ударило с такой силой, что Светлана физически отшатнулась от стеклянной двери. Сердце бешено колотилось в груди. Она сжала холодные перила балкона, пытаясь устоять на ногах. Прошло двадцать лет. Она жила в самой дорогой столице мира, ее любил прекрасный мужчина, ее имя уважали в профессиональных кругах. Она могла позволить себе платья от кутюр и отпуск на Мальдивах. Но стоило ей лишь на секунду ослабить контроль, и эта девочка из прошлого, вся в синяках от собственной неуверенности, тут же прорывалась наружу, сметая все, чего ей удалось достичь.

Она снова посмотрела на свое отражение. Теперь она видела и успешную женщину, и испуганного ребенка одновременно. У женщины были деньги, статус, власть. Но у ребенка была власть другого рода – власть памяти, власти над душой.

– Свет? Ты здесь? Все в порядке? – из двери выглянул Денис. Его лицо выражало легкую тревогу. – Ты так давно. Замерзла совсем.

Он вышел на балкон и, не дожидаясь ответа, снял свой пиджак из мягкой твидовой ткани и набросил ей на плечи. От пиджака пахло им – деревом, лаком, его теплом. Это был запах дома, безопасности, настоящей, не показной любви.

– Я в порядке, – голос ее прозвучал хрипло, и она прочистила горло. – Просто немного… закружилась голова от всего этого шума.

Денис внимательно посмотрел на нее. Он видел больше, чем другие. Он всегда видел.

– Пошли домой, – мягко сказал он. – Главное уже свершилось. Ты победила. Можно и честь знать.

Он обнял ее за плечи, и она прижалась к нему, жадно впитывая его тепло и спокойствие.

– Еще чуть-чуть, – шепнула она. – Мне нужно еще попрощаться.

– Хорошо, – он не стал настаивать. – Я подожду тебя внутри.

Когда он ушел, Светлана снова осталась одна. Но теперь его пиджак на ее плечах был как защитный кокон. Она сделала последнюю попытку посмотреть на свое отражение как победительница. Как Светлана Орлова.

Но тень девочки с дачи не исчезала. Она пряталась в глазах, в легкой дрожи губ, в том самом, знакомом до боли изгибе носа.

Она медленно повернулась спиной к зеркалу, к вечеринке, к своему успеху. Она смотрела на огни ночного мегаполиса, этого холодного, бездушного города, который мог дать ей все, кроме одного – избавления от самой себя.

И в тот самый момент, глядя на бесконечную, равнодушную красоту ночной Москвы, где каждый огонек был чьей-то отдельной, возможно, такой же запутанной жизнью, Светлана приняла решение. Тихое, четкое, выстраданное годами решение.

Оно пришло не как озарение, а как единственно возможный логический вывод из всей ее жизни. Как ключ, который, наконец, должен был открыть дверь и выпустить на свободу ту самую девочку, позволить ей, наконец, вырасти.

Она больше не будет это скрывать. Не будет это компенсировать успехом, деньгами, умом или любовью Дениса. Она это исправит.

Она пойдет к пластическому хирургу и избавится от своего носа. Раз и навсегда.

И только тогда, возможно, она наконец-то станет счастливой. Или, по крайней мере, перестанет чувствовать себя уродливым подростком на взрослой вечеринке.

Она сбросила пиджак с плеч, выпрямила спину и с новым, ледяным спокойствием вошла обратно в шум и свет галереи. Ее ждал Денис. Ее ждала жизнь. Но теперь у нее была тайна. И цель.

Глава 2: Призрак из школьного альбома

Тишина в их квартире после шумной вечеринки была густой, почти звенящей. Она давила на барабанные перепонки, как перепады давления в самолете. Денис, скинув туфли и расстегнув воротник рубашки, сразу прошел на кухню, чтобы поставить чайник. Его движения были спокойными, размеренными, ритуал создания уюта после внешней суеты. Светлана же стояла посреди гостиной, все еще в своем элегантном черном платье, словно застывшая восковая фигура. Шум галереи еще звучал в ее ушах, смешиваясь с навязчивым эхом собственных тревожных мыслей.

Пиджак Дениса все еще лежал на спинке кресла, и она машинально потянулась к нему, снова накинула на плечи, ища утешения в знакомом запахе. Но сегодня даже он не помогал. Решение, принятое на балконе, жгло ее изнутри, как раскаленный уголек. Оно было одновременно пугающим и освобождающим. Теперь нужно было всего лишь сделать первый шаг. Но прежде – окончательно убедить себя в его правоте. Подтвердить свою боль, разбередить старые раны, чтобы оправдать необходимость будущей операции.

– Чай с мятой? – из кухни донесся голос Дениса. – Или, может, ромашку? Ты вроде говорила, что голова болит.

– Мяту, – автоматически ответила она. Ее взгляд упал на старую, покрытую патиной времени латунную шкатулку на книжной полке. В ней хранилось то, чего она годами избегала. Ее прошлое. Фотографии, письма, несколько безделушек. Шкатулка была своего рода ковчегом, в котором она заточила своих демонов, надеясь, что они уснут навеки.

Сердце учащенно забилось. Рука сама потянулась к шкатулке. Это было самобичевание, мазохизм, но она не могла остановиться. Ей нужно было посмотреть. Увидеть это снова. Ощутить всю глубину былой боли, чтобы нынешняя, приглушенная и взрослая, показалась достаточным основанием для такого радикального шага.

Она сняла шкатулку с полки. Пыль легла на ее пальцы тонким серым налетом забвения. Она откинула крышку. Пахло старыми чернилами, засохшим клеем и временем.

На самом верху лежал он. Тот самый школьный альбом. Темно-синий, с тиснеными золотом цифрами «1998—2002» – годы ее старших классов. Она почти не помнила, как он оказался у нее. Казалось, она оставила все это там, в своем провинциальном городке, вместе с формой на выпускном и слезами первого несчастливого романа.

Она взяла тяжелый альбом дрожащими руками и опустилась с ним в кресло, укутавшись в пиджак, как в кокон.

– Чай готов, – Денис вышел из кухни с двумя горячими кружками в руках. Увидев ее, с альбомом на коленях, он остановился. Его лицо выразило легкое удивление. – О, это что за раритет? Не помню, чтобы ты перебирала старые фото.

– Ностальгия, – соврала она, пытаясь улыбнуться, но улыбка вышла кривой и напряженной.

Денис поставил кружки на стол и присел на подлокотник кресла, заглядывая ей через плечо.

– Давно не открывала? Давай посмотрим, какая ты была в шестнадцать. Наверное, милая косичка, бантики и все дела.

Он говорил легко, не подозревая, что приближается к минному полю. Светлана молча открыла альбом. Первые страницы – общие фото класса. Море молодых, задорных, немного глупых лиц. Она скользнула взглядом по ним, почти не узнавая. Потом ее палец медленно пополз вниз, к строчке, где стояла она.

И вот она.

Светлана Орлова. 16 лет.

Она смотрела на себя, и по телу пробежала волна леденящего холма. Девочка на фото не улыбалась. Она смотрела в объектив с вызовом и одновременно со страхом, словно ожидая, что ее сейчас обидят. Ее волосы были убраны в тугой, нелепый хвост, что только сильнее обнажало лицо. А на лице этом… на лице этом был тот самый нос. Ее личное проклятие. Не уродливый, не кривой, просто… не такой. С горбинкой. Непокорный, выступающий, притягивающий к себе взгляд, как магнит. Ей в шестнадцать казалось, что это единственное, что видят в ней люди.

– О, Боже, – тихо, с неподдельной нежностью рассмеялся Денис. – Какая же ты была серьезная! Настоящий маленький профессор. И смотри, какая челка была модная! И эти веснушки!

Он видел милую, немного угрюмую девочку. Он не видел главного. Он не видел этого.

Но Светлана уже не слышала его. Она провалилась в черную дыру воспоминаний. Альбом перестал быть книгой с фотографиями. Он стал порталом.

Она стоит в школьном коридоре, прижавшись спиной к холодным кафельным стенам, стараясь быть как можно незаметнее. Она только что получила назад контрольную по алгебре – жирная красная четверка. Она знала материал на пять, но нервничала, сделала глупую ошибку. Рядом группка одноклассников, ее ровесников, но казавшихся гораздо старше и увереннее, обсуждает предстоящие выходные. В центре – Коля Семенов, король их микрорайона, заводила и главный задира. Его взгляд скользит по ней, оценивающий, насмешливый.

– Орлова, чего приуныла? – кричит он через весь коридор. – Опять на свою горку залезать собралась? Снег уже сошел!

Хохот. Девочка из его компании, Алина, которую Светлана тихо и безнадёжно ненавидела за ее идеальную прямую спинку и вздернутый носик, фыркает:

– Не трогай ее, Коля. Она же умная. Она нам еще на экзаменах поможет. За это можно и нос простить.

Слова обжигают, как кипяток. Умная. Это было самое страшное оскорбление в ее устах. Это означало – некрасивая. Неинтересная. Не такая. Светлана сжимает тетради в белых от напряжения пальцах и пытается пройти мимо, уйти, исчезнуть. Но Коля не унимается.

– Да ладно, я добрый. Светка, слушай, – он делает вид, что задумался. – А если ты такая умная, скажи: если с горки съехать на своем носу, это считается санками или уже транспортом?

Смех становится оглушительным. Кто-то хлопает Колю по плечу, восхищаясь его «остроумием». Светлана чувствует, как по щекам ползут предательские горячие слезы. Она резко разворачивается и бежит, не видя пути, спотыкаясь о чьи-то портфели, слыша вдогонку их хохот. Она забивается в самый дальний туалет, в кабинку, щелкает замком и, прижавшись лбом к холодной перегородке, рыдает, беззвучно, исступленно, кусая собственный кулак, чтобы не кричать от стыда и унижения.

– Свет? Милая, ты плачешь?

Голос Дениса прозвучал совсем рядом, испуганно и растерянно. Его рука легла на ее плечо.

Светлана вздрогнула и отшатнулась, как от прикосновения раскаленного железа. Она провела ладонью по щеке – она была мокрой от слез. Она даже не заметила, когда начала плакать.

– Нет… нет, все хорошо, – она попыталась отстраниться, резко захлопнув альбом, словно желая запереть призраков внутри. – Просто… ностальгия, ты же сам сказал. Глупости.

Но Денис не отступал. Он присел перед креслом на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне, и взял ее холодные руки в свои теплые, шершавые от работы с деревом ладони.

– Света, что случилось? Это же просто старые фотографии. Что там могло быть такого?

Он не понимал. Он смотрел на ее шестнадцатилетнее лицо и видел милую девочку. Он не видел агонии, которая разворачивалась за этим снимком. Он не слышал эха тех насмешек. Для него школьные годы были если не беззаботными, то уж точно не травмирующими. Он не мог понять, что для нее эта фотография была не памятью, а свидетельством преступления. Преступления против ее собственной самооценки.

– Просто… тяжелые времена тогда были, – выдохнула она, отводя взгляд. Ей было стыдно. Стыдно за эти слезы, за свою слабость, за эту старую, не заживающую боль, которая казалась такой нелепой и мелкой со стороны. – Подростковый возраст, сама знаешь… комплексы, все дела.

– Комплексы? – Денис мягко улыбнулся, пытаясь ее подбодрить. Он провел большим пальцем по ее костяшкам. – Да у тебя их быть не могло. Ты всегда была красавицей. Смотри, какие глаза умные, какое лицо выразительное.

Он снова это сказал. «Умная». Пусть и с нежностью, но это слово сработало как спусковой крючок. Оно не утешило, а лишь сильнее загнало ее вглубь себя. Он не видел того, что видела она. Он не видел проблемы. А значит, он не мог быть ее союзником в решении этой проблемы.

Она медленно высвободила свои руки из его.

– Я устала, Денис. Пойду, приму душ.

Она встала, сбросила пиджак и, не глядя на него, пошла в спальню, оставив его сидеть на полу перед открытым альбомом, полным недоумения и тихой тревоги.

В ванной она заперлась на ключ, включила воду и дала себе наконец расплакаться. Тихими, надрывными, беззвучными рыданиями, которые выливаются годами копившегося стыда. Она плакала о той девочке, которой было так больно. Она плакала от ярости на тех, кто ее обижал. Но больше всего она плакала от осознания того, что эта боль жива. Она не умерла, не рассосалась с годами, не была исцелена любовью Дениса или профессиональными успехами. Она просто пряталась, как спящий вирус, и ждала своего часа.

Она подошла к зеркалу, запотевшему от пара. Ладонью она растерла влагу, чтобы увидеть свое отражение. Лицо взрослой женщины, заплаканное, с размазанной тушью. И снова ее пальцы, предательские, сами потянулись к переносице. К этому вечному, неистребимому напоминанию.

Она смотрела на себя и видела не успешную Светлану, а ту самую Светку-горбуну, Светку-птицееда. И та, шестнадцатилетняя, с вызовом смотрела на нее из зазеркалья, словно говоря: «Ну что? Смогла от меня убежать?».

«Нет, – мысленно ответила она. – Но я сейчас все исправлю. Я тебя уничтожу».

Она вытерла лицо, сняла макияж, принимала душ, но ощущение скверны не проходило. Она вернулась в гостиную. Денис уже убрал альбом и пил свой остывший чай, глядя в окно. Он обернулся на ее шаги.

– Извини, – тихо сказала она.

– Не за что, – он ответил так же тихо. – Хочешь поговорить?

– Нет. Просто… мне нужно одной разобраться с некоторыми вещами. В прошлом.

Он кивнул, не настаивая. Он уважал ее границы, ее молчание. И в этот момент это ее почти бесило. Ей хотелось, чтобы он закричал, потребовал объяснений, вытащил эту занозу наружу. Но он просто молчал, давая ей возможность, которую она сейчас так отчаянно хотела заполнить чем-то другим.

– Я, пожалуй, лягу, – сказала она. – Совсем разбилась.

– Иди. Я еще посижу.

Она пошла в спальню и прикрыла за собой дверь. Она не легла спать. Она села за свой туалетный столик, включила лампу и открыла ноутбук. Ее пальцы, холодные и влажные, побежали по клавиатуре, выстукивая в поисковой строке единственный, мучивший ее все эти годы вопрос.

«Пластика носа. Ринопластика. Москва».

На экране вспыхнули десятки сайтов частных клиник, галереи «до и после», улыбающиеся лица хирургов, обещающих новую жизнь. Она кликала на одну ссылку за другой, с жадностью и отвращением рассматривая фотографии. Вот женщина ее возраста до операции – неуверенная, с крупным носом. И после – сияющая, с аккуратным, маленьким носиком. Совершенно другая. Счастливая.

Светлана снова посмотрела в зеркало, сравнивая свое отражение с фотографиями на экране. Да, ее нос был не таким большим, как у некоторых «до». Но он был… ее. И в этом была вся проблема.

Она нашла сайт одной из самых дорогих и известных клиник – «Эстетикус». Лоск, блеск, уверенность. И главный хирург – доктор Арсений Владимирович Игнатов. Ирония судьбы – однофамилец. Он смотрел с экрана холодными, но проницательными голубовато-серыми глазами. Взгляд человека, который не видит лиц, а видит анатомию, каркас, материал для работы. В его взгляде не было осуждения или восхищения. Был лишь расчет. И это удивительно успокаивало.

Она задержалась на его странице. Отзывы, дипломы, безупречный английский. Цены, от которых захватывало дух. Но это ее не остановило. Деньги у нее были. Теперь дело было за малым – набраться смелости.

Она взяла свой телефон, долго смотрела на номер клиники, указанный на сайте. Ее палец замер над кнопкой вызова. Сердце бешено колотилось, в горле пересохло. Она представила голос секретаря, вежливый и безличный: «Клиника „Эстетикус“, здравствуйте!».

Она не смогла. Не сейчас. Она отложила телефон. Но альбом был открыт. Рана – разбережена. Дверь в прошлое – распахнута настежь.

Она закрыла ноутбук, выключила свет и легла в постель, глядя в потолок. Рядом похрапывал Денис, спокойный и безмятежный в своем неведении. Она же лежала и чувствовала, как по щеке снова скатывается предательская слеза. Не от боли, а от ясности.

Решение, принятое на балконе, больше не было порывом. Оно было неизбежностью. Железной необходимостью. Она сделает это. Не для Дениса. Не для коллег. Не для того, чтобы понравиться незнакомцам в метро. Она сделает это для той шестнадцатилетней девочки, которая до сих пор плакала в школьном туалете. Чтобы та наконец замолчала. Чтобы та наконец оставила ее в покое.

И пусть это будет ее самой большой тайной. Ее крестовым походом. Ее войной за собственное отражение.

Глава 3: Мужчина, который любил ее такой

Утро после вечеринки было хрустальным и ясным. Осеннее солнце, еще по-летнему яркое, но уже лишенное жара, заливало светом их просторную гостиную, играя бликами на полированных полах и темном дереве мебели. Денис всегда любил это время суток – тихое, предвещающее новый день, полное безмятежности и покоя.

Он уже был на ногах. Пока Светлана спала, он успел сбегать в булочную за свежими круассанами и ароматным, дымящимся кофе в термосе. Теперь он расставлял на низком столе у дивана чашки, клал на тарелки еще теплую выпечку, наливал в вазочку любимое Светино варенье из инжира. Это был их маленький воскресный ритуал. Мирный, предсказуемый, уютный.

Он слышал, как в спальне зашуршала вода – Светлана приняла душ. Он ждал, что она выйдет сонная, умиротворенная, может быть, даже немного смущенная после вчерашних слез. Он приготовил ей теплую, обнимающую улыбку. Он не собирался расспрашивать. Он просто хотел быть рядом. Дать ей понять, что все в порядке, что он здесь, что он ее любит, несмотря ни на какие призраки из прошлого.

Дверь открылась, и она вышла. И его сердце, всегда такое надежное и спокойное в ее присутствии, дрогнуло от внезапной, острой боли. Она была не сонной и не умиротворенной. Она была… собранной. Слишком собранной. Ее поза была прямой, почти одеревеневшей, а во взгляде, который она едва задержала на нем, читалась какая-то отстраненная решимость. Она была похожа на солдата, готовящегося к бою.

– Доброе утро, – ее голос прозвучал немного сипло от сна, но в нем не было привычной мягкости.

– Доброе, красавица, – он пошел к ней, чтобы обнять, но она машинально уклонилась, сделав вид, что поправляет пояс на своем шелковом халате.

– Пахнет кофе. Спасибо.

Она прошла к дивану, села, поджав под себя ноги, и взяла чашку. Ее движения были резкими, угловатыми. Денис почувствовал, как между ними снова натянулась невидимая струна непонимания. Он сел рядом, но не слишком близко, давая ей пространство.

– Как спалось? – спросил он, наливая ей кофе.

– Нормально, – она ответила односложно, уставившись в окно на золотящиеся на солнце кроны лип.

– Смотри, какое солнце. Можно будет потом в парк сходить, – предложил он, пытаясь вернуть все в привычное, мирное русло. – Воздухом подышать. Отвлечешься.