Свекровь
- -
- 100%
- +
– Ты вешал мое пальто?
– Какое пальто? Нет, – он даже не поднял головы.
Легкая рябь пробежала по ее коже. Она отогнала странное ощущение. Наверное, она просто забыла. Устала. Перегружена впечатлениями.
На следующее утро, перед уходом, она не смогла найти свой ежедневник. Небольшую, затертую кожаную книжечку, куда она записывала идеи для будущих картин, списки продуктов, важные мысли. Она обыскала всю спальню, кухню, в панике перерыла сумку. Нигде. В итоге им пришлось уезжать без него.
Вернувшись вечером, она сразу бросилась на поиски. И обнаружила ежедневник. Он лежал на тумбочке у кровати. Аккуратно, параллельно краю, рядом с ее зарядным устройством. Но она была на сто процентов уверена, что утром его там не было. Она помнила, что брала его на кухню, чтобы записать название краски, которую нужно было купить для подкраски стены в прихожей.
– Алексей, – голос ее дрогнул. – Ты не трогал мой ежедневник?
– Нет, – он выглядел уставшим и озабоченным своим отчетом. – Опять потеряла? Рита, ну соберись, ты вся на нервах.
Она не стала спорить. Она стояла посреди спальни и чувствовала, как по спине ползет холодок. Кто-то был здесь. Кто-то прибирал ее вещи. Кто-то наводил свой порядок в ее доме.
В субботу они позволили себе поваляться в постели. За окном моросил противный ноябрьский дождь, но в спальне было тепло и уютно. Они не спеша пили кофеек, приготовленный в новой, сверкающей кофемашине (еще один подарок от Ирины Викторовны, «чтобы не травились растворимой дрянью»), и строили планы на выходные. Маргарита, наконец, чувствовала себя расслабленной и счастливой. Она смеялась, рассказывая анекдот, а Алексей щекотал ее пятку.
И в этот самый момент раздался резкий, настойчивый звонок в дверь. Не тот легкий, мелодичный перезвон, который был у их собственного звонка, а какой-то чужой, пронзительный и требовательный.
Они замерли, переглянувшись.
– Ты кого-то ждешь? – спросил Алексей.
– Нет. Может, курьер?
Алексей накинул халат и пошел открывать. Маргарита прислушивалась, лежа под одеялом, и ловила обрывки голосов из прихожей. Мужской… и знакомый женский. Ее сердце упало. Не может быть.
Но могло. Через мгновение в спальню, не снимая пальто, буквально ворвалась Ирина Викторовна. Ее щеки были румяными от холода, в руках она держала огромный тканевый мешок, набитый чем-то до отказа.
– Так-так-так, – произнесла она, окидывая комнату быстрым, оценивающим взглядом, который скользнул по неубранной постели, по чашкам на тумбочке, по разбросанной одежде. Ее взгляд был как сканер, выискивающий малейшие несоответствия идеалу. – Еще не встали? День-то уже в разгаре! Я не помешала?
Вопрос был чисто риторическим. Она уже ставила свой мешок на пол и снимала пальто, которое тут же повесила в шкаф, на самое видное место, как будто делала это каждый день.
Маргарита инстинктивно потянула одеяло повыше к подбородку, чувствуя себя голой и беззащитной под этим пронзительным взглядом. Ее утро, ее интимность, ее маленькое счастье были грубо нарушены, растоптаны этим внезапным вторжением.
– Ирина Викторовна… мы вас не ждали, – выдавила она, пытаясь скрыть дрожь в голосе под маской вежливости.
– А зачем ждать? – свекровь удивленно подняла брови. – Я же не чужая. Решила проведать, посмотреть, как вы обживаетесь. И привезла вам кое-что вкусненькое. – Она ткнула ногой в мешок. – Соленья мои, варенье из крыжовника, который ты, Алексей, так любишь, и пирог с яблоками. Домашний. Чтобы вы не питались всухомятку.
Алексей, стоявший в дверях с растерянным видом, наконец пришел в себя.
– Мам, это очень мило, но ты могла бы предупредить…
– И что? Чтобы вы стали убираться и готовиться ко мне, как к официальному визиту? – она рассмеялась, подошла к кровати и потрепала Маргариту по плечу. Этот жест показался Рите неестественным и тяжелым. – Я же мама. Я приезжаю без предупреждения. Так душевнее. Ну-ка, вставайте, лежебоки! Я пока наведу тут небольшой порядок, пока пирог не остыл.
И она принялась за работу. Она прошла на кухню, и сразу же послышался звон посуды, шум включенной воды, грохот кастрюль. Маргарита сидела на кровати, как парализованная, и смотрела на Алексея. В ее глазах стоял немой вопрос: «Ну, сделай же что-нибудь!»
Он лишь пожал плечами с виноватой улыбкой и прошептал:
– Она же хочет как лучше. Не устраивай сцену.
Сцена. Да, ей хотелось устроить сцену. Закричать, что это ее дом, ее крепость, и она не обязана вскакивать с постели в субботу утром потому, что кому-то пришло в голову «навести порядок». Но она сглотнула ком обиды и молча поплелась в душ.
Когда она вышла, закутанная в банный халат, картина была сюрреалистичной. Ирина Викторовна, надев поверх платья один из их новых фартуков, энергично мыла посуду, которая скопилась с вечера. На столе дымился чайник, стояли тарелки с еще теплым, душистым пирогом. И пахло не их утренним кофе, а ее вареньем и чем-то еще чужим, домашним, но от этого не менее чужеродным.
– А, вот и ты, – сказала свекровь, не оборачиваясь. – Иди, причешись, надень что-нибудь поприличнее. И займись, наконец, спальней. Постель не убрана, вещи разбросаны. Непорядок.
Маргарита молча прошла в спальню. Алексей уже был одет и наскоро заправлял кровать.
– Рита, давай не сейчас, – тихо сказал он, увидев ее лицо. – Она уже здесь. Давай просто переживем это. Она скоро уедет.
– Она здесь, в моем доме, командует мной и указывает, что мне надеть! – прошипела она в ответ, с трудом сдерживаясь. – Ты это понимаешь?
– Она не командует, она заботится! – его терпение тоже начало лопаться. – Хочешь, я скажу ей, чтобы она убралась отсюда к черту и больше никогда не приезжала? Хочешь, я оскорблю свою мать, которая подарила нам все это? – он широко взмахнул рукой.
Маргарита отвернулась. Он не понимал. Он не видел разницы между заботой и вторжением. Для него это было одно и то же.
Она оделась и вышла на кухню с каменным лицом. Ирина Викторовна между тем провела настоящую ревизию их холодильника.
– Консервы, – сокрушенно говорила она, выставляя банки с оливками и маслинами на стол. – Полуфабрикаты. Колбаса… Рита, милая, ну как же так? Алексею нужно полноценное горячее питание. Мужчина – он как двигатель, его нужно заправлять качественным топливом. Сейчас я напишу тебе список полезных продуктов, а эти деликатесы… – она брезгливо ткнула в палку копченой колбасы, – лучше выбросить. Никакой пользы, один вред.
– Ирина Викторовна, – голос Маргариты прозвучал хрипло, она едва сдерживала дрожь. – Мы сами разберемся с нашим холодильником. Спасибо за заботу.
Свекровь обернулась к ней. Ее взгляд стал холодным и оценивающим.
– Я вижу, ты устала, дорогая. Переезд, нервотрепка… Тебе нужен отдых. И правильный режим. Вот увидишь, когда наладится распорядок дня, тебе станет легче. А пока я беру все в свои руки.
Она взяла в руки банку с маслинами и отнесла ее к мусорному ведру.
Это был последний камешек, который переполнил чашу терпения.
– Нет! – вырвалось у Маргариты. Она резко встала и перехватила банку на полпути. – Не выкидывайте мою еду. Пожалуйста.
Наступила мертвая тишина. Даже Алексей замер с куском пирога в руке. Ирина Викторовна медленно опустила руку. Ее лицо стало совершенно непроницаемым. В ее глазах что-то мелькнуло – удивление? Злость? Разочарование?
– Как знаешь, – холодно произнесла она. – Хочешь питаться всякой дрянью – твое право. Я просто пыталась помочь. Виктор всегда был у меня на правильном питании, вот и здоровье, в отличие от его сверстников.
Она сняла фартук, аккуратно сложила его и повесила на спинку стула.
– Я, пожалуй, пойду. Вижу, что здесь мое присутствие только нервирует хозяйку.
– Мама, подожди… – начал Алексей.
– Нет, нет, сынок, – она подняла руку, останавливая его. – Я все поняла. Я больше не появлюсь здесь без специального приглашения. Вы теперь взрослые, самостоятельные. Разбирайтесь со своим… хозяйством сами.
Она надела пальто, взяла свой пустой мешок и, не оглядываясь, вышла из квартиры. Дверь закрылась за ней с тихим, но окончательным щелчком.
В наступившей тишине был слышен только стук дождя в окно. Маргарита стояла, сжимая в руке холодную банку с маслинами, и вся дрожала мелкой дрожью. Она сделала это. Она установила границу. Почему же ей было так плохо? Почему чувство вины заедало ее, как острая зубная боль?
Алексей молча смотрел на нее. Его лицо было напряженным и незнакомым.
– Ну, ты довольна? – наконец произнес он, и в его голосе не было ни капли прежней теплоты. – Ты выгнала мою мать. Ту самую мать, которая отдала нам все, что у нее было. Из-за банки маслин.
– Это не из-за маслин, Алексей! – крикнула она, и слезы наконец хлынули из ее глаз. – Ты не понимаешь? Она ведет себя здесь, как у себя дома! Она переставляет мои вещи, когда меня нет! Она приезжает без предупреждения, командует, критикует… Я не могу больше! Это мой дом!
– НАШ дом! – рявкнул он в ответ, впервые за все время повысив на нее голос. – И она имеет на него такое же право, как и мы! Она его купила, если ты забыла! Она вложила в него всю себя! А ты ведешь себя как избалованная, неблагодарная эгоистка!
Он резко развернулся, схватил ключи со стола и вышел из кухни. Через секунду она услышала, как хлопнула входная дверь.
Она осталась одна. Посреди сияющей чистотой чужой кухни, с банкой маслин в одной руке и с лицом, мокрым от слез. Пахло яблочным пирогом, который вдруг стал пахнуть тоской и одиночеством.
Она медленно опустилась на стул и закрыла лицо руками. Она ждала, что он ее поддержит. Ждала, что он поймет. А он назвал ее неблагодарной эгоисткой.
Она была одна. Совершенно одна в этой огромной, прекрасной, идеальной квартире, которая вдруг стала похожа на самую дорогую в мире тюрьму. А тюремщик, обидевшись, ненадолго вышел, оставив ее наедине с ее чувством вины и страхом перед будущим.
Она сидела так долго, пока за окном не стемнело окончательно и дождь не перестал. Тишина в квартире была звенящей, абсолютной. И где-то в этой тишине, ей почудилось, все еще витал цветочный, навязчивый аромат духов Ирины Викторовны. Словно призрак, который никуда не уходил. Словно немой укор.
И она поняла, что ее маленькая победа обернулась сокрушительным поражением. Она отстояла банку маслин. И потеряла мужа.
Глава 4: Стеклянный колпак
Тишина, наступившая после ухода Алексея, была оглушительной. Она давила на уши, на виски, на самое душу. Маргарита сидела за кухонным столом, и перед ней на салфетке лежали три маслины, вынутые из той самой злополучной банки. Они были похожи на маленькие, сморщенные черные глаза, которые с укором смотрели на нее. Укором за ссору, за разлад, за то, что она посмела нарушить идиллию, которую так старательно выстраивала Ирина Викторовна.
Она слышала, как хлопнула входная дверь. Это был не просто звук. Это был звук разрыва. Разрыва того хрупкого единства, которое у них было. Алексей ушел. Ушел от нее. В их первый серьезный конфликт он просто ушел.
Слезы текли по ее лицу беззвучно, оставляя соленые дорожки на губах. Она не пыталась их смахнуть. Что толку? Боль была не снаружи, она была внутри, глубокая и ноющая, как открытая рана.
Она просидела так, не знаю сколько. Пока за окном ноябрьский вечер не сменился кромешной тьмой, и отражение в черном стекле не стало напоминать призрака – бледное, изможденное, с красными глазами.
Потом она поднялась, на автомате убрала банку в холодильник, помыла чашку, из которой пила чай Ирина Викторовна. Каждое движение давалось с огромным трудом. Тело словно налилось свинцом.
Она легла в постель, на ту самую, которую не успела заправить утром и за которую получила выговор. Она легла на край огромной кровати, свернувшись калачиком, и ждала. Ждала, когда он вернется. Прижмет ее к себе, попросит прощения, скажет, что был неправ, что все наладится.
Но он не возвращался.
Часы пробили полночь, потом час, потом два. Ее телефон молчал. Она взяла его, чтобы написать ему смс, но пальцы замерли над клавиатурой. Что писать? «Прости»? Но за что? За то, что защищала свое право на личное пространство? «Вернись»? И дать ему понять, что он может уходить, когда захочет, а она будет его ждать и умолять?
Она бросила телефон на тумбочку и уткнулась лицом в его подушку. От нее пахло его шампунем, его кожей. От этого запаха щемило в груди еще сильнее.
Она не помнила, когда уснула. Ее сон был тревожным, прерывистым. Ей снилось, что она бродит по огромной, пустой квартире, а все двери заперты, и она не может найти выход. И повсюду, из каждой щели, доносится легкий, цветочный аромат духов Ирины Викторовны.
Ее разбудил резкий, пронзительный звонок телефона. Она вздрогнула, сердце бешено заколотилось. Алексей! Он звонит!
Она схватила трубку, не глядя на экран.
– Алло? Лёш?
– Маргарита? Доброе утро, милая! – раздался в трубке звонкий, слишком бодрый для воскресного утра голос. Голос Ирины Викторовны. – Ты почему так взволнованно отвечаешь? Что-то случилось?
Ледяная волна разочарования и досады накатила на Маргариту. Она медленно села на кровати, сжимая трубку так, что кости пальцев побелели.
– Доброе утро, Ирина Викторовна. Нет, все в порядке. Я просто… спала.
– В одиннадцать-то часов? – в голосе свекрови прозвучало легкое, едва уловимое осуждение. – Ну, ясно, видимо, вчерашние переживания дают о себе знать. Как твое самочувствие? Голова не болит? Ты выглядела очень уставшей.
Маргарита почувствовала, как по спине побежали мурашки.
– Вы… вы звоните с видеовызова? – глупо спросила она, инстинктивно поправила растрепанные волосы.
– Нет-нет, что ты, я не хочу тебя беспокоить, – сладковато ответила Ирина Викторовна. – Я просто по голосу слышу, что ты не в форме. Вы с Алексеем позавтракали? Он любит по выходным омлет с ветчиной. Я оставила вам вчера несколько кусочков хорошей, домашней ветчины, не забудь.
Маргарита сглотнула. Значит, Алексей ей не звонил. Не жаловался. Не рассказывал об их ссоре. Это было маленьким, жалким утешением.
– Спасибо, Ирина Викторовна. Мы как-нибудь сами…
– Ну конечно, конечно, – перебила ее свекровь. – Я не вмешиваюсь. Я просто беспокоюсь. Кстати, насчет вчерашнего… Я, кажется, была немного резка. Прости меня, дорогая. Старею, характер портится. Я не хотела тебя обидеть. Я ведь только добра желаю.
Эти слова, произнесенные с подкупающей, почти материнской нежностью, обезоружили Маргариту. Может, она и правда все преувеличила? Может, она слишком остро на все реагирует?
– Да я… я тоже, наверное, была не права, – пробормотала она, чувствуя себя полной дурой.
– Вот и прекрасно! – искренне, как показалось Рите, обрадовалась Ирина Викторовна. – Воды в ступе не стоит толочь. Все мы семья. Ну ладно, не буду отвлекать. Покушайте хорошенько, отдохните. Целую!
Она положила трубку. В квартире снова воцарилась тишина, но теперь она была не такой давящей. Казалось, небольшой мостик был наведен. Маргарита даже почувствовала легкий прилив вины перед свекровью.
Она вышла в коридор. Пальто Алексея висело на вешалке. Он вернулся! Сердце ее екнуло от надежды. Она бросилась в спальню – он лежал на своей стороне кровати, свернувшись калачиком и крепко спал. Лицо его было уставшим, помятым, но мирным.
Она не стала его будить. Тихо закрыла дверь и пошла на кухню, чтобы приготовить тот самый омлет. Может, это поможет все наладить.
Она только достала сковороду, как телефон снова зазвонил. Незнакомый номер. Она подняла трубку.
– Алло?
– Здравствуйте, это управляющая компания «Ваш уютный дом». Нам поступила заявка на проведение внеплановой дезинсекции в вашей квартире. Мы можем подъехать через час?
Маргарита остолбенела.
– Какая дезинсекция? Я ничего не заказывала.
– Заявка была оставлена сегодня утром, от имени хозяйки квартиры, Ирины Викторовны Лариной. Указан ваш адрес.
Ледяной ком снова сдавил горло Маргариты.
– Нет… то есть… мне не нужна дезинсекция. Отменяйте заявку.
– Но…
– Отменяйте! – почти крикнула она и бросила трубку.
Она стояла, прислонившись к холодильнику, и пыталась перевести дыхание. Значит, так. Ирина Викторовна не просто так звонила. Она проверяла, одна ли она. И, убедившись, что Алексей спит и не может помешать, решила действовать. Дезинсекция! Словно они были тараканами, которых нужно вывести.
Она не успела опомниться, как телефон завибрировал снова. Сообщение. От Ирины Викторовны.
«Маргарита, милая, только что говорила с подругой, она врач-диетолог. Посмотрела вчерашние фото со вчерашнего ужина (какой милый был пирог!) и обратила внимание на твою кожу. Сказала, что есть признаки нехватки цинка и витамина Е. Срочно купите в аптеке вот такие витамины: [список из пяти пунктов]. Исключи пока сладкое и мучное. Держи меня в курсе».
Фото? Какие фото? Маргарита лихорадочно стала листать ленту в соцсетях. И нашла. На своей же странице, в сторис, которые она не выкладывала, было фото того самого пирога. Сделанное, судя по ракурсу, с ее же телефона, когда она вышла из спальни. И подпись: «Воскресная идиллия. Семейный завтрак».
У нее закружилась голова. Кто-то взял ее телефон, пока она была в душе или спала, и выложил это. Кто-то, у кого был доступ. Кто-то, кто хотел создать видимость, что все хорошо. И чтобы ее подруги, а главное, свекровь, видели, какая она счастливая и какая она хорошая хозяйка.
Или… чтобы свекровь видела, что она ест неправильную еду.
Она отключила телефон. Ей было физически плохо. Это уже не было заботой. Это был тотальный контроль. Над ее едой, ее здоровьем, ее соцсетями, ее пространством.
Алексей проснулся только к обеду. Он вышел на кухню мрачный и молчаливый. Она молча поставила перед ним омлет. Он молча съел. Атмосфера была ледяной.
– Ты где был вчера? – не выдержала она.
– Гулял, – коротко бросил он, не глядя на нее.
– Мы должны поговорить, Алексей.
– О чем? – он поднял на нее глаза. В них не было ни злости, ни упрека. Была усталость и какая-то отстраненность. Это было хуже всего. – Ты сделала свой выбор. Ты показала маме, кто здесь хозяйка. Что тут обсуждать?
– Ты не понимаешь… Она сегодня звонила… Присылала каких-то дезинфекторов… Пишет мне, что мне нужно пропить витамины, потому что она показала мое фото своей подруге!
Он поморщился, словно от неприятного запаха.
– Рита, хватит. Хватит уже искать во всем злой умысел. Мама позвонила, потому что переживает. Дезинфекция – может, она там что-то увидела, мышиные следы или что? Дом новый, все возможно. А про витамины… Ну, может, и правда, ты выглядишь уставшей. Она же врач по образованию. Она видит такие вещи.
Он не верил ей. Он отказывался верить. Для него она была истеричной, неблагодарной параноичкой.
Весь день прошел в тягостном молчании. Они избегали друг друга, как чужие люди в коммунальной квартире. Маргарита пыталась заняться распаковкой, но не могла сосредоточиться. Ей повсюду чудился запах духов свекрови. Ей казалось, что за ней наблюдают.
Перед сном она пошла в гардеробную, чтобы достать пижаму. И замерла. Ее туфли. Те самые, которые она вчера сняла и бросила в угол, потому что они натерли ногу, стояли на полке. Рядом с его ботинками. Идеально ровно, носками наружу.
Она медленно подошла к полке. Она была абсолютно уверена. Абсолютно! Она их бросила. Она не убирала.
Она опустилась на корточки и посмотрела на аккуратный ряд обуви. И тут ее взгляд упал на дверь. На свою собственную, входную дверь. И на замочную скважину.
Сердце ее упало. Ключ. У Ирины Викторовны был ключ. «На всякий случай», как она сказала при вручении. И этот «всякий случай» наступал каждый день, когда их не было дома. Или, когда она спала.
Она не переставляла мебель. Она не кричала и не требовала. Она просто тихо, пока никто не видит, наводила свой порядок. Стелила постель. Вешала пальто. Расставляла туфли. Следила за тем, что они едят. Контролировала их распорядок дня.
Маргарита вышла из гардеробной и медленно, как лунатик, прошла по квартире. Она смотрела на безупречно чистые полы, на идеально протертые поверхности, на вазу с искусственными цветами, которую Ирина Викторовна привезла в первый же день («чтобы сразу было уютно»).
Она подошла к большому панорамному окну. Снаружи был город, огни, жизнь. Но она не видела его. Она видела только свое отражение – испуганное, потерянное. И за своим отражением – всю эту квартиру, всю эту красоту, всю эту роскошь.
И вдруг ее осенило. Это была не квартира. Это был гигантский, прекрасный, дорогой аквариум. А она была маленькой, яркой рыбкой, за которой с интересом и строгостью наблюдали снаружи. Каждый ее шаг, каждое движение, каждая неправильно брошенная вещь – все было видно. Все подвергалось оценке и коррекции.
Стеклянный колпак. Она была под стеклянным колпаком. И воздух под ним становился все тяжелее и гуще, и с каждым днем дышать становилось все труднее.
Она обернулась. Алексей стоял в дверях спальни и смотрел на нее.
– Ты чего там замерла? Иди спать.
Он не видел стеклянных стен. Он не чувствовал нехватки воздуха. Ему было комфортно в его аквариуме. Он был золотой рыбкой, которая искренне верила, что живет в океане.
Она медленно кивнула и пошла к нему. Навстречу своей красивой, удобной, невыносимой тюрьме.
Глава 5: Первая трещина
Тот вечер стал точкой кипения. Тихий, холодный ужин, прошедший в полном молчании, растянулся, как плохая пьеса, где актеры забыли свои роли. Алексей уткнулся в телефон, листая ленту новостей с преувеличенным интересом. Маргарита ковыряла вилкой в тарелке с пастой, которая казалась ей безвкусной, как опилки. Воздух на кухне был густым и тягучим, насыщенным всем несказанным, что висело между ними.
Она смотрела на его склоненную голову, на знакомый завиток на затылке, который она так любила трогать, и чувствовала, как между ними вырастает стена. Прозрачная, невидимая, но непреодолимая. Он был здесь, в метре от нее, но бесконечно далеко. Его отстраненность ранила больнее, чем гнев.
Она не могла больше этого выносить. Молчание сводило ее с ума. Оно было хуже крика. Оно было признаком капитуляции. Признаком того, что все, что для нее было важно, – неважно для него.
– Алексей, – ее голос прозвучал хрипло от непроизнесенных слов. – Мы не можем продолжать делать вид, что ничего не произошло.
Он медленно поднял на нее глаза. В них не было ни тепла, ни понимания. Лишь усталая обреченность.
– А что произошло, Рита? – спросил он, откладывая телефон. – Мама привезла нам пирог, ты устроила истерику из-за банки маслин, я ушел, чтобы не наговорить лишнего. Все. Дело житейское.
«Дело житейское». Его слова были как пощечина. Она сжала кулаки под столом, чувствуя, как дрожь поднимается от кончиков пальцев к горлу.
– Дело житейское? – ее голос сорвался на высокую, почти истеричную ноту, но она взяла себя в руки. – Алексей, твоя мать имеет ключ от нашей квартиры. Она приходит сюда, когда нас нет. Она переставляет мои вещи! Она роется в моем холодильнике, она пишет мне, что мне есть и какие витамины пить! Она выкладывает фото с моего же телефона! Ты понимаешь? Это не забота! Это… это тотальный контроль! Это нарушение всех границ!
Он выслушал ее, не перебивая, его лицо оставалось непроницаемым. Когда она закончила, он тяжело вздохнул.
– Рита, дорогая, – сказал он, и в его голосе зазвучало то самое снисхождение, которое бесило ее больше всего. – Тебе не кажется, что ты немного сгущаешь краски? Мама… она немного старомодна. Да, она любит порядок. Да, она беспокоится о нас. Она же нас любит. Ключ она оставила на всякий случай. Вдруг мы свой потеряем? Замок поменять – денег куча. А то, что она прибралась… Ну, может, она увидела, что мы устаем, и решила помочь. Почему ты сразу видишь в этом какой-то злой умысел?
Она смотрела на него, и ей хотелось кричать, трясти его, бить кулаками по его груди. Почему он не видит? Почему он отказывается видеть?
– Помочь? – прошептала она. – Помочь – это спросить: «Рита, тебе помочь с уборкой?». А не приходить тайком и не наводить свои порядки! Я не могу чувствовать себя дома в собственном доме, Алексей! Мне кажется, я тут чужая! Мне кажется, за мной постоянно наблюдают! Я схожу с ума!
– Вот именно! – он резко встал, и его стул с грохотом отъехал назад. – Тебе кажется! Это твои фантазии, Рита! Мама не враг! Она подарила нам все это! – он взмахнул рукой, указывая на шикарную кухню, на весь этот «рай». – А ты ищешь повод для ссоры! Может, ты просто не можешь смириться с тем, что мы обязаны ей? Что мы должны быть благодарны?
Его слова ударили точно в цель. Она и сада боялась этой мысли. Боялась, что ее чувства – лишь маскировка для черной неблагодарности.
– Это не про благодарность! – крикнула она, тоже вскакивая. Слезы навернулись на глаза, но она с яростью смахнула их. – Это про уважение! Я благодарна! Я бесконечно благодарна за этот подарок! Но я не продавала ей за него свою свободу! Я не давала ей права распоряжаться моей жизнью!