Свекровь

– Никто твоей жизнью не распоряжается! – его терпение лопнуло, и он закричал в ответ, его лицо исказилось от гнева. – Хватит нести этот бред! О чем ты вообще? Какая свобода? Тебе что, предлагают правила поведения? Требуют отчет о каждом шаге? Нет! Тебе дарят пироги и помогают с уборкой! И ты устраиваешь из-за этого драму! Может, это у тебя проблемы, Рита? Может, тебе к психологу сходить, раз ты во всем видишь угрозу?

Она отшатнулась, словно он ударил ее. К психологу. Значит, она сумасшедшая. Она неадекватная. Она сама все выдумала.

– Я не сумасшедшая, – выдохнула она, и голос ее вдруг стал тихим и ледяным. Вся ярость ушла, сменилась холодной, пугающей пустотой. – И я докажу тебе это. Первое: я хочу, чтобы ты забрал у своей матери ключ от нашей квартиры. Сегодня же.

Он рассмеялся. Резко, громко, неестественно.

– Вот чего ты добиваешься? Ты хочешь, чтобы я пошел к матери и сказал: «Мама, Рита считает, что ты врываешься в наш дом и переставляешь ее тапки, поэтому верни ключ»? Ты хочешь, чтобы я ее оскорбил? Унизил?

– Я хочу чувствовать себя в безопасности в собственном доме! – в ее голосе снова зазвенели слезы. – Я хочу быть уверенной, что, когда я ухожу, мои вещи останутся на своих местах! Что я могу бросить пальто на стул, не боясь, что это станет темой для обсуждения! Это мое право!

– Твое право? – он перешел в наступление, подойдя к ней вплотную. Его глаза горели. – А кто оплатил это твое «право»? Кто подарил тебе эти стены? Эти полы? Это право на безопасность? Она! Ирина Викторовна! И если она захочет зайти в свою же квартиру, чтобы проветрить ее или полить цветы, то она имеет на это полное право!

Маргарита замолчала. Вдруг все стало кристально ясно. Он сказал это. Прямо и недвусмысленно. «В свою же квартиру». Для него это была не их квартира. Это была квартира его матери, в которой им разрешили жить. Со всеми вытекающими условиями.

Она посмотрела на него, и вдруг увидела не мужа, не любимого человека, а чужого мужчину. Сторожа. Надсмотрщика.

– Я поняла, – тихо сказала она. Ее голос был безжизненным. – Это ее квартира. И ты на ее стороне.

– Я ни на чьей стороне! – взорвался он. – Я пытаюсь быть объективным! Я пытаюсь понять, почему ты превращаешь муху в слона! Почему ты не хочешь просто принять ее заботу и жить спокойно!

– Потому что это не забота! – последние остатки самообладания оставили ее. – Это удушение! Это контроль! И если ты этого не видишь, то нам не о чем говорить. Или ты забираешь у нее ключ, или…

– Или что? – он скрестил руки на груди, вызывающе глядя на нее. – Или ты уйдешь? Из этой шикарной квартиры? Вернешься в свою старую берлогу? Или к родителям? Или куда?

Он не верил, что она способна на это. Он был уверен, что она сдастся. Что комфорт и роскошь окажутся сильнее ее чувства собственного достоинства.

Она посмотрела на него. На его знакомое, любимое лицо, которое сейчас казалось таким чужим и жестоким. Она посмотрела на эту прекрасную кухню, на сияющие поверхности, на ту самую вазу с искусственными цветами. Она вдохнула воздух, который пах чужим пирогом и чужими духами.

И поняла, что не может дышать этим воздухом еще один день.

– Или мы идем к ней вместе, прямо сейчас, и ты говоришь, что ключ нам больше не нужен, – сказала она, и ее голос вдруг обрел невероятную твердость. – Или сегодня ночую я не в этой спальне.

Он смотрел на нее с неподдельным изумлением. Он не ожидал такого ультиматума. Он думал, она сломается, заплачет, извинится. А она стояла перед ним – бледная, с трясущимися руками, но несгибаемая.

– Ты серьезно? – спросил он, и в его голосе впервые прозвучала неуверенность.

– Абсолютно.

– Ты хочешь, чтобы я предал свою мать? Ради твоей блажи?

– Я хочу, чтобы ты защитил свою жену. И наш брак.

Он покачал головой, смотря на нее с чем-то похожим на жалость.

– Рита, я не буду этого делать. И ты не уйдешь. Успокойся, перестань истерить. Ложись спать. Завтра ты одумаешься.

Он повернулся и вышел из кухни. Она слышала, как он прошел в спальню, как щелкнул выключатель.

Она осталась одна. Посреди темной кухни, в полной тишине, разрываемая на части. С одной стороны – любовь к мужу, страх потерять его, страх перед неизвестностью. С другой – жуткое, всепоглощающее ощущение ловушки, из которой нужно выбираться, пока не стало слишком поздно.

Она медленно вышла в гостиную. Села на тот самый диван, поставленный по фэн-шую. Он был удобным, дорогим, идеальным. Но он не был ее выбором.

Она сидела так, может быть, час, может быть, два. Прислушиваясь к тишине спальни. Он не вышел. Он не пришел за ней. Он лег спать, уверенный, что утром она одумается и все вернется на круги своя.

Она поднялась с дивана. Ее ноги сами понесли ее в спальню. Она остановилась в дверях. Он лежал на кровати, уже спящий, или делающий вид, что спит. Его спина была к ней.

Она посмотрела на него. На большую, их общую кровать. На его плечо, выступающее из-под одеяла. Ей так хотелось подойти, прижаться к нему, забыть обо всем. Сдаться. Смириться. Может, он прав? Может, она сумасшедшая? Может, нужно просто принять правила игры?

Но потом она вспомнила запах чужих духов в своем шкафу. Вспомнила банку маслин. Вспомнила свой ежедневник на тумбочке. Вспомнила его слова: «В свою же квартиру».