Токсичная подруга

Глава 1: Идеальный фасад

Утреннее солнце заливало уютный зал ресторана «Жюльен» мягким, янтарным светом. Лучи играли в хрустальных бокалах, отражались в столовых приборах и ложились тёплыми пятнами на белую крахмальную скатерть. Воздух был насыщен ароматами свежесваренного кофе, круассанов и цветущих гиацинтов в кадках у огромных панорамных окон. В этом месте время текло медленнее, а проблемы большого города казались чем-то далёким и несущественным.

Марина пришла первой. Она выбрала столик в углу, откуда открывался вид на небольшую, оживлённую площадь. Её пальцы невольно перебирали салфетку, а взгляд скользил по знакомому интерьеру, не задерживаясь ни на чём. Несмотря на идиллическую картину, внутри у неё было слегка тревожно. Встречи с Лилей всегда были похожи на американские горки – никогда не знаешь, куда занесёт на очередном вираже. Но сегодня, она себе твердила, всё будет иначе. Сегодня просто приятный воскресный завтрак с лучшей подругой.

Она поймала на себе восхищённый взгляд мужчины за соседним столиком и смущённо отвела глаза. Марина не считала себя красавицей, но в её скромности и была её прелесть. Мягкие, тёплые карие глаза, обрамлённые длинными ресницами, которые она почти не красила, правильные черты лица и густые каштановые волосы, уложенные в небрежную, но элегантную причёску. Она была одета в простую кремового цвета блузу и тёмные джинсы, в то время как большинство посетительниц «Жюльена» щеголяли в платьях от кутюр. Она чувствовала себя здесь немного не в своей тарелке, но это было одно из любимых мест Лили.

– Мариночка! Родная! Прости, что заставила ждать, эти идиоты на парковке устроили пробку из-за какого-то жалкого «феррари»!

Голос звенел, как колокольчик, нарушая спокойную атмосферу. Все обернулись. В зал ворвалась Лиля. Она была не просто женщиной, она была событием. В её появлении был театр. Длинное платье цвета спелой малины, которое облегало её идеальную фигуру, широкополая шляпа, огромные солнечные очки, скрывающие пол-лица, и лёгкая, развевающаяся накидка. Она сняла очки, и её ярко-голубые глаза, подведённые стрелками, окинули зал оценивающим, властным взглядом, словно проверяя, все ли должным образом оценили её выход.

Она стремительно подошла к столику, обняла Марину, окутав её облаком дорогого, чувственного парфюма с нотами сандала и жасмина, и грациозно опустилась на стул.

– Ты выглядишь прекрасно, – сказала Марина, и это была чистая правда. Лиля всегда выглядела безупречно, словно только что сошла со страниц глянцевого журнала.

– Сплю по три часа, ем одну грусть и тоску, а ты говоришь – прекрасно, – с притворной грустью вздохнула Лиля, но было видно, что комплимент ей приятен. – А ты, я смотрю, решила не утруждать себя. Опять в своём любимом стиле «мисс скромность». Хотя, – она прищурилась, изучающе глядя на Марину, – на тебе это… мило. Очень аутентично.

Марина почувствовала знакомый укол где-то под ложечкой. Комплимент? Или укол? С Лилей всегда было сложно понять. Она научилась пропускать это мимо ушей.

– Как твой проект? – спросила Марина, чтобы сменить тему. – Ты в прошлый раз рассказывала о съёмках для нового каталога.

Лиля оживилась. Рассказывать о себе – её любимое занятие.

– Боже, Марин, это был кошмар! – она сделала глоток из бокала с водой, который тут же подал официант. – Фотограф – полный бездарь, не мог поймать ракурс. Модели – деревянные. Освещение ужасное. Мне пришлось буквально руководить всем процессом, иначе бы они всё провалили. В итоге только мои кадры и пошли в работу. Меня уже прозвали «спасительницей проекта». Надоело уже, честное слово, таскать на себе всех этих лузеров.

Она говорила быстро, страстно, размахивая руками. Её браслеты звенели. Марина слушала, кивая. История была типичной: полный провал всех вокруг и триумфальное спасение ситуации гениальной Лилей. Марина давно перестала задавать уточняющие вопросы или сомневаться. Это вызывало лишь раздражение.

– А ты как? – наконец, спросила Лиля, отламывая крошечный кусочек круассана. – Как там твои… интерьеры? Нашла уже кого-нибудь, кто согласится твои эскизы в жизнь воплощать?

– У меня всё хорошо, – улыбнулась Марина, стараясь не обращать внимания на лёгкое пренебрежение в тоне подруги. – Как раз работаю над интересным заказом. Частный дом в пригороде. Очень амбициозные клиенты.

– О, мило! – сказала Лиля, и в её голосе прозвучала неподдельная снисходительность, какую обычно испытывают к увлечениям ребёнка. – Рисуешь свои красивые столики и диванчики. Это так тебя успокаивает, я знаю. Для тебя это как арт-терапия.

Марина взяла свою чашку с кофе. Горечь, которую она почувствовала, исходила не от напитка.

– Да, это правда. Мне нравится моя работа.

– И правильно! – Лиля вдруг положила свою руку на её руку. Её прикосновение было тёплым, но властным. – Главное – найти себе спокойное, милое хобби, чтобы голова не болела о большом. Не всем же дано нести на себе груз ответственности, как мне. Ты у меня умница.

Они помолчали несколько минут, погружённые в свои мысли. Марина наблюдала, как Лиля отвечает на сообщения на телефоне, её длинные, идеальные ногти отстукивали по экрану. Она была живым воплощением успеха и стиля, и рядом с ней Марина всегда чувствовала себя немного блеклой, немного недостойной такого ослепительного существа. Именно поэтому она годами терпела эти колкости, эту снисходительность. Ведь Лиля могла выбрать в подруги кого угодно, а выбрала её. Это было почётно и… утомительно.

Внезапно телефон Лили завибрировал, играя навязчивый, тревожный рингтон. Она взглянула на экран, и её лицо изменилось мгновенно. Всё очарование, вся театральность слетели, как маска. Осталось лишь холодное, сосредоточенное и какое-то… злое выражение. Её пальцы сжали телефон так, что костяшки побелели.

– Мне надо ответить, – её голос стал тихим и плоским, без единой нотки прежней игривости. – Дело. Подожди тут.

Она встала и быстрыми шагами направилась к выходу, не глядя по сторонам. Её развевающаяся накидка мелькнула в дверях и исчезла.

Марина осталась сидеть одна. Она медленно выдохнула, даже не осознавая, что задерживала дыхание. Тишина, наступившая после ухода Лили, была оглушительной. Тревога, которую она чувствовала до прихода подруги, вернулась, но теперь она была отчётливее, ощутимее.

Она наблюдала за Лилей через окно. Та стояла на площади, спиной к ресторану, жестикулируя. Она говорила о чём-то страстно, яростно. Её лицо, которое Марина видела в отражении в витрине, было искажено гримасой гнева и презрения. Это было совершенно другое лицо. Не лицо подруги, не лицо успешной женщины света. Это было лицо незнакомки, жёсткой и безжалостной.

Через несколько минут Лиля закончила звонок. Она на несколько секунд замерла, глядя на телефон. Потом её плечи расправились, она сделала глубокий вдох, провела рукой по волосам, поправила платье. И когда она обернулась, чтобы войти обратно, на её лице снова сияла та самая, ослепительная, соблазнительная улыбка. Марина моргнула, задаваясь вопросом, не показалось ли ей всё это. Игра света, её собственное воображение…

– Ну, прости, родная! – пропела Лиля, снова занимая своё место. – Эти бездарные агенты без меня просто шагу ступить не могут. Весь отдых испорчен. Но хватит о работе! – Она отодвинула телефон, как будто отодвигая всё неприятное. – Ты не представляешь, что я вчера видела! И главное – с кем!

И она снова пустилась в захватывающий рассказ о светской вечеринке, о знаменитостях, о скандалах и интригах. Она смеялась, шутила, её глаза снова сияли. Марина слушала, поддакивала, улыбалась. Но её внимание было уже не совсем здесь.

Она смотрела на свою подругу и видела не только её. Она видела ту самую, другую женщину – с холодными глазами и искажённым злобой ртом, которая говорила по телефону на площади. Две Лили. Яркая, солнечная, которая сидела напротив, и теневая, незнакомая, которая ненадолго вырвалась на свободу.

Обессиливающее чувство, знакомая усталость накатила на Марину с новой силой. Она чувствовала себя как актриса, которая играет в пьесе, уже давно наскучившей, но не может из неё выйти. Она играла роль лучшей подруги, роль восхищённой слушательницы, роль тихой, спокойной Марины, которая является идеальным фоном для ослепительной Лили.

И в глубине души, очень тихо, почти неслышно, зародился крошечный, едва уловимый вопрос: «А кто я на самом деле? И сколько ещё я смогу это выносить?»

Но вопроса этого она испугалась ещё больше, чем внезапной перемены в лице подруги. Поэтому она просто сделала глоток уже остывшего кофе, заставила себя улыбнуться шире и произнесла:

– Правда? И что же он ответил?

Солнце продолжало светить, посетители ресторана смеялись и разговаривали, а тень незнакомки медленно отползала в угол сознания, чтобы ждать своего часа.

Глава 2: Первая царапина

Офис архитектурного бюро «Модерн» напоминал муравейник, замерший в предвкушении бури. Воздух был густым от напряжения, смешанного с запахом свежеотпечатанных чертежей, дорогого кофе из машины и едва уловимого аромата древесины с соседнего макета. Солнечные лучи, падающие сквозь панорамные стеклянные стены, освещали летающие в пространстве частички пыли, делая их похожими на звёздную пыль в миниатюре. Но сегодня никто не любовался игрой света.

Сегодня был день презентации проекта «Резиденция на Воробьёвых горах».

Для Марины этот проект был не просто очередной работой. Это была её кровь, её бессонные ночи, её душа, перенесённая на ватман и в трёхмерные модели. За последние три месяца она прожила с этим домом каждую секунду. Она знала его будущих жителей – семью Лазаревых – их привычки, мечты, даже то, как их младшая дочь любит читать на полу, прислонившись к тёплой стене. Марина вплела всё это в дизайн, создав не просто набор помещений, а пространство для жизни, наполненное светом, воздухом и тихой, умиротворяющей гармонией.

Она стояла в своей стеклянной кабинке, последний раз прогоняя в голове ключевые моменты презентации. Перед ней на столе лежала папка с финальными эскизами, распечатанными на плотной матовой бумаге. Каждый штрих, каждый подбор цвета, каждое решение по освещению были выверены до миллиметра. Рядом мерцал экран ноутбука с запущенной 3D-моделью, готовой к демонстрации.

Волнение скручивалось внутри нее тугой, холодной пружиной. Но это было хорошее волнение. Предвкушение. Тот самый момент, ради которого она и стала дизайнером. Возможность показать плод своего труда, своего видения, и увидеть в глазах заказчика понимание и восторг.

– Марина, ты готова? – В дверях кабинки появился Артём, её непосредственный начальник. Его обычно насмешливый взгляд был серьёзен. – Лазаревы уже в переговорной. Босс с ними. Выглядит всё солидно. Не подведи.

– Я готова, – твёрдо сказала она, хотя пальцы её слегка дрожали. Она собрала папки, проверила, что флешка с презентацией на месте, и глубоко вдохнула. Сейчас главное – сосредоточиться. Выкинуть всё лишнее из головы.

Именно в этот момент её личный телефон, лежавший на столе беззвучно, затрясся от настойчивой вибрации. На экране загорелось имя: «Лиля».

Марина нахмурилась. Она же предупреждала подругу, что сегодня утром у неё критически важная встреча. Лиля, казалось, всё поняла и даже пожелала удачи своим обычным слегка снисходительным тоном: «Удачи, милая! Не переживай так из-за своих диванчиков».

Телефон замолк, а через секунду снова заходился в немой истерике. «Лиля». Снова.

Потом пришло сообщение. Марина машинально взглянула на экран.

«Марин, прости, что звоню. У меня ЧП. Очень срочно. Перезвони, пожалуйста, мне просто не к кому больше обратиться».

Холодная тревога скользнула по спине. ЧП у Лили могло означать что угодно: от сломанного каблука до настоящей катастрофы. Но формулировка «не к кому больше обратиться» была её коронной. Так она всегда добивалась мгновенной реакции.

Марина положила телефон экраном вниз. Нет. Не сейчас. Никакие ЧП не могут быть важнее этого момента. Она собралась с духом и сделала шаг в направлении переговорной.

Телефон завибрировал снова. На этот раз непрерывно. Лиля не звонила, она буквально вгрызалась в её внимание, требуя его немедленно.

– Марина, ты идёшь? – из переговорной вышел сам Александр Петрович, руководитель бюро. Его взгляд скользнул по её лицу, потом по вибрирующему телефону на столе. – У нас важные клиенты ждут.

– Да, конечно, простите, – сдавленно сказала она и, поддавшись внезапному порыву, схватила телефон и с силой выключила его. Сердце колотилось где-то в горле. Глупая, истеричная реакция. Теперь она будет переживать, что там у Лили.

Она вошла в переговорную. Просторная комната, большой стол из светлого дуба, вся команда проекта, а напротив – семья Лазаревых. Глава семьи, Владимир, смотрел на неё с деловым интересом. Его жена, Ирина, – с тёплым любопытством.

Марина выдавила улыбку, включила ноутбук, разложила папки. Её руки чуть дрожали.

– Господа Лазаревы, коллеги, – начала она, и голос, к её облегчению, звучал ровно и уверенно. – Сегодня я представлю вам проект вашего будущего дома. Я не просто создавала интерьер. Я пыталась создать пространство, которое стало бы продолжением вашей семьи, вашего мироощущения…

Она погрузилась в презентацию. Слова лились сами собой. Она показывала эскизы, объясняла выбор материалов, демонстрировала 3D-модель, где виртуальная камера пролетала через светлые, наполненные воздухом комнаты. Она видела, как лица Лазаревых постепенно оживлялись, как на губах Ирины появлялась улыбка, как Владимир одобрительно кивал, указывая на какое-то инженерное решение.

Волнение стало уступать место профессиональному азарту, лёгкой эйфории. Всё получалось. Она делала это! Лилины звонки уходили на задний план, превращаясь в размытое пятно тревоги где-то на периферии сознания.

Она подошла к ключевому моменту – презентации гостиной, сердца дома, того места, где, по её задумке, должна была собираться вся семья.

– И здесь, как вы видите, мы используем панорамное остекление, чтобы максимально объединить пространство дома с садом. Свет будет проникать сюда под таким углом, что даже зимой…

Дверь в переговорную тихо приоткрылась. На пороге появилась испуганная физиономия стажёрки Кати.

– Марина, извините, что перебиваю, – зашептала она, – вам срочный звонок. По городскому. Говорит, что дело жизни и смерти. Не может ждать.

В комнате повисла неловкая тишина. Все взгляды перевели с Марины на бледную Катю и обратно. Александр Петрович нахмурился. Лазаревы с вежливым недоумением отодвинулись от стола.

Ледяная волна прошла по телу Марины. Она знала, кто это. Знала абсолютно точно.

– Скажите, что я на важной встрече, – тихо, но чётко произнесла она, пытаясь сохранить самообладание.

– Я говорила! – чуть не плача, прошептала Катя. – Она сказала, что… что если вы сейчас не подойдёте, то потом можете жалеть об этом всю жизнь. У неё… истерика.

Последняя фраза была произнесена уже совсем тихо, но в гробовой тишине переговорной её услышали все.

Лицо Александра Петровича побагровело. Он кивнул Кате на дверь. Та испарилась.

– Марина Владимировна, – он говорил тихо, но каждый звук падал, как отточенная сталь. – Мы вас ждём. Если ваши личные проблемы настолько срочные, мы можем перенести…

– Нет! Нет, простите, всё в порядке, – Марина чувствовала, как горит вся. Унижение, ярость, паника – всё смешалось в один клубок, сдавивший горло. Она пыталась поймать потерянную нить презентации. – Так вот, гостиная… свет… углы…

Она запустила следующую часть 3D-модели, но её пальцы дрожали, и она кликнула не на ту иконку. Вместо видов гостиной на огромном экране во всю стену возникла техническая схема прокладки вентиляции – сухие, невзрачные линии, никак не соответствовавшие её поэтическому описанию.

Владимир Лазарев вежливо кашлянул.

– Вентиляция – это, конечно, важно, – заметил он, и в его голосе впервые прозвучала лёгкая насмешка.

Марина сбивчиво стала объяснять, что это ошибка, пытаясь вернуть нужный слайд. Но паника уже полностью овладела ею. Она путалась в словах, её объяснения стали бессвязными, она забыла ключевые цифры по освещённости, которые сама же и рассчитывала.

Она видела, как интерес в глазах заказчиков гаснет, сменяясь вежливой скукой, а затем и разочарованием. Видела, как Александр Петрович смотрит на неё взглядом, полным ледяного презрения. Видела, как её коллеги отводят глаза, испытывая неловкость за неё.

Презентация превратилась в форменный ад. Она пробормотала что-то об оставшихся деталях и сдалась, беспомощно замолчав.

– Благодарю, Марина Владимировна, – сухо сказал Александр Петрович. – Мы ознакомимся с материалами дополнительно. Коллеги, прошу вас, обеспечьте госпожу Лазареву всеми чертежами.

Он не смотрел на неё. Никто не смотрел на неё.

Встреча была закончена. Клиенты ушли, стараясь не смотреть в её сторону. Команда разбрелась по углам, обсуждая произошедшее шёпотом.

Марина осталась одна в большой, внезапно опустевшей переговорной. Воздух, ещё несколько минут назад наполненный энергией и обещаниями, теперь был спёртым и тяжёлым. Она медленно собрала свои папки. Руки были ватными. В ушах стоял оглушительный звон.

Она включила телефон. На экране всплыли уведомления: 17 пропущенных вызовов от «Лиля» и несколько голосовых сообщений.

Марина вышла в пустой коридор, прислонилась лбом к холодному стеклу панорамного окна. За ним кипела жизнь, мчались машины, шли люди. А здесь, внутри неё, всё было мертво и разбито. Годы труда, месяцы конкретной работы, шанс доказать свою состоятельность – всё было перечёркнуто одним эгоистичным порывом её «лучшей подруги».

Она чувствовала себя абсолютно уничтоженной. И сквозь это всепоглощающее чувство пробивалась другая, новая, незнакомая эмоция. Горячая, острая, ядовитая.

Ярость. Чистая, неразбавленная ярость на Лилю.

Она сжала телефон так, что треснуло защитное стекло. Слёзы наконец хлынули из глаз, но это были не слёзы обиды или жалости к себе. Это были слёзы бессильной злости.

В этот момент телефон снова завибрировал в её руке. «Лиля».

Марина смотрела на это имя, на это глупое сердечко, которое она сама же когда-то поставила. Она смотрела на него сквозь пелену слёз и трещину на стекле. И впервые за много лет у неё не возникло ни малейшего желания ответить на этот зов. Возникло лишь одно, пугающее своей силой желание – швырнуть телефон об стену, чтобы разбить его, чтобы это имя навсегда исчезло с экрана и из её жизни.

Но она не сделала этого. Она просто медленно соскользнула по стеклу на пол, спрятала лицо в коленях и тихо плакала, чувствуя, как трещина проходит не только по стеклу её телефона, но и по фундаменту её дружбы, и по её собственной жизни. А телефон в её руке продолжал настойчиво и безучастно вибрировать, требуя её внимания, как это всегда и бывало.

Глава 3: «Я же только тебя и люблю»

Дождь начался внезапно, как и всё плохое в этот день. Крупные, тяжёлые капли забарабанили по стеклянному фасаду офисного здания, превращая мир за окном в размытое, серо-водянистое полотно. Для Марины это было лишь продолжением того внутреннего ливня, что уже бушевал в её душе. Она вышла на улицу, даже не раскрыв зонт, и позволила воде хлестать по лицу, смешиваясь с горячими, солёными слезами бессилия и ярости.

Путь до дома был похож на перемещение сквозь густой, вязкий кошмар. Она почти не помнила, как оказалась в метро, как вышла на своей станции, как брела по знакомым улицам, не чувствуя под ногами земли. В ушах всё ещё стоял гул унизительной тишины из переговорной, прерываемый лишь настойчивым, призрачным вибрацией телефона, который она теперь зажала в кулаке так крепко, что металлический корпус впивался в ладонь.

Её квартира, обычно такое тихое и уютное убежище, встретила её гробовой тишиной. Марина прислонилась спиной к двери, закрыв глаза. В голове прокручивался тот самый момент снова и снова: испуганное лицо стажёрки, нахмуренные брови Александра Петровича, насмешливый кашель Владимира Лазарева, техническая схема на огромном экране… И поверх всего этого – имя на телефоне. «Лиля».

Она швырнула сумку с папками на пол. Папки разлетелись, и белоснежные листы с её чертежами, её мечтами, её болью, раскидались по прихожей, как похоронный салют по её карьере. Марина прошла в гостиную, плюхнулась на диван и уставилась в стену. Пустота. Полная, оглушительная пустота. Даже гнев куда-то ушёл, оставив после себя лишь выжженную, безжизненную равнину отчаяния.

Она просидела так, не зная, сколько времени. Дождь стучал в окно. Сумерки медленно затягивали комнату в свои сизые объятия. Марина не включала свет. Ей казалось, что любой луч, любое движение нарушат это хрупкое онемение, и боль вернётся с новой силой.

И тут в тишине раздался стук. Сначала нерешительный, потом настойчивее. Марина вздрогнула, сердце ёкнуло и замерло. Это не мог быть кто-то свой. Курьер? Сосед?

Стук повторился. Твёрдый, уверенный. Потом послышался голос. Тот самый голос, который ещё несколько часов назад она готова была разбить вдребезги.

– Марин! Мариночка, родная! Я знаю, что ты там! Открой, пожалуйста! Мне очень нужно с тобой поговорить!

Лиля. Она пришла. Сама. Без звонков. Это было настолько не в её стиле, что на секунду вывело Марину из ступора. Гнев, холодный и острый, снова кольнул её. Она сжала кулаки. Нет. Ни за что. Она не откроет. Она не будет с ней разговаривать. Пусть стоит. Пусть уходит.

– Марина, я не уйду. Я буду стоять здесь всю ночь, если понадобится. Пожалуйста…

В её голосе послышались странные нотки. Не привычное требовательное квохтанье, а что-то надтреснутое, почти… отчаянное.

Марина медленно поднялась с дивана и подошла к двери. Посмотрела в глазок.

На площадке, под тусклым светом лампочки, стояла Лиля. Но это была не та Лиля, что блистала сегодня утром в «Жюльене». Платье цвета малины было промокшим насквозь и бесформенно облепляло её фигуру. Шляпы не было, и её знаменитые, уложенные с величайшим трудом волосы были мокрыми, растрёпанными и висели жалкими прядями. Она стояла, обняв себя за плечи, и от этого казалась удивительно маленькой и беззащитной. Но больше всего Марину поразило её лицо. Оно было бледным, без единой капли косметики, а глаза – красными, заплаканными и полными такой неподдельной тоски, что сердце Марины, вопреки её воле, сжалось.

Она машинально повернула ключ и открыла дверь.

– Лиль… что с тобой? – прошептала она.

Лиля взглянула на неё своими огромными, наполненными слезами глазами, и её губы задрожали.

– Он ушёл, – выдохнула она, и голос её сорвался в надрывную, детскую жалость. – Сергей. Он бросил меня. Бросил, Марин! Сказал, что я… что я слишком сложная. Слишком многого хочу. И ушёл.

Она сделала шаг вперёд, и по её щекам покатились крупные, тяжёлые слёзы. Они казались настоящими. Марина замерла в нерешительности. Её собственная катастрофа вдруг померкла перед этим внезапным горем подруги. Старый, выдрессированный годами рефлекс – утешать, спасать, быть опорой – сработал быстрее, чем сознание.

– Зайди, ты вся промокла, – тихо сказала Марина, отступая вглубь прихожей.

Лиля шагнула через порог и, не снимая мокрого пальто, вдруг обняла её, прижалась мокрым, холодным лицом к её шее.

– Он бросил меня… – всхлипывала она. – А я так его любила… Я всё для него делала… Всю себя отдавала…

Марина неловко похлопала её по спине, чувствуя, как ледяная влага проступает через её собственную блузку. Она вела её в гостиную, усадила на диван. Лиля продолжала плакать, тихо, почти бесшумно, и эти слёзы были куда страшнее её обычных истерик.

– Я тебе звонила, звонила… – всхлипнула Лиля, поднимая на Марину полные слёз глаза. – Мне было так плохо, так одиноко… Мне нужна была только ты… А ты не брала трубку. Я думала, ты тоже меня бросила…

И тут в голосе её прозвучала та самая, знакомое до боли, лезвие манипуляции. Но сейчас оно было обёрнуто в такую упаковку искреннего страдания, что Марина не нашла в себе сил на него злиться. Вместо этого её охватило жгучее, удушающее чувство вины.

Она представила себе Лилю в тот самый момент: брошенную, плачущую, а она, Марина, в ярости выключает телефон. Она оставила её одну в самое трудное время.

– У меня была… важная встреча, – слабо попыталась оправдаться Марина.

– Я знаю! Я помню! – воскликнула Лиля, хватая её за руки. Её пальцы были ледяными. – И я так виновата, что отвлекала тебя! Прости меня, родная! Прости! Я эгоистка! Я думала только о себе и своём горе! Как твоя презентация? Всё прошло хорошо?