Мозг жертвы. Как нами манипулируют мошенники и лжецы

Ненавязчиво, очень тонко, Тилли выспрашивает о нашем образе жизни, каникулах в Пиле, большом доме в Бордо и постоянных заботах о Мартеле, недвижимости и землях, полученных мужем в наследство от отца, – чтобы модернизировать их, пришлось немало потрудиться. Разговор заходит о проблемах с продажей особняка, принадлежавшего бабушке и ее сестрам, а также о трудностях, которые преодолевает Гислен. Собеседник внимательно слушает Шарля-Анри, а потом задает вопрос. Впрочем, был ли это вопрос? Скорее замечание, затрагивающее тему… Нет, не заговора, но зависти, ревности и даже агрессии, которые у кого-то может вызвать такая семья, как Ведрины, – состоятельная, аристократическая, уважаемая.

Когда они расстаются, чувствует ли Шарль-Анри, что у него появился друг? Человек, готовый подставить плечо в трудную минуту? В поезде, везущем его назад в Бордо, он взволнованно размышляет над словами нового знакомого.

Исторически в подсознании каждого протестанта живет решимость вступить в бой, готовая включиться в любой момент. Это результат всех пережитых преследований, всех войн, всех проигранных и выигранных сражений. Еще каких-то двадцать лет назад Шарлю-Анри пришлось выстоять в борьбе за право жениться на любимой женщине. Есть и еще кое-что, более сокровенное. Вслед за своим отцом Шарль-Анри не устает повторять, что он землевладелец. Самое дорогое, что заключено в их сердцах, – это поля, леса, стены Мартеля, нежный холмистый пейзаж, запахи перегноя и сена, которые вдыхаешь ранним утром. И за это они тоже будут биться, как и их предки. У них всегда было ощущение принадлежности к скромному и гордому меньшинству: протестантским аристократам-землевладельцам. Ведрины – это семья или, может, клан? Находясь в Бордо, мы никогда бы об этом не задумывались. Другое дело – в Мартеле. Иногда мой муж испытывает нечто вроде «синдрома осажденной крепости». Чтобы пробудить это чувство, незнакомцу пришлось лишь умело его расшевелить. На тот момент этот человек все еще оставался загадочной фигурой, но сама эта загадка являла собой смутный соблазн, укрывшийся от Шарля-Анри. Он лечит тело, помогает появляться на свет новым жизням, но недостаточно интересуется душой и семейной психологией.

Иногда мой муж испытывает нечто вроде «синдрома осажденной крепости». Чтобы пробудить это чувство, незнакомцу пришлось лишь умело его расшевелить.

Вернувшись домой тем же вечером, Шарль-Анри рассказывает мне о прошедшей встрече, подчеркивая интеллект и обаяние этой прекрасной и активной личности. Он делится своими впечатлениями: похоже, наша семья подвергается вероломному нападению. Но благодаря этому человеку мы больше не одиноки в своих невзгодах.

Затем Шарль-Анри обращается к теме, судя по всему, затронутой в их беседе: к нашим финансовым вложениям. Он предлагает проследить, чем занят мой поверенный: по имеющейся у Тилли информации, мы могли бы намного лучше распорядиться капиталом. Все под контролем, он ведет дела «как настоящий глава семейства»: по большей части это страхование жизни и казначейские векселя. И тут я поражаюсь тому, как разговор, изначально посвященный способам защитить интересы семьи Ведрин, переходит на управление нашими деньгами, в частности моими. Но Шарля-Анри занимает другое: чего стоят наши консультанты?

– Ты все еще доверяешь им? – спрашивает он. – У тебя никогда не возникало сомнений на их счет?

Прекрасно помню тот вечер. Мы в нашей спальне, которую я обставила как можно уютнее: купила две прикроватные лампы, излучающие свет, комфортный для чтения в постели и в то же время достаточно мягкий, чтобы создать атмосферу безмятежности и покоя. Мне нравится эта комната, она олицетворяет тихую мирную жизнь. Однако именно в тот самый момент у меня возникает смутное чувство, что Шарль-Анри впускает в окно хаос. Это продолжается какую-то долю секунды, но неприятное ощущение засядет занозой в моей памяти. Теперь, по прошествии более десяти лет с того вечера, я пишу эти строки и понимаю, что оно никуда не делось.

На предложение Тилли я реагирую, как и любой другой на моем месте: разве не стоит разузнать об этом человеке, прежде чем принимать какое-либо решение? У мужа есть связи в политическом мире Бордо, достаточно лишь позвонить. Какую-то информацию легко получить в справочной службе. Но Шарль-Анри не слышит меня. Он не спорит, не требует, чтобы я действовала тем или иным образом, – просто соглашается: да, ничего не мешает нам навести справки, если это меня успокоит или доставит мне удовольствие. Но вопрос остается открытым. Наверное, потому что уже поздно. Он устал, и завтра его ждет тяжелый день. Вероятно, Шарль убежден, что я готова подчиниться. Не знаю. Больше ни разу не зайдет речь о том, чтобы получить какие-либо сведения о Тилли. Я могла бы сделать это сама, но пустила все на самотек. Видимо, хотела, чтобы делом занялся муж. Чтобы инициатива исходила от него.

Жизнь шла своим чередом: дети, ассоциация, разнообразные дела, Шарль-Анри, его клиентура, собрания профсоюза врачей, друзья…

А две недели спустя Шарль-Анри снова встретился с Тьерри Тилли в Париже. На этот раз о бабушкиной проблеме никто и не вспомнил – все внимание было направлено на мои инвестиции. Похоже, источники, информировавшие нового друга моего мужа, справились с поставленной задачей: вложения под угрозой, а банковский консультант, годами занимавшийся этим вопросом, все же не так компетентен, как я думала. Ничего из этого не было сказано прямо, все лишь подразумевалось…

Тем же вечером Шарль-Анри ужинал у сестры в Фонтене-су-Буа. И конечно, разговор вращался вокруг недавней встречи. Гислен довершила дело, откровенно поведав о роли Тьерри в ее жизни за прошедшие два года. Так как Дама Сухарь вела дела из рук вон плохо, Тьерри вмешался и помог ей. Об этом Гислен рассказала в шутливой форме: мол, у него своя клининговая фирма. Вот так с подачи мэтра Винсента Давида этот человек вошел в жизнь Гислен. Летом он везде навел порядок – у Дамы Сухарь буквально открылось второе дыхание. Затем Тьерри, разбиравшийся в компьютерах, помог ей выгодно обновить все оборудование. Надо признать, что с тех пор в школе дела пошли на лад. Настолько, что Гислен приняла его на работу, сделав своим заместителем. Она могла доверить ему любой вопрос, требовавший решения, он со всем справлялся. Проще говоря, он стал НЕ-ЗА-МЕ-НИ-МЫМ!

Шарль-Анри слышит только то, что хочет услышать. Поэтому его не удивляет, когда агент спецслужб – неважно, бывший или действующий, выполнявший миссии при ООН, возглавляющий несколько корпораций, – соглашается стать подчиненным его сестры! И посвятить ей значительную часть своего времени! Но это всего лишь временное устранение неполадок, одна из его многочисленных миссий!

– К тому же, – резюмирует Гислен, – Тьерри умнейший человек, у него такая интуиция, такое чутье! Я знаю его сто лет.

Она без колебаний советуется с ним по любому поводу. Они беседуют каждый день и обедают вместе несколько раз в неделю. Разумеется, она рассказала ему о семье, о своей жизни, о братьях и сестре, умершей от опухоли головного мозга, а также в деталях о Шарле-Анри и его «драгоценной» жене… Она даже посвятила его в подробности нашего с мужем знакомства и пребывания в Тунисе, упомянула о кончине друга-компаньона, описала дом в Кодеране и квартиру в Пиле. Гислен выложила ему все о моих родственниках, в том числе о дедушке-промышленнике… Она пригласила его в Ло-и-Гаронну, познакомила с Филиппом и бабушкой, которым он сразу понравился. Подобное сближение могло бы навести на мысль о банальной любовной интрижке, но все обстояло иначе. Тилли познакомил Гислен со своей женой Джессикой – красивой элегантной женщиной – и дочерью Наташей.

По словам Гислен, Тьерри просто предлагает решения, и, главное, ему можно верить во всем!

По словам Гислен, Тьерри просто предлагает решения, и, главное, ему можно верить во всем!

– Вот увидишь, – убеждает она, – если ты ему доверишься, то получишь в тысячу раз больше того, что имеешь! Пройди первые девять шагов, он сделает десятый. Шарль-Анри уже убедился в этом. Брат гордится тем, что знает людей и может разобраться в любой ситуации, – этот талант просто необходим хорошему акушеру, – так вот, у него есть чувство, что между ним и Тилли течет позитивная энергия.

Как того требует его профессия и в соответствии со своим характером, мой муж осторожен и прагматичен. Несмотря на это, он постепенно проникается доверием к новому знакомому и не замечает перекоса в отношениях благодаря хамелеонскому дару Тьерри Тилли.

Сразу по приезде в Бордо Шарль-Анри всерьез берется за меня и вновь заговаривает о наших вкладах. На этот раз он возвращается из Парижа восторженным, возбужденным и каким-то наивным. По его словам, мы должны отказаться от услуг управляющего активами. Только Тилли и его компания Presswell способны эффективно защитить наши капиталовложения.

Муж в этом убежден и, судя по всему, на сто процентов. Я же остаюсь скептиком и уговариваю его задуматься. Повторяю, что нужно собрать информацию об этом человеке и его компании. Шарль-Анри по-прежнему меня не слышит и даже сегодня с трудом вспоминает те мои предостережения.

Тон нашего разговора повышается, но совсем чуть-чуть; мы не привыкли яростно противостоять друг другу. С другой стороны, воцаряется какая-то нервозность, зарождается тревога по поводу завтрашнего дня, которую дети так или иначе чувствуют, хоть и не подают вида.

В выходные в Мартеле остальные члены семьи Ведрин, каждый по-своему, вступают в дело, убежденные и убеждающие, не слушая и не слыша того, что говорят другие.

Идиллический портрет Тьерри Тилли, который постоянно рисуют Гислен и ее сын Франсуа, обретает все новые краски за счет уверенности бабушки, Шарля-Анри, Филиппа и его спутницы жизни Брижит. Я пытаюсь привнести нюансы, которые никто не слышит или не хочет слышать… Чувствую себя изгоем перед лицом сплоченного братства, которое не исключает меня окончательно, но в то же время не считает своей. Бабушка позволила Тилли «окурить себя фимиамом». Она полностью утратила способность критически мыслить, размягчилась, уступив ему место главы семьи. Ловушка захлопнулась!..

Ежедневный обмен мнениями между «призраком» Тилли и Гислен теперь определяет нашу повседневную жизнь. Я стараюсь не поддаваться романтическим и в какой-то мере параноидальным порывам сестры мужа, которые постепенно заражают остальных. Однако, отрезанная от всех своих друзей и близких, я в конечном итоге сдаюсь, чтобы еще больше не усложнять ситуацию.

Столкнувшись с таким радикальным и непривычным отношением, я ломаюсь. Уступаю во всем, даже не спрашивая у своего банка, как обстоят дела с этой компанией Presswell, которой я выписываю чеки на довольно крупные суммы. С тяжелым сердцем ставлю подпись, чувствуя, что совершаю огромную глупость. Но перевешивает главный аргумент – привязанность моей семьи бесценна. Теперь есть два мира: внешний и мы, замкнутые в себе, поддерживающие друг дружку. Тилли говорил: «Мы все в одной лодке, и я ее капитан».

Итак, я вверила свои финансы совершенно незнакомому человеку. По правде говоря, мы уже виделись с ним дважды, но никакой ясности в отношении этого человека у меня не появилось. В мае, еще до того, как муж встретился с ним впервые, я провела три дня в Париже с моей Дианой, которой в то время исполнилось пятнадцать. Мы остановились у Гислен в Фонтене-су-Буа, в большом доме, утопавшем в зелени. К обеду прибыл Франсуа, а вместе с ним какой-то мужчина. Незнакомец был значительно старше сына Гислен и выглядел слегка безумно в кедах, мешковатых шортах и выцветшей толстовке. Невысокого роста, чуть сутулый, со светлыми спутанными волосами – внешность, как говорится, никакая. Гислен не представила его, лишь коротко бросила, что он светило технических наук и помогает сыну готовиться к сдаче дипломной работы. Гость вяло пожал мне руку. Он произвел на меня отталкивающее впечатление, я даже удивилась, как это золовка позволяет Франсуа общаться с таким типом. Это и был Тилли. Вспоминая ту встречу, я до сих пор не могу понять, почему Гислен не произнесла его имени. Я ее никогда об этом не спрашивала, но убеждена, что он приказал ей не делать этого по каким-то своим причинам.

Не устаю повторять, что Тьерри Тилли просто повезло. Именно так и никак иначе. Когда он приехал в Бордо, чтобы положить в карман наши первые чеки, сопоставь я его личность с человеком, которого встретила в Фонтене-су-Буа, ничего бы не случилось.

Затем в июле следующего года, когда фестиваль «Музыка в Гиени» был в самом разгаре, Гислен прибыла в Мартель в сопровождении элегантной пары. Он – худощавый блондин в маленьких очках, самая обыкновенная располагающая внешность. Она – высокая брюнетка со спортивной фигурой. Не представив мне своих гостей, Гислен провела их по всему дому, комната за комнатой, явно наслаждаясь экскурсией. Дом был полон друзей и родственников, мое внимание было перегружено. Я не обратила на это внимания, не узнав в блондине преподавателя технических наук, встреченного в Фонтене.

В Бордо за чеками приехал уже совсем другой человек: энергичный бизнесмен, спортивный и подтянутый. Маленькие очки, волосы аккуратно зачесаны набок – представительная внешность идеального зятя с хорошо подвешенным языком, помимо всего прочего демонстрирующего впечатляющую уверенность в себе. Его рукопожатие, от которого едва не расплющивались фаланги пальцев, было мне неприятно, так как недвусмысленно намекало на стремление к власти. Новая версия этого персонажа оказалась для меня ненамного убедительнее предыдущих.

Его рукопожатие, от которого едва не расплющивались фаланги пальцев, было мне неприятно, так как недвусмысленно намекало на стремление к власти. Новая версия этого персонажа оказалась для меня ненамного убедительнее предыдущих.

На первый взгляд Тьерри изо всех сил старался развеять мои опасения: все регистрируется в налоговом центре, он удостоверяет подписью получение чеков компанией Presswell. Но я продолжаю беспокоиться и говорю ему:

– До сих пор я передавала свои средства организациям, имеющим офисы в городе, в то время как о вашей компании мне ничего не известно. Если с вами что-нибудь случится, я не представляю, куда обращаться, чтобы узнать, где мои деньги и как их вернуть! Мне нужна более подробная информация, чтобы удостовериться в вашей надежности.

Тилли обиженно вскидывает голову, принимая оскорбленный и сердитый вид. Устремив на меня ледяной взгляд, он выдерживает театральную паузу, а затем отрывисто произносит:

– Послушайте, Кристина, давайте не будем дискутировать о таких вещах. Либо вы доверяете, либо нет. Все, с кем я сотрудничаю, не задают вопросов, они мне верят! Я не приемлю, когда мои слова ставят под сомнение, это вопрос репутации!

Шарль-Анри, словно уже находясь под наркозом, не реагирует, и я отступаю. Непростительная глупость!

Странное дело, с тех пор как мы познакомились с Тьерри Тилли и он стал втираться в доверие к нашей семье, началась черная полоса. Я стараюсь верить, что это просто совпадение. Одновременно нам демонстрировались конкретные факты, подтверждавшие и укреплявшие ложь Тилли о заговоре, объектом которого мы якобы являлись. Все начинается с серии автоугонов. У каждого из нас есть машина, и каждый не единожды становится жертвой угонщиков. Затем мой автомобиль сразу после техосмотра загорается на платной дороге в Марманде, когда Шарль-Анри едет на нем в Монфланкен. Следующим летом на ферме гибнут две коровы – событие небывалое. По словам ветеринара, они проглотили колючую проволоку – он и сам удивлен этим фактом. Затем прямо из ангара крадут трейлер и семена. Я обращаюсь в жандармерию. И, словно хеппи-энд в этой мрачной серии несчастий, через восемь дней трейлер обнаруживается, как и предсказывал Тилли. На мой фермерский счет зачисляется возмещение убытков за украденные семена, без какого-либо вмешательства с нашей стороны. Шарль-Анри, который с начала года постоянно на связи с Тьерри, сообщает ему о наших горестях. Тот дает ему все более и более детальные объяснения, утверждая, что семья Ведрин под прицелом. Нет, он пока не может точно сказать, кто стоит за этими махинациями. Упоминает масонов: «Мы знаем, что их много на Юго-Западе…» И не только их. К слову, его службы проводят соответствующие расследования. Потом мы узнаем, что Тилли был исключен из масонской ложи за многочисленные злоупотребления. Возмещение за кражу семян? Да, он вмешался, ведь это действительно тяжело – испытать столько бед сразу!

Более того, когда наша собственность – две трети земель – оказывается под угрозой разорения из-за проекта по строительству искусственного озера, он говорит, что контролирует ситуацию, и заверяет: проект свернут. Действительно, несколько месяцев спустя от идеи, породившей в наших краях ожесточенное сопротивление, откажутся. Столкнувшись с целой чередой подобных инцидентов, кто-то посетует на несчастливую судьбу или стечение обстоятельств. Члены семьи Ведрин видят в этом коварные происки, причину которых им объясняет Тьерри Тилли. Это может показаться смешным и глупым, но случайность, играя на руку злу, становится мощным орудием. И если кто-то, кому вы доверяете, не только не сомневается в ваших опасениях, но и, наоборот, подтверждает их, то все, что было лишь предположением, превращается в уверенность. Уверенность, которая делает людей, ранее склонных доверять ближним – в данном случае нас, – крайне подозрительными ко всему, что приходит извне. Все, не имеющее отношения к нашей семье, встречается с опаской. Соответственно мое окружение нуждается в подстраховке, чтобы быть уверенным, что я не перешла в «клан врага».

Это может показаться смешным и глупым, но случайность, играя на руку злу, становится мощным орудием. И если кто-то, кому вы доверяете, не только не сомневается в ваших опасениях, но и, наоборот, подтверждает их, то все, что было лишь предположением, превращается в уверенность.

Я люблю мужа, а он принадлежит к семье Ведрин. В то время для меня этого было достаточно, чтобы с готовностью принять все что угодно, лишь бы он продолжал меня любить, а его близкие – считать своей. Я говорила ему, как сильно обеспокоена отношением его родственников. Однако стоит мне продемонстрировать озабоченность, как я сталкиваюсь с отчужденностью. Вскоре Тилли сообщает Шарлю-Анри, что я страдаю депрессией и, чтобы вернуть спокойствие, мне нужно принимать транксен. Вследствие такой терапии мои реакции ослабевают, и вскоре я от всего отстраняюсь. Меня постоянно мучит вопрос: что же породило это отчаянное желание быть любимой и принятой? Эту слабость, которая неизменно приводила к тому, что я уступала навязанным действиям или решениям, даже если они противоречили моим интересам? Я могла долго сражаться, но обычно все заканчивалось моим согласием.