Сонник кошмаров 2: бойся своих желаний

«Шрам»

Если вам приснился шрам, то это знак, что ваша боль ищет выхода и может проявиться в реальной жизни самым неприглядным способом.

Тая ненавидела тишину. В тишине она слышала эхо. Не звуковое – тактильное. Ее щека, точнее, шрам на левой щеке, будто бы помнил каждый удар. Он не болел постоянно, нет. Врачи сделали свою работу хорошо. Но в тишине, особенно перед сном, она чувствовала его: не боль, а воспоминание о боли. Острое, унизительное, как пощечина. Шрам был бледным, аккуратным, почти медицинским. Но для Таи он был клеймом. Напоминанием о трех годах брака, который был не браком, а добровольным заключением в аду, из которого она сбежала, прихватив с собой лишь чемодан вещей и это увечье на лице.

Ее сны были одной и той же вариацией на тему этого кошмара.

Она стояла перед огромным, кривым зеркалом в позолоченной раме, точно таким, что висело в их с Никитой спальне. В отражении ее лицо было чистым, идеальным, каким оно было до него. Она улыбалась, и отражение улыбалось в ответ. Но потом на идеальной щеке проявлялась тонкая красная линия. Она расходилась, кожа под ней лопалась, обнажая мышцы и сухожилия, а из раны начинали выползать черные, жирные тараканы, шепчущие его голосом: «Никто, кроме меня. Никто тебя не захочет. Ты – испорченный товар». Она пыталась закричать, зажать рану руками, но ее пальцы проваливались внутрь, и она чувствовала, как хитиновые лапки ползают по ее костяшкам. Она просыпалась с одним и тем же движением – рука инстинктивно прижата к щеке, к гладкой, холодной коже шрама.

Она прошла через серию пластических операций. Шрам становился тоньше, аккуратнее, но он всегда возвращался. Не физически – физически он заживал. Но в ее восприятии он был все таким же багровым и уродливым. Психолог о том, что проблема не в шраме, а в ее голове. Но Тая была уверена: проблема была в шраме. Он был порталом, через который прошлое продолжало терзать ее.

Именно после очередного такого кошмара, в четыре утра, отчаявшись Тая листала блог популярного эзотерика и, о чудо, наткнулась на описание некого «Ритуала живого Шрама». Описание было размытым, написанным витиеватым языком. В нем говорилось, что шрам – это не просто глубокое повреждение кожи, это «ворота, через которые боль входит в душу и через которые ее можно изгнать». Чтобы «задобрить шрам», нужно было приготовить особую «мазь».

Рецепт был откровенно бредовым: корень женьшеня (она заменила на имбирь), пепел от сожженной фотографии обидчика (это заставило ее содрогнуться), три капли крови самой жертвы (она надеялась, что он и без нее уже скорчился в муках) и масло розмарина, настоянное на растущей луне. Вся эта смесь должна была быть растерта в ступке в полнолуние и втираться в шрам на протяжении семи ночей подряд с определенным заклинанием – набором гортанных звуков, больше похожих на завывание.

«Что за идиотизм», – прошептала она, глядя на экран. Но что-то внутри нее, какая-то отчаянная, истерзанная часть ее души, ухватилась за эту соломинку. Это было действие. Ритуал. Не пассивное ожидание, пока терапия подействует, а нечто ощутимое, что она могла сделать сама, чтобы вернуть контроль над своей жизнью, над своим телом.

Она колебалась неделю. Но очередной кошмар, в котором тараканы вышли из шрама и заполнили всю ее комнату, заставил ее действовать.

Фотографию Никиты она, к своему ужасу, нашла – старую, распечатанную на бумаге, завалявшуюся в документах. Сжечь ее было странно катарсисно. Пламя пожирало его улыбку, его холодные глаза. Пепел она аккуратно собрала. Ритуал она проводила в ванной, и как положено при свечах. Воздух пах имбирем и горелой бумагой. Кровь обидчика осталась у обидчика, Тая решила, что будет достаточно ее, пролитой за их годы совместной жизни. Когда она втирала липкую, темную мазь в шрам, повторяя бессмысленные, на ее взгляд, звуки, ей почудилось, что кожа на щеке стала теплее. «Самовнушение», – подумала она.

На следующее утро, подойдя к зеркалу, она ахнула. Шрам был меньше! Не основательно, но заметно. Он побледнел, его края стали менее выраженными. Восторг был таким острым, что ее затошнило. Бредовый ритуал работал!

Она повторяла втирания все семь ночей. С каждым разом шрам становился все менее заметным. К седьмой ночи от него осталась лишь едва различимая бледно-розовая полоска, как от давно зажившей царапины. Таисия плакала от счастья. Она чувствовала себя очищенной. Освобожденной. Прошлое, наконец, отпустило ее.

Эйфория длилась три дня. На четвертый день, умываясь, она заметила нечто странное. Та самая бледная полоска… она была не совсем плоской. Она казалась слегка влажной, блестящей, как только что зажившая ткань. Она провела по ней пальцем – кожа была гладкой, но подушечка пальца уловила едва заметную, странную пульсацию. Как тикание крошечных часов.

Она попыталась не придавать этому значения. Но с каждым часом ощущение усиливалось. Теперь, в тишине, она чувствовала не эхо боли, а легкое, навязчивое шевеление под кожей. Как будто под той тонкой пленкой зажившей кожи кто-то водил иголкой, вышивая невидимый узор.

К вечеру она не выдержала и снова подошла к зеркалу, пристально вглядываясь в свое отражение при ярком свете. И она увидела. Кожа на месте шрама была не просто блестящей. Она была полупрозрачной. Как очень тонкий, влажный пергамент. И сквозь нее проступало нечто мышечное. Не просто розовая ткань, а четкие, параллельные волокна. И эти волокна медленно, ритмично двигались. Сокращались и разжимались.

Ужас, холодный и тошнотворный, сковал ее. Она не дышала, наблюдая за этим немым, анатомическим спектаклем на своем собственном лице. Волокна двигались, складывались в некие узоры. И тогда она поняла. Они складывались в буквы.

Беззвучно, без воздуха, ее собственная плоть на ее лице вышивала слово: «ШЛЮХА».

Таисия отшатнулась от зеркала с оглушительным криком. Она схватилась за щеку, пытаясь сдавить, разгладить это место. Но под пальцами она чувствовала лишь те же самые мерзкие, шевелящиеся мускулы.

Она провела бессонную ночь, сидя в углу комнаты, зарывшись лицом в колени, пытаясь не чувствовать, не видеть. Но она чувствовала. Каждое движение, каждый тихий шепот ее плоти. Утром, обессиленная, она снова подошла к зеркалу.

Картина изменилась. Слово «ШЛЮХА» растворилось. Теперь волокна, медленные и неумолимые, выводили новую фразу: «НИКТО ТЕБЯ НЕ ЗАХОЧЕТ».

Она поняла все. Ритуал не изгнал боль. Он не залатал шрам. Он сделал нечто более ужасное. Он запечатал ее травму внутри. Он дал ей голос, плоть и кровь. Ее ненависть к себе, ее чувство вины, все те слова, которые Никита вбивал в нее годами, – все это теперь жило не в ее памяти, а в ее лице. Буквально. Оно физически стало живой частью ее тела.

Шрам стал бегущей строкой ее самого страшного кошмара. Он шептал ей ее самые глубокие страхи на языке плоти, и с каждым днем почерк становился все увереннее, а фразы – все изощреннее.

Врачи, к которым она обращалась в панике, ничего не видели. Для них это была просто тонкая, блестящая полоска молодой кожи. Психиатры прописывали антипсихотики. Таблетки делали ее заторможенной, но не останавливали шевеление. Оно было реальным.

В конце концов, она перестала бороться. Она научилась жить с этим. Она сидела перед телевизором, глядя в пустоту, и чувствовала, как под ее кожей беззвучно переливаются слова «ТЫ НИЧТОЖЕСТВО», «ОН БЫЛ ПРАВ», «ТВОЯ ВИНА».

Однажды, глядя в зеркало, она увидела, как волокна вывели новую, короткую фразу. Всего одно слово. Она смотрела на него, и в ее глазах не было ни ужаса, ни отчаяния. Только пустота и усталое понимание. Фраза гласила: «СМИРИСЬ».

Тая медленно кивнула своему отражению. Да. Смириться. Это был единственный выход. Ее травма нашла свой идеальный, физический голос. И теперь он будет звучать вечно, тихим, беззвучным шепотом, вышитым на ее лице, пока она не умрет. А может, и после. Она больше не пыталась его скрыть. Она приняла его. Он стал ее самой сутью. И в этом была своя, извращенная, но неумолимая правда.

«Слияние»

Во сне слияние с другим человеком означает, что в скором времени вы станете сосудом для отбросов чужой жизни.

Для Милы любовь была не чувством, а состоянием одержимости. Она не просто влюблялась – она растворялась. Ее личность, ее интересы, ее планы таяли, как сахар в горячем чае, уступая место единственной цели – стать частью другого человека. Ее последним объектом был Николай Витальевич, коллега сильно старше, с мягкой улыбкой и добрыми, ничего не подозревающими глазами. Он был женат. Для Милы это было не препятствием, а лишь удобным драматическим фоном для ее внутренней саги.

Ее сны были влажными и удушающими. Она тонула. Не в воде, а в чем-то плотном и теплом, словно в телесной жидкости. Она шла по дну огромного озера, а над ней, у поверхности, танцевали силуэты Николая и его жены. Она протягивала к ним руки, но не могла всплыть. Ее легкие были полны этой густой субстанции, и с каждым глотком ей казалось, что она впитывает в себя частичку его, Николая, – его запах, его вкус, его воспоминания. Она просыпалась с ощущением, что вот-вот задохнется, и с истерическим желанием быть ближе, еще ближе к объекту своей страсти.

Гуляя субботним днем по барахолке, Мила нашла старый сборник эзотерических практик какой-то сибирской целительницы или ясновидящей, в общем женщины ведующей. Ее внимание привлек ритуал слияния. В книге утверждалось, что этот обряд позволяет «сшить ауры» двух людей, создав неразрывную духовную связь. Для этого требовалась «живая вода» – в данном случае, слезы того, кто проводит ритуал, и «якорь» – личная вещь объекта вожделения.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.