Русалочьи сны: сборник терапевтических сказок для взрослых

Предисловие, или Как читать терапевтические сказки

Ты держишь в руках сборник авторских сказок. По профессии я психолог. Психология – моя отдушина. Мне нравится в ней копаться, разбирать механизмы психики на мелкие детали и наблюдать, как они работают. Но с раннего детства, едва научившись складывать буквы в слова, я мечтала писать. Для меня нет ничего более увлекательного, чем плести словесное кружево так, чтобы оно не только было красивым, но и звенело, и переливалось, а порой – трогало душу. Стиль менялся, менялась и я сама, но неизменным оставалось одно – любовь к слову и к людям, которых я встречала в своей профессии.

Некоторые сюжеты вдохновлены моей практикой, но все, что ты прочтешь, – художественный вымысел. Конечно, в этих историях есть и мой личный опыт. По несчастью или к счастью, я слишком хорошо знакома с сублимацией.

Итак, что такое терапевтические сказки? Это не просто истории. Я, конечно, могла бы начать с тяжелой артиллерии: Юнг, Фрейд, архетипы, метафоры, энергоинформационное поле сказки и другие научные термины. Но я оставлю теорию в стороне. Скажу так: терапевтическая сказка – это ключ в замочной скважине. Повернешь – и что-то щелкнет внутри. Иногда – тихо, а иногда – с хрустом.

Терапевтические сказки мягко обходят психологические защиты. Порой один абзац делает то, что не смогли сделать месяцы разговоров на кушетке.

Чаще всего сказкотерапию используют в работе с детьми. Но, по моему опыту, взрослым она нужна не меньше. А может, и больше. Не всех чудовищ можно победить. Есть холод и одиночество. Есть боль. Но в глубине все же всегда найдется место свету и надежде.

Сказки в «Русалочьих снах» не связаны между собой, но действие разворачивается в Жемчужной стране – тихом и таинственном краю, где живут эльфы и гномы, феи и люди, каждый со своей радостью и своей печалью. Не во всех сказках есть привычные герои. На страницах ты встретишь Лань и Охотника. Лань – вовсе не зверь, это женское нутро, мягкое, хрупкое. Охотник – не мужчина с оружием, а сила, что берет свое. Все здесь – символы и метафоры, которые каждый поймет по-своему.

Не спеши. Терапевтическая сказка не любит жадного чтения. Если какая-то история тебя заденет, останься с этим чувством. А если не тронет – это тоже нормально. У каждого из нас свои дверцы, свои ключи.

После каждой сказки ты найдешь вопросы. Они не для проверки знаний, а для разговора с самим собой. Отвечай как угодно: вслух, вполголоса или в тетради. Перечитывая записи, ты заметишь, что внутри уже что-то изменилось. Коллегам-психологам эти сказки могут пригодиться как инструмент в работе с клиентами.

Я отдаю эту книгу – и вместе с ней кусочек себя.

Вглядишься ли ты в строки? Почувствуешь ли, как они дышат?

Читай. Останавливайся. Слушай.

Рабочая лошадка

В конюшне было тепло и сухо. Стоял терпкий дух конского пота и улежавшегося сена. Где-то снаружи потрескивали поленья, обугливаясь в разноцветных языках пламени. Сквозь щели просачивался звенящий детский смех вперемежку с густым гулом мужицких голосов. Несколько орков, наткнувшись на бочку медовухи, расплескали ее и устроили драку. Деревенька в Долине Потухших Костров грустно погружалась в вечернее забвение, и все вокруг: и тяжелый дым, и урожай, и увядшие степные травы – шептало о надвигающейся осени.

Три кобылы коротали вечер в уютных стойлах. Первая – Шустринка, честная труженица, легкая и ласковая. Вторая – сонная и обвислая Ленивка. Такую клячу, пожалуй, и палками не сгонишь с места. Третья – Надрывалка, рвущаяся в работу изо всех сил. Она вечно старалась все сделать правильно и всем угодить. Старалась ради призрачного счастья услышать похвалу хозяина. Себе в этом, разумеется, она не признавалась. Но в глубине души Надрывалка мечтала, чтобы ее заметили, одобрительно кивнули… и, может быть, провели ладонью по шее.

У Надрывалки, Шустринки и Ленивки был маленький ритуал. В теплом полумраке под шорох мышиных лап они делились дневными новостями. Первой разговор начала Ленивка, специально растягивая слова.

– Да, дене-е-е-ек… Хвостом мотала-а, мух отгоняла-а… Вся выдохлась, – пожаловалась она.

– Мне бы так, – фыркнула Шустринка. – Я от рассвета до заката носилась как угорелая. А ты, Надрывалка?

– Ну, девочки, вам такое и не приснится, – сказала Надрывалка и на мгновение замолчала. – Весь день я в пене. Сначала – в соседнюю деревню с хозяином, обратно – уже с телегой, полной всякого добра. Видите шрамы на спине? Это мой хозяюшка… так меня подгонял, заботушка.

Ленивка с Шустринкой переглянулись. В красных рубцах не было ничего героического. Надрывалка выглядела старой, иссохшей, словно выжатой изнутри.

– Что ж он с тобой так? – тихо спросила Шустринка.

– Я честная, трудолюбивая лошадь. Я все вынесу, – ответила Надрывалка с гордостью.

Где-то назойливо зажужжала муха. Двери распахнулись, внутрь заглянул рабочий. Он прошел в дальний угол, где было темно и пахло рогожей, и принялся что-то искать. Следом в конюшню плавно скользнула черная кошка. Худая, блохастая, с опаленными усами, с ухом, отгрызенным в драке, она все же держалась по-королевски. Высоко задрав голову, кошка гордо прошла мимо трех кобыл.

– Что, хитрая морда? Опять сплетни? – поинтересовалась Ленивка.

– Сплетни у таких, как ты, Ленивка. А у меня – инфор-р-рмация, – промурлыкала кошка, облизнувшись. – Говорят, завтра утром явится богатый человек. Ему нужна кобыла для особого дела. Он выберет самую лучшую.

Лошади оживились, но больше всех встрепенулась Надрывалка. Она засыпала кошку вопросами, но та, как всякая истинная кошка, знающая цену своему времени, и как женщина, умеющая бросить слово и уйти, тихо, с ленцой, растворилась в полумраке.

Надрывалка провела ночь неспокойно и едва ли смогла выспаться. Она все думала, чем удивить богача. Взвиться на дыбы, как жеребенок? Протащить телегу с камнем, не дрогнув? Мчаться до изнеможения, обгоняя собственную тень? Все что угодно, лишь бы гость увидел в ней то, что она сама в себе знала: честность, трудолюбие, сдержанную гордость.

С рассветом деревня оживилась. Из домов высыпали люди, на дороге собралась любопытная детвора. Издали донесся мерный стук копыт. Густая пыль поднималась по дороге и наполняла воздух. В сопровождении верных всадников медленно приближался человек, по виду знатный и властный.

Конюшня бурлила. Конюхи скребли щетками бока лошадей, распутывали гривы и подтягивали ремни. Полы были выметены до последней соринки. Все сверкало, дышало чистотой. Лошади стояли в стойлах настороженные и напряженные. Даже Ленивка, обычно полусонная, переминалась и встряхивала гривой, словно тоже хотела показать себя. От волнения Надрывалка не находила себе места.

Наконец гость переступил порог конюшни. Он степенно шагал между стойлами, пристально оглядывая каждую лошадь. Слуги тихо следовали за ним.

– Чересчур откормленная, рыхлая, – бросил он, глянув на Ленивку. – Такая не пойдет.

Ленивка повесила голову, но уже через миг в ее глазах мелькнуло облегчение. Ехать – значит работать, а работать она не любила. Печаль растаяла, как пар над навозом.

Человек задержался у стойла Шустринки. Долго и пристально он рассматривал эту лошадь. Пальцы с золотыми перстнями скользнули по теплому боку, потрепали светлую гриву. Он обменялся несколькими словами с конюхом, а потом о чем-то долго беседовал с хозяином. Кивок, разворот плеча – и его шаги зазвучали дальше.

Настала очередь Надрывалки.

Она завертелась, демонстрируя каждую жилку, каждый мускул, готовая в любой миг взвиться и понестись. Ей отчаянно хотелось выкрикнуть: «Я все смогу! Возьми меня!» Но человек, едва увидев ее, ахнул.

– Что вы сотворили с этой скотинкой? Заездили, измучили… На ней живого места нет. Разве что на шкуру пустить, да и то мало толку.

– Старая кляча, – хозяин криво улыбнулся и пожал плечами, – что с нее?

Все в Надрывалке рухнуло. Ей стало невыносимо больно – ведь это же она, она! – самая преданная, самая прилежная из всех. Как же так? Неужели все те дни, полные страданий и изнуряющей работы, были напрасны?

Выбор сделали без лишних слов: крепкая блестящая Шустринка отправится в путь. Слуги быстро оседлали ее, затянули подпруги. Гордая счастливица тревожно переступала на месте, чувствуя ветер перемен.

Гость оказался важным господином. В пути он лишился своего жеребца. Говорили, что тот пал в степи, сраженный внезапной хворью. В деревне господин обратился за подмогой, и прихотливая рука судьбы указала именно на Шустринку. Ее ждала новая сытая жизнь: мягкая подстилка и теплые стойла, отборный овес вместо деревенского и яркие ленты на шею в праздничные дни.

Надрывалка, глядя на удаляющуюся подругу, ощутила, как внутри что-то болезненно сжалось. Но обида быстро растаяла в новом рьяном желании доказать хозяину, что она сама способна и на скачки, и на тяжелую работу, и на то, чтобы идти рядом с самыми знатными лошадьми.

С новой силой Надрывалка рвалась в каждую упряжь, тянула, скакала, терпела. Ей казалось, что если пробежать еще один круг по пыльному двору, то все исправится. Хозяин смотрел на нее как-то иначе, не то с усталой жалостью, не то с легкой брезгливостью. С каждым днем Надрывалка все отчетливее понимала: в этом новом взгляде нет будущего. Все же она не сдавалась.

Однажды выдался особенно тяжелый путь. Телега с бочками и мешками глухо скрипела на ухабах, а Надрывалка мчалась вперед. Еще немного – и хозяин снова увидит в ней лучшую лошадь.

Посреди дороги Надрывалка вдруг споткнулась, захрипела… и рухнула замертво.

Хозяин рассердился. Он даже не думал о том, что делать с телом. Бросил телегу в сторону, запряг другую кобылу и поехал дальше, оставив Надрывалку в грязи на обочине, словно сломанный хомут.

Через пару дней по этой дороге шли гномы. Они знали Надрывалку: не раз она возила для них мешки с углем. Гномы остановились, молча постояли, почесали затылки, а потом выкопали неглубокую могилу в тени Вечного Дуба и уложили лошадь в мягкую землю. Кто-то нашел плоский камень и острым гвоздем накорябал на нем кривые буквы: «Здесь лежит самая трудолюбивая лошадь в мире». Каждую весну у его подножия желтели одуванчики.

Иногда мимо проходила какая-нибудь кобыла со сбитой холкой, покорно терпящая хозяйский хлыст и старательно тянущая телегу. Она бросала беглый взгляд на надпись, и шаг ее замедлялся.

Вечером в стойле она позволяла себе то, что раньше казалось немыслимым: стояла молча, закрывала глаза, глубоко дышала и чувствовала тепло своего тела. Не думала об упряжи, не считала, сколько еще пыльных дорог придется топтать до конца недели. Ни голос, ни хлыст не требовали от нее большего, чем она готова была дать. И тогда она понимала: жизнь не в вечной гонке. Она уже здесь – в уютном стойле, в мягком шорохе соломы, в каждом вдохе.

1. Замечаю ли я в себе черты Надрывалки – стремление доказывать свою ценность через труд даже ценой собственного здоровья?

2. Где проходит грань между трудолюбием и самоуничтожением в моей жизни?

3. Есть ли люди, которые используют мое усердие, не думая обо мне?

4. Как я реагирую, когда мои усилия остаются незамеченными или недооцененными?

5. Есть ли у меня привычка ставить чужие ожидания выше своих собственных потребностей?

Оборотень

Я – урод. Вот так, без прелюдий. У меня есть «маленький» порок, с которым мы неразлучны с самого детства. Порой он мельтешит на фоне, как моль, и я, стараясь не замечать его тягостного присутствия, живу и почти наслаждаюсь жизнью. Случается, недуг сковывает меня с такой неистовостью, что единственное решение, дребезжащее барабанной дробью в голове, – как можно скорее расстаться с жизнью. Я, конечно, мастер сгущать краски. Не то чтобы всегда было худо, но деньки иной раз выдаются скверными.

Первый раз я обернулся чудовищем за праздничным столом. Мне было тринадцать; брату в тот день подарили скакуна золотой масти. У меня собственного коня не было никогда, и даже мечтать о полуживом пони казалось роскошью. Вдруг внутри что-то заклокотало, изо рта вырвалась и стекла к подбородку алая струйка, руки покрылись чем-то вроде присосок, а на шее появились жабры. Тогда я, признаться, чуть не умер от ужаса, но сейчас подобное состояние вызывает у меня лишь досаду и дикое раздражение.

В моменты превращений я скрываюсь от людей, чтобы не пугать их своим видом. Стоит соратнику получить повышение – меня выворачивают судороги, а из тела, словно из треснувшей скорлупы, рвутся наружу скользкие щупальца. Если у товарища налаживается личная жизнь, то в моем горле хлюпает какая-то гадость, сердце разрывается, и я задыхаюсь, подобно акуле, что гибнет в неподвижности без омывающего жабры потока. Постепенно я оборвал почти все связи с друзьями и родственниками. Я остался наедине с собой и своим проклятием, решив, что счастью нет места рядом со мной.

Я ошибался. Однажды неожиданно и громко в мою жизнь ворвалась Она. Наступил год безмятежного неба, яркого ласкового солнца, шумных посиделок, встреч и путешествий. Я забыл, что значит прятаться в сараях и сортирах, корчась от боли. Почти поверил, что можно быть иным. Что мой монстр уснул. Что я стал человеком. У любой сказки бывает конец…

Мы встретились в таверне. У Нее накопилось множество радостных новостей. Я смотрел в Ее глубокие голубые глаза, в смеющийся рот и чувствовал что-то неладное. Она с упоением рассказывала о делах, успехах, планах на будущее. Я слушал, как Ее счастье капало в мою пустую кружку, и все крепче вцеплялся в край стола. Она смеялась – я нет. Там, где у Нее были победы, у меня начинались спазмы.

У Нее появился друг – живописец. Молодой, с этими своими кистями, глазами и чересчур мягкими руками. Он предложил ей позировать. «Натурщица», – улыбнулась Она. Я уставился на свои руки – они предательски дрожали. На весенней ярмарке Ей приглянулся конь – староватый, но сильный и благородный, золотой масти.

Я вскочил из-за стола и ринулся в нужник, на ходу вытирая выступившую изо рта кровь. Ввалившись в кабинку, заперся и медленно сполз на пол. Мои жабры судорожно трепетали. Я жадно хватал воздух, задыхаясь от слепой ненависти и подступающих к горлу слез. Это случилось снова. Огромное лиловое щупальце вырывалось из груди, обвилось вокруг шеи и сжало ее так, что я закашлялся.

– Почему это происходит? – выкрикнул я. – Ненавижу… ненавижу!

Я вздрогнул. Подо мной угрожающе быстро растекалась черная лужа. Я валялся ничком в собственных чернилах, давясь кровью. Жабры на шее сводило, руки облепили присоски, щупальца подрагивали, а на губах застыло проклятие. Я думал, что не вынесу Ее успеха – как и успеха других. Все это было ложью. Единственное, чего я по-настоящему не выносил, – это себя. Я ненавидел себя. За то, что был хуже. За то, что недостоин.

Я всегда старался.

Я делал все, что мог!

Почему я такое ничтожество?

Урод внутри, урод снаружи, урод повсюду.

– Почему я… – хотел было крикнуть, но из груди вырвался сдавленный хрип.

Щупальце сжало горло еще сильнее, но я не мог сопротивляться. Я покорно ждал смерти, готовый принять ее не как страдание, а как освобождение. И, как это нередко бывает с самыми долгожданными вещами, она не пришла. Хватка вдруг ослабла. Я застонал – от отчаяния, не от боли. Мне хотелось покончить со всем раз и навсегда. Вдруг взгляд зацепился за невзрачную надпись на стене. Корявые буквы сложились в крошечную мораль: «Если ты пришел в этот мир, значит, ты уже достоин…» Продолжение фразы было написано на другом, неизвестном мне языке.

Меня не осенило. Я не почувствовал божественного озарения, не вспыхнул светом, но что-то внутри дрогнуло. Постепенно осьминожий образ испарился, как пот. Я лежал, размазанный по полу, с разодранными губами и опухшими веками. Живой.

Мне стало любопытно, как переводится окончание фразы, которую решили оставить в таком неприглядном месте. «Ты уже достоин…» Чего? Любви? Прощения? Ее?

Надо было прийти в чувство. Пролежав на загаженном полу нужника у дыры, кишащей отброшенными трапезами, я источал, мягко говоря, не самый приятный запах. Не хотелось смущать Ее своим видом. Она ушла. Я вздохнул сдержанно, чтобы не выдать миру, как мне больно. Видимо, моя внутренняя метаморфоза заняла больше времени, чем я думал.

В минорном настроении я побрел на одинокую прогулку по ночной Жемчужине. В это время суток Столица Жемчужной страны раскрепощалась. Радушная и теплая, она была готова принять как бестолковых туристов, так и коренных жителей. Здесь находилось все – на любой вкус и на любой кошелек. Лавки с магическими вещицами и услугами магов; ночные феи и русалки по вызову, от которых легко подцепить какую-нибудь гадость; танцевальные дома, рыцарские турниры, бесчисленные ярмарки. И, конечно, казни – ежедневные, общественные, с элементами представления. В Жемчужине скука не приживалась.

Мои глаза привлекла разноцветная вывеска: «Гном-полиглот. Обучаю всем языкам Седьмого Континента». Здание кривилось, будто стеснялось своего назначения. Я застыл. Окончание той фразы на неведомом языке прочно вырезалось в памяти. Была не была! Я распахнул дверь. Над головой мелодично брякнул колокольчик. Из-под стола, заваленного горами книг и пергамента, показалась макушка крохотного сморщенного старичка в сером халате и в очках на шнурке.

– Прошу прощения, – прозвучал его хриплый голос. – Пытаюсь навести здесь порядок. Чем могу служить?

– Меня интересует перевод одной фразы.

Я взял услужливо поданное перо и пергамент. Когда я в точности передал надпись, старичок почесал бороду и прищурился сквозь толстые стекла очков.

– Откуда вам известны эти слова?

– В книжке прочитал, – соврал я. Грош цена правде, если она пахнет сортиром.

– То, что следует за «Если ты пришел в этот мир, значит, ты уже достоин», сказано на древнем языке исчезнувшего народа. Их называют Хранителями леса, оборотнями. Редчайший случай. Книг на торбоньем языке я не встречал много лет.

– Ну и… как же? – Я нетерпеливо переступал с ноги на ногу. – Как же переводится окончание?

Гном бросил на меня многозначительный взгляд.

– Шутка в том, друг мой, что конца у этой фразы нет. И не будет. Ее окончание – это ее начало.

– В каком смысле? – недоуменно спросил я, глядя на испещренное морщинами лицо, в тусклом мерцании свечей похожее на сухофрукт.

– В самом прямом. Вы написали мне первую половину на Общем наречии и, сами того не ведая, повторили ее же на языке Хранителей леса. Иными словами, вы написали и фразу, и ее перевод.

– Ничего не понимаю, – разочарованно вздохнул я, подозревая, что старый гном просто выманил из меня пару золотых.

– В этом и кроется простая истина, друг мой. Хранители леса славились мудростью. В их культуре существование – само по себе уже заслуга. Не результат и не награда. Если ты пришел в этот мир, значит, ты достоин. Не потому что чего-то достиг, а потому что есть. Быть – значит быть достаточным. Все остальное – шелуха, мирское, сами знаете.

Я ошеломленно замер. Казалось, будто кто-то отвесил мне хорошую оплеуху. Быть счастливым не по заслугам, а по праву рождения? Неужели действительно возможно? К горлу подступил тугой комок. Я попрощался с гномом на удивление вежливо и вышел. Влага защипала глаза, и я сморгнул.

Ноги вели сами. Не помню, как оказался на маленьком мосту в парке Безголосых Птиц – месте, где, как я слышал, молчание становится молитвой. Я глянул в темные густые воды. Мое отражение затрепетало, пошло рябью. Человек. Ни щупалец, ни жабр. Я улыбнулся. Душа утихла. В памяти проплыли события дня, и мне стало неловко от того, что еще недавно я был готов проститься с жизнью. Я достоин жить. Просто потому, что появился на свет. Я больше никогда не превращусь в чудовище. Теперь понимаю, что оно – не я. Оно – только тень, отбрасываемая светом, который, наконец, загорелся внутри.

1. От чего зависит моя ценность? От признания? От успеха? От любви других?

2. Как я представляю себе своего «внутреннего монстра»? Когда и как он проявляется? Чего он пытается добиться? Возможно, он не враг, а часть меня, которую я пока не понял(-а)?

3. Что я обычно делаю, когда чувствую, что «теряю человеческий облик» – в гневе, обиде или боли?

4. Как я проживаю чужой успех? Какие чувства появляются и что за ними скрыто?

5. Испытываю ли я вину за свои чувства? Или разрешаю себе их проживать без осуждения и запретов?

Я в порядке лишь в твоих объятьях, любимый

Так это любовь?

Они встретились в один из пасмурных дней, наполненных дымом и запахом опавшей листвы. Охотник терпеливо выжидал Добычу, а Лань укрывалась от ветра и сырости. Натянутая тетива, беззвучное дыхание. Испуганный взгляд больших влажных глаз остановил его руку – он не смог выпустить стрелу. Еще секунда – и Лань рухнула бы в обморок от страха прямо в Охотничьи объятия. Она осталась жива.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.