Я никому ничего не должна

«Имей мужество пользоваться собственным умом.»

И. Кант

Пролог. Ты обязана

Роддом. Тёплая голова моей дочери лежит у меня на груди. Телефон дрожит на тумбочке: «Бабушка Нина». Я знаю, что услышу. И всё равно беру.

– Ты обязана! – голос лезвием. – Дай ребёнка. Я имею право!

В палате пахнет молоком и чистыми простынями. Дочка дышит мне в кожу – маленько, шумно. Это единственный звук, который я выбираю.

– Нет, – говорю я тихо. – Никогда.

Молчание на том конце тяжёлое и пустое. Я смотрю в экран и нажимаю «Заблокировать». Щелчок – тише замка, тяжелее двери.

Тишина укрывает нас, как одеяло. Я выпрямляю спину. На губах – терпкий вкус свободы.

Я – Анфиса. И прямо сейчас я выбрала себя.

Глава 1. Маска из пудры

Квартира была почти как пенал: узкая кухня, одна комната, и коридор, где свет включался с задержкой, будто думал, стоит ли тратить электричество на неё. На столе – пакетная гречка, чайник с мутным стеклом, тетради с надрывами на полях. За окном – серый двор, кран со стройки разворачивал свою шею медленно, как ящер, и где-то внизу кто-то хрипло смеялся и ругался.

Анфиса умывалась холодной водой, пока пальцы не костенели. В зеркале – бледная кожа, синеватые круги, взгляд, который не задерживался на себе. Она встряхнула пудру; дешёвый запах сладкого мела коснулся ноздрей. Кисточка провела по щеке – белёсая маска легла неровно, подчеркнув шероховатость. Губы – тонкий слой помады, ресницы – ещё слой. Лицо становилось «правильным», но чем ровнее контур, тем пустее становились глаза.

За стеной соседка сорвалась на визг: – Я тебе сказала! – и тонкий детский голос провалился в тишину. Анфиса на секунду прижала ладони к ушам – звуки всё равно просачивались, как вода под дверь. Внизу протянулся сигнал машины, затух, снова вспыхнул.

Она глотнула чай – он успел стать плоским и холодным, оставил на языке горечь, которая не обещала ничего хорошего. Потрогала щёку – кожа сухая, чуть стянутая. Пудра осыпалась, как пыль со старой книги.

«Я не помню, когда я была собой, – подумала она. – Наверное, никогда. Бабушка говорит: “Ты должна быть отличницей”. Мама когда-то сказала: “Не будь как я”. Папа ушёл, когда мне было четыре, и этим сказал всё. Все хотят, чтобы я была кем-то. А кто я – не знает никто. Даже я».

Она поставила чайник обратно на плитку, подошла к окну. В стекле отражалась чужая девочка с ровной линией бровей. Двор внизу шевелился – серые куртки, пакеты, лужи, сигаретный дым. Ветер носил пластик по асфальту, и от этого было почему-то стыдно, как от не вовремя сказанного слова.

В прихожей лежала сумка – та самая, с которой её отправила бабушка, когда дядя Витя «наконец-то решился наведываться». Для него нашлось место, для неё – съёмная комната, где плесень на потолке напоминает материк, но на него нельзя высаживаться. Анфиса провела пальцем по ручке сумки. Кожа облупилась, но держится – как-то держится всё.

Спина тянула вниз, привычно скругляясь – так безопаснее, так заметнее не стать. Она попробовала выпрямиться, и позвонки щёлкнули негромко, как выключатели в пустых комнатах. На секунду стало легче дышать. Потом плечи сами вернулись туда, где их ждёт мир.

«Если я буду отличницей – все отстанут. Если буду тихой – меня не тронут. Если буду правильной – меня полюбят». Слова в голове ложились рядами, как кирпичи в стене, за которой по идее должна быть комната, но каждый раз – тупик.

Она достала тетрадь. На чистой странице, которую берегла «для важного», вывела неровными буквами: «Кем быть, если не “должна”?» Посмотрела, как фиолетовые чернила впитываются в бумагу, как распределяется эта мысль по клеткам. И не нашла ответа, только почувствовала, как горло стянулось – не от слёз, от какой-то старой, выученной тесноты.

За окном закричал кран, рыкнул мотор. В коридоре щёлкнул свет – сам по себе, без её участия, и сразу погас.

Она закрыла тетрадь, положила поверх учебников. Кисточка снова провела по лицу. Маска легла ровно – значит, можно выходить.

Глава 2. Флаг без ветра

Класс был залит солнцем так, будто оно выбрало только этот прямоугольник мира. Пыль в лучах висела ровно, как ноты в воздухе. Лера у окна смеялась тихим, непринуждённым смехом, рисовала в полях фигуру – то ли птицу, то ли девочку с огромными крыльями. От неё пахло сладкими духами, от которых хотелось одновременно зевать и бежать.

– Скоро выпускной, – сказала учительница, аккуратно поправляя стопку дневников. – И мы должны определиться. Кто поступает в университет?

Поднялись руки. Поднялась и её. Рука словно поднялась сама – как флаг, за который отвечать придётся потом.

«Если я поступлю – всё изменится, – шепнул голос внутри. – Бабушка перестанет презирать. Если мама жива – увидит, что я другая. Я стану кем-то. Кем-то важным. И, может быть, тогда пойму, кто я».

Учительница говорила про «будущее», «перспективы», «портфолио». Слова скользили поверх, как реклама в автобусе: знакомые, будто и не к тебе. Мел скрипнул по доске – датой, которая отсчитывает, сколько времени осталось быть «правильной».

Анфиса сжала ручку так, что костяшки побелели. Внизу тетради вывела: «Универ = свобода». Буквы вышли угловатыми, как лестница, по которой страшно подниматься, но ещё страшнее остаться на месте. Она прикусила губу – тонкий вкус крови отрезвил лучше, чем звонок.

– Анфиса? – учительница подняла голову. – Ты подаёшь на филфак? Или на эконом?

– На… – Она на секунду задумалась, как правильно ответить, чтобы ничьё лицо не дрогнуло разочарованием. – На филфак.

Учительница кивнула, даже улыбнулась: – Умно. Там конкурс высокий, готовься.

Слева кто-то шепнул: – А смысл? – и невпопад хихикнул. Лера повернулась к Анфисе – взгляды встретились. У Леры в глазах жила лёгкость, та, которой у Анфисы не было. Но в этой лёгкости промелькнула тень – будто она тоже не всё может решать в своей жизни. Анфиса отвела глаза.

Запах мела смешивался с плотным, навязчивым запахом чужих духов. За окном стукнул мяч и чья-то радость коротко ударила в стекло. Солнце осторожно передвигалось по парте, как кошка, которая не уверена, можно ли на неё ложиться.

«Универ – это дверь, – подумала она. – Но чья? И кто держит ключ?»

Звонок резанул воздух. Ученицы зашуршали рюкзаками, хором заговорили про платья, про каблуки, про то, кто с кем пойдёт. Анфиса медленно сложила тетрадь. На полях, рядом с «Универ = свобода», мелкими буквами дописала: «Если свобода – долг, чья тогда жизнь?» И быстро зачеркнула. Так привычнее.

Глава 3. За улыбкой – калькулятор

У бабушкиной двери пахло выпечкой и корицей так густо, будто запах можно было резать ножом. В прихожей – коврик с лебедями, зеркало в раме, где лица получались мягче, чем в жизни. Часы на стене отмеряли тёплое время – не то что в её съёмной клетке, где стрелки будто скреблись по стеклу.

– Проходи, моя умница, – бабушка Нина уже наливала чай, подталкивая к столу. – Пирог яблочный. Твой любимый. Смотри, какой зарумянился.

Анфиса села напротив. Скатерть в цветочек, вазочка с леденцами, пачка салфеток, аккуратно подоткнутых под блюдца. Бабушка – полная, румяная, в голубом халате, из тех, что обещают заботу. На запястье поблёскивал браслет – подарок от дяди Вити на прошлый Новый год. Руки у бабушки тёплые, плотные, как хлеб.

– Ты моя отличница, – медовым голосом сказала Нина, отрезая кусок: щедро, с запасом. – Я столько в тебя вложила… Сколько мы с тобой прошли! Учителя, курсы, тетради – всё ради тебя. Ты у меня не пропадёшь. Ты же не бросишь меня, да?

Слова легли мягко и тяжело сразу. Внутри что-то дёрнулось, как рыба на крючке.

«Она улыбается, – подумала Анфиса, – но за улыбкой – калькулятор. Столбики: деньги, квартира, звонки учителям. И я – строчка в балансе. Инвестиция. Дивиденды – мой будущий диплом, зарплата, звонки по расписанию».

Она попробовала пирог. Тесто сладкое, яблоко отдаёт кислинкой, корица щекочет нёбо. Но в центре попалась сырая полоска – липкая, с комочками муки. Горло отозвалось комом.

– Ты похудела, – заметила бабушка, приглядевшись. – Ты себя не бережёшь. Девочка, зачем так? Я за тебя жизнь положила, а ты… На кого ж ты меня оставишь, если… – и тут же улыбнулась шире: – Ну что я, дурочка, говорю. Ты же у меня разумница. Не бросишь.

За этой фамильярной нежностью мерцала тонкая стальная проволока. Анфиса почувствовала, как бабушкина ладонь легла ей на макушку – тяжелее, чем нужно, чуть влажная от крема. Она застыла, будто её поставили на место. Вдалеке тихо играло радио: голос диктора говорил о погоде и ценах на сахар.

– Дядя Витя завтра придёт, – как бы между делом сказала Нина, наливая второй чай. – Ты зайдёшь – познакомитесь по-человечески. Он, между прочим, тоже в тебя вкладывался, когда ты маленькая была. А если поступишь – он поможет с практикой. Я же всё продумала.

«Вкладывался, – повторила в голове Анфиса. – Слово из банка, не из семьи». Она кивнула. Так проще. Так безопаснее.

– А Лера твоя куда? – бабушка щурилась доброжелательно.

– Не знаю, – ответила Анфиса. – На дизайнера вроде.

– Дизайнер – это несерьёзно, – мягко, с улыбкой. – А филология – это фундамент. Научат правильно думать, грамотно говорить. На телевидение пойдёшь. Я уже думала, кому позвонить. Наши люди есть везде.

Нежность в голосе была густая, как сгущёнка, и точно так же приторная. Анфиса ловила интонации – где просьба, где приказ. Бабушкины духи держались в воздухе устойчиво, как след – старомодные, сладкие, с терпкой нотой, от которой кружилась голова.

– Ты же понимаешь, – Нина наклонилась ближе, – я тебя не от себя гоню. Я думаю о тебе. Чтобы ты не повторила… Чтобы как люди. А люди – это когда с дипломом, с работой, с мужем… – глаза бабушки на секунду пусто стекленели, как если бы внутри выключился свет. Потом снова вспыхнула улыбка. – Умница моя.

Анфиса увидела эту пустоту – короткую, как вздох. И почти захотела положить свою ладонь на бабушкину, сказать что-то, что снимет с неё эту стальную проволоку. Но рука так и осталась на коленях. Тихо скрипнул стул.

– Я не брошу, – услышала она свой голос и удивилась, как он похож на чужой.

– Вот и славно, – удовлетворённо кивнула Нина. – Значит, на субботу я тебя запишу к Лидии Михайловне. Она тебя подтянет по литературе. С ней все отлично сдают. Я уже договорилась.

Слово «договорилась» легло, как печать. Тёплая квартира вдруг стала тесной, как лифт, который остановился между этажами. Анфиса глотнула чай – горячий, обжигающий – проглотить пирог всё равно было сложно. Комок не поддавался.

В прихожей щёлкнул замок – соседка вернулась, громко вздохнула, позвенела ключами. Время снова пошло, но в груди оно стояло.

«Оппонент – это не бабушка, – подумала Анфиса. – Это то, чем она стала, чтобы выжить. Машина “должна”. Я – в её шестерёнках».

– Ты у меня не пропадёшь, – повторила Нина, как заклинание. – Мы всё сделаем вовремя. Всё как надо.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.