Мертвая петля

По приглашению хозяйки, «дамы» прошли в соседнюю комнату, походившую теперь на гостинодворскую лавку. Там выставлено было приданое Сарры, заранее изготовленное, в предвидении помолвки. Подробный осмотр роскошного белья, платьев, пеньюаров, накидок и т. д., фарфора, серебра и бриллиантов, разложенных по столам, надолго занял всех. Когда вернулись в будуар, Фейга заметила одобрительно:

– Хороши, добры вещи есть, а много и модной дряни. Скажи, Рейза, и школьки тебе стоит этого чудного свадьба? Не дёшево, я думаю?

– То правда! За такого общипанного князя цена – дорогая; но ты знаешь, мамаша, что мы ничего не жалеем для нашего ребёнка. Ну, пусть будет себе большая знатная барыня, как она того заслуживает. Ах, князь ужасно как влюблён в неё. Вот какие условия были у Мойши с князем: пятьсот тысяч ему лично; дано уже двести пятьдесят тысяч утром, а остальное получит в день свадьбы. Кроме того, мы платим все его долги, выкупаем дом на Английской набережной, родовое имение в Харьковской губернии и бриллианты покойной жены; этого он непременно требовал. Вообще, это дело стоит нам около полутора миллиона. Ай, – дорого, а нечего делать; раввин говорит, что торговаться не надо, потому этот человек может быть для нас полезным, когда получит место губернатора. Мне, признаюсь, это ужасно нравится.

– О, разумеется, ваша дорогая Саррочка займёт блестящее положение, а с её красотой, воспитанием и богатством она достойно сумеет исполнять обязанности, наложенные на неё высоким положением, – заметила одна из «дам».

Приятная улыбка расцвела на толстом лице m-me Аронштейн.

– Конечно, конечно, мы ничего не жалели для воспитания нашей дочки; я точно предчувствовала, что Сарра сделает блестящую карьеру. Мы теперь будем её поддерживать хорошими пособиями, чтобы она стала популярной, когда будет губернаторшей. Она должна быть покровительницей всех благотворительных обществ, щедро раздавать милостыню бедным мужикам, наконец, объединить на своих балах, вечерах и обедах всю губернскую знать; всё у неё должно быть изысканно, особенно стол; русские-то любят поесть. Ну, а если они будут гордиться, да играть в антисемитов, наш любезный зятёк собьет им спесь. Мойша будет смотреть, чтобы он исполнял наши приказы; он и теперь начал было делать разные истории и хотел оставить детей у их бабушки, но мы воспротивились этому и поставили нашим условием, чтобы дети были под надзором своей мачехи, особенно старшая дочь Нина, которой восемнадцать лет. Та должна будет помогать Саррочке на приёмах. О, мы потребуем, чтобы её уважали в новой семье, – закончила хозяйка, обмахивая веером раскрасневшееся лицо.

Фейга слушала длинную речь невестки молча, покачивая важно головой, и ответила внушительно:

– Если бы Мошеле спросил меня раньше, чем заключать таково глупого гешефта, я бы сказала ему, что все эти браки с гоями чистейший обман. Фай! Золото наше они берут, а нас всё-таки презирают, и Иегова отворачивается от таких женщин, которые из-за титула отрекаются от святой веры отцов.

– Но, мамаша, ведь это только для вида, что Сарра становится христианкой, – воскликнула m-me Аронштейн, краснея, как кумач.

– Для вида ли, нет ли, это уфсё равно – отречение. Наш несчастный, непризнанный народ должен избегать гоев, а не смешиваться с ними; наши дочери могут быть прекрасны, как ангелы, умны, честны, богаты, внести изобилие уф дома этих босяков, за которых выходят замуж, уфсё равно их ждут одне шпильке. И поделом им эти обиды! Это – тяжёлая рука Иеговы карает отступниц. Я сама достаточно нагляделась на такие несчастные браки. Чтобы не ходить далеко, вспомни, Рейза, маленькую Ребекку, дочь фабриканта Гольшмана из Житомира. Она вышла за графа Вадлевского, и из её приданого тоже заплатили долги этого польского оборванца. А как с ней обращаются? Граф никогда у ней руки не целует, сам насмехается над ней перед детьми и называет «мой портмонэ», а прислуга заглаза зовёт её не иначе как «пархатой жидовкой». Очков не надо, чтобы видеть разницу, как она относится к графу с семьей и к ней. Ни разу еще граф не позвал родню жены на бал или обед: а, между тем, один брат у Ребекки – банкир, другой – адвокат, сестра замужем за инженером и двое дядей – доктора. Обидевшись одново раза, она потребовала, чтобы пригласили её родню, тогда граф грубо ответил ей: «Я ведь на тебе женился, а не на уфсём кагале, который желает втереться ко мне уф дом. Довольно и того, что я навязываю тебя близким и знакомым. Но если хочешь, позови их на обед или бал, когда меня дома не будет». – Я знаю, что стоили эти обиды бедной Ребекке, и то же самое, предсказываю, ждет Сарру.

– Никогда, никогда, – возмутилась обиженная m-me Аронштейн. – Во-первых, сравнения быть не может между Саррой и глупой Ребеккой; та – типичная провинциальная неряха-евреечка, а её польский граф – каналья. Моя же дочь рождена быть знатной дамой, а князь – настоящий барин, который никогда не унизится до того, чтобы оскорбить любимую женщину. Хоть и дорого нам это вскочило, а я нисколько не жалею, лишь бы иметь зятем камергера князя Пронского. Это приятно звучит.

– Ты правду говоришь. Роза, – заметила г-жа Катцельбаум. – Твой князь и тот граф – это всё равно что настоящие кружева и дешёвая подделка, успокойся, мамаша. Ты живёшь в прошлом. Двадцать пять лет прошло, как Ребекка замужем, а с тех пор наше положение в мире совершенно изменилось.

– Будем пашматреть, – презрительно ответила Фейга. – Но я сильно опасаюсь, что моё мнение будет правильным. Теперь, как и двадцать пять лет назад, оставаться в своей среде – самое разумное.

Пока этот разговор происходил в будуаре, Сарра сидела и занимала знакомых в зале. Молодежь отпила чай и, разбившись на группы, лакомилась конфетами и фруктами. Молодые люди, дамы и барышни весело болтали и смеялись.

Невеста князя была красивая девушка лет двадцати трех, восточного типа, высокая, хорошо сложенная, с ярко-пунцовыми губками, чёрными, как смоль, волосами и жгучими глазами; нос был с горбиком и цвет кожи матовой белизны. Белое кружевное, подбитое белым же шёлком платье обрисовывало её стройный стан; короткие рукава обнажали красивые руки, а полуоткрытый лиф вырисовывал уже пышный бюст. Жемчужное ожерелье с бриллиантовой брошью украшало шею, и у пояса был приколот букет роз. Это была чудная представительница своей расы, но ей не хватало лишь обаяния чистой девической прелести, а взгляд, блестевший порою из-под пушистых чёрных ресниц, был жестокий, лукавый и надменный.

Она то и дело взглядывала на входные двери. Не трудно было подметить её волнение, которое проявлялось в нетерпеливом открывании и закрывании перламутрового веера. А злило её, в сущности, запоздание жениха.

Пустая болтовня гостей наскучила, по-видимому, Сарре и, воспользовавшись удобной минутой, она прошла из залы в маленькую гостиную, отделанную красным с золотом и изобильно уставленную роскошными цветами и растениями. Там, под пальмами, сидели двое людей, которых меньше всего можно было ожидать встретить в этом доме. То были два православных священника.

Один из них, своим семитическим обликом, мало отличался от прочей массы гостей; очевидно, он происходил из того же племени.

Другой был из священников последней формации: франтоватых и свободомыслящих, видящих идеал в лютеранском пасторстве и мечтающих сменить духовное облачение на пиджак с цилиндром. При входе молодой хозяйки оба они почтительно встали.

– Добрый гений привёл вас сюда, Сарра Моисеевна, потому что мы говорили именно про вас и ваше намерение принять христианство, – сказал с улыбкой один из священников.

– А что? Разве вы не одобряете моё решение, отец Слепень? – многозначительно улыбаясь, спросила Сарра.

– Конечно, конечно, одобряем. Но вот отец Григорий вполне разделяет моё мнение о том, что вам следовало бы принять православие, а не протестантство.

– Какая же, однако, в вас сидит патриотическо-религиозная закваска, отец Григорий! Кто бы это мог думать? А я-то считала вас вполне «либеральным» человеком, врагом предрассудков, а тем более всякой религиозной нетерпимости, – презрительно и насмешливо заметила Сарра. Священник запротестовал.

– Нет, нет. Мною руководит, в данном случае, отнюдь не вероисповедное пристрастие: я слишком придерживаюсь точной науки и философского позитивизма, чтобы допускать религиозные предрассудки, и нахожу возмутительным, что народные верования продолжают эксплуатироваться детскими сказками об аде, рае, будущей жизни и т. п. вздором. Я ни во что не верю, даже в Бога, которого исповедую; а день, когда будет уничтожен глупый культ устаревших верований, будет счастливейшим днём моей жизни.

– И тогда несметные богатства, прибавьте, собранные по церквам и монастырям, вернутся в народ, чтобы улучшить его положение, – перебил его самодовольно отец Слепень.

– Ну, это само собой разумеется. Однако вернёмся к цели нашего разговора. Если я советую вам, Сарра Моисеевна, принять православие, то лишь с целью не отличаться очень от остальной семьи князя, исповедующей строгую веру. Это окажет вам известную поддержку ввиду того, что брак ваш возбудит, вероятно, много недоразумений с роднёй вашего будущего мужа, в особенности со старой княгиней, которая пропитана отсталыми и смешными взглядами. Ох, уж наш народ! Какой он ещё отсталый даже в верхних, интеллигентных слоях. Как надо усердно работать, чтобы отвоевать религиозную свободу, которая одна только даёт нам возможность постичь основные, истинные законы гуманности: всеобщее равенство и братство.

Преисполненный сверхлиберального рвения отец Григорий не заметил презрительной усмешки, скользнувшей по лицу его собрата.

– Я с удовольствием принимаю ваш совет, – сказала Сарра. – По правде говоря, мне совершенно всё равно, в какой церкви я разыграю комедию при посредстве которой удостоюсь чести сделаться княгиней Пронской что, однако, не помешает мне остаться верной Богу и вере отцов. Имейте в виду, господа, что я не могу терять много времени на приготовление к новой вере, и потому не слишком обременяйте меня поучениями.

– Ха, ха, ха! – засмеялся отец Григорий. – Не бойтесь, отец Слепень – пастырь разумный и обременять вас не станет. Он живо обделает всё, и вам так же легко будет стать православной, как скушать сандвич.

В эту минуту в зале произошло движение, а одна из барышень показалась в дверях и громко шепнула:

– Князь!..

Сарра поспешно вышла встречать жениха, но отец уже предупредил её и, насколько позволяла ему толщина, спешил, сияющий, навстречу дорогому будущему зятю.

Князь был бледен, имел усталый вид и извинился за опоздание, сославшись на ужасную мучившую его с утра мигрень.

Сарра осталась недовольна, что жених держал себя с ней холодно-сдержанно и успел сказать ей всего несколько слов.

Затем он был уведён Аронштейном-отцом в кабинет, где тот с олимпийским величием представлял ему новую родню, нимало не смущаясь тем презрительным равнодушием, с которым князь встретил представлявшихся. После окончания этой церемонии, всё общество собралось в зале, и разговор пошёл общий и архилиберальный, вращаясь главным образом на распоряжениях правительства, действия которого подвергались резкому осуждению; целые ушаты грязи и «обличительной» лжи выливались на министров и даже царскую семью.

Сидевший около Сарры князь участия в разговоре не принимал и чувствовал себя очень неловко в этой вражеской среде, оглушенный всё возраставшим шумом.

По мере того, как затрагивались жгучие вопросы, голоса становились резче и крикливее, движения стремительнее, а гг. провинциалы, позабыв в пылу спора всякое, хотя и мнимое достоинство, уже просто кричали; коверкаемый русский язык мешался с жаргоном, и этот гам угнетающе действовал на расстроенные уже нервы Георгия Никитича. Много раз посещал он Аронштейнов, но прежде или бывало мало народа, или общество, тщательно избранное и подобранное вперемешку с христианами, производило впечатление, как и всякой другой гостиной. Сегодня, на этом семейном сборище, он впервые почувствовал себя не в своей тарелке, встречая на каждом шагу пошлость или глупое панибратство невоспитанных людей. Высказы-вавшиеся здесь политические взгляды были ему так же противны, как и уродливый говор, парик Фейги и чванство дурного тона, с которым супруги Аронштейны величали его, при всяком удобном и неудобном случае, «любезный будущий зятёк». Всё это, совместно с раздражением, вызванным сценой с матерью и детьми, делало его до того нервным, что он, выбрав минуту, когда Сарра заговорила с одной из дам, прошёл в маленькую гостиную, почти пустую.

Но там он наткнулся на отца Григория, и тот воспользовался случаем принести ему прочувствованные поздравления, которых не имел «удовольствия» до сих пор ему выразить.

– Бога ради, избавьте меня от поздравлений, я уже с головой засыпан ими, – явно недовольным тоном ответил ему князь. Батюшка хитро и злобно взглянул на него.

– Извините, пожалуйста, я не знал, что вы ждете соболезнований, а не поздравлений, – ядовито сказал он.

Не удостоив его ответом, князь повернулся к нему спиной и направился к хозяйке дома. Жалуясь на головную боль, ставшую невыносимой, он простился и уехал в тот самый момент, как докладывали, что ужин подан.