После развода. Уроки любви для взрослой девочки

– Хорошо, здесь. Тихо, – Эдик оглядывается по сторонам. – Но место, конечно, полная задница. Может, хоть чаем напоите?

Теперь уже и я закипаю.

– Нет, Эдик. На этой станции кипяточку не попьёшь. Проваливай из задницы в свою передницу. Ты говорил там всегда сыро.

– Мокро, – поправляет меня Эдик, поднимаясь и отряхивая штаны. Вздыхает и зачерпывает из бочки пригоршню воды. – Но это, оказывается, не всегда хорошо, – он умывает лицо, стягивает полотенце со стола, вытирается. Покачиваясь, идёт мимо крыльца к калитке.

Заинтригованная, спускаюсь с крыльца.

– Мальвина тебе изменила, что ли? – Не знаю, что ещё могло заставить моего мужа так разочароваться в юной супруге. То, что она безмозглая курица, его раньше не смущало.

– Не спрашивай, – не поворачиваясь, Эдик отмахивается от меня. Конечно, ведь на дороге за калиткой уже собрались зрители. Он, скрипнув дверцей, расшаркивается перед Раисой Ивановной и Тамарой Фёдоровной. – Добрый вечер, сударыни.

– Эдуард Петрович, а что с губой-то у вас? – причитает Раиса Ивановна. – Пойдёмте, я вам холодное что-нибудь приложу.

– Буду премного благодарен.

Богдан сбегает с крыльца и приносит из сарая замок. Вертит в нём ключом и бормочет под нос:

– Вроде работает.

– Ты чего хочешь сделать?

– Догадайся с двух раз, – Богдан проходит к калитке и запирает её на замок. Возвращается и, обняв меня, уводит в дом. Там разворачивает к себе и целует. Аккуратно, нежно. – Как ты, маленькая? В порядке?

– Какой-то дурдом на выезде. Я ехала сюда насладиться тишиной и покоем.

– Но я тебе покоя точно не обещаю, – коварно улыбается Богдан.

– Ты прости, что я брякнула такое…

– Какое?

– Ну, что ты мой будущий муж.

– Ещё недавно ты сказала соседке, что я твой мужчина. Как быстро я поднимаюсь по иерархической лестнице.

– Ты и это слышал?

– Да. Мне было приятно. Продолжим?

– Нет, давай подождём, чтобы Эдик уехал. Я не переживу, если снова кто-то будет ломиться к нам… Когда мы это… Давай я курицу пожарю. А ты посиди со мной.

– Хорошо, только в сухое переоденусь, – Богдан уходит в комнату, а я ставлю сковороду на огонь. Обмазав курицу аджикой, укладываю её жариться и пытаюсь вспомнить куда сунула телефон. Гуччи спрыгивает с чердачной лестницы и трётся об ноги.

– Сейчас, подруга, тебя тоже покормлю, – вываливаю в мисочку консервы и ставлю перед кошкой.

Богдан притаскивает отцовскую гитару, садится на диван и, подкручивая колки, проходится по струнам. Погладив кошку, выпрямляюсь.

– Ты мой телефон не видел в комнате?

– Хочешь ещё кого-нибудь пригласить?

– Упаси Боже. Хочу подруге позвонить. Не понимаю, зачем она сказала Эдику, где я.

– Думаю, просто обронила в разговоре. Да и чего после драки кулаками махать.

– А ты Эдику здорово врезал.

– Забей. Он это вполне заслужил.

– Скорее бы он свалил отсюда, – вздыхаю, поглядывая в окно на знакомую машину.

– Сюда он вряд ли ещё раз сунется, – Богдан откашливается и затягивает песню. Без всяких оперных примочек, чуть хрипло, по-пацански горячо.

Над рекой, над лесом рос кудрявый клён.

В белую берёзу был тот клён влюблён.

И когда над речкой ветер затихал,

Он берёзе песню эту напевал:

«Белая берёза, я тебя люблю,

Протяни мне ветку свою тонкую…»

Забыв, что хотела делать, падаю на стул и, подперев щёку рукой, завороженно слушаю Богдана. Мы смотрим в глаза друг другу, его взгляд, голос пробуждает томление тела. Мне он уже не кажется чужим. Для меня никто никогда не пел. Впрочем, было. На свадьбе для меня пел один мальчик, Катин племянник, и тут в меня будто молния ударяет. Его тоже зовут Богдан! Наверное, у меня слишком идиотский вид, потому что Богдан замолкает.

– Что-то случилось? Ты чего побледнела?