Озорные мужские рассказки

«Скажешь, дремлет пентагон? Нет, не дремлет!

Он не дремлет, мать его, он на стрёме!»

В самом начале четвёртого семестра куратор группы предупредил: «На днях будете давать подписку!». В преддверии занятий на военной кафедре каждый студент после прохождения «закрытого» собеседования давал «подписку о неразглашении» и получал «форму допуска». В нашем случае собеседование приняло форму непродолжительной лекции, проведённой персонажем лет пятидесяти совершенно непримечательной внешности с набрякшими «после вчерашнего» веками и одетого в серый «беспартийный» костюм. Полуприсев на преподавательский стол, он доверительно поведал, не называя фамилий, историю о бывшем студенте четвёртого курса нашего института. Познакомившись с посторонней девушкой, он повёл её в ресторан «Прага», регулярно посещаемый иностранцами, диссидентами и прочими подозрительными типами. И там, не рассчитав собственных сил, перебрал лишнего. В результате, «героя-любовника» обнаружили сотрудники соответствующих органов в бессознательном состоянии в женской уборной упомянутого заведения. Непоправимый урон, нанесённый обороноспособности Страны, выражался в утрате временного пропуска на номерной ракетный завод, где студент в тот момент проходил практику. О дальнейшей судьбе ответчика и его дамы рассказчик многозначительно умолчал, но и так было ясно, что ничего хорошего их не ожидало. Предложив задавать вопросы, лектор озвучил несколько полезных советов и раздал бланки документа, которые мы, все как один, не особо вчитываясь, немедленно подписали.

После значимого мероприятия затаились в душе стойкое предубеждение к ресторану «Прага», особенно, в части дамского туалета, и нездоровая, негативно-агрессивная реакция на звучание чужой речи при употреблении спиртного в любом интерьере. С этим осложнением я в дальнейшем долго и мучительно боролся.

Как всякий ответственный гражданин я привык не нарушать данных обещаний, тем более подписок, и старался избегать любого общения с чужеземцами. Но жизнь периодически не оставляла выбора и сталкивала с ними нос к носу. Эпицентром неожиданных контактов, правда, в основном, с потенциальными, будущими иностранцами стал Игорь С. и его жилище.

С Игорем познакомил приятель, известный в среде Московских рок- музыкантов барабанщик Колька «Кука». Они вместе играли в группе «Апрель», переименованной друзьями в «Носы»: у всех членов коллектива орган обоняния серьёзно превалировал над остальными деталями физиономии. Оба окончили одну и ту же школу, но Игорь на 6 лет раньше и в составе предыдущего ВИА даже выступал у «Куки» на выпускном.

На момент нашей первой встречи Игорь делил двухкомнатную коммуналку в возведенном в 1904 году капитальном строении с вредной соседкой неопределённого возраста. Площадь доставшейся от родителей комнаты (29 кв. метров), несмотря на прописанных жену и малолетнего сына, не позволяла встать в райисполкомовскую очередь на улучшение жилищных условий, а сама квартира потрясала. Проживая в «сталинке», я привык к габаритным помещениям, но потолки высотой в четыре с лишним метра и полукруглые своды окон серьёзно удивили. Толщина наружных стен, была таковой, что подоконники по размеру не уступали одноместной кровати. Это слегка напомнило бабушкину квартиру в дореволюционной постройки доме в Большом Власьевском, где я эпизодически проживал до шестилетнего возраста.

В огромной общей кухне на широких антресолях хранилась масса необходимых и совершенно ненужных предметов. Стандартного размера туалет соседствовал с крохотной умывальной комнатой, где кроме раковины и зеркала ничего не помещалось. Ванной или душа не существовало, как таковых. Комфортнее остальных чувствовал себя ребёнок – его мыли в детской ванночке на кухне.

«Кука» прежде тоже проживал на улице Осипенко, но родителям дали новую квартиру в Покровском – Стрешнево, и с районом отрочества пришлось расстаться. Навещал «малую Родину» Колька при каждой возможности, тем более, что большинство старых друзей проживали неподалёку. Создавалось впечатление, что вся улица и соседняя Пятницкая заселены исключительно приятелями и однокашниками. Паша С., проучившийся с Колей десять лет за одной партой и создавший с ним школьную рок- группу «электронных паразитов», вместе с молодой женой ютился в однокомнатной квартирке через квартал. Сашка Д., ещё один участник «Носов», ходил в один класс уже с Игорем и «сибаритствовал» с престарелыми родителями и младшим братом в полуподвальных «апартаментах» в глубине старого двора на Пятницкой.

Подружившись с хозяином, я стал захаживать в гости на Осипенко регулярно. Успешно закончив МАТИ, Игорь всю пятидневку трудился в закрытом НИИ, а после службы пять дней в неделю до ночи «лабал» в одном из московских кабаков. В редкие свободные вечера и по выходным у Игоря собирались друзья – пообщаться, выпить и попеть под гитару. Мои нетрезвые потуги поучаствовать в задушевном многоголосом исполнении народных песен, всегда встречали полное «Кукино» одобрение «Третьим голосом у Тебя замечательно выходит!», сопровождаемое страдальческой ухмылкой. Визиты приятелей – музыкантов с подружками раздражали соседку донельзя, но управы на нас она найти не могла.

Порожняком подъём на третий высокий этаж по молодости лет осуществлялся легко, а вот с 3-мя – 6-тью бутылочками портвейна уже представлял определённую трудность. Но регулярные тренировки – «Достигается упражнением!» – своё действие оказывали. В обоих расположенных поблизости «шикарных» питейных заведениях, в ресторане ныне не существующей Гостиницы Бухарест, (на месте которой воздвигнуто грандиозное здание отеля «Балчуг Кемпински») и приснопамятном давно закрытом кабаке «Балчуг», швейцары хорошо нас знали и с готовностью отпускали веселящие напитки после закрытия магазинов.

Разница в возрасте более остро ощущается в молодые годы. Игорь был старше на шесть лет, и я смотрел на него «снизу вверх». Замечательный музыкант со спортивной фигурой, породистый мужественный облик дополнялся щёгольской одеждой, любящая красавица – певунья жена, что ещё можно желать от жизни. Я не завидовал – я очень хотел походить на него. Запавшая в память фраза, вычитанная в детстве в одной из назидательных патриотичных книг: «Делай жизнь с товарища Дзержинского!» совершенно естественным образом материализовалась – я хотел делать жизнь с Игоря. Не сотворив себе кумира, я подсознательно старался подражать ему манерами и повадками. В Игоре чётко ощущались железный внутренний стержень и высокая «по Гамбургскому счёту» порядочность, до этого встреченные только у Отца. Но Папа принадлежал к совсем другому возрастному пласту, прошедшему Войну, пережившему Сталинский культ и Хрущёвское потепление, а интересы нового старшего друга во многом совпадали с моими, и, кроме того, я не испытывал к нему чувства беззаветного преклонения, как к представителям старшего поколения.

Позднее, познакомившись с родителями Игоря, я понял, откуда в друге благородная непринуждённость поведения и выразительная внешность. Его отец, происходивший из старинного польского рода, всю жизнь прослужил на командных должностях в особых, частью закрытых районах Союза, выправка и стать сразу позволяли предположить принадлежность к офицерскому корпусу. Мама Игоря, происходила из Петербургской непростой семьи «бывших», и в описываемый период преподавала иностранные языки в Высшей Школе КГБ.

Послевоенная работа переводчицей на допросах «агентов вражеских разведок» подточила её нервную систему до крайности, но даже в зрелом возрасте сохранилась выразительная красота и аристократизм манер. Во время наших редких встреч она в общем разговоре участия не принимала, читала книгу, сидя в кресле в углу. Отец же, напротив, активно общался с друзьями Игоря и однажды на Первомайское торжество приготовил «фирменный», неописуемо вкусный плов, рецепт которого вывез со службы в Ленкорани.

Все государственные праздники традиционно начинали гулять у Игоря дома и продолжали на Большом Москворецком Мосту с видом на Кремль, откуда вечером отлично смотрелись волшебные гроздья салюта.

Кого я только ни встречал в гостеприимном жилище: всевозможные столичные рок-музыканты и кабацкие лабухи, приятели и институтские сокурсники Игоря и его жены. Большинство визитёров существенно превосходили меня годами, но дружески настроенные, не задавались перед «желторотым» студентом достижениями на всевозможных фронтах.

Замечательный музыкант и успешный скульптор из «Мастерской Иофана», Шура А. участвовал в строительстве Гостиницы ЦК КПСС3 на улице Димитрова и провёл для нас по закрытому для рядовых граждан объекту памятную нелегальную экскурсию.

Ранее упомянутый Сашка Д. трудился главным инженером сада «Эрмитаж», где, по его протекции, мы регулярно посещали «сейшена» заезжих музыкальных коллективов. Концерт польской группы «No To Co» по сей день остаётся одним из самых ярких впечатлений юности.

В музыкальном окружении Игоря я впервые и столкнулся с «отказниками», уволенными с «волчьим билетом» с основного, как правило, закрытого места работы, и перепрофилировавшимися в профессиональных кабацких «лабухов» в ожидании разрешения на выезд. Они регулярно повергали меня в изумление и щенячий восторг нестандартными оборотами речи и необычным поведением. Весело поглядывая сквозь толстые линзы сидящих на его тонком с горбинкой носу очков, клавишник «Старик Оппенгеймер» фразой «Я могу видоизменяться!», произнесённой исключительно к месту, довёл меня до колик.

В удлинённой «аляске» «Старик» производил впечатление вполне стандартных размеров мужичка, с небольшим уклоном в худощавость. Мой сокурсник Гарик, активно «утюживший фирму4», сподобился у заезжих итальянцев приобрести практически задаром две пары потрясающих джинсов необычного фасона с единственным швом на штанине. Но при последующем рассмотрении выяснилось, что уникальные изделия «от кутюр» рассчитаны на супер длинноногого, но очень тщедушного персонажа. Гарик даже за весьма смешные деньги замаялся пристраивать сверхмодные «обжимсы». Углядевший их мельком в трамвае у меня в сумке Оппенгеймер изъявил горячее желание. Но узрев сомневающуюся насмешливую улыбку, распахнул объёмную куртку и предъявил пугающее «теловычитание», а также произнёс сакраментальную фразу, прилипшую к нему навсегда. Выдающиеся портки «француз – отказник» таскал ещё года три до самого отъезда на историческую Родину.

Скрипач и вокалист «Васька» Василевский собирался по пути в Страну Обетованную надолго тормознуться в перевалочном Риме, для чего активно практиковал исполнение песен самых востребованных и модных тогда итальянцев на родном им языке. Опять же освоил самые необходимые, на его взгляд, выражения: «Felice di vederti!5» и «Сosa fai la sera?6», приводившие в неприкрытое восхищение регулярно меняющихся поклонниц.

Гитарист Валера Т. выступал параллельно в двух питейных заведениях: небезызвестных «Временах Года» в ЦПКиО и ресторане Гостиницы «Юность». Первый, один из самых популярных в то время Московских кабаков, мы посещали регулярно, но только третье отделение из четырёх музыкальных. В первом исполнялись разогревающие публику лёгкие музыкальные композиции без вокала, во втором звучали песни популярных советских композиторов, а, уже начиная с третьего шёл «па́рнас7», и лабухи под заказ выдавали всё, что душа пожелает – зарубежные рок-хиты, восточные напевы и блатняк. Атмосфера в зале резко накалялась, и Валерка сразу после перерыва неизменно нас выпроваживал. В Парке по слухам «мазу держала8» опасная своей непредсказуемостью компания глухонемых, и во время четвёртого отделения в ресторане регулярно происходили «товарищеские недоразумения» с поножовщиной, в которых не доставалось только музыкантам.

И наоборот, в «Юности», курируемой ЦК ВЛКСМ, постоянно царила тишь и благодать. Проход в отель осуществлялся по пропускам, поэтому посторонние граждане в ресторан не попадали, что несло как положительный, так и отрицательный эффект. Во-первых, изо дня в день зал заполнялся в лучшем случае наполовину, и на щедрый кавказский «па́рнас» рассчитывать не приходилось ввиду отсутствия соответствующих посетителей. Зато свободно можно было обкатывать любой песенный репертуар (по определению в ведомственной гостинице исполнялись только идеологически правильные вещи). Во-вторых, расценки на блюда ресторанной кухни для приезжающих комсомольских функционеров устанавливались вполне умеренные, и мы, проникнув в заведение с «заднего крыльца» через кухню, за совершенно смешные деньги наслаждались «блюдами от шефа» под демократичную выпивку. А любимые хиты отечественной и зарубежной эстрады, вообще, слушали совершенно бесплатно в исполнении друзей – музыкантов.

В один из затянувшихся визитов, ближе к закрытию, не совсем трезвый взор упал на соседний столик, за которым потрясающей внешности девушка беседовала по-английски с невзрачным, на мой взгляд, персонажем арабской наружности. Утратив спьяну бдительность и подзабыв о категорическом запрете, я пригласил барышню на танец. Припомнив полученные в английской спецшколе знания, я заливался соловьём и после тура «медляка» переместился за её столик, намеренно поставив вероятного соперника в затруднительное положение. В состоянии изрядного алкогольного опьянения иностранная речь лилась свободно и плавно, сам поражался богатству своего словарного запаса. Не удивительно, что после первого же ознакомительного тоста «ближневосточный» vis-a-vis торопливо распрощался и стремительно отбыл, оставив спутницу на «произвол судьбы».

Не выспавшийся и не совсем протрезвевший я пулей вылетел рано утром из уютной квартирки в МИДовском доме, опасаясь опоздать на первую пару, и только у входа в метро «Фрунзенская» сообразил, что не озаботился выяснением у гостеприимной хозяйки ни рода её занятий, ни номера телефона. Каково же было моё удивление, когда через несколько дней в Маёвской проходной ко мне радостно обратилась исключительно интересная, но совершенно неизвестная, строго и модно одетая дама средних лет: «Ну что, юноша, будете отказываться от знакомства?! А, как честный человек, несёте определенные обязательства!». Уже внутри территории, сопровождая «незнакомку» на Кафедру Иностранных Языков, я с удивлением узнал, что провёл «изумительную» ночь со старшей преподавательницей английского языка родного института, проявил себя «исключительно способным», и могу в дальнейшем рассчитывать на всяческие поблажки.

Однажды наудачу приехав к Игорю без предварительного звонка, я застал дома только злобную соседку. Она неприязненно кивнула на квартиру напротив: «Там́ все гуляют!» и захлопнула дверь. Нерешительно позвонив, я оторопел от бурного веселья и неожиданного радушия хозяев, ранее встреченных лишь мимолётно. На лестничной клетке дверь в дверь с Игорем проживала его бывшая одноклассница, Ирка К., однофамилица небезызвестной Фанни, хоть и не являвшейся Ворошиловским стрелком, но попортившей крови вождю мирового пролетариата. Ирина, долго состоявшая «в отказе», получила, наконец, разрешение на выезд. Этому событию и было посвящено происходившее в большой гостиной прощальное гулянье. По рассказу Игоря, экспромтом приглашённого за час до моего появления, сначала застолье проходило грустно, даже печально под тихо произносимые тосты – пожелания, запиваемые болгарским сухим вином «Фетяска» из двух сиротливо возвышающихся на столе с немудрёной закуской бутылок. Появление «Куки», также перенаправленного соседкой, резко изменило ход событий. Колька прибыл с тремя бутылками портвейна и успел ещё раз сгонять в магазин. Так что, к моему приходу «свадьба пела и плясала» под гитарные аккорды, извлекаемые гостями – музыкантами. Рафинированная интеллигенция, составляющая большинство гостей, не имела привычки к «партейному» вину и достаточно быстро «поплыла». Именно тогда, я впервые услышал расхожую эмигрантскую шутку «затеряться среди чемоданов» и прочие «диссидентские» штучки. Хотя Ирина отбывала по израильскому вызову, все близкие знали, что тормознуться она собирается в Париже, где в тот период обретался её близкий приятель, изгнанный из страны «конструктор песен» Александр Г. После дружного хорового исполнения его творений празднество пошло на убыль, и гости начали разъезжаться.