Наследница Оммёдзи

ГЛАВА 1. ВЕЧЕР, КОГДА ВСЁ НАЧАЛОСЬ.

Каждый раз, когда я задавала маме этот вопрос…Каждый раз? Я спросила её всего дважды.

– Кто мой отец?

– Японец, он давно умер. – По одному только взгляду мамы я, десятилетняя, поняла – продолжения у этого разговора не будет. «Кто мой отец, мама?» – спросила я во второй раз. Ответа я уже не ждала. Второй. И последний. Он прозвучал над маминой могилой.

Мне было пятнадцать, когда её не стало. Она не болела, не попадала в аварию, не покончила с собой. Звонок. Голос, сухой и сдержанный «Алина, мама умерла». И всё. На похороны не пошла – боялась запомнить её в гробу. Хотела, чтобы по ночам мне являлся её светлый цветущий и тёплый образ, хотела, чтобы она всегда была живой. Чёртов тромб, и моя единственная защита от всего мира рухнула. Осталась только память.

Десять лет, после её смерти, я задавала этот вопрос каждый раз, когда видела её во сне… «Японец, давно умер… давно умер…умер…умер…умер». Что–то во мне отказывалось в это верить.

– Алиша, подъём! Я уже внизу, кофе принёс и наварил ведро гречки, самому не управиться. Помогай! – задорный голос на первом этаже окончательно вытащил меня из колючих объятий неспокойной дрёмы.

– Алина, Тёма, А–ЛИ–НА…ползу! – я вытащила свое тело из–под одеяла. Ноги коснулись холодного пола. Всё, проснулась. Открыла шкаф, еле-дотянувшись до полки, вытащила футболку. Да, ростом я не вышла. Даже в колледже меня все называли «полторашкой», и до сих пор я могу с лёгкостью закупаться в отеле подростковой одежды. С таким же трудом достала серые трикотажные брюки, надела и направилась вниз.

Артём – друг детства, брат, которого у меня никогда не было и гениальный математик. Его гениальность позволяла ему круглый год торчать в скромном загородном доме, работать удалённо и наслаждаться жизнью в компании огромного пса неизвестной дворянской породы, кратко именуемого Бо, изредка выезжая в город для сдачи отчётов, посещения библиотек и встреч с мамой и немногочисленными друзьями.

Мне же позволяла прозябать на старой дедовской даче моя абсолютная несостоятельность и большая квартира в центре Питера, оставшаяся в качестве наследства и сданная в аренду по весьма выгодной цене. Нет, я не тунеядка – я подрабатывала то тут, то там. Честно закончила педагогический колледж, искренне желая сеять разумное, доброе, вечное, и даже собиралась идти в Герцена. Но: «Алина Константиновна, вы прекрасно справляетесь с теорией, но педагогика – это практика и визуальный контакт. Дети… э… очень впечатлительны. Ваша внешность может вызывать у них непредсказуемые реакции, вплоть до страха. Я не могу рекомендовать вас для работы в школе» – эта отточенная, казённая фраза, произнесенная моим руководителем практики с избегающим взглядом, ничуть меня не обидела, лишь в очередной раз отрезвила. И правда, с таким лицом – лицом, которое я всю жизнь прячу, нельзя работать с детьми, да и с людьми в принципе.

Ни молодость, ни отсутствие опыта и квалификации не являлись такими вескими причинами отказа работодателей, как огромное чёрное пятно вместо правого глаза. Радужной оболочки, ресниц и белка нет – один большой чёрный зрачок, окруженный такой же чёрной массой кожи – не то родимое пятно, не то шрам или ожог.

Точёные скулы, аккуратный носик, плавная линия губ и, несмотря на моё русско-японское происхождение огромные голубые глаза…Глаз…Ну, в смысле второй-то глаз у меня нормальный…Ооох, в общем, если бы не это безобразие, я могла бы считаться красавицей.

Но уж такой я родилась. Мама говорила, что акушерка едва не выронила кричащего младенца и передала меня в руки матери с максимально скорбным лицом. «Отказ будете писать?» – спросила та, как будто уже знала, что иного варианта развития не предвидится, но мама даже думать об этом не собиралась.

Её поздняя беременность протекала крайне тяжело: токсикоз, постоянная угроза выкидыша, кровотечения, роды, которые чуть не убили и меня, и её саму. Как говорится, я досталась ей с огромным трудом, и не попробовать сделать меня счастливой, сдаться, когда столько всего было преодолено и столько предстояло – нет, мама была не такой. И знаете, ей удавалось: я искренне была счастлива рядом с ней. А ещё у меня были друзья. В школе, конечно, доставалось, но не больше, чем другим очкарикам, толстячкам, лилипутам, кривозубкам и прочей нашей отвергнутой «школьной элитой» братии.

Но главное: всегда рядом со мной был Артём. Он будто не замечал и упорно продолжает не замечать моего уродства. Вот и сейчас он припёрся с самого утра, чтобы принести кофе и таз варёной гречи с молоком. Фу, гадость!

– Ты не сдаёшься, да? Реально думаешь, что я буду это есть?!

– Ну ты попробуй, я душу вложил, между прочим, и масло вложил, и соль! – Тёма пихнул столовую ложку мне под нос, но, увидев моё позеленевшее лицо и искренний спазм, прокатившийся по моему горлу, на время отказался от своей навязчивой идеи пристрастить меня к ПП, – Алина, кушать, между прочим, надо, хотя бы раз в неделю. Посмотри на себя, прозрачная уже…

Я пропустила нравоучения мимо ушей:

– За кофе спасибо! Бо носится?

– Ага, ты же не против?

– У меня тут портить нечего! Пусть парень развлекается!

Портить действительно было нечего. Пустой газон и старый дом. Даже здесь, в деревушке, за забором, я не люблю выходить из дома и боюсь привлечь лишнее внимание цветущими клумбами. Нет, я, конечно, выхожу в магазин, оплатить счета, езжу в Питер до «феечки» – моей крёстной Фаины…ну типа «крёстная фея + Фаечка = феечка», прижилось. Иногда встречаюсь с одногруппниками, обычно, когда зовут на тусовку домой, а не в кафе или клуб. Но больше всего я люблю гулять по лесу.

Сразу за моим убежищем в двадцать шесть соток раскинулся чудный, светлый сосновый бор. Хвойный запах, прозрачный воздух, мягкий мох и особенная живая тишина делали одиночество свободой. А самое волшебное – это солнечные столбы: когда в ясный тёплый день золотистый свет пробивается сквозь верхушки сосен – ощущаешь себя причастной к сказке. Время замедляется, голова очищается от всего ненужного. Никакой суеты. Лесу нет дела до того, как ты выглядишь.

– Гулять пойдём? – Артём выдернул меня из раздумий.

– Нет, сейчас нет. Вчера Марина позвонила, уговорила меня на скромную вечеринку. Вроде как Макс приедет и еще пара знакомых. Ты, кстати, приглашён! А сейчас надо убраться и приготовить что–нибудь съедобное.

– Спасибо, конечно, но я пас. У меня на Марину аллергия. Но я не стану вызывать полицию, если у вас намечаются ночные пляски. Развлекайся от души! – пропел он последнюю фразу с заговорщицкой ухмылкой, но его глаза оставались серьёзными. Он понимал, какой ценой мне даются такие «выходы в свет».

– Тёёёёёмыыыыч, ну ради меня!

– Гречку съешь?

– Нет! Всё, давай иди отсюда, забудь! – скривилась я.

– Пошёл. До вечера. Приду.

– Спасибо! Люблю тебя…ну это, в смысле, мы же братаны, да?

– Да братан, давай, – Артём коротко и крепко обнял меня за плечи, чмокнул в висок и вышел. В окно я увидела его удаляющуюся фигуру и виляющий хвост Бо. Улыбнулась. Пора готовиться.

День промелькнул в суете. Пол намыт, весь хлам распихан по шкафам, посуда блестит. День близится к вечерним сумеркам. Тёма притараканил мангал, разжёг камин, помог с покупками. Когда ему надоест со мной нянчится? Или может дружбы между «эм и жо» не существует, и он в меня…ЧЕГО? Окстись, мать, к зеркалу подойди и окстись.

– Слушай, а выпивки не мало? – спросила я, глядя на ящик светлого.

– Надо будет, сами купят, ты ж не пьешь?

– Ну наверное. А закуски? Может надо было заказать суши там или пиццу?

– Алина, угомонись, всё прекрасно! – он положил свою большую тёплую ладонь мне на плечо, и напряжение немного отпустило. – А во сколько они явятся? – вопрос Артёма решился сам собой. В нашей глуши послышался шум двигателя и музыка. Приехали.

Марина – моя одногруппница, рыжая красавица из журнала, уверенная и успешная. Дэн, Стася, Кирилл и Макс…О Боже!!! Макс. Конечно, я понимаю, такой, как он никогда на меня не посмотрит. Но сердце моё замирало, земля уходила из–под ног и бабочки в животе порхали, как долбанутые чайки над заливом.

– О, привет, дорогая! А вот и мы, готова к отрыву?! – Марина влетела, как огненный вихрь, щедро осыпая всех воздушными поцелуями. Её рыжие волосы были уложены в идеальные волны, а летящее платье подчеркивало безупречную фигуру. – О, и ты здесь, святой Артемий спустился до нас, падших? – она оглядела его с головы до ног, скептически поджав губы, и повелительным жестом протянула ему свою сумку, будто он швейцар.

– И тебе не хворать, Ма-ри-на, – сквозь зубы процедил Артём, демонстративно проигнорировав протянутую сумку.

– Ребята, с Алиной все знакомы? А это её паж, Артемий, истинный ангел, знакомьтесь.

– Марин, давай без провокаций, ладно. – вступился Макс, мягко отстраняя её. – Макс, рад знакомству, Алина, привет, давно не виделись, ты пропала после выпуска, – высокий кареглазый брюнет радушно протянул Тёме руку, а мне кивнул с тёплой, но немного отстранённой улыбкой.

– Да я вот тут живу потихоньку, – оправдывалась я. «Какая я жалкая» – промелькнуло в голове, – «Ладно, потом себя сожрёшь, успокойся!»

– А Стася у нас теперь русалка! – заявил Дэн, обнимая девушку за талию.

Вечно менявшая цвет волос – сегодня он был синим, Стася улыбнулась:

– Ты меняешь солнечные очки, а я цвет волос, вот такие мы непостоянные. А нам молодым всё позволено, правда, Алинка, привет, – она по–доброму обняла меня, – ну что, показывай свою усадьбу!

– Да в общем то у меня тут всё, как на ладони. Вы проходите, располагайтесь, – приглашающим жестом, стараясь скрыть дрожь в пальцах, я впустила ребят в свою лачугу. Вот почему я постоянно унижаю не только себя, но и всё, что меня окружает? «Лачуга» моя очень даже хороша, светлая, аккуратная с теплой мансардой. Невзирая на возраст она нигде не покосилась, не обветшала. Среди своих пожилых ровесников выглядела как «дама в расцвете лет», а не «старушка на закате дней». Сохранились резные ставни и балясины. Артём развесил на открытой веранде гирлянды, а я расставила ароматические свечи. Уютная и романтичная атмосфера. Моя «лачуга» прекрасна!

Вечеринка развивалась по своему сценарию. Гости выкатили из машины годовой запас алкоголя, который планировали употребить за вечер. Парни занялись шашлыком, что–то бурно обсуждая. Макс ловко управлялся с углями, и Марина не отходила от него ни на шаг, то и дело касаясь его руки со смехом, который звучал чуть громче, чем того требовала ситуация. Стася с Дэном пили пиво на веранде и хохотали. Я пыталась помочь на кухне, но чувствовала себя лишней, пятой спицей в колеснице. Разливала напитки, подкладывала закуски, но мои попытки встрять в общий разговор разбивались о стену давних шуток и воспоминаний, к которым я не имела отношения.

Вспышка произошла за картами. Мы играли в «Крокодила». Ход Марины. Она вытянула записку, прочитала и её взгляд сразу нашел меня.

– О, это легко! – она хищно улыбнулась. Она встала, закрыла один глаз ладонью и начала неуклюже тыкаться лицом в стену, издавая жалобные звуки.

– Слепой котёнок! – весело крикнул Кирилл.

– Нет! – засмеялась Марина. – Почти! – она продолжила изображать нытьё и прикрывать глаз рукой, нелепо сгорбившись и глядя прямо на меня.

Все стразу поняли, на кого это похоже. Я застыла, чувствуя, как уши и пятно на моём лице начинают пылать.

– Марин, не смешно, – тихо, но твёрдо сказал Артём.

– Да ладно тебе, мы же все свои! – отмахнулась она, но села, поймав осуждающий взгляд Макса.

Солнце уже начало опускаться за кроны сосен, окрашивая небо в персиковые тона. Воздух, тягучий и сладкий от цветущих яблонь соседского сада, медленно остывал, уступая место пряному дыму мангала, сигаретному смогу и перегару. Пытались поиграть в волейбол, но ребят хватило минут на пять, потом надоело. Заготовленные Артёмом настолки остались без какого-либо внимания, зато его самого одарили очень красноречивым взглядом, стоило ему предложить сыграть в «Манчкин». Алкоголь и сплетни были единственным смыслообразующим ядром этого странного собрания. Перемыли кости всем, кого я знала и всем, кого не знала. Марина прошлась по моему одиночеству и безнадёжно тикающим часикам, нет, конечно, она не хотела меня обидеть, она била по самому больному вообще без цели, лишь бы занять всё пространство своим непрекращающимся монологом.

В какой-то момент Марина, уже изрядно выпив, обняла меня за плечи, и её дыхание, сладкое от коктейля, обожгло щёку.

– Алин, ну чего ты тут в своей дыре сидишь? Мужиков нет, карьеры нет… Время-то идёт. Тебе уже пора замуж, детей, а ты… – она с жалостью посмотрела на меня, и в этом взгляде было куда больше жестокости, чем в её дурацкой пантомиме.

Марина всегда была в центре внимания, и сегодняшний вечер не стал исключением. Макс не отрывался от её выреза, Стася смотрела ей в рот, а я смотрела на закат и болтала с Тёмой. Я знала, что ему так же некомфортно здесь находиться, но он остался, чтобы поддержать.

Осоловевший от подачек Бо лежал в ногах у Артёма, как верный страж, ожидающий очередного вкусного вознаграждения.

Когда стемнело окончательно, компания раскололась. Кирилл, к тому времени уже безнадёжно пьяный, уснул в гамаке. Дэн и Стася, взяв бутылку вина, пошли гулять к реке. Марина и Макс куда-то исчезли. А я… Я была лишней в этой истории, точнее история эта была не моя. Фальшивые улыбки, натянутые диалоги. Мне проще было сдать им эту дачу и уехать, дав им возможность насладиться жизнью. Зачем я тут? Почему я на это согласилась?

Очередной акт самобичевания прервался отвратительным звуком рвоты. Артём рванул спасать перепившего Кирюшу… И правда ангел… Я решила зайти домой и умыться. Но открыв дверь в мое убежище, мой уютный уголочек тишины и безопасности, увидела Марину и Макса в процессе, предваряющем соитие. Они целовались, нет, они поедали друг друга. Лямки марининой майки были спущены с плеч, Макс недвусмысленно держал ее за бёдра, а она шарила руками под его рубашкой, и им совершенно не было дела ни до меня, ни до того, что они в моём доме.

Они даже не услышали, как я открыла дверь. Я простояла на пороге несколько секунд, ощущая, как по лицу разливается жгучий стыд, будто это я в чём-то виновата. Потом тихо прикрыла дверь и выскочила обратно. Ноги сами понесли меня в сторону леса.

Крыльцо, забор, калитка, сосны.

Я в безопасности, в своем мире. В мире, где все мне знакомо и близко. Я знаю когда упала верхушка сосны, помню, когда она начала обрастать мхом. Знаю белок, которые часто приходят на мой участок за съестным, уверены, что не откажу и не обижу. Они не боятся даже Бо, что носится за ними со своим страшным оскалом, который сам пёс принимает за дружелюбную улыбку. Я сама протоптала эту дорожку, от калитки до маленького серебристого лесного озера.

Опомнилась уже на берегу. Солнце закатилось за горизонт, остался лишь лёгкий намёк на его недавнее пребывание. Лес наполнился звуками ночи.

Конечно, мы гуляли тут и в тёмное время суток, но уйти вот так, без фонарика, без Бо. И Артема я не предупредила. Дура. Ладно, что может случится? Просто вернусь к дому тем же путём. Музыку уже не слышно, надеюсь наши гости свалили. Перед тем, как развернуться я посмотрела на потемневшую озерную гладь. Вода была черной, не видно солнечных бликов, не слышно всплесков рыбы, не шастают по поверхности водомерки. Черная дыра на теле леса. Черная, как мой глаз.

На противоположном берегу между деревьями промелькнули рога. Рога?! Сердце пропустило удар. Олень? Нет, рога не оленьи, какие–то коровьи. Откуда тут коровы? Что это? Я спряталась за ствол сосны. Глаза! На меня смотрели белые мутные глаза, огромные, как чайные блюдца. Меня пробрало дрожью. По коже поползли колючие, ледяные мурашки, будто за шиворот насыпали мелких осколков стекла. Спиной я почувствовала движение – порыв воздуха, будто кто–то пробежал мимо. Резко обернулась. Бо, это ты? Тишина. Не живая и мирная – гнетущая и вязкая. Стало страшно. Так страшно, как никогда раньше. Белые следы нечеловечески длинных ног простирались повсюду, вспыхивали и гасли. Движение улавливалось то дальше – между соснами, то ближе – буквально передо мной. Снова за спиной, у самого берега, над головой. Между стволами мелькали рога и обрывки полупрозрачной ткани. Я вросла в дерево спиной, впилась ногтями в шершавую кору, боясь вдохнуть. Неужели ребята решили так пошутить, но за что такая жестокость?

Изо рта шел пар. Какой пар в разгаре лета?! Ночь теплая, я в тонкой футболке. Но пар валил, как в середине февраля. Звук хрустящего льда донёсся с озера.

Я же не пила алкоголь, может мне что-то подмешали? Нет. Ног коснулся иней. Он пополз по стволам сосен тончайшей паутиной, с тихим, едва слышным треском, вырисовывая на коре сложные, незнакомые витиеватые узоры. Следы на земле продолжали накручивать петли и лабиринты. Нечто мчалось с невероятной скоростью, не замечая моего присутствия, словно я случайно попала в какой-то безумный ледяной танец. Сосны вокруг начали медленно, почти незаметно сдвигаться, смыкаясь в сплошную черную стену. Тропинка, по которой я пришла, исчезла, будто ее и не было. Я зажмурилась, пытаясь уйти от наваждения. Сейчас я открою глаза и ничего этого не будет, это глюки, до дома меньше километра, Артем наверняка уже идет за мной вместе с Бо.

Ледяное дыхание коснулось щеки. Чёрное пятно на моём лице горело. Я распахнула глаза.

Два огромных мутно-белых круга смотрели на меня в упор.

Ступор. Паника. Ступор. Я не могу пошевелиться. Существо наклонило голову, разглядывая меня с неподдельным интересом, как будто не ожидало увидеть здесь человека. Как будто это я забрела в его мир, а не он каким-то необъяснимым способом попал в наш. И тут рот существа растянулся в мерзейшей улыбке. Длинный острозубый оскал, слюна, стекающая с треугольных, почти акульих, клыков. Чудовище издало звук, похожий на скрежет ломающихся костей, смешанный с шепотом проклятия на языке, который я не знала, но понимала всем нутром – беги. Инстинкт сработал, я рванула вправо. Изо все сил я неслась прочь, не разбирая дороги, не понимая направления, не боясь навернуться. «Беги! Беги! Беги!»

Не знаю, сколько длился этот марафон, но в конечном счёте я рухнула в мох. Дыхание сбилось, во рту чувствовался металлический привкус, ноги налились свинцом, в висках бешено колотило. Но я ещё дышала, я пока ещё была жива. «Надо вставать! За мной несётся нечто!» – промелькнуло в голове, но по звенящей тишине я поняла – никто за мной не гнался. Я была одна: ни белых следов, ни ветра, ни инея, ни малейшего подобия движения не было.

Стало жарко, пар изо рта уже не шёл. Лес вернулся в свой обычный ночной ритм. Что это было!? Где я?! Как теперь вернуться домой?! Я действительно сбежала, или это часть «игры» этого существа?

Глаза уже привыкли к темноте, да и что таить – изъян на моём лице обладал удивительно острым зрением. Но, как понять, куда идти, сколько я бежала и в каком направлении? Снова паника.

Я лежала, уткнувшись лицом в землю, боясь поднять глаза. Боялась, что оно еще здесь. Пытаясь привести дыхание в норму, я перебирала пальцами мох, хвою, всё, что попадалось, это успокаивало, сквозь сердцебиение и шум в голове начали проступать звуки извне.

Лай! Такой знакомый и родной. Бо, ты рядом! Я попыталась крикнуть. Голос сорвался на хрип.

– Алина! А–ли–на! Бо, ищи, ищи! – Артём бежал следом за псом. Яркий фонарь осветил пространство над моей головой.

– М–м–м–мм–м, – всё, что я смогла выдавить. Он услышал.

– Алина! Что случилось? Ты цела? Я, я, я…прости меня, я не должен был оставлять тебя…Господи, как ты тут оказалась? – он рухнул передо мной на колени, его руки дрожали, когда он обхватил моё лицо, отчаянно вглядываясь в мои глаза, проверяя, в сознании ли я. Я повернулась к нему, жестом показала, что всё нормально, попыталась встать.

Глаза Артёма замерли, уставившись в одну точку за моей спиной. Его лицо, обычно такое живое и выразительное, превратилось в восковую маску, словно его мозг отказывался обрабатывать не укладывающиеся в формулы данные.

– Что там? – прошипела я, боясь услышать ответ.

– Ни–ничего, п–пойдём домой, – – заикаясь, ответил Тёма, его голос сорвался на фальцет. Он схватил меня за руку, почти выдернув на ноги, и потянул прочь. Я поднялась и сразу обернулась.

Лес всё еще молчал. Не то чтобы была полная тишина – шелестели ветви от порывов ветра, ухали ночные птицы, стрекотали насекомые, – но это был иной, отстранённый шум, словно сама природа отгородилась от того, что лежало здесь, в ложбинке, заваленной прошлогодней хвоей, в полуметре от места, где только что лежала я.

Сначала я не поняла, что вижу. Сознание отказывалось складывать разрозненные детали в единую, ужасающую картину. Бледное, неестественное пятно среди зелени мха и бурой земли, освещенной фонарём. Сделала шаг, ветка хрустнула под ногой с оглушительным, как выстрел, звуком.

И тогда запах. Тяжёлый, сладковатый и гнилостный, он повис в воздухе, плотный и осязаемый. Он въедался в ноздри, лип к одежде, заполнял собой всё пространство. От него першило в горле и мутило в желудке.

Бледная, неестественно вывернутая рука. Пальцы скрючены в последней попытке за что-то ухватиться. Ткань куртки, оборванная и испачканная землёй. Иней. Крошечные кристаллики инея, еще не растаявшие, серебрились на воротнике куртки. Но самое страшное – лицо. Полупогребённое в листве, выражавшее дикий первобытный ужас, оно было обращено к небу двумя чёрными пятнами. Такими же, как и то, что «украшало» моё лицо.

Почувствовала, как подкашиваются ноги. Мир сузился до этих двух черных провалов в бледной маске и до жгучего стыда, пожиравшего меня изнутри. И я, и этот несчастный неизвестный нам человек отмечены одним проклятием, одной «генетической мутацией».

Артём рванул меня за собой, пытаясь закрыть мне глаза ладонью, но я вырвалась, не в силах оторвать взгляд.

– Нет… – это был не крик, а выдох, полный такого отчаяния, что Артём рванул ко мне.

– Алина, не смотри! – он попытался заслонить мне обзор своим телом, прижав мою голову к своей груди, но было поздно. Я уже видела. Видела, как его взгляд метнулся с моего лица на это… и обратно. И в его глазах, широких от ужаса, я прочла не просто шок, а страшное, неопровержимое понимание. Он тоже увидел связь.

ГЛАВА 2. УТРО В ХОЛОДНЫХ ТОНАХ.

Наши гости смотались, не прощаясь, как только услышали о теле в лесу. Стася, как самая трезвая, села за руль.

Участковый был на месте уже в четыре утра и судорожно ожидал приезда следователя из СК. Артём проводил Пал Иваныча до места. Я дороги не помнила. Никаких вопросов он задавать не стал: и меня, и Артёма он знал с малых лет и только посочувствовал, глядя на мои трясущиеся руки. Вытащил из кармана пузырёк с настойкой пустырника. Спросил сколько мне лет, отмерил двадцать пять капель и сунул ложку мне в рот. Пытался отправить спать и зачем-то проверил закрыты ли все окна в доме.

А я всё еще не могла прийти в себя, не то, что уснуть. Голова раскалывалась, а глаз всё жгло и жгло, будто под кожей медленно тлели угли. Бесконечный поток вопросов не давал возможности сосредоточиться хоть на чём–то. «Вдруг это не просто пятно…Что, если это отметина, предвещающая смерть и мне? Но почему только сейчас…»

Я сидела на ступеньках крыльца, укрытая пледом, скручивая его бахрому в узлы, и раскачивалась вперёд-назад, как пациентка психиатрической клиники. Да, скорее всего так и есть, я просто сошла с ума. Мерещатся монстры, лёд, трупы…Нет, труп есть на самом деле. Он лежит в лесу за моим домом. И у него чёрные пятна вместо глаз. Как у меня. Эта мысль билась в висках навязчивой, безумной дробью, от которой тряслись колени.

Полиция приехала к шести утра. Из чёрной машины вышли двое. Молодой невысокий парень с очень весёлыми глазами, рыжими кудряшками и мягкими чертами лица, усыпанного приятными веснушками. Он был похож скорее на бармена, чем на полицейского – такой задорный, энергичный. Несмотря на то, что на лице его были видны явные следы недосыпания, шёл он довольно бодро и не умолкая что-то рассказывал своему, как я сразу поняла, начальнику.

Начальник же был полной противоположностью. Высокий, под метр девяносто, в темном, идеально сидящем пальто, несмотря на летнее утро. Он шёл, засунув руки в карманы, плечи расправлены, подбородок слегка приподнят – поза человека, привыкшего доминировать. Суровый, даже тяжелый взгляд, который, казалось, взвешивал и оценивал всё вокруг.…Он был ненамного старше, но всё в нём выдавало исключительную серьёзность. Слушал он своего напарника немного раздраженно, лишь раз ответив ему сдержанным кивком головы.