Наследница Оммёдзи
- -
- 100%
- +
На крыльце уже стоял Артём и по его лицу я поняла: он тоже отлично выспался и пребывает в хорошем настроении. На сердце разлилось тепло.
– Доброе утро, спящая красавица! – крикнул он, только завидев мой силуэт, – Бо! Аккуратнее, не запачкай нашу принцессу!
Но Бо уже нёсся ко мне на всех парах за утренней порцией ласки и вкусняшкой, которую я всегда носила с собой. Я потрепала пса по макушке, вручила ему сахарную косточку и направилась к Тёме:
– Я к феечке, может всё–таки поедешь со мной?
– Ой нет, она меня напоит и женит на первой встречной! – мы засмеялись.
– Зайди ко мне, пожалуйста, твои футболки, отглаженные, лежат на комоде и еще, у меня там выключатель в душе барахлит. Глянешь?
– Да без проблем. Ты до завтра?
– Думаю да…
– Уверен, что да, – Артём, как всегда, чмокнул меня в лоб, – Повеселись!
– Бо, ты за старшего, пригляди за ним! – пёс ответил звонким лаем.
Я пошла к станции, на душе было от чего–то легко и спокойно. Мы не стали возвращаться к тому, что искали всю ночь. Наверное, моя психика блокировала эту информацию, позволяя мне, хоть немного выдохнуть и прийти в равновесие.
Фаина с мужем встретили тепло. Мы дружно готовились к застолью. Вечером приехали сыновья. Тёплый семейный праздник, на котором я совсем не чувствовала себя чужой. Вечером пошли гулять в центр. Мушка и парни шли позади, о чем–то спорили, дурачились, а мы с феечкой устремились к набережной. Она рассказывала о новой выставке и пламенно уговаривала завтра же её посетить. Нам было легко и весело. Мне было легко…
Вернувшись домой к моим вторым родителям, я решила спросить у крёстной, что она знает про Онрё, о́ни и прочих персонажей японского фольклора. Мушка уже ушёл спать, а Феечка, не говоря ни слова, подошла к книжному шкафу и вынула несколько книг.
– У тебя час, ребёнок, потом я заберу эти книги и спрошу, зачем тебе это нужно.
– Хорошо.
Фаина прикоснулась рукой к кулону, висящему у меня на шее:
– Носишь? – спросила она, пригладила мои волосы и вышла из комнаты, которую она считала моей. Здесь ничего не поменялось с того дня, как я зашла сюда после месяца, проведённого в пыточной камере, именуемой в народе приютом.
Я начала изучать информацию. Достала блокнот на случай, если придётся делать новые заметки. Узнала, что первая запись об одержимости духом Онрё найдена в хронике 8 века. Там говорится, что «душа Фудзивары Хироцугу причинила Гэмбо смертельный вред», этого Фудзивару казнили за мятеж против монаха Гэмбо и тот отомстил. Еще в одном произведении с непроизносимым названием нашла историю, в которой говорится о недовольстве некого принца Нагая, что привело к смерти многих людей. Узнала о существовании пьесы кабуки о мести изуродованной женщины своему распутному мужу–самураю.
Я убедилась, что вера в мстительных духов глубоко укоренилась в японской культуре и часто даже служила побудительным мотивом для действий политических лидеров страны, включая императоров.
Вновь наткнулась на упоминание древнего ордена. Последователи оммёдо, японского оккультного течения, пришедшего в страну восходящего солнца еще в начале шестого века нашей эры… «не понимаю, зачем мне эти даты, но всё же запишу», – подумала я и сделал очередную заметку… Так вот, эти последователи – оммёдзи, проводили обряды экзорцизма и ритуалы умиротворения Онрё.
В девятнадцатом веке учение было запрещено и новый рассвет оно получило лишь в начале нашего века.
Закончив изучать источники, я отправила Артёму фотографии моих заметок. Как ни странно, в этот раз я не испытывала ни страха, ни волнения, просто методично изучала литературу, как в ночь перед экзаменом.
Зашла Фаина, молча забрала книги и уже было собралась задавать мне вопросы, на которые я не хотела отвечать, как я перебила её просьбой погадать на кофе. Она любила это дело и тут же согласилась.
Мы устроились за столом. Фаина торжественно достала свои ритуальные белоснежные чашки и кофе мельчайшего помола. Поставила на плиту старую медную турку, на фоне современного интерьера она выглядела нелепо, я хихикнула. Фаина одарила меня наигранно грозным взглядом, но тоже улыбнулась. Отточено выполнила ритуал, налила кофе и с очень серьёзным видом взяла меня за руки.
– Упокой свои мысли, ребёнок. Сосредоточься на вопросе.
Спустя пять минут она подняла перевёрнутую чашку и принялась трактовать оставленный узор.
– Тебя ждут большие перемены, потеря и любовь.
Большие перемены и любовь ждали меня в каждом её гадании. А вот потерь раньше не было. Я была уверена, что все потери уже позади. Вспомнила о маме.
Фаина увидела печаль в моих глазах.
– Не принимай близко к сердцу, мы же развлекаемся, – она попыталась успокоить меня, – а помнишь, когда вы были маленькие вы с Артёмом на даче решили погадать нам всем, что он там напредсказывал? Что меня заберут цыгане, а ты встретишь единорога?!
– Да и что Артём первым колонизирует Марс! – мы рассмеялись. Истории потекли одна за другой. Вспоминали моё детство и Артёма, который всегда был рядом, в горе и в радости.
Странно, но Артём не то, что не ответил на моё сообщение, даже не прочитал. Решила позвонить, долгие гудки сменились на голос электронного ассистента. «Может уже спит» – подумала я и решила перезвонить утром.
Близилась полночь. Мы начали зевать. Я улеглась в кровати, накрылась пуховым одеялом и мгновенно уснула. Не знаю сколько времени прошло, как меня разбудил ночной звонок. Звонил майор Титов. Я ошарашено подняла трубку, ожидая чего угодно, но не того, что он будет интересоваться моим самочувствием.
Разговор получился кратким и скомканным, но, засыпая, я почему–то видела его лицо красивое и строгое. В глубине души я хотела услышать, а лучше увидеть его снова.
***На следующий день после завтрака, который состоялся почти в обеденное время, ибо моя крёстная не отказывала себе в удовольствии хорошенько поспать, мы собрались–таки посетить выставку и вообще «пошляться», как это называла Фая.
Я снова попробовала дозвониться до Артёма – ничего.
Добрались на метро. Фаина всё так же приковывала взгляды прохожих и за этим особым вниманием к её персоне, я чувствовала свою глубокую безопасность – когда смотришь прямо на солнце, не заметишь комара, летящего рядом. Галерея затянула нас в мир современного искусства, не всегда понятного, но бесспорно впечатляющего. Крёстная щёлкала, как орехи эксцентричные загадки, изображенные на холстах, вылепленные в причудливых скульптурах и инсталляциях. В странных, на первый взгляд, произведениях современных художников отражались их воспоминания, жизненный опыт, переживания, эмоции и даже чувство юмора Мне было интересно. Приди я сюда одна, я скорее всего вышла бы минут через десять. Но фея оживляла этот мир, делая его близким и сказочным, задавала вопросы и будила мою фантазию. Наша экскурсия заняла добрых четыре часа, я всё еще вдохновлённая и впечатлённая почувствовала урчание в животе.
Фаина с трепетом орлицы над яйцом схватила меня за руку и потащила кормить.
– Довольно пищи духовной, обратимся к мирскому! – с этим лозунгом мы направились в кафе и расположились на летней террасе с видом на Неву. Я впомнила, как в рассказе Фаины мои родители так же сидели и смотрели на воду в их первый и единственный вечер.
В этот день город, обычно одетый в серую дымку, наконец–то распахнул свои объятия солнцу, и каждый житель спешил вдохнуть эту редкую роскошь – погожий летний день. Царила атмосфера лёгкости и безмятежности: по воде скользили кораблики, звенел детский смех, гуляли пары и толпы студентов. Невская гладь искрилась, как рассыпанное стекло, а по асфальту, прогретому до ласковой теплоты, лениво бродили сизые голуби. Воздух, прозрачный и звенящий, был сладок от запаха свежескошенной травы, казалось я чувствую освежающее дыхание далёкого залива.
Мы делились в впечатлениями от приобщения к искусству, ели круассаны и мороженое.
– Надо тебя приодеть…– я увидела опасную искру в глазах крёстной. Шоппинг в её сопровождении – дело длительное, я бы сказала выматывающее. Что бы не задумала Фаина она всё делала с полной отдачей: выбирала чашки для гадания, рассказывала истории, закупалась нарядами.
– Тебе, что не нравится? – спросила я, опуская глаза на сарафан.
– Да это, пожалуй, единственное, что мне нравится! Мушка чуть слезу не пустил вчера, увидев, как ты для него нарядилась! Это великолепный эстетический порыв и ы должны дать ему продолжение! Едем!
– Минутку, я Артёма наберу, что–то он со вчерашнего не отвечает…– я было взялась за телефон, но Фая меня остановила, – отстань от него, вдруг он с невестой там гуляет, а ты им испортишь всю романтику. – Я точно знала, что компанию ему составляет только Бо, но всё же решила больше его не доставать.
Еще три часа прогулок по магазинам, в этот день, как ни странно, ни капли не утомили меня. Я лишь чувствовала неудобство от постоянного мелькания фаиной карточки:
– Ребёнок, я всё оплачу, гулять так гулять! Деньги пыль, когда мы покупаем тебе уже третье! Третье платье! Я в таком невероятном восторге, дорогая! Сейчас поедем и Мухе всё покажем!
На фоне моих трех платьев, сложенных в один фирменный пакет, покупки Фаины выглядели как переезд царского двора в летнюю резиденцию. Она светилась, и я светилась вместе с ней.
Домой ехали на такси, Фаина пела итальянскую оперу и забавно заигрывала с таксистом. Эта женщина очаровывала любого, он даже денег с нас брать не хотел, но та сунула ему купюру, вышла из машины и, подмигнув, помахала ручкой. Я видела улыбающееся лицо таксиста – еще один, которого Фая «заразила» счастьем.
Приехали. У входа в парадную я еще раз взглянула на телефон: «Так и не прочитал…что ж, подожду до завтра».
Потом мы примеряли наряды, Мушка хлопал в ладоши на каждый феечкин выход, словно перед ним была модель от кутюр. Сели пить чай. Солнце за окном уже катилось к горизонту. В открытое окно забежала вечерняя прохлада. Мы говорили без умолку, словно заведённые. Я была искренне и беззаботно счастлива.
Звонок в дверь.
Мушка пошёл открывать:
– Мы кого–то ждём, феечка? – говорю же прижилось.
– Нет, дорогой, может курьер или ещё–кто…, – она привстала со стула, а я ощутила какую–то странную тревогу.
– Кто там?
– Следственный комитет, открывайте, – Мушка безропотно отворил дверь. На пороге стояли майор Титов и лейтенант Колышкин.
– Одинцова Алина Сергеевна случайно не у вас? – строгий голос отразился от мраморного пола прихожей. Я вышла из кухни и робко посмотрела на майора. Его облик не выражал ни капли вчерашнего ночного беспокойства, он был суров и холоден.
– Алина Сергеевна, вы подтверждаете ваше знакомство с Архиповым Артёмом Леонидовичем, 1998 года рождения?
– Конечно, – в моём голосе снова слышалась дрожь, – что случилось?
– Сегодня днём тело Артёма Леонидовича было обнаружено в вашем доме. Проедем.
ГЛАВА 8. ОСКОЛКИ ФАРФОРА.
***Утро страшного дня, когда будет обнаружено безжизненное тело самого близкого друга Алины началось для лейтенанта Колышкина дикой головной болью. Казалось, кто–то выжег ему мозги паяльной лампой и начинил черепную коробку ватой, пылью и осколками битого стекла. Каждый удар сердца отдавался в висках глухой, раскалённой кувалдой, а сухой, обложенный язык прилипал к нёбу, словно шкурка от лимона. Свет, пробивавшийся сквозь веки, был похож на луч прожектора, направленный прямо в душу, а собственные мысли путались и рвались, не в силах выстроиться в связную цепь. Он с трудом разлепил глаза. Повернулся на другой бок и смутно разглядел очертания голого женского тела, делившего с ним одну постель. Но сегодня это тело его уже не интересовало, он просто пытался выжить… Телефон затрещал, насилуя его крошащийся череп.
– Аллооооо, – он не ответил, он жалобно заскулил.
– Семён, начальство вызывает, я внизу у тебя 15 минут, собирайся, – голос Титова был обыкновенно серьёзен.
Посмотрел на часы – половина восьмого утра. «Он там что, совсем охренел? Сам меня вчера в этот бар потащил…» Кое–как Колышкин сполз с кровати, собрал вчерашнюю одежду с пола, пять минут на душ, две шипящие таблетки в стакан, кроссовки, ключи, телефон. В лифте, он чуть было не вырубился, но всё же нашёл в себе остатки сил вывалиться на улицу.
У подъезда стояла знакомая машина, а возле неё курил майор. Ничего в его облике не выдавало вчерашних излияний. Идеальный костюм, белоснежная рубашка, чисто выбритое лицо. Даже синяков под глазами не было. В нос ударил запах сигаретного дыма и освежающего парфюма с нотами сандала.
Титов оглядел Колышкина сверху вниз, приподнял брови и едко улыбнулся:
– Мда, ну и видок у тебя…
– Как будто я один вчера в баре был, – обиженно простонал Семён.
–Садись, времени нет.
Машина направилась к управлению. Титов сразу пошёл к начальнику. Добронравов встретил его с таким удивлённым выражением лица, что Алексею стало не по себе.
– Разрешите войти?
– Входите, Алексей Дмитриевич, –сказал генерал с каким–то напыщенным официозом. Титов вошёл. В кабинете за длинным столом для рабочих совещаний сидели трое: майор ФСБ Игнатьев, какой–то японец и, очевидно переводчик. Посетители встали, чекист протянул руку для приветствия, Титов пожал.
– С товарищем Игнатьевым вы уже знакомы, – продолжил Владимир Евгеньевич, – разрешите представить, посол Японии в Российской Федерации Агито Суто. Посол поклонился, Титов постарался соблюсти этикет, но был так ошарашен, что у него получилось только неуклюже кивнуть головой. – Вот с самого утра прилетел к нам из столицы. Присаживайтесь, господа, – начальник сделал приглашающий жест рукой. Титов занял кресло. Он был натянут как стрела, казалось, еще секунда и он лопнет от нетерпения узнать, что делают в кабинете его начальника столь высокие гости, да еще и в компании ФСБшника
– Мы выражаем крайнюю озабоченность расследованием инцидента в порту, – начал посол, на хорошем русском. «Зачем ему переводчик?» – подумал Титов, и тут же собрался, посол продолжил,
– Японская сторона, столкнувшаяся с аналогичными случаями у себя, может предложить помощь своих экспертов, возможно мы имеем дело с транснациональной преступной сетью, совершенно исключительного характера, – голос посла понизился. – Однако, вчера на высочайшем уровне в ходе телефонного разговора с Киндзё тэнно было принято решение, что это дело вести будете именно вы, конечно при поддержке вашей службы безопасности, – он посмотрел на Игнатьева, – и наших коллег. Благодарю вас за тёплый приём, надеюсь наше сотрудничество будет плодотворным! – Посол встал, вежливо попрощался и вышел вместе с переводчиком.
– Дело вы еще не передали? – спросил у майора Добронравов, но тот сидел с круглыми глазами и. казалось, не слышал вопроса, за него ответил Игнатьев.
– Нет еще. Учитывая события и расстояния, решение было принято почти мгновенно.
– Хорошо, – вздохнув сказал начальник следственного управления, – что ж майор, возобновляйте работу над делом. Результаты нужны и нужны уже вчера сам понимаешь, – Добронравов поднял указательный палец вверх, намекая, кто держит дело на контроле, – приступайте. Всего доброго, товарищ майор.
Они вышли из кабинета. Игнатьев шёл чуть впереди, но остановился и резко повернулся к Титову, глядя на него снизу вверх он почти по–змеиному прошипел:
– Не знаю, что у тебя там за связи, майор, но я буду очень внимательно следить за этим делом. Одна ошибка и …– он крутанул кулаком в воздухе, словно затягивая невидимую петлю, развернулся и стремительно покинул коридор управления.
– Ничего не понимаю…– Алексей произнёс мысли вслух, постоял на месте, провожая спину Игнатьева взглядом, и направился в свой кабинет. По пути он искал в интернете значение слов «киндзё тэнно»: «Правящий император?! Чего?!»
Титов влетел в кабинет. На полу у открытого окна сидел Колышкин, прижимаясь лбом к холодной батарее, и тихо постанывал. Майор же в душе ликовал: он знал, это то самое дело, ради которого он строил всю свою карьеру. Он не думал о провале, он был вдохновлён: «Накрыть международную сеть!» – эта мысль мигала в его голове, как неоновая вывеска.
Он еще раз посмотрел на напарника, усмехнулся, открыл меленький холодильник, неприметно стоявший в тени журнального столика, достал ледяную запотевшую бутылочку светлого. Лихо открыв её об угол стола Титов, протянул её напарнику с улыбкой кота, держащего в зубах не мышь, целую курицу:
– На, Сёма, полечись и за работу. Дело нам вернули.
Теперь обалдел уже Колышкин: во–первых, майор впервые назвал его в уменьшительно-ласкательной форме, а во-вторых ФСБ вернули дело? Где это видано? Почему? Он не стал спрашивать, лишь ухватился за спасительную бутылку и жадно начал потреблять содержимое.
– Теперь отоспись. Я займусь бумагами и еще раз всё проверю, как понадобишься разбужу, – напарники заняли свои места: один за рабочим столом, второй на диване.
Титов работал до самого обеда. Он структурировал бумаги, выписывал вопросы, которые хотел задать иностранным экспертам, набрасывал план дальнейших действий, даже подумал не завести ли ему доску для улик, которую он часто видел в детективном кино. Семён спал сном младенца. В кабинет без стука зашёл Добронравов, Алексей поднялся.
– Сиди, сиди Лёша, – он посмотрел в сторону Колышкина и, как бы в воздух тихо произнёс, – лежи, лежи Сёма. – Что пили вчера с горя? – Титов опустил голову, улыбнулся и медленно закивал, – зато смотрю сейчас морда аж блестит от счастья, – язвительно подчеркнул генерал– майор и продолжил уже серьёзно: – Ты понимаешь, что такое внимание… – он сделал особый акцент на слове «внимание», – личный интерес их императора и нашего…Любая ошибка может стать фатальной, сынок.
Титов посмотрел в глаза начальнику прямо и спокойно:
– Игнатьев меня уже весьма доходчиво предупредил, я всё понимаю, Владимир Евгеньевич.
– Я в тебя верю Лёша. Верю. Работай! – Добронравов положил руку на плечо майору, сжал и неспешно вышел из кабинета, добавив, – как только наш юный алкоголик придёт в себя дуйте в эту деревню, ну, где четвёртого нашли. Там что–то опять случилось, участковый звонил.
Титов вскочил:
– Что?
– Вот поедете и узнаете, что!
***Титов резко разбудил напарника.
– Вставай, едем! Срочно!
Колышкин понемногу приходил в себя. По дороге перекусили. Алексей рассказал о том, каким образом дело снова оказалось у них, и Семён воспрял духом. Он тоже почувствовал возможность проявить свои навыки. «Ну а если облажаемся, все собак всё равно на него спустят», – внутренне успокаивал себя стажёр. И он был прав, вся тяжесть ответственности лежала на плечах майора, и только Добронравов пока служил единственным надёжным тылом. В глубине души Семён раздражал Титова, он считал его ленивым и несерьёзным, но надеялся, что сможет хоть чему–то научить этого раздолбая.
Добравшись до деревни, сразу направились к участковому.
– Что–то мы часто видимся с вами, Павел Иванович, – весело поприветствовал пожилого мужчину Титов. На нём не было лица, глаза его опухли, будто он недавно плакал. Участковый жестом позвал следователя за собой и неспешным шагом поплёлся в сторону дома Алины, опустив плечи и ссутулившись.
Титов понял, куда направляется Павел Иванович и заметно занервничал.
– Что там произошло? – жестко поставил вопрос майор.
– Сейчас сами увидите, я сразу вашим позвонил, ооох, какое горе, – слёзы вновь собрались в уголках его глаз.
Они остановились у входа в дом, тот самый, где несколько дней назад сидела Алина, накрытая пледом, и раскачивалась вперёд–назад, пытаясь прийти в себя.
– Только не говорите, что Алина…
– Нет, Артём, – участковый заплакал, так искренне и горько, как плачут по самым близким. Он опёрся о дверной косяк и тихо всхлипывал, дергая плечами. – Алина позавчера к крёстной в город уехала.
Они вошли, из дома повеяло морозом, пол, стены, мебель были покрыты инеем. У массивного старого комода лежал Артём, в руках он сжимал охапку футболок, которые застыли недвижимо, будто были сделаны не из ткани, а из пластика.
– Семён, вызывай наших, надо оформлять, – распорядился Титов, – Павел Иванович, когда вы видели Алину последний раз?
– Да говорю же позавчера утром, она поехала к крёстной, у них там семейное торжество. Нарядная была, улыбалась.
– А Артёма вы вчера или позавчера видели? – уточнил Колышкин
– Нет, честно, говоря, после того случая я в эту сторону и не ходил, – он вдруг понял, к чему клонил лейтенант. – Да вы что городите–то?! – закричал он, – я не представляю, что с ней будет, когда она узнает!
– Спокойно, Павел Иванович, мы обязаны спросить, сами что ли не понимаете? – парировал Семён.
Алексей же молчал. Пока ждали специалистов Титов обошёл дом, он показался ему уютным, здесь царила милая пасторальная атмосфера. Аккуратные полотенчики в цветочек, стёганный плед, разноцветные кружечки в горошек, в сердечко. В мансарде спальня, нет – спаленка: небольшая кровать, комодик и большой книжный шкаф. Создавалось ощущение, что в доме живёт бабушка – божий одуванчик, а не молодая девчонка. Он спустился в гостиную, в углу, накрытый вязаной салфеткой стоял старенький телевизор, который, очевидно, давно никто не включал. На комоде рамка с фото: красивая женщина обнимает девочку, правый глаз которой тщательно зачирикан чёрным фломастером.
Горький привкус обмана подкатил к самому горлу. «Неужели ошибся? Ведь смотрел ей в глаза… Видел то самое, настоящее…» – но мысль была добита холодным, вымуштрованным голосом в его голове: могла ли? Конечно, могла. Все они могут. Все лгут.
Он давно усвоил это правило – не доверять. Но сейчас горел от стыда. Не за неё – за себя. За то, что снова клюнул на дешёвую приманку искренности. За то, что его, бывалого волка, провела молодая девчонка. Провела? Да нет, он скорее обманывал сам себя. Боль и досада обожгли сердце. И этот внутренний ожог был куда больнее, чем любое разочарование.
–Вчера я её видел на Конюшенной, напротив бара. Шла с этой…ммм…Фаиной?
– Ильдаровной…– закончил фразу участковый.
– Но пока мы не узнаем время смерти, алиби у неё нет. – Колышкин всячески старался продавить версию с виновностью девушки, – Я же говорил, товарищ майор. А она ещё писульки свои присылала, с толку сбить хотела духами этими идиотскими…
Титов молча поднял взгляд, а участковый смотрел на Семёна глазами отца, чьего ребенка побил дворовый хулиган.
Дождались специалистов. Привычная процедура. Тело положили на носилки, вместе с примёрзшими футболками, и загрузили в автомобиль. Титов пожал руку и сочувственно похлопал по плечу участкового. Семён прошёл мимо, не прощаясь.
Павел Иванович настежь открыл окна в доме и принялся наводить порядки. От тщетно пытался избавиться от инея, который, казалось, въелся в стены и пол дома.
Машина рванула с места, будто и у неё от злости прибавились обороты.
– Едем задерживать преступницу?! – с детским восторгом спросил Колышкин, набирая сообщение в группу оперативников.
Титов смотрел на дорогу. Он сжал руль так, что костяшки побелели.
– Едем разбираться, – сквозь зубы бросил он. – А там посмотрим, кого и за что будем задерживать.
Он мчался не на задержание. Он мчался на суд. Суд над самим собой.
***Фаина с порога сорвалась на крик, она не просто кричала, она ревела, как медведица, защищающая медвежонка:
– Как тело?! Какое тело?! Господи, что случилось?! Куда вы её увозите на ночь глядя! Вы что такое творите, вы думаете я на вас управу не найду! Сказали бы лучше, что с парнем, он нам не чужой! А вы на девочку напали. Она два дня здесь у меня перед глазами! Совсем сдурели ироды!
За спиной Титова кипел Колышкин. Но майор стоял недвижимо, принимая на себя этот шквал, будто скала. Его спокойствие было пугающим. Дядя Миша тяжело опустился на стул и закрыл лицо руками, его плечи содрогнулись.
А я…
А я стояла посередине этого хаоса. Словно во сне, я почувствовала, как пальцы разжимаются сами собой. Сначала я не поняла, что это. Лишь холодная влага на сарафане и легкая, невесомая пустота в руке.
И тогда она упала.
Звон.
Не просто звук – хрустальный всплеск, разрезающий крики Фаины. Чашка, та самая, с ручной росписью, подарок бабушки… тонкий костяной фарфор… Она не разбилась. Она взорвалась тысячей невесомых осколков, рассыпавшихся по темному мрамору.
Я не видела этих осколков. Не видела побледневшего дяди Миши, онемевшей на мгновение Фаины. Я смотрела прямо в глаза майору. Прямо в его спокойные, изучающие, бездонные глаза.
И подумала, что этот хрустальный звон – это звук моего сердца. Оно не бьется, оно разбивается. И сейчас остановится навсегда. Все взгляды были уставлены на меня.
– Едем! – отрезала и шагнула вперед. Опираясь ладонью на стену, я шаг за шагом шла навстречу Алексею, не отрывая от него глаз. Он смотрел не моргая.