Найт 47. Сборник рассказов

Нина

В полвторого ночи капитана разбудил стук из квартиры инженера на втором этаже. Молотили в дверь так, что в подъезде дрожали цветочные горшки, и проснулись все до единого с первого по пятый этаж. Однако, в отличие от своих соседей, капитан будто был готов к этому происшествию: он дремал, сидя в кресле, в форменных брюках и рубашке, и живо поднялся. В его глазах не было ни скуки, ни усталости. Обувшись и надев фуражку, он сунул подмышку небольшой портфель и, уже обутый, прошёл в кухню – сдвинув головной убор на затылок, открыл кран и сполоснул лицо. Затем вернул фуражку на лоб и вышел из квартиры.

Подъезд сотрясал крик, переходящий то в визг, то в хрип: «помогите, помогите, ради бога, прошу, помогите мне, бога ради, прошу, помогите мне…» и так не переставая, по кругу, продолжая долбить что есть мочи в дверь, пока на площадку не сгреблись самые близкие к эпицентру жильцы и не начали стучать и ругаться в ответ. Спустившись на второй этаж, капитан попросил собравшихся замолчать. Женщина из квартиры напротив, протягивая ему запасной ключ, доложила: «Его прораб приходил позавчера, мы с ним квартиру открывали, никаких следов ни инженера, ни алкогольного застолья обнаружено не было. А теперь это?!» Капитан поправил фуражку. Соседка не унималась: «Белая горячка – за три дня! Шедевр!», она пристально смотрела на капитана: «Неужели оттуда?». Капитан не отреагировал на вопрос, взял ключ, потом негромко, но твёрдо постучал в дверь:

– Иван, с тобой разговаривает начальник отдела общественного порядка капитан милиции Талькевич. Твой сосед с четвёртого этажа, я сейчас буду открывать дверь. Если понял – скажи «да».

– Даа! – отозвался из-за двери голос инженера.

Капитан отворил дверь и заглянул внутрь. Потом повернулся к собравшимся и велел расходиться.

– А ключ? – ответственно спросила соседка.

Капитан протянул ей ключ и закрыл дверь. Инженер сидел в коридоре на полу, покачиваясь и обхватив голову руками. Капитан бегло осмотрел квартиру. Кроме включенного во всех комнатах света, ничего необычного не было. Он присел перед инженером на корточки:

– Иван, где находишься, можешь сказать?

Инженер опустил руки: блеклые выпученные глаза, окаймленные чёрной сморщенной кожей, уткнулись в лицо капитана:

– У себя… в съёмной квартире, где живу.

Капитал взял инженера за локоть и помог ему приподняться. Они прошли на кухню – капитан посадил его на один из стульев, сам сел напротив. Некоторое время никто из них ничего не говорил, капитан снял фуражку и положил её на стол.

– Вы поймите, я не знал, что я дома. Я ведь был не здесь. Я не знаю как я оказался дома… я не понимаю… Вы меня задерживать пришли?

– Пил?

Инженер выпрямился, махнул рукой:

– Нет, нет. Не пил. Трезвый человек. Я не помню, как я выбрался. Оттуда. Не помню, не понимаю, я… я всё колотил-колотил в дверь, – он посмотрел на свои опухшие кисти, – колотил, колотил, кричал-кричал, потом услышал людей за дверью – оказалось, что я – здесь. Я не понимаю. Так глупо…, – инженер закрыл лицо руками.

– Скорая нужна?

Инженер отрицательно помотал головой.

– К нам твой прораб пришёл, заявил о пропаже. Я так и подумал, что ты туда пошёл, – осторожно сказал капитан, – в дом с камышами.

Глаза инженера от удивления стали ещё больше, он закивал:

– Пошёл, туда пошёл. В дом, и пропал там…, – инженера затрясло, – колотил-колотил… Пропал? Господи, сколько меня не было?

– Трое суток.

Инженер вскинул руки:

– Что же вы не пошли в этот чёртов дом меня искать? – спросил он и зарыдал.

Капитан не ответил. Инженер плакал долго, взахлёб; через некоторое время бессильно затих, распрямился и, будто опомнившись, сказал:

– Я пойду свет выключу.

Он пошёл в ванную, открыл холодную воду, подставил свои руки под струю воды и держал их, пока вода не стала совсем ледяной, а затем сунул под кран голову, несколько раз повернувшись к воде лицом. Очухавшись, инженер обошел квартиру, убеждаясь, что он действительно у себя дома, кроме него и капитана никого нет, выключил свет и вернулся на кухню. Чёрные круги потускнели, в глаза начал возвращаться цвет. Он вскипятил чайник, достал кружки, сыпанул в каждую по паре ложек растворимого кофе, сахара и залил кипятком. Поставил всё на стол и сел.

– Сегодня совсем луны не видно, – сказал инженер тревожно, – очень чёрная летняя ночь. Такая точно была, когда я туда отправился. Чёрт меня дёрнул! Три дня! О Господи! Как же было черно, не темно, а именно черно. Помню, ещё подумал, что весь этот мир рисованный, а я всего лишь написанный масляной краской человечишко, которого можно стереть в два счёта, – задрожал инженер, – я ведь и не хотел туда идти, два года здесь, всё некогда. Только и слышно, что приезжие оттуда не возвращаются; и чего меня туда вдруг потянуло?!

Общественный порядок восстановлен, инженер найден и даже вполне вменяем – можно пойти спать, но капитан не торопился. Он думал про написанный вечером рапорт об отставке, лежащий в его портфеле, и понимал, что всё равно не уснёт. Капитан цедил кофе и слушал инженера.

– Было черно, пока я не пришёл туда – а там висела огромная луна! Я увидел особняк и совершенно остолбенел. Красная черепичная крыша, башня с выгнутым шатровым навершием, окна всевозможных форм – чисто северный модерн! Откуда он здесь?! А что я рассказываю-то?! – инженер вскочил, взял с холодильника папку с альбомными листами и быстро набросал особняк. Инженер был удивлён, что помнит всё так чётко, вплоть до лунных дорожек в воде, окружавшей дом. – Я, кажется, не упоминал, что я, вообще-то, архитектор.

Как только инженер спустился с пригорка в низину и пошёл к особняку через камыши и заболоченную почву, его восторг от архитектуры, неизвестно откуда взявшейся в маленьком городке, начал спадать. Ему было не по себе от того, как сильно ботинки погружались в ил. Поднявшись на крыльцо, инженер замешкался, почувствовав, что что-то не так.

– С моих ботинок не текла вода, хотя я точно слышал всплески. Обернулся, а на ступеньках ни одного мокрого следа. Конечно, тогда и нужно было вернуться…, – инженер взглянул на капитана, – я как будто сон рассказываю? Но это не сон и не бред! Я всё-таки давно непьющий человек. А вы что думаете, Алексей, вы думаете, я сошёл с ума?

– Я так не думаю, – ответил капитан, – я думаю, что с тобой всё в порядке. Ложись спать, Иван. А я пойду. Хорошо, что ты живой.

– Капитан, вы можете ещё немного здесь посидеть? – инженер смутился, – хотя бы до рассвета, просто жутко… понимаете…

На несколько минут они уставились в окно. Плотное фиолетовое небо начало редеть, за городом прорезался первый тонкий лучик, прокукарекали петухи и цепные собаки разразились на них гремучим лаем. Ночь близилась к концу.

– Понимаете, просто потом началось такое…, – продолжил инженер, – наступила оглушительная тишина, я такого никогда не испытывал, как будто всё выключили: шум ветра, кваканье лягушек, шелест камышей, собачий лай. Всё. Жуткое ощущение, – он хмыкнул и вспомнил, что перед тем, как войти, он повторял неизвестно откуда взявшуюся в голове «отче наш».

Инженер вытащил ещё один лист бумаги и стал чертить особняк изнутри, хотя изображать было нечего: дом оказался абсолютно пустым – ни мусоринки, ни покосившейся двери, ни наспех опрокинутой чашки с чаем. В доме не было не только мебели и ковров, но даже следов от них не было. Инженер обошёл весь первый этаж, комнату за комнатой, бесконечно оборачиваясь и озираясь, так как не слышал своих шагов, и опасался, что не услышит чужих.

– В каждой комнате меня ждала только подсвеченная луной пустота. «Подсвеченная луной пустота» – эта мысль ошарашила меня не меньше, чем тишина и отсутствие мокрых следов на крыльце. Я вернулся в одну из комнат, окна которой выходили на противоположную от крыльца сторону дома. Всё помещение было наполнено лунным светом и, подкравшись к окну, я увидел на небе луну. Потом я вышел в коридор, и, не закрывая дверь в эту комнату, открыл дверь в комнате напротив, которая выходила на ту же сторону, что и крыльцо. За окном парила такая же огромная луна. Я стоял в коридоре между двумя распахнутыми дверьми, смотрел поочередно в окна и в обоих видел чёрное небо с луной. Я бросился по коридору, открывал двери и за каждой видел одно и то же. В конце концов, я закричал, но не услышал собственного крика. Вломившись в последнюю комнату, я споткнулся и упал… рухнул в этот невыносимый лунный свет.

Должно быть, я потерял сознание, а когда очнулся, луна уже не ослепляла прожектором, а висела в окне спокойно и мягко. Посередине комнаты на полу, поджав ноги, сидела девушка в жёлтом платье с больши́м подолом. Она смотрела на кипящую кастрюлю с водой. Крышка подпрыгивала под паром, но никакой плитки под кастрюлей не было. Девушка вдруг повернулась, взглянула на меня, и оказалось, что это Нина, – голос инженера сбился, скулы натянулись, – стыдно сказать, я подумал – странно, что она в жёлтом платье. То есть странно не то, что передо мной моя умершая жена, а то, что на ней надето. Нина однажды кинула в меня букет, сказав «мог бы запомнить, что я не люблю жёлтые цветы».

Инженер безуспешно пытался тереть глаза, но слёзы всё равно покатились.

– Вы представляете, там была Нина, капитан. Я же её похоронил. Но она сидела там живая напротив этой чёртовой кастрюли с кипящей водой! У вас есть закурить?

Капитан покачал головой.

– У меня где-то были сигареты, – инженер выскочил в коридор, обшарил все карманы, но ничего не нашёл. Он сел обратно, глотнул кофе, – что же это за место такое, капитан? Что же это за место такое?

Капитан помедлил с ответом:

– Думаю, каждый, кто выбрался, должен сам на этот вопрос ответить.

– А сколько таких, выбравшихся?

– «Ты да я, да мы с тобой», – осклабился капитан.

Инженер умолк и начал растирать руками виски. Нина выглядела, какой он её не знал, но видел на фото. У неё остался с юности единственный снимок: густые прямые чёрные волосы ниже поясницы и взгляд – застенчивый, но смелый. Нина подстриглась, накануне их знакомства – обидно, и носила короткую стрижку до самого конца.

– Хотя нет, Нина выглядела иначе в этой комнате, – пробормотал инженер, как будто самому себе, – пшеничные кудри струились по её спине и плечам, лицо – такое открытое, а глаза – глаза, полные вызова. Но это была Нина… я смотрел на одну Нину, а видел другую. Я даже там это понял и зажмурился. Помните, я сказал, какое жуткое ощущение было оказаться в безмолвии, но то, что я услышал, когда закрыл глаза – вот это было по-настоящему жутко.

Инженер согнулся и замолчал, закрыв уши. Он вспомнил это нестерпимое скопище звуков, услышанное в доме. Сначала раздавался скрип, словно сосны в лесу, раскачиваемые ветром, скреблись верхушками друг об друга; потом вступало соло из протяжного треска, обрушивающегося под многоголосый аккомпанемент распарываемой ткани. Все партии игрались одновременно и по отдельности, скоро и медленно, громко и набирая звук, и сливались в жгучий саднящий хруст – хруст ломающихся костей её правой руки. Хруст раздавался снова и снова, снова и снова, даже когда он открыл глаза и бросился искать выход из этого страшного дома – «хрясь хрясь хрясь» заполняло черепную коробку, как будто кто-то на беспощадном повторе ломал эту долбаную кость прямо у него внутри. Инженер бежал, сдавливая уши ладонями, но это не помогало: хрусту принялись вторить звуки захлёбывающегося горла.

Нина тогда, кажется, уже год как не работала. Ничем особенно не была занята, только каталась по клиникам «занимаясь своим здоровьем». Она вроде и не болела ничем, но пакет с лекарствами увеличивался, появился второй. Нина становилась раздражительной и всё время его теребила: «где ты? когда ты придёшь? ты, конечно, удобно устроился – а мне куда деться?». Когда он приходил домой, её тоже драло: «зачем ты вообще домой пришёл? козлина. ночевал бы, где пил. и это всё – а где остальное? я всю жизнь зарабатывала больше тебя, а сейчас я должна у тебя выпрашивать?!». Иногда они выпивали за ужином «для настроения» – это он придумал, принёс флакон (тоже его слово) домой. Потом он стал оставлять флакон в холодильном шкафу и находить пустым в её вещах: в халате, сумке или в прикроватной тумбочке. Он аккуратно пополнял запасы.

Однажды она поскользнулась, спускаясь с крыльца: «если бы ты всё не вылакал – мне бы не пришлось в магазин тащиться. как ты меня назвал? ты на себя посмотри! это ты всю жизнь пил, с самого начала, как мы познакомились, скотина. ни за чем я не шла – просто погулять вышла. я сказала? – мало ли что я сказала». «Да я всю жизнь работал!» – рычал он. Нину положили в больницу с травмой позвоночника. Дома стало тихо. Он пил, спал, ходил на работу, после работы ходил к ней в больницу, потом снова пил строго до одиннадцати вечера, потому что с утра за руль. Когда её выписали, лежачую, она больше не сдерживалась. Первым делом Нина добилась, чтобы он вернул ей пакеты с лекарствами – пустила в ход все имеющиеся бранные слова. Но этого было недостаточно. Она стонала днём и ночью, плакала, что всё болит, просила ей налить, умоляла, требовала, угрожала. Когда он наливал – она успокаивалась и спала, когда он пытался отказываться – она кричала и оскорбляла его. Сколько же безобразных сцен она устраивала!

Как-то у неё случилось совсем скверное настроение. Она орала, что он «ничтожество, никто, пустое место, тварь, всю жизнь мне испортил». Кинула в него бутылку. Он ушёл в их прежнюю спальню и один за другим выпил несколько стаканов. Он был злой и много месяцев толком не спавший. Нина ревела на всю квартиру «ты же понимаешь, что дети не от тебя, ты правда думаешь, что я бы от тебя родила? слава богу, они выросли и не видят тебя больше». Иван как не старался потом, не мог вспомнить, как он на ней оказался. Как стиснул ей шею обеими руками, придавив ногой её правую руку к кровати, и опомнился, когда под его ногой раздался хруст, а Нина начала хрипеть и блевать прямо на него. Руку он ей чем-то зафиксировал, инженер всё-таки. После этого случая к её угрозам добавился шантаж, и она совсем не давала ему ни спать, ни работать. «Ваня! Ваня!» звала она его теперь постоянно «мне больно. где пульт? где телефон? где ты? где дети? какой день? дай лекарства. сколько времени? какой же ты козёл! да оставь ты меня хоть на пять минут! вернись срочно домой! я умираю! хочу есть. не хочу есть. хочу пить! хватить пихать мне воду. я сказала, налей мне! отдай бутылку. дай судно. что ты там готовишь? купи минералки. помой мне голову. чем ты занят? ты снова уснул, на плите кастрюля кипела…»

В тот вечер у неё сильно поднялось давление, он сунул ей лекарства – стало только хуже, и к ночи её забрала скорая; насовсем. Потом он будет говорить, что пять таблеток капотена были в назначениях врача и плакать, что выполнял эти назначения.

Но ничего этого он капитану не сказал:

– …жутко, как закрою глаза, так слышу всё, что было между нами с Ниной за последние годы. Снова и снова. Она не вставала, а я три года за ней ухаживал. Дети предлагали сиделку нанять. Как можно? Я всё сам, я же клялся. Я клялся…, – повторял он.

Было уже совсем светло.

– Почему я выбрался оттуда, живой?

– Ложись спать, Иван, – сказал капитан, поднимаясь, – и сходи в храм. Если и есть где-то ответы на твои вопросы, то только у Господа.

Птицы бурно оповещали горожан о наступившем дне, но ни слушателей, ни зрителей у них не было. Капитан вышел в спящий город – торопиться было некуда. Он прошёл пешком несколько кварталов, обогнул частный сектор и вышел на пригорок, с которого открывался вид на давно заброшенную стройку. Капитан вспомнил рисунок инженера.

– Говорят самый старый недострой в области. – сказал епископ, поднимаясь к нему. Капитан повернулся, они поздоровались, пожав друг другу руки. – Нашёлся инженер?

Капитан кивнул. Епископ перекрестился и что-то прошептал. Некоторое время они молча смотрели на заболоченный и плотно заросший камышами фундамент с почти возведённым первым этажом. Бетонные панели облупились, сваи кое-где раскрошились от времени и воды.

– Подумал? – спросил епископ.

Капитан немного сморщился, качнул головой:

– Владыка, я всю ночь инженера слушал, – капитан сжал зубы и посмотрел на портфель, – молчал и слушал, и вроде он ничего такого не рассказал, а мне внутри мерзко стало. Хотелось стукнуть по столу, чтобы выложил всё. Столько во мне недостатков. Нетерпимый я человек. Нет во мне качеств, подходящих для священника.

– Знаешь, Алексей, во мне тоже нет.

Капитан повернулся к нему:

– Ну, владыка, благословите тогда.

Вокруг яблоневого сада

Поскольку они приближались к границе, прокатные пункты стали попадаться всё чаще, но Базирус нигде не останавливался.

– И сколько мы ещё будем их проезжать? – Мика показал на очередную вывеску, – ты же сам сказал – чем ближе к границе, тем цены выше, выбор хуже.

– Пока не найдём подходящее предложение.

– Как мы его найдём, если мы ни в один пункт не заехали?

– Там не было того, что нужно.

– Откуда ты знаешь, что не было?

– По одной не сможем арендовать. А пока в тех, что проезжали, не было подходящих душ для всех вас. Я знаю, что не было, – пояснил Базирус, – а надо обязательно брать напрокат в одном месте, такие правила.

Он проехал ещё метров двести и остановился. Пошарил в бардачке, достал газету и протянул Мике:

– Последняя страница. Читайте объявления, скажите, какое заинтересует.

– Ух ты, «души с родословной», что значит с родословной?

– Ничего не значит, это для лохов.

Базирус достал сигарету и вышел. С самого утра подташнивало, похоже, от духоты – проснулся в машине с включённым на всю мощность обогревом. Где он так замёрз, кого он возил? Базирус не мог вспомнить ни вчерашний день, ни предыдущие. Самочувствие было совсем не рабочее. Он сделал очень длинную затяжку и с трудом посмотрел вдаль. Да, сейчас бы лечь на мягкую траву вот в таком же зелёном поле, как это, только в своём, родном, и смотреть в неподвижное небо, убеждая себя, что оно действительно куда-то плывёт. Он оглянулся: а если его от этих троих тошнит? С такими заказчиками Базирус раньше не сталкивался, но чувствовал, что не его это клиенты и лучше бы их отсюда вывезти. Если бы это задание не было последним, он бы, не раздумывая от него, отказался. Но если выполнит, то сможет вернуться домой. Никакого правила аренды в одном месте не существовало, Базирус просто тянул время.

– О, «полный возврат в течение полугода, если не подойдёт». Не подойдёт – это как?! – Мика полистал газету и повернулся. – Эй, спортсмен, как тебя? Глянь.

Мика протянул газету сидевшему на заднем сиденье парню, с головой, переходящей в плечи и бицепсы.

– Раф я, – он взял газету, быстро пробежался глазами и тут же протянул обратно, – да не разбираюсь я, побыстрее бы свалить, странное место.

– Я не помню, – проснулся тощий парень, сидевший рядом с Рафом, – я не помню, как очутился в этом месте, я просто хотел жить. Жить! А потом не помню. А вы помните?

– Эээ?! – Мика увидел его синие руки. – Ты, блин, наркоша.

– Что? Нет, серьёзно, вы помните? Скажите мне, вы знаете, как сюда попали?

– Вроде, – качок пожал плечами, – я хотел на соревнования – колено офф, плечо офф.

– А потом? – не унимался дохляк.

– Да не знаю я, – отмахнулся Раф.

– А вы, вы кто? Откуда этот Базилур? Багирус? Как его там.

Мика перевесился через спинку переднего сиденья:

– Ты что несёшь?!

Тощий парень затих. Мика тоже не мог вспомнить, как здесь оказался. Он посмотрел в окно: поля, стриженные как газоны, солнечно, просторно и чисто.

Базирус вернулся в машину:

– Такое место – невозможно понять, как вы сюда попали. А когда вернётесь, не будете помнить, что были здесь. Иначе в этом месте был бы проходной двор.

Дохляк протянул руку и положил Базирусу на плечо:

– Как же так – душу напрокат? Помните у Экзюпери «было бы слишком просто получить уже готовую душу»? Как же так? Но у меня…, – он убрал руку и заплакал.

– А я себя помнить буду? – нахмурился спортсмен.

– Будешь. Душа – это не сознание, это работа. У неё свои задачи. А сознание – биологический фактор. Микаэль, ты нашёл объявление?

Мика ткнул пальцем:

– Ну вот это вроде неплохое «три души по цене двух». А оставшуюся куда?

– Это то, что надо, – сказал Базирус. Может, хоть кто-то уйдёт со своей душой.

До выбранного прокатного пункта ехали молча. Пейзаж за окном не менялся, и все начали дремать. Фриков Базирус повидал немало, но эти трое, наоборот, были чересчур обыкновенные.

Спортсмен представился Рафом, бурчал про травмы. Долго готовился к «соревнованиям всей жизни», как он их называл, и за неделю до старта судьба преподнесла разрыв связок в двух местах.

Второй парень, Мика, был самым разговорчивым, всё время задавал вопросы и производил впечатление умного человека, хотя изъяснялся как гопник. Чем он занимался, так и не удалось выяснить, но по ощущениям много с людьми работал. Может, руководитель. За напускной резкостью чувствовалось разочарование.

Третий – дохляк с синими от уколов руками спал всю дорогу. Его цитата из Экзюпери взволновала Базируса.

Как же так вышло, что именно они, в этот раз, когда Базирус мог бы вернуться домой. По-настоящему, домой. Ему так хотелось домой! Он чувствовал, что если провалит это задание, то останется здесь ещё. Бог его знает насколько и это не фигура речи. С заднего сиденья раздался кашель.

– Тебя как зовут? – слегка повернув голову назад, спросил Базирус у дохляка.

– Зовите Гавр. Как это работает? С душой…

– Вот Раф, для примера. У него есть мечта – выиграть соревнования, к которым он всю свою жизнь готовился. Но у его души свои задачи, допустим – преодолеть тщеславие. Поэтому Раф получает травмы и на соревнования не едет. А можно взять другую душу и добиться своих целей.

– У другой души разве нет своих задач? – голос Гавра дрожал.

– Душа только в связке с владельцем свои задачи отрабатывает. Поэтому для арендатора это чистый продукт.