История, рассказанная шёпотом

ИСТОРИЯ, РАССКАЗАННАЯ ШЕПОТОМ

Священник задремал в исповедальне. В последнее время это случалось все чаще и чаще. Сказывались возраст, запах церковных благовоний, жаркий день и прохлада, притаившаяся за толстыми каменными стенами. Деревянная исповедальня, украшенная дубовыми резными панелями, появилась в церкви почти десять лет назад, но старик никак не мог привыкнуть к этому новшеству, ерзал на лавке, сминая облачение и задевая локтями стены, когда исповедуемый произносил: «Господи, помилуй меня, грешного», от чего весь конфессионал сотрясался и скрипел.

Звук заставил старого священника очнуться. Кто-то тронул тяжелую входную дверь, и она заскрежетала хотя ризничий недавно смазывал петли тележной смазкой. Старик прислушался. Он давно научился различать людей по походке. От дверей до исповедальни было тридцать два его стариковских шага, и этого хватало, чтобы понять, кто вскоре опустится на колени перед резной перегородкой.

Это были не торопливые шаги молодой девушки, решившейся исповедоваться в первом серьезном грехе, не уверенная поступь дородной матроны, исполняющей таинство как всякую прочую домашнюю работу, не шарканье ног находящегося на пороге вечности старика, собирающегося получить посмертноепрощение запоздалым раскаянием, не легкая походка юноши, которого в церковь привели родители, и которому нет дела ни до бога, ни до дьявола. К исповедальне шел зрелый муж, не крестьянин, робеющий перед статуями и иконами, не ремесленник, смиряющий гордыню и замедляющий шаг, а человек из благородных.

Шаги приближались. Вошедший снял шпоры, но по шагам было понятно, что он много времени привык проводить в седле. Старик затаил дыхание. На резную перегородку упала тень, а потом стекла вниз, когда человек опустился на колени. Священник молчал.

– Слава Иисусу Христу, – сказал человек снаружи.

Его лытынь была почти безупречной, но с трудно определяемым акцентом. Человек говорил очень тихо, почти шептал, так что священник явно различил только первое слово, а остальные дорисовало тренированное тысячами таинств воображение.

– Во веки веков, аминь, – сказал старик.

Он шевельнул рукой, изображая крестное знамение.

– Я не исповедовался почти двадцать лет, – прошептал человек и замолчал.

Старый священник за всю свою жизнь видел и слышал слишком многое, чтобы удивляться тому, что достаточно поживший мужчина так давно не был на исповеди. Впрочем, и большой радости от того, что еще одна заблудшая душа решила обратиться к богу, старик не испытывал. За годы служения в этом разоренном многочисленными войнами краю бог как-то отдалился от обихода, стерся, подобно старой монете, и почти ничем хорошим себя не проявлял. Большее значение в жизни старика имели более простые, чем всевышний, вещи – пища, вода, теплая одежда, очаг. Иногда старик ловил себя на мысли, а не впал ли он в язычество, когда зимним вечером протягивал озябшие руки к пылающему огню, потому что не обнаруживал внутри себя никакой благодарности всемогущему, а только желание бесконечно смотреть на пляшущие по углям огненные язычки.

– Смелее, сын мой, – сказал старик. – В каких грехах ты хочешь покаяться?

Человек долго молчал и не шевелился.

– Ну же, сын мой – ободрил его старик. – Всевышний милостив, он прощает даже самые страшные грехи.

– Я не знаю, с чего начать, – сказал человек.

– Так начни с самого начала.

Человек снова замолчал, очевидно, собираясь с духом.

– Можем помолиться вместе, – сказал старик. – Искренняя молитва, идущая от сердца, дарует силы в самом непростом деле.

– Не нужно, святой отец, – прошептал человек снаружи, – я просто подбирал слова.

– Продолжай, сын мой.

– Я должен вернуться мысленно на семнадцать лет назад. Я тогда только начал служить в отряде у капитана Магнуса, и в первом же бою с имперцами был ранен. Рана была неопасная, но выздоровление заняло почти месяц.

– Отрадно слышать, что ты бился за правую веру против презренных раскольников, – сказал старик.

– Я всегда бился за деньги. Через два года, после того, как отряд Магнуса разбили, я уже дрался за императора. Главное, чтобы платили хорошо.

Человек замолчал, молчал и священник. Очень далеко часы на городской ратуше пробили три часа.

– Но речь не об этом, – продолжал исповедуемый. – Мы стояли в небольшом городке, князь которого платил нам за то, чтобы мы защищали его владения от разбойничьих банд, а по сути – от таких же отрядов, как наш. Была поздняя осень, но снег еще не лег. После ранения я целыми днями бездельничал, пил пиво и играл в кости. Рука моя, из которой наш цирюльник достал арбалетный болт, заживала плохо. Ходили слухи, что имперцы смазывают стрелы ядом, чтобы любая рана становилась смертельной. Как-то мы остановились на постой в одной опустевшей деревушке и напились из колодца, напоили и лошадей. Очень скоро у всех начались рези в животе и страшный понос. Цирюльник заставил нас тогда есть уголь из кострища, а воду кипятить в котле. Никто не умер, но все решили, что деревенские перед уходом намеренно отравили воду.

Так вот, рана заживала плохо, несмотря на все усилия цирюльника. Он говорил, что другому, менее крепкому, чем я, руку пришлось бы отнять. Он давал мне какие-то мази и менял повязки, которые всегда кипятил. Хорошо, что это была левая рука, и я по-прежнему мог сражаться. В благодарность за заботу я хотел отдать цирюльнику малую пистоль, которую забрал у одного убитого лейтенанта швейцарских пехотинцев. Эта пистоль свободно помещалась в ладони, тогда как обычные были длиной не меньше локтя. Правда, и стреляла эта малютка пулями не больше сушеной вишни, летевшими шагов на десять, но не раз впоследствии она спасала мне шкуру. Я носил ее в правом сапоге, где пришил специальный карман. О, это было настоящее наслаждение, когда я стоял, разрядив свою аркебузу, а ко мне бросался какой-нибудь саксонец или швед, размахивая палашом и готовясь снести мне башку одним ударом. Он ничего не успевал понять, потому что маленькая пуля вышибала ему мозги, и последнее, что он видел – это меня и мою руку, окутанную дымом, как у колдуна, потому что пистоль была почти неразличима в пылу боя.

Цирюльник отказался от этого подарка, а я был втайне рад. Больше пистоли он обрадовался книге, найденной мной в каком-то разграбленном богатом доме. Я был грамотен, и книга мне понравилась. Это был переведенный на латынь труд какого-то араба по хирургии, с прекрасными рисунками, напечатанный в Париже и переплетенный в телячью кожу. Цирюльник чуть не оторвал мне здоровую руку от радости.

Человек замолчал.

– Продолжай, сын мой, – сказал старик.

Он боялся, что снова впадет в забытье в застывшем плотном воздухе исповедальни, оцепенеет, как муха в капельке смолы.

– В один из дней я валялся на соломе со жбаном ржаного пива, которое хорошо варили в тех краях. Дозорный криками известил, что к воротам приближается незнакомец. Наш лейтенант и несколько ребят вышли навстречу. Я тоже поднялся с подстилки, предвкушая развлечение.

Это был старый монах верхом на таком же старом муле. Старик ехал, полузакрыв глаза, а мул шел, опустив голову, и остановился только тогда, когда один из наших тронул животное за морду. Монах открыл глаза, пробудившись от дремоты. Он без страха смотрел на обступивших его вооруженных людей. Его спросили, куда он держит путь. Кажется, он плохо понимал местный грубый язык, и отвечал на латыни, которую никто из солдат не разбирал. Я стоял в отдалении и расслышал только, что он едет в один из городов этой области по делам своего монастыря. Монах уже протягивал солдатам какой-то пергамент, но это было то же самое, что давать его слепцам, поскольку солдаты были неграмотны. Кто-то кликнул Магнуса. Тем временем монах спешился, а его мул стал пощипывать жухлую траву на обочине. Я лучше рассмотрел старика, и мне показалось, что статью он больше походит на воина, чем на служителя господа. Он без страха смотрел на солдат и спокойно перебирал четки. Монах снял капюшон, обнажив лысый череп, покрытый круглой кожаной шапочкой там, где, несомненно, была тонзура.

Явился заспанный Магнус. Рассмотрев старика, он разразился радостными возгласами.

– Отец Урс! – воскликнул он и раскрыл объятия.

Лицо старого монаха озарилось улыбкой.

– Магнус! – сказал он, а капитан тем временем уже совсем не почтительно хлопал монаха по плечам и спине.

Из их сбивчивых возгласов я понял, что они старые товарищи по экспедиции в Новый Свет, со времени которой прошло уже много лет. Не виделись они тоже изрядно. Капитан распорядился подать еды и питья и увел отца Урса к себе. Мула тоже отвели в конюшню к нашим лошадям.

Утром Магнус вызвал меня. Со стола еще не были убраны остатки завтрака, а с самого краю лежал кожаный кошель.

– Как твоя рука? – спросил Магнус.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.