- -
- 100%
- +
– А у вас прямо так и написано в паспорте – Лика? – спрашивает менеджер.
– Прямо так и написано.
Менеджер шелестит документами, словно лёгкий ветерок. С такими длинными ловкими пальцами он мог бы стать музыкантом или гинекологом, а не работником кадрового агентства. Лика поправляет очки с простыми стёклами и смотрит в окно. Очки – это маленькая невинная хитрость, делающая её лицо старше и увереннее, именно то, что нужно работодателям. Они хотят иметь дело с серьёзными, опытными, надёжными. Менеджер тоже хочет казаться надёжным и опытным, но вместо очков отрастил себе бороду, которая нелепо смотрится на его полудетском лице, и кажется искусственной, как у актёра школьного театра, изображающего звездочёта в инсценировке «Золотого петушка». И виски у него неровно пострижены. Лика сдержанно улыбается, давая понять менеджеру, что реплика, касающаяся её имени, была не совсем уместной, но, как человек воспитанный, она словами не даст этого понять. С него хватит и улыбки, узкой и холодной, как лезвие ланцета.
Они одни в небольшом кабинете, на стенах висит несколько фотографий в серых стальных рамках с видами Парижа, Лондона и Нью-Йорка. На белом столе кружка с остывшим кофе. За окном майский день, предвестник лета. Телефон менеджера, лежащий на стопке бумаг экраном вниз, начинает вибрировать, но менеджер хорошо дрессирован, и ухом не ведёт, даже не смотрит, кто звонит, продолжает перебирать бумаги. Лика неслышно и глубоко вздыхает, а потом медленно выпускает вдох обратно на волю. Никакого волнения. Она может позволить себе не волноваться на этом собеседовании, первом из череды возможных. Даже если в этом кабинете её караулит неудача, она просто спустится вниз на огромном, размером с её квартиру, лифте, и выпьет кофе в какой-нибудь тихой кофейне. Или это будет чай. Лика не отдавала предпочтения никакому из этих двух самых распространённых напитков.
Менеджер отрывается от анкеты и говорит:
– Кажется, у нас есть кое-что подходящее.
В его голосе слышится плохо скрытое сомнение, как будто он собирается предложить ей что-то не совсем пристойное, может быть, эскорт-услуги для пожилых иностранцев. Лика снова надевает на лицо узкую улыбку, но уже теплее, чем предыдущая, и внимательно, но без заискивания, смотрит менеджеру в глаза. Он смущается и опять смотрит в бумаги.
– Ваш прошлый работодатель очень хорошо о вас отзывался, и поэтому мы сочли возможным рассмотреть вашу кандидатуру… порекомендовать вас… учитывая ваши компетенции…
Менеджер ещё некоторое время путается в падежах и склонениях, как ребёнок в складках отцовского костюма, который он решил примерить тайком от родителя.
Лика почти его не слушает, ждёт, когда он перейдёт к сути, но долгая прелюдия в данном случае лишь часть ритуала, как пляска голожопых папуасов над освежёванным телом миссионера, по случайности забредшего на территорию племени. Лика поправляет очки. Посмотреть на часы прямо сейчас будет не очень вежливо, а в кабинете настенных часов нет. Не то чтобы она куда-то торопилась; кроме собеседования, других дел у неё сегодня нет, просто это старая педагогическая привычка – смотреть на часы, контролируя, сколько минут осталось до конца занятий.
Менеджер, наконец, переходит к сути. Он откладывает стопку бумаг, и Лика быстрым взглядом успевает отметить время на крупных часах на его запястье. С начала интервью прошло двадцать минут.
– Да-да, – говорит она, – если бы мне не было интересно ваше предложение, я бы сюда не пришла.
Кажется, её ответ звучит чуть грубовата, и она смягчает эту грубость открытой улыбкой.
– Из множества кандидатов они отметили именно вас. Впрочем, кажется, они были знакомы с вашим прошлым работодателем.
– У них мальчик или девочка? – спрашивает Лика.
– Девочка. Пять лет.
Еве тоже было пять лет, когда они познакомились. Теперь ей семь, и она ходит в школу где-то в Канаде, кажется в Бернаби. Еве с родителями пришлось очень быстро уехать из Беларуси, потому что бизнес её отца заинтересовал каких-то высокопоставленных чиновников, чуть ли не из администрации президента. Если такие люди чем-либо интересуются, у владельцев начинаются серьёзные проблемы, и очень скоро они перестают владеть и обладать. К счастью, отец Евы почуял этот интерес, и они успели вовремя уехать, сохранив большую часть денег.
Теперь Лика искала работу. Ничего путного не попадалось, а идти работать в государственное учреждение она не хотела. Того раннего опыта, который она получила после университета, ей хватило на всю оставшуюся жизнь. Несмотря на то, что молодость всё прощает, иногда Лика вспоминала свою первую работу не с ужасом, а с лёгкой гадливостью, и дело было вовсе не в копеечной оплате, а в самой организации всего дела. К счастью, два года обязательной отработки прошли быстрее, чем она ожидала, и Лика пообещала себе никогда не иметь дела с государственной медициной. Затем было несколько лет работы психологом-дефектологом в частных медцентрах, годы работы над собой и повышения собственной квалификации, для чего пришлось выучить два иностранных языка. Теперь Лика склонялась к отъезду из страны и даже рассматривала вакансии в Польше, Чехии и Германии. Но что-то мешало ей сделать последний шаг, сказать самой себе, что здесь больше нечего ждать, что страна в нынешней ситуации под многолетним руководством невежественного плебея обречена на медленное угасание, как медленно угасает ослабленный человеческий организм, не способный сопротивляться инфекции.
– Да, – говорит Лика, – у меня большой опыт с детьми этой возрастной категории.
Она не вышла замуж, детей у неё не было. Родители умерли. На словах всё это звучало уныло и печально, как ранние песни Булановой, но на деле Лика не испытывала никакого дискомфорта от того, что в представлении большинства её личная жизнь не сложилась. Она любила детей и свою работу, делала её хорошо и видела, что приносит пользу, а все остальные могут идти в задницу, толпой или поодиночке. Она выучилась смотреть на жизнь со слегка циничным прищуром, будто знала цену всему на свете. Отдельные профессионалы имеют на это права, а она была профессионалом.
– Вот их телефон, – говорит менеджер, пододвинув ей по столешнице ярко-оранжевый листок для записей с клейкой полоской, слегка затормозившей движение. Так банкомёт сдаёт последнюю карту игроку, которому весь вечер не везёт в блэкджек. Лика посмотрела на бумажку. Номер был записан аккуратным ученическим почерком и под ним имя – Карина.
– Они ждут вашего звонка, – говорит менеджер. – Разыскать вас было не очень-то легко.
Лика пожимает плечами.
– Вам это удалось.
Недавно она сменила номер телефона и переехала не другую квартиру, спасаясь от назойливого поклонника, отца одной из её бывших пациенток. Неприятная история.
– Они ждут, – повторяет менеджер, – желаю вам удачи. Мы можем включить ваше резюме в нашу базу, если что-то случайно не получится?
– Я подумаю, – отвечает Лика, подбирая с пола стоящую у ножки стула сумочку.
Девушка встаёт но не забирает листок, как бы раздумывая. Потом берёт бумажку и засовывает в задний карман джинсов, делая выбор, который для менеджера очевиден. Когда она прощается и выходит, мужчина ещё некоторое время смотрит ей вслед, а потом берёт телефон и проверяет, кто звонил. Почему-то ему хочется позвонить жене.
Спустившись на лифте и пройдя мимо источающего густой запах кофейного автомата, Лика оказывается на улице. Её маленький «фиат» кажется игрушечным по сравнению с припарковавшимся рядом огромным внедорожником. По пути домой начинается дождь, смазывающий привычное изображение города за стёклами машины. В который раз Лика жалеет, что не умеет рисовать, что не обладает вообще никаким художественным даром, и когда Агата или ещё кто-нибудь из подопечных просил её помощи при рисовании, каракули, выползающие из-под её карандаша оказывались едва ли не хуже, чем те, которые рисовали дети.
Дождь успевает закончиться, пока она добирается до дома. Это немного радует, потому что зонт, как всегда, забыт в шкафу, а чтобы добраться от парковки до подъезда нужно обогнуть половину дома. Прежде, чем выйти из машины, Лика внимательно осматривается по сторонам, ритуал, приобретённый ею за недели борьбы с докучливым поклонником. Его притязания казались вполне безобидными, но проверять, таковы ли они на самом деле у Лики не было никакого желания. Он не давал о себе знать уже больше месяца, с тех самых пор, как она сменила номер и переехала, но привычка смотреть по сторонам не ушла вслед за ухажёром.
«Фиат» добродушно квакает, когда Лика нажимает кнопку на ключе. Машина и вправду напоминает небольшую блестящую лягушку. Лифт возносит Лику на нужный этаж. Дома она первым делом подходит к окну и из-за занавесок осматривает двор. Ничего подозрительного. Лика заваривает кофе, и, пока кофемашина жужжит и булькает, девушка расправляет бумажку с телефоном на кухонном столе. Когда последние капли напитка падают в кружку, она набирает номер. Под первый обжигающий глоток гудки прерываются тихим «алло». Лика говорит, кто она и зачем звонит. Короткое молчание и тихий вздох облегчения. Лика смотрит, как за окном по подоконнику ползёт блестящий, словно смазанный маслом майский жук, похожий на маленький заводной механизм. Не по телефону, говорит Карина, нам нужно увидеться. Теперь приходит время Лики молчать и недоумевать. Можно, отвечает она немного подумав. Пока она молчала, хрущ исчез с подоконника. Я могу прислать за вами машину, говорит Карина. Она чётко выговаривает слова, как человек, который знает, чего хочет, или как человек, который посещал занятия по риторике.
Предложение кажется Лике немного странным. Я могу добраться сама, сухо говорит девушка. Придётся ехать за город, отвечает Карина. Я на машине, говорит Лика, и надеется, что разговор не превратится в подспудное противостояние с человеком, который привык добиваться своего любой ценой.
Хорошо, говорит Карина, я пришлю вам координаты. Координаты, чуть не фыркает Лика в трубку, мы что, участвуем в секретной армейской операции? Не волнуйтесь, говорит Карина твёрдо, вам не придётся делать ничего, чего вы не делали раньше, нашей дочери нужна ваша помощь и ваш профессионализм, просто наша семья – тут Карина делает паузу – старается соблюдать конфиденциальность во всём, и в особенности в нашей частной жизни. Ладно, говорит Лика, присылайте адрес. Во сколько лучше приезжать? Давайте с утра, к десяти часам, говорит Карина. Лика прощается и откладывает телефон. Кофе не успел остыть. Через минуту приходит сообщение от Карины. Лика открывает карту и пытается рассчитать, сколько времени ей потребуется добраться до точки с учётом утренних пробок. Выходит что-то около сорока пяти минут, академический час, длительность школьного урока.
Весь оставшийся день она занималась скучными домашними делами, периодически вспоминая о странном дневном разговоре и предстоящей поездке. Иногда подходила к окну и осматривала двор, а потом заказала доставку готовой еды из любимого кафе. В конце концов, думала Лика, макая сырные палочки в чесночный соус, если мне не понравится, я смогу отказаться и сделать вид, что никакого разговора не было. Она пролистала новости, и в очередной раз подумала о том, что скоро в этой стране не останется ни одного думающего человека, ни одного бизнесмена, журналиста, художника или гражданского активиста. Все уезжали, а кто не успевал уехать – садился в тюрьму. Власти с психопатическим упорством боролись с любыми проявлениями инакомыслия, явного или мнимого. Абсурдные, ничем, кроме произвола, не оправданные судебные решения поражали своей жестокостью. Плюну на всё и уеду, подумала Лика. Если завтра ничего не получится, уеду. Заодно и выслеживающий её поклонник за границей её не достанет. Он был как-то связан с силовыми структурами, работал в каком-то полусекретном подразделении, и выезд за границу ему был запрещён. Он сам говорил об этом, считал, кажется, этот факт чем-то выдающимся. Лика не хотела знать, за какие заслуги он находится в европейских санкционных списках, но он упоминал об этом постоянно. Лика говорила ему, что ей противно с ним общаться и по личным причинам, и по политическим, скидывала его жене переписку и просила оставить её в покое, но поклонник был непреклонен. Он был прямолинеен, как железнодорожный рельс и также твердолоб. Впрочем, уже месяц он вёл себя тихо.
Перед сном она посмотрела во двор. Несколько фонарей освещали знакомые соседские машины. Успокоенная, Лика легла спать, заведя будильник на девять.
Утро выдалось пасмурным. Допивая кофе, Лика через окно наблюдает, как сосед с нижнего этажа выгуливает своего унылого терьера. Когда бы Лика ни смотрела в окно, почти всегда там маячит этот сосед, в любую пору года одетый в один и тот же палевый плащ, как будто отнятый у паркового эксгибициониста. Терьер, поджав куцый хвост и опустив голову, бродит среди клумб, иногда небрежно закидывая ногу в самых привлекательных местах.
Лика спускается вниз, но сосед с собакой уже убрались. Двор почти пуст, все уже разъехались на работу. Как всегда, у Лики возникают проблемы с тем, чтобы загрузить нужный адрес в навигатор, как будто его продажная электронная душонка не хочет, чтобы хозяйка куда-то уезжала. Справившись, девушка с удовлетворением замечает, что её вчерашние расчёты оказались верны. Перед тем, как выехать из двора, она придирчиво осматривает себя в зеркале заднего вида. Макияж аккуратен и почти незаметен, очки дополняют образ сдержанного профессионала. На случай, если муж Карины будет принимать участие в собеседовании, на Лике водолазка и лёгкий пиджак. Жёны не любят, если педагог моложе и красивее, и если во время разговора муж путается под ногами. Впрочем, пока машина как бы сама собой выбирается из сплетения улиц ближе к кольцевой, Лика думает о том, что Карина уже приняла решение, приняла его даже до разговора, и ждёт девушку с готовым контрактом. Сложно сказать, откуда взялась такая уверенность, но Лика знала, что будет именно так, и никак иначе. Тучи висели над дорогой, почти задевая верхушки опор линии электропередач. Мимо мелькали трёх- и пятиэтажные дома, настоящий сельский пейзаж всё никак не мог начаться. Навигатор подал голос и предупредил, что скоро нужно будет поворачивать.
Теперь она ехала по берегу неширокого канала, над которым кружили чайки. Вдали маячили длинные низкие здания животноводческих, судя по запаху, ферм, похожих на длинные дома викингов. Дорога сузилась до двух полос, и Лика проехала несколько безжизненных деревень. Синяя линия на экране навигатора упрямо загибалась на запад. Из-за забора на Лику смотрит и провожает удивлённым взглядом лошадь с седой гривой. Колёса то и дело поднимают фонтаны брызг из мелких луж. Начинается негустой смешанный лес, стволы сосен были влажны от недавно прошедшего дождя. Навигатор предрёк ещё один правый поворот, и Лика увидела синий указатель с потемневшими от времени сероватыми буквами. За поворотом ещё несколько сот метров мокрого асфальта со стёршейся разметкой, а потом «фиат» выезжает на открытое место, и теперь дорога превращается в подъездную аллею из двух рядов высоких тополей, растущих по обеим сторонам полотна. Лика снижает скорость, капли с листьев падают на лобовое стекло. Аллея упирается в высокие кованые ворота, за которыми виден не очень большой одноэтажный кирпичный дом с высоким фронтоном над четырёхколонным портиком. Дом старый, или выглядит очень хорошей имитацией постройки конца девятнадцатого века. Доехав до самых ворот, Лика опускает окно, чтобы нажать кнопку на пульте домофона, но пульта нигде нет. Она вытягивает шею и высовывается из окна, вдруг пульт вмонтирован в массивный воротный столб, сложенный из такого же побуревшего от времени кирпича, что и дом. Теперь она различает на фронтоне тёмные цифры 1894. Лужайка перед домом пуста, и пульта по прежнему нигде нет. Лика лезет в сумочку, но телефон, как назло, провалился на самое дно и теперь неуловим, как дельфин в глубинах Средиземного моря. Волосы то и дело падают на лицо. Девушка слышит лёгкое гудение, и ворота начинают медленно распахиваться. Лика откладывает сумку и смотрит на дом. Неожиданно ей хочется дать задний ход и вернуться обратно. Она даже кладёт руку на ручку переключения передач, а потом встряхивает головой. Чего это я, думает она и ещё раз смотрит в зеркало. Во взгляде ни страха, ни растерянности. Ворота распахнуты, но перед домом по-прежнему пусто. Вокруг тихо, только откуда-то доносится тихий шорох падающих капель. Желание сбежать пропадает так же резко, как и появилось. «Фиат» медленно вкатывается в ворота, которые, тихо гудя, начинают закрываться.
Лика направляет машину по узкой дорожке, которая заканчивалась небольшой площадкой у самых колонн. По ступеням уже спускается молодая женщина в джинсах и клетчатой рубашке. Она внимательно смотрит, как Лика аккуратно старается подогнать машину к крыльцу. Серый гравий шуршит под колёсами, как морская галька, обдаваемая прибоем. Лика выходит из машины, стараясь не хлопать дверью. Карина стоит на нижней ступеньке и поэтому оказывается выше почт на голову. Её нельзя назвать красавицей, но у неё простое открытое лицо, на котором нет косметики. Она старше Лики, но сложно сказать, насколько. Карина первой протягивает руку. У неё крепкое, почти мужское рукопожатие, ладонь сухая и прохладная.
– Очень хорошо, что вы приехали, – говорит Карина, – или лучше на «ты»?
– Лучше на ты, – отвечает Лика.
Карина слабо улыбается, и улыбка делает её моложе и некрасивее. Лика решает не запирать машину.
– Пойдём в дом, – говорит Карина, – хочешь чая или кофе?
– Просто воды, – говорит Лика.
Они входят в прохладный дом и проходят прямо в гостиную. Внутри прохладно и много света. В гостиной в самых разных местах расставлены вазы с живыми полевыми цветами. Из открытого окна пахнет свежескошенной травой. Лика садится на диван, а Карина уходит. Лика слышит, как где-то за стеной журчит вода, наливаемая из кувшина. Она осматривается по сторонам и ловит себя на мысли, что тоже хотела бы иметь такой дом, где всё соразмерно и подобрано со вкусом. Когда Карина возвращается и протягивает высокий узкий прохладный стакан с водой, Лика хочет спросить, сама ли она подбирала обстановку, но молчит. Вода смачивает горло, стакан занимает место на столике. Карина садится в кресло напротив и закидывает ногу за ногу. Она продолжает слегка улыбаться, но не Лике, а как бы своим мыслям, которые витают далеко отсюда.
– Как хорошо, что ты приехала, – повторяет Карина, и Лика чувствует – действительно, хорошо.
С её места через окно виден кусочек зелёного сада и кусочек голубого неба. Где-то далеко за окном поют дрозды.
Лика ждёт, когда хозяйка начнёт говорить, но та просто смотрит и улыбается. Ещё минуту, и я уйду, думает девушка. Тишину нельзя назвать тяжёлой или гнетущей, но лёгкое напряжение витает в воздухе, как почти всякий раз, когда разговор должен пойти о деньгах. Здесь дело было не только в деньгах, и Лика это чувствует. Она переводит взгляд за спину хозяйки, где на стене висят несколько абстрактных картин.
– Я много о вас слышала, – тихо говорит Карина и складывает сцепленные в замок руки на колене.
Лика кивает и поправляет очки.
– Я бы хотела, – продолжает хозяйка, – чтобы ты помогла моей дочери.
Птицы за окном подлетели ближе, и трели стали пронзительнее.
– А что с ней? – спрашивает Лика.
Карина расцепляет руки и разводит ими в жесте растерянности и отчаяния.
– Мы показывали Еву многим специалистам, и все ставили ей разные диагнозы. Все сходятся на расстройстве аутистического спектра, но никто не может ничего сказать конкретно.
Лика кивает.
– Кажется, ты добилась неплохих успехов с дочкой Баницких. С Евой. Её зовут так же, как и мою дочь.
Лика кивает ещё раз.
– Наши мужья пересекались по работе, и я познакомилась с мамой Евы, а потом и познакомили наших девочек. Они иногда проводили время вместе, и мама Евы рассказывала мне, как здорово ты помогаешь её дочке.
– Да, – сказала Лика, – Ева говорила мне про свою подружку, только не говорила, что у неё такое же имя.
Повисает пауза. Лика скрещивает ноги так же, как и сидящая напротив хозяйка.
– В сентябре мы хотим отдать Еву в школу, – говорит Карина, – естественно, в особую школу. Мы хотим, чтобы эти несколько месяцев ты с ней поработала.
Лика задумчиво кивает, но все эти движения головы не означают согласия.
– Мы хотим, – продолжает Карина, – чтобы на это время ты переехала в наш дом. Ведь у тебя уже был подобный опыт?
– Да, – отвечает Лика.
Ей не хочется никуда переезжать. В прошлый раз она прожила в доме у Баницких почти полтора месяца, потому что вся семья уехала за город на лето. Карина с дочкой, похоже, живут здесь постоянно, и Лика была готова тратить на дорогу туда и обратно два часа, лишь бы привычная жизнь оставалась неизменной.
– Я знаю, что дочке Баницких вам удалось помочь именно потому, что в последнее время вы были рядом с ней постоянно, даже если и не занимались её адаптацией, то просто присутствовали поблизости.
Лика опять медленно кивает. Звуки леса и прохлада в доме расслабляли, хотелось вытянуть ноги и закрыть глаза. Может быть, так Карина и добивается своего, когда полностью расслабленный оппонент не в силах сказать «нет», опутанный липким умиротворением.
Карина встаёт и говорит:
– Пойдёмте, я покажу вам свою девочку.
Карина встаёт и делает приглашающий жест рукой. Они выходят в коридор, стены которого увешаны картинами и фотографиями, проходят мимо лестницы, ведущей в мезонин. За лестницей комната с неплотно закрытой дверью. Карина подходит и медленно тянет за ручку. За дверью большая светлая комната, на стенах обои с крупным узором, которые, на взгляд Лики, странно смотрятся в комнате маленькой девочки. Карина прикладывает к губам указательный палец жестом заговорщика, как будто они пришли сюда чтобы сотворить какую-то каверзу.
На полу, в ярком пятне света спиной к ним сидит маленькая светловолосая девочка в синем платье. Она сосредоточенно рисует в большом альбоме и что-то тихонько напевает. От того, что кончик её языка слегка высунут от усердия, кажется, что она дразнит собственный рисунок. Карандаш шуршит по шершавой бумаге. Другие карандаши рассыпаны по полу, многие укатились к стене. В остальном в комнате образцовый порядок, кровать аккуратно заправлена, корзина с игрушками задвинута в дальний угол, а на стуле за письменным столом сидит большой плюшевый медведь.
– Почему ты рисуешь на полу? – строго спрашивает Карина.
– Я рисую в альбоме, а не на полу, – отвечает девочка, не оборачиваясь.
– Встань, пожалуйста, – говорит Карина, – я хочу тебя кое с кем познакомить.
Девочка встаёт, но не поворачивается. Альбом падает на пол, и Лика видит, что лист, на котором рисовала Ева, почти полностью закрашен жёлтым.
– Здравствуйте, – говорит девочка.
– Привет, – отвечает Лика.
Это просто серьёзная маленькая девочка, немного похожая на свою мать. Платье немного помялось за время сидения, и Ева аккуратно поправляет складки. Длинные волосы придерживает широкий обруч.
– Это ты моя новая няня? – спрашивает девочка.
– Не торопись, – говорит Карина, – она пришла просто поздороваться.
– Ты умеешь рисовать слонов? – спрашивает девочка.
У неё круглое лицо, большие глаза и заметный синяк на лбу. Лика замечает сбитые колени и поцарапанные руки. Кажется, Ева не любит спокойно сидеть на одном месте.
– Слоны у меня хорошо получаются, – отвечает Лика, – а что ты сейчас рисуешь?
Девочка подбирает с пола альбом и показывает ярко-жёлтый лист.
– Хочешь, угадаю, что это? – спрашивает Лика.
– Взрослые никогда не угадывают, что я рисую.
– Сейчас, – говорит Лика, – это солнце или лето?
Ева поджимает губы и с сожалением смотрит на девушку.
– Это жёлтое, – отвечает она.
– Ну конечно, – говорит Лика.
На пальцах девочки остались жёлтые пятна.
– Иди вымой руки, – говорит Карина.
– Я буду ещё рисовать, – отвечает девочка. – Порисуешь со мной?
– В другой раз, – говорит Карина, – нам с Ликой нужно поговорить.
– Закройте дверь, – просит девочка.
Они возвращаются в гостиную и садятся на прежние места.
– Не заметила у неё никаких признаков аутизма, – говорит Лика.
Карина вздыхает.
– Это не совсем аутизм. Или совсем не аутизм. Никто не знает, что это. Иногда на неё находит, и она как будто отключается, замирает на некоторое время, как будто засыпает с открытыми глазами. Общается с воображаемыми друзьями. Рисует всякое.
Теперь лицо Карины погрустнело и осунулось. Девочка не выглядела больной или проблемной, но мать по-настоящему тревожилась о её состоянии. Лике приходилось иметь дело с гораздо более тяжёлыми случаями, а здесь она даже немного разочаровалась, услышав от девочки слово «няня». Лика слишком квалифицирована для этой работы, а богатая мама-паникёрша, не привыкшая получать отказ, нацелилась на лучшего специалиста. И ещё эта странновата просьба о переезде.