Всемогущий

Презентация

Молодой мужчина в сером, с полоской костюме неброского, но изысканного кроя, который так выгодно отличает стиль Armani от всяких других стилей, шел по улице, держась ее внутренней стороны и глядя строго перед собой. Казалось, он прижимается к домам, словно пытаясь затеряться на их фоне, хотя по внешнему виду никак нельзя было заподозрить его в такой несовременной черте характера, как стыдливость.

Порой, будто пересиливая себя, он бросал из-под бровей быстрый, но необычайно пристальный взгляд, отчего проходящие мимо особы женского пола чувствовали замирание в груди, и шаг их замедлялся сам собой – что, впрочем, никак не отражалось на поведении мужчины в сером костюме. Другие мысли снедали его, и они же, по всей видимости, заставляли его торопливо отводить взгляд от прохожих и впериваться в пространство бледного сентябрьского неба – туда, где сходились крыши домов и где его взору было не в пример спокойнее, чем на оживленных городских тротуарах.

Перейдя улицу на переходе, мужчина свернул направо и двинулся по улице Малая Бронная в направлении Патриарших прудов. На ходу он покосился на часы, следствием чего явилось некоторое прибавление шага. Но взгляд его все так же блуждал где-то в отдалении, и юные красавицы по-прежнему оставались вне сферы его внимания, равно как и все прочие встречающиеся на пути граждане.

По дороге ему попалась молодая мамаша, катившая перед собой коляску с упитанным, кудрявым чадом, самозабвенно сосущим через трубочку ананасовый сок из яркой тетрапаковской упаковки. Мужчина, бросив взгляд на препятствие, обогнул было его и двинулся дальше. Но тут шаги его вдруг замедлись, и через несколько метров он остановился. Потерев себе лоб и что-то неразборчиво пробормотав, он повернулся и, с усилием переставляя ноги, как будто за ними тянулась пара чугунных люков, догнал мамашу и тронул ее за руку.

– Простите…

– В чем дело? – резко обернулась та.

Взгляд ее зеленоватых, слегка навыкате глаз был тревожен и выражал готовность к отпору. И сама ее невысокая, круглая фигура, обтянутая белой кофточкой и нелепыми голубыми джинсами, подчеркивающими широту деревенских бедер, говорила о том, что всякий желающий зла ей и ее ребенку получит как минимум удар по барабанным перепонкам, а как максимум – разодранные щеки и отшибленные тестикулы. Внешний вид незнакомца, весьма респектабельный (как на картинке в глянцевом журнале), несколько ее успокоил, но то, как она инстинктивно закрыла собой коляску, яснее ясного давало понять, что бдительности она не потеряет ни при каких обстоятельствах.

– Я вообще-то… – замялся мужчина, отступая назад и отводя глаза.

Его поведение показалось женщине странным, и она тоже попятилась, вслепую отталкивая коляску крепким бедром.

– Что вы хотите? – спросила она.

Ее голос напрягся, и она бросила вокруг себя ищущий взгляд, выбирая, на кого из окружающих можно будет опереться в случае возможного столкновения.

– Я хочу только сказать вам… – начал мужчина еще более нерешительно.

Вдруг выражение лица молодой женщины сменилось с настороженного на заинтересованное. Она окинула незнакомца более внимательным взглядом, поправила волосы и улыбнулась, в одно мгновение постройнев и похорошев.

– Да? – особым грудным голосом спросила она.

Ребенок сзади подал голос, но она не обратила на него внимания, лаская незнакомца прищуренным взглядом, выражающим скорее игривость, нежели враждебность.

– Я только хотел сказать вам… – снова начал мужчина.

Он осекся и потер себе лоб, явно не решаясь сказать то, что побудило его остановиться и догнать эту женщину, до которой, в сущности, ему не было никакого дела.

– Ну, говорите уже, – с фамильярностью, дающей ему право на развитие ситуации, потребовала все более стройнеющая мамаша.

Для большей убедительности она выпятила грудь, и без того прекрасно обрисованную тесной кофточкой.

– Дело в том, что ваш ребенок скоро умрет, – быстро и как бы в сторону проговорил мужчина.

Образ незнакомца настолько не вязался с его словами, что женщина вначале не услышала сказанного. Затем ее глаза наткнулись на пристальный, виноватый и одновременно соболезнующий взгляд, который мужчина в сером костюме отважился на минуту задержать на ее лице, и до нее наконец дошло то, что он произнес.

– Как? – тихо выдохнула она. – Я не…

– Вы только не волнуйтесь, – тихо заговорил незнакомец, выдавливая бровями мученическую складку на переносице. – Это от ананасового сока. У него сложная аллергия на ананасовый сок, которая приведет к опухоли… Но это можно предотвратить. Перестаньте поить его ананасовым соком и сводите к врачу, и я уверен, что он сумеет помочь вам…

– Откуда вы знаете? – прошептала женщина.

Мужчина осекся и замолчал, глядя на ее побледневшее лицо.

– Прошу вас, не волнуйтесь…

Его внешность все еще продолжала действовать на нее, поэтому она, сдерживая дрожь подбородка, робеющим тоном спросила:

– Вы врач?

Ее вопрос поставил незнакомца в тупик.

– Н-нет, – покачал он головой. – Я не врач. Но я знаю, что говорю. Поймите, это от ананасового сока…

– Так вы не врач?

Голос женщины отвердел, но мужчина не уловил разницы в ее тоне и пустился в объяснения:

– Нет, но это совершенно неважно. Дело в том, что я точно знаю, в чем причина смерти вашего ребенка. То есть, я хотел сказать, возможной смерти…

– Кто вы такой? – вдруг громко спросила женщина.

Весь воздух из нее вышел, она разом погрузнела и набычилась. Ее лицо заострилось, подбородок опустился, а одно плечо выдвинулось вперед, как у боксера в стойке. От игривости не осталось и следа. Теперь это была готовая к драке самка, тем более злобная, что за ее спиной находился младенец, только что по непонятному произволу приговоренный этим странным человеком к смерти.

– Не поднимайте шум, пожалуйста, – умоляющим тоном проговорил незнакомец. – Я не хочу причинить вам боль. Я только хочу помочь вашему ребенку.

Очарование от его внешности окончательно растворилось в гневе, охватившем женщину. Ее глаза сверкнули.

– Иди отсюда, ненормальный! – сказала она и даже сделала наступательное движение, топнув ногой.

– Я пойду, – не стал спорить незнакомец. – Но вы должны мне поверить. Это от ананасового сока. Вашему ребенку нельзя давать ананасовый сок. Пожалуйста, проконсультируйтесь с врачом…

– Я милицию позову! – взвизгнула молодая мать.

На ее крик отозвался испуганным плачем младенец, кое-откуда уже начали коситься любопытные.

Мужчина в сером костюме явно переживал не лучшие мгновения в своей жизни. Он видел, что еще немного – и дело примет скверный оборот, ибо угроза молодой матери призвать на помощь милицию отнюдь не казалась пустословной. Напротив, она была преисполнена решимости, и вид остановившихся в отдалении фигур, привлеченных возможностью развлечься, мог только подтолкнуть ее к осуществлению своего намерения.

Мужчина понял, что надо уходить. Но, понуждаемый некоей силой, превышающей инстинкт самосохранения, он рискнул сделать еще одну попытку.

– Пожалуйста, – сказал он, сложив в умоляющем жесте руки, – не оставьте мои слова без внимания. Я сейчас уйду, и больше вы меня никогда не увидите. Но ради вашего ребенка…

– Отстань от меня, маньяк! – выхватив плачущего ребенка из коляски, грубым голосом заорала женщина. – Люди, прошу вас, вызовите милицию! Это какой-то ненормальный!

Плач малыша удвоил ее ярость, и теперь она готова была обрушить на голову незнакомца все имеющиеся в ее распоряжении карательные санкции.

Бросив взгляд на юнца-переростка, подносившего зачарованным жестом мобильный телефон к глазам, и уловив, что круг любопытствующих густеет и сужается, мужчина повернулся и быстро пошел прочь.

Его не задерживали, поскольку в ситуации мало кто разобрался, а внешность незнакомца не позволяла причислить его к субъектам, терроризирующим среди бела дня беззащитных женщин. Все благоразумно сочли, что стали свидетелями семейной сцены, и через пару минут пространство вокруг молодой мамаши рассеялось.

Лишь один человек задержался возле коляски дольше других. Это был мужчина лет пятидесяти, невысокий, плотный, с линялым лицом администратора средней руки и обширной загорелой лысиной. Одет он был в кремовый костюм и светлую сорочку, и вид у него был до того добродушный, что, когда он заговорил, молодая мать не почувствовала и тени беспокойства.

– У, какой бутуз, – сказал обладатель загорелой лысины, делая ребенку «рожки» короткими толстыми пальцами. – Богатырь будет!

Женщина, чья вера в светлое будущее своего младенца было только что так жестоко попрана, благодарно ему улыбнулась.

– Как зовут?

– Тимофей.

– Тимоша, значит. Что хотел от вас этот человек? – поинтересовался мужчина, играя с малышом.

– Да ненормальный какой-то, – сказала мать, перекидывая сына с руки на руку. – Я шла, а он привязался…

– Он вам угрожал? Я слышал, вы звали милицию.

– Не мне…

– А кому? Неужели вашему ребенку? Ай-ай-ай…

– Да… Нет, он не угрожал. Только говорил всякое.

– А что? – понизил голос мужчина. – Не купить, случайно, предлагал?

– Нет, что вы, – ужаснулась мать. – Он говорил только, что Тимке не надо пить ананасовый сок. Что у него сложная аллергия и это может вызвать опухоль…

– Ах, вот что, – выпрямился мужчина. – Ну, это точно какой-то псих. Поди, насмотрелся телевизора – и туда же. А выглядит прилично, и не подумаешь так-то…

– Да… – вздохнула молодая женщина, оглядываясь.

– Ну, ладно, – заторопился мужчина, – всего вам хорошего. Забудьте это, как дурной сон, и живите спокойно.

– Спасибо вам…

Мужчина в кремовом костюме кивнул и быстро направился в ту же сторону, куда ушел незнакомец. Но тот уже давно исчез.

Ребенок успокоился, и женщина, усадив его в коляску, продолжила путь. На ходу она достала из кармана коляски новый пакетик с ананасовым соком, воткнула в него трубочку и вручила малышу, с улыбкой любуясь на то, как он выпячивает губы и втягивает щеки, становясь похожим на рыбку.

Между тем мужчина в сером костюме подходил к зданию в Малом Козихинском переулке, у которого наблюдалась некоторая, похожая на праздничную, суета. Судя по всему, его ждали. Едва он вошел в ограду, к нему ринулась группа фотографов, восторженно требуя, чтобы он посмотрел в тот или иной объектив.

– Егор, пожалуйста, сюда! – раздавался призывный крик. – Улыбнитесь!

Мужчина, вымученно улыбаясь и, похоже, сам чувствуя эту свою вымученность, на секунду поворачивался к объективу, чтобы затем попытаться пробиться к дверям парадного. Но его не отпускали, окружив плотным кольцом, и жадно щелкали кнопками.

– Господин Горин, сюда! Егор, пожалуйста… Шире улыбку, господин Горин! Отлично! Еще…

К нему решительно пробился рослый мужчина в белом костюме; его голову украшали остатки смоляных кудрей, вьющихся вокруг его широкого затылка – очень живописно и тем более смело из-за их небольшого количества. Он вырвал Егора из кольца журналистов и потащил к дверям.

– Ты что, пешком шел?! – прошипел он возмущенным голосом, когда они оказались в холле.

– Да, решил немного пройтись…

– Егор, ну как так можно! Все уже собрались, народ нервничает, а ты где-то ходишь! Я чуть с ума не сошел!

– Но я же вовремя, Альберт, – слабо возражал Егор, ища кого-то глазами.

– Слава богу, что вовремя! Ты почему не отвечал на мои звонки? Я раз сто тебе звонил.

– Мобильный дома оставил.

– Безобразник. Давай быстрее!

– Жанна здесь?

– Здесь, изволновалась вся. Быстрее же ты, ну!

Альберт Эдуардович Плоткин, издатель и, волею необходимости, друг знаменитого писателя Егора Горина, только что явившегося на презентацию собственной книги, стремительно взбежал с ним на второй этаж и втолкнул его в распахнутые двери зала, где уже вертела головами избранная публика.

– А вот и виновник торжества! – провозгласил он несколько дрогнувшим голосом.

Появление «виновника торжества» было встречено благодушным гулом. Его последняя книга, ради которой и собрались нынешние гости – все люди известные, с вкраплениями великих, – получила самые лестные отзывы и грозила стать гвоздем сезона. И литературные критики, и собратья по цеху, и почитатели, и ненавистники – все сошлись во мнении, что на сей раз Егор написал нечто выдающееся. Удача одинаково манит всех, а большая удача, как гигантский алмаз, еще и ослепляет, поэтому сегодня нашли нужным явиться даже те, кому по рангу вроде бы не полагалось дарить своим вниманием автора, относящегося – в силу возраста, не таланта – к разряду молодых. Поэтому-то Альберт Эдуардович был так возбужден, и поэтому голос его вздрагивал вполне натурально, хотя кто-кто, а уж он-то был искушен в подобного рода мероприятиях, как никто другой.

– Давай на сцену! – прошипел Плоткин, толкнув Егора в спину.

Тот неуверенно направился к сцене, чувствуя на себе взгляды собравшихся и более всего опасаясь встречи с этими взглядами. Он смотрел строго перед собой, а встав за трибуну, устремил взор куда-то поверх голов, щурясь и мигая, точно в глаз ему попала соринка.

– Добрый вечер, дорогие друзья, – начал он негромко.

Перешептывания, сопровождавшие его перемещения, затихли. Все хотели услышать, что скажет очередной кандидат в бессмертные. Как знать, не станет ли его речь манифестом новой русской литературы?

Однако же ничего «такого» сказано не было. Егор поблагодарил собравшихся за внимание к своей персоне, произнес несколько благопристойных острот, улыбнулся и сошел со сцены.

Впрочем, провала не было. Его поведение легко было объяснить переутомлением, а бледность, заливавшая его щеки, только подтверждала слухи о небезопасности литературного труда. Ему скорее посочувствовали, нежели осудили, а это было лучшее из того, чего он мог дождаться в ответ на свою более чем скромную речь.

Но Егора мало занимало происходящее. Кинув во время своего выступления взгляд со сцены в зал, он с облегчением увидел ту, которую искал. Изящная брюнетка с гордо посаженной головой, гладко причесанной на прямой лад, сидела в первом ряду, расположившись для удобства несколько боком, и внимательно смотрела на него. На ней было изумрудное платье, нитка белого жемчуга и белые туфли на высоком каблуке. Подчеркнутая безыскусность наряда словно оттеняла ее оригинальную, во французском стиле, красоту, а матовое сияние плеч с равной силой притягивало взгляды и мужчин и женщин, сидевших за ее спиной. Но она, казалось, ни на кого не обращала внимания и держала себя так, будто в зале никого, кроме нее, не было, что невольно внушало мысль о некоем особого рода опыте, берущем начало не столько в преимуществах воспитания, сколько в качествах, заложенных самой природой.

Поймав взгляд Егора, она ответила ему ободряющей улыбкой, а когда он сел рядом, прошептала с искренней тревогой в голосе:

– Что с тобой?

– Нам надо поговорить, – сказал Егор.

На сцене в эту минуту выступал с хвалебным словом маститый писатель – в патентованных сединах и бородавчатых брылах, столь хорошо известных стране, – и Егор рисковал оказаться неучтивым. Но ему, казалось, было безразлично, что о нем подумают.

– Жанна, я так больше не могу, – сказал он, не скрывая своего отчаяния.

– Егор, прошу тебя, потерпи, – прошептала Жанна. – На нас смотрят. После поговорим.

Егор посмотрел в ее голубые глаза и, как всегда, поддался их спокойной, как речной поток, власти. Он перевел дух и в течение следующего получаса, опустив веки, молча выслушивал все, что говорили выступавшие, аплодируя или же сохраняя почтительное внимание, – в зависимости от того, что делала в ту или иную минуту Жанна. Мыслями же он был далеко, и, возможно, об этом ему следовало пожалеть, ибо выступавшие не скупились на краски и излили на него дождь из славословий и изъявлений дружбы и желания сотрудничать – естественно, едино лишь во благо российской культуры.

Все это Егор перенес с полнейшим спокойствием, тем более удивительным, что предложения исходили из уст людей, имеющих немалый вес в тех сферах, которые они представляли. Реакция виновника торжества была замечена окружающими, но, как это иногда бывает с явлениями, которым придается исключительное и, увы, зачастую неверное значение, ее интерпретировали как наличие колоссального творческого потенциала и безграничной веры в собственные силы. Это только добавило уважения к молодому писателю, и ему тут же напророчили великую славу, где Нобелевская премия была не милостью судьбы, а лишь одной из данностей.

– Еще немного терпения, – шепнула Жанна Егору.

Вышедший с заключительным словом Альберт Эдуардович тонко польстил окружающим, намекнув, что только истинные таланты способны различать себе подобных, рассмешил всех старой одесской шуткой и пригласил закусить, чем бог послал.

Гости начали подниматься и без околичностей потянулись к столам, расставленным вдоль стен.

К одному из столов подошел и Егор с Жанной. Их по пятам сопровождал Плоткин, следивший за тем, чтобы Егор не отколол какой-нибудь номер. Ибо, по тайному замечанию Альберта Эдуардовича, его подопечный в последнее время стал каким-то странным и внушал своим поведением серьезные опасения. В глубине души Альберт Эдуардович надеялся, что Егор вложил в свой последний роман, действительно великолепный, слишком много сил, что некоторым образом сказалось на психике, и, должно быть, со временем это пройдет. Но пока следовало быть начеку – особенно в присутствии таких персон.

За столом, вперемежку с питьем и жеванием, шел легкий, полусветский, полуинтеллектуальный разговор. Тон задавал Андрей Врангель, выходец из династической актерской семьи, молодая питерская звезда от телевидения и юмора, прочно обосновавшаяся в столице и чувствовавшая себя здесь как рыба в воде. Андрей был высок, статен, смугловат и действительно талантлив, и его шуткам с удовольствием внимали как ровесники, так и люди более консервативного поколения. Находясь за этим столом, он отнюдь не тушевался от близости светил культуры и не умолкал ни на минуту.

– А позвольте вас спросить, уважаемый Егор Егорович, – хорошо поставленным баритоном спросил он, – трудно ли написать роман?

Его лицо было абсолютно серьезным, тон – отменно предупредительным, и эта-то способность синтезировать безукоризненные манеры с умением разражаться обоймой первоклассных шуток выделила его из сонма записных остряков, рвущихся к славе, и поставила на ту ступеньку, которую он теперь занимал столь уверенно и столь блистательно.

– Смотря какой, – ответил Егор, поневоле втягиваясь в разговор.

– Да, я слышал, что каждый человек может написать книгу, – под одобрительные улыбки окружающих продолжал Андрей. – Это правда, Егор? Скажите мне, как писатель писателю. Будущему, само собой.

Известная писательница, немолодая тучная дама с тяжелыми кренделями волос, зачесанными на уши, прыснула в ладошку, как школьница. Она была внучкой знаменитого писателя, олицетворяла собой целое направление в литературе и, конечно, не могла остаться равнодушной к теме, походя затронутой молодым юмористом. Тем не менее ответа Егора она ждала с интересом, обратив на него красивые черные глаза и тая усмешку в чувственных губах, доставшихся ей от деда, известного ловеласа и сибарита.

– Почему нет? Как мне представляется, одну плохую книгу действительно может написать каждый, – сказал Егор, не стремясь пошутить, а лишь высказывая то, о чем думал раньше.

Но известная писательница неожиданно рассмеялась.

– Браво, – сказала она.

– Ага! – воскликнул Андрей. – Даже так?

Было видно, что он нащупывает подходящую шутку, как скрипач нащупывает мелодию, и все с готовой улыбкой ждали результатов его поисков.

– Вроде того, – подтвердил Егор, тоже улыбаясь.

На этом крепком парне его измучившийся взгляд как бы получил передышку, и он не спешил отвести глаза от его круглощекого, поросшего густой щетиной лица.

– Тогда мне никогда не стать настоящим писателем, – понурившись, сказал Андрей. – Не исполнится мечта моего детства.

– Почему же, Андрюша? – с улыбкой обратилась к нему писательница.

– Потому что все, на что я способен, по словам господина Горина, это написать одну-единственную плохую книгу, – печально и серьезно ответил тот. – А с этим даже Оксаной Робски не станешь.

Все радостно рассмеялись; молодой юморист, блестя глазами, но сохраняя серьезную мину, молча переждал очередной триумф и перенес свое внимание на стоящую рядом с ним телеведущую, приземистую девицу с пышными формами и бантом в распущенных волосах, на пару с которой они принялись так веселить окружающих, что те забыли про шампанское и омаров.

Никто не заметил, что лицо Егора в эту минуту при взгляде на пышнотелую телеведущую исказилось, и он быстро отвел глаза, вновь устремив их куда-то вверх. Одна лишь Жанна уловила изменение в нем и незаметно взяла его за руку.

Егор благодарно ответил на ее пожатие, но взгляд его блуждал где-то далеко.

– Должна вам сказать, Егор, как профессионал, – шагнув ближе к нему и понизив голос, сказала известная писательница, – что ваша последняя работа просто великолепна. Мне удалось достать сигнальный экземпляр, и я была в восторге.

– Благодарю вас, – пробормотал Егор, с трудом заставив себя взглянуть в ее чуть выпуклые, блестящие глаза.

Но то, что он там увидел, заставило его немедленно потупиться.

– Не знаю, отчего у меня сложилось такое впечатление, – продолжала между тем его собеседница, – но вторая часть книги разительно отличается от первой. Если бы не ваш стиль, который ни с чьим другим не спутаешь, я подумала бы, что это писали два разных человека.

– Да, – сказал Егор с трудом, – вы правы. В процессе работы над книгой произошли некоторые события, которые заставили меня взглянуть на многие вещи по-иному. И, наверное, это отразилось на содержании.

– Если и отразилось, то только в лучшую сторону, – улыбнулась писательница. – Вы знаете, я была поражена некоторыми откровениями. В особенности, вы написали о том, что произошло буквально на днях. Этот конфликт с Евросоюзом, и дальнейшее подписание договора… И война на Ближнем Востоке… Причем все изложено с исключительной точностью, как будто вы смогли заглянуть в будущее. Мне даже страшно стало. У вас что, есть свои информаторы на небесах?

– И не только там, – побледнев, вымучил улыбку Егор.

– В таком случае поздравляю вас. Вы умеете работать.

– У меня были прекрасные учителя, – поклонился ей Егор.

Писательница поблагодарила его ласкающим взором, в котором промелькнула не одна только благосклонность автора, получившего свою долю признания. Но Егор был мыслями уже не с ней, и писательница, по-своему истолковав его рассеянный взгляд, лишь тихо вздохнула, оглядев не без зависти стоящую рядом с ним Жанну.

А Егора уже тащил из-за стола Плоткин.

– Дорогие дамы, прошу меня простить, но наш дорогой писатель нужен всем гостям! – объявил он шутливым, но непререкаемым тоном и тут же шепнул на ухо Егору: – Хватит прожигать жизнь, пора заняться делом.

Он усадил его за стол, на котором высились штабеля выделенных на презентацию книг, и Егор, машинально улыбаясь, начал подписывать подходившим гостям дарственные экземпляры.

Плоткин потирал руки. Все шло как по маслу. Явились телевизионщики от светской программы на НТВ, и мероприятие, таким образом, получило официальный статус. Под глазком телекамеры гости принимали скульптурные позы и, подойдя к столу, старались встать так, чтобы выглядеть как можно более выигрышно.

Вот, похлопывая себя по бедру, зал неторопливо пересек Владислав Карлович Широковский, именитый политик, лидер одной из оппозиционных партий, известный в первую очередь своим скандальным поведением именно в близости объектива. Он был, как всегда, элегантен в своем отлично сшитом сиреневом костюме и небрежно повязанном галстуке, прекрасно сознавал значительность своей фигуры и держался как человек, бесспорно, первый в присутствующем обществе.

– Говорят, ты там и по мне немного прошелся? – спросил он небрежным тоном, указывая на книги.

Впрочем, смотрел он зорко, ибо был прирожденным бойцом и мелочей для него не существовало.

– Совсем чуть-чуть, Владислав Карлович, – сказал Егор. – Я думаю, вам понравится.

– Ну, смотри, смотри, – косясь в глазок видеокамеры, сказал Широковский, – я проверю. Если что не так, поедешь на Колыму.

Те, что стояли поблизости, подобострастно засмеялись. Егор подписал книгу, вручил Широковскому. Тот прочитал написанное: «Выдающему деятелю имярек от скромного автора», одобрительно кивнул, протянул руку.

– Молодец, Егор, молодец! Так держать. Пока у страны есть такие люди, она не пропадет.

Егор не понял, кого он имел в виду, но, в сущности, это было и неважно. Главное, что все получили, что хотели, а это значило, что в ближайшее время его оставят наконец в покое и у него появится возможность разобраться с изводившей его ролью Кассандры, неожиданно свалившейся на него три месяца назад и начисто изменившей его жизнь, до того вполне ровную и далекую от каких-либо потрясений.