Вернись в Реджио. Итальянские повести
- -
- 100%
- +
Я тоже налила себе борщ – если они не хотят, могут не есть его. Сама срубаю. Даже деньги за продукты могу им вернуть. Я же так давно не ела борщ! Всё макароны да макароны. Как итальянцы могут каждый день есть одно и то же? У нас не так. В понедельник – борщ, во вторник – рассольник, в среду – харчо… Но у нас суп едят на обед. А для итальянцев самая главная трапеза – ужин. Поэтому я и стала готовить борщ на ужин. И только сейчас вспомнилось, что у нас, в Харькове, суп вечером не принято есть. Надо же, а традиции забываются!
Андреа налил мне красного сухого вина – и на том спасибо. И всё же, зачем они посадили меня за стол?..
Дети, съев всё, что было на столе, попросили сладкое. Получив по печенью, они убежали в свои комнаты – к телевизору. Уверена, Энрике никогда бы не позволил маленькому Андреа поедать печенье у телевизора.
– Дорогая, – Паола взяла меня за руку, отчего я вздрогнула. Сделала над собой усилие. Не отдёрнула руку.
– Мы нашли тебе работу в другом доме. У наших друзей бабушка больна, – сказала Паола.
Ну вот, карты раскрыты. Понятно теперь, зачем они меня за стол посадили.
– Энрике заплатил мне аванс. Я должна отработать ещё неделю, – ответила я, хотя можно было не сопротивляться – всё уже решено.
– Кхе-кхе, – сказал Андреа. – Энрике сейчас очень плох.
– В больнице сказали, что за ним нужен уход.
– Да, это правда, – вдруг согласился Андреа. Как будто он раньше не знал! Тут Андреа повернулся к Паоле:
– Дорогая, давай подождём несколько дней! Это же мой отец, – он взял Паолу за руку. А она, между тем, мою руку не отпускала. Такова она, семейная идиллия по-итальянски.
1
Все храмы в итальянских деревнях похожи – с большим круглым окном над входом, без куполов, с остроконечными крышами, увенчанные крестами. Не знаю я про эту архитектуру, не знаю, в каком стиле построены эти церкви, но многие – древние. Так говорили мне мои итальянские бабушки, у которых я работала сиделкой. Они ходили в эти храмы.
Службы здесь проходят так: торжественная проповедь в микрофон, пение псалмов по листочкам, сбор пожертвований.
Пригласив меня в деревню Сакраменто, Энрике в первое же воскресенье настоял на том, чтобы я пошла на католическую службу. Он не подумал, что я – православная и что здесь нет храма для меня. И все же я покорилась его желанию. Подумала, что так смогу отдохнуть от Энрике и от его семьи. К тому же сейчас середина сентября. В Реджио, где я жила раньше, в это время все ходили на службу, любовались святыней – Мадонной. Оосенью её приносят в Реджио, а в остальное время она далеко, в другом городе.
В Сакраменто проповедь читала монахиня, и я на неё долго смотрела. Она напомнила мне мою бабушку из Пушкина. Монахиня тоже выделила меня из толпы: глянула своими тёмными глазами и, казалось, только для меня стала говорить о покаянии. Ну зачем? Я что, великая грешница? Конечно, грешница! По право-славным законам ходить в храм чужой веры, наверное, грех. Да и жить, не имея чёткой цели, как живу я, – тоже.
Закончив читать, монахиня сошла с кафедры. Я удивилась – она ростом с ребенка. Проходя мимо, эта женщина прожгла меня взглядом.
– В следующий раз накрывай плечи платком.
Интересно, а моя славянская внешность у неё не вызвала раздражения? Похоже, что нет. Если я накрою плечи платком, она, пожалуй, пригласит меня на трапезу после службы. Но нужно ли мне это?
Я вышла на площадь, щурясь от солнца. Местные мальчишки играли в мяч. Так же они вели себя в Реджио и в тех маленьких деревушках, куда мы ездили с моими «прошлыми» бабушками: в Пастильоне, Гарнаби, Бокале. Вздохнув, я огляделась и села за столик кафе у церкви.
Моей подруге, Марине, здесь бы понравилось. Она бы сфотографировала виды церкви, дома, мощеную неровную дорогу, закрытые деревянные ставни, кадки с цветами под ними. Но Марина уже в России.
Мы расстались с ней неделю назад. В свою новую жизнь она отправилась с дочкой. Вообще-то я хотела уехать с ней, но не смогла отказать своему другу Энрике. Из-за него я здесь, в Сакраменто.
И вот я любуюсь неровностями римской дороги, говорю «грацие» улыбающемуся официанту, отдыхаю. А как иначе?
Через полчаса я окажусь у Энрике и буду укладывать старичка спать.
6
На следующий день в Тренто мы приехали вместе: я, Андреа, Паола. Встретив в коридоре человека в форме санитара, я даже не сразу признала в нём врача Энрике. Зато он меня вспомнил, подошёл, поздоровался и будничным тоном сказал, что у Энрике – рак лёгких.
Паола, услышав это, демонстративно схватилась за сердце. Да что это с ней? Наверное, статус будущей графини вскружил ей голову.
– Не пугайтесь. С этим диагнозом он сможет ещё прожить, – обнадежил Паолу врач. Обнадёжил ли?
Больничная палата, куда поместили Энрике, на первый взгляд, сильно отличалась от наших палат. Койки на колёсиках со всех сторон прикрыты шторками. Тихо.
– А если мы денег тебе на дорогу дадим? Ты уедешь? – перестала притворяться в этой тишине Паола. И мне захотелось остаться в этой палате навсегда – лишь бы избавиться от её вопросов, а, точнее, от чувства стыда за неё. Ну, зачем она устраивает разборки в больнице? Услышать же могут!
Как она не понимает, что я не брошу Энрике! И дело не в моих меркантильных планах выйти за него замуж и получить наследство. Есть ли они, эти планы? Просто ехать мне некуда. Ну, не назад же, не в Реджио! Там меня никто не ждёт. Все мои итальянские бабушки умерли. Искать новых? Да не хочу я больше так работать! Податься в Россию? Встаёт вопрос денег. «Дорожных» от Паолы не хватит. А самое главное: Энрике – мой друг. Я не могу оставить его с ними.
А Паола и Андреа тем временем сказали:
– Мы поехали по делам! Договорились – ты в коридоре будешь ночевать.
Вздохнула с облегчением. Как хорошо, что они уехали. Так обрадовалась этому, что даже не заметила, как люди за шторками стали шевелиться. Послышался кашель Энрике.
– Ну, что, милая? Когда пойдём в мэрию? Жениться! Надо до смерти успеть! – Энрике засмеялся, и смех его перешёл в кашель.
– Вот выпишут вас из больницы, и побежим в мэрию, расписываться. – Зачем я так ответила? Старики, которые жили за другими шторками, оказались вовсе не глухими, тут же окрестили нас «женихом» и «невестой».
Приятно оказалось находиться в этой палате. Стариков я не видела, лишь слышала их кряхтение. И, что удивительно, запахов никаких здесь не чувствовалось. Ни лекарствами не пахло, ни хлоркой. Возможно, всё дело в клеёнчатых простынях, которыми застилают койки? Кстати, в палате оказалось шесть коек.
Все старики были больны раком. У кого-то это был рак желудка, у кого-то – мочевого пузыря.
Медсестры улыбались мне и ещё одной сиделке:
– Повезло вам! Они, в основном, спят. На обезболивающем. Работы с ними мало.
Кроме меня, в палате была ещё одна сиделка – девушка моего возраста, Марта. Профессиональная медсестра. Скромная, толковая, любящая делать уколы и рассуждать о болезнях. Если бы у родителей Марты имелись деньги на обучение, из неё получился бы прекрасный врач общей практики – так терапевтов в Италии называют.
Марте было тяжелее, чем мне. Каждый день, выбирая между болью в желудке и голодной смертью, «её» дедушка тихо останавливался на последнем. И никакие уговоры Марты не могли повлиять на него.
На второй день моего пребывания в больнице дедушка Марты, всем на радость, съел виноградинку. Но через минуту его стошнило на больничную сорочку. Как хорошо, что она одноразовая! Впрочем, Марту это не порадовало. Она выругалась.
– Чёрт!
Это было сказано по-русски.
– Да, чёрт! – ответила я ей.
Мы поняли друг друга без слов и засмеялись.
Марта родилась в Италии, но её родители – русские. Она никогда не бывала в России, но всегда мечтала об этом. У её семьи не было денег на это путешествие. Узнав об этом, я прониклась симпатией к Марте и произнесла речь:
– Мы, люди, которые живем за границей, больше любим и ценим нашу культуру. Моё счастье связано именно с моей страной! Да, советский народ нищ! Да, он голодный! Но зато душевно удовлетворённый. Некоторые русские девочки думают, что в Европе есть всё. Будущее, семья, обеспеченность. Да, может быть. Но родной язык – есть родной язык. И родная кровь – есть родная кровь.
Марта смутилась и сказала:
– Тише. Дедушки спят. – А потом спросила: – А в России, правда, много лекарств выписывают? И ферменты при антибиотиках назначают?
– Правда.
Марта уже просветила меня в значении слова «ферменты». Приятно оказалось разговаривать на одном языке с девушкой, которая имеет увлечение в жизни – медицину. Как выяснилось, это не единственная страсть Марты. Она много расспрашивала меня про Россию:
– А люди там злые?.. Там, правда, много пьют?.. А старики там чаще умирают?
Было видно, что эта девушка с ясными голубыми глазами искренне любит родину своих предков и мечтает съездить туда. Харьков, конечно, не Россия. Хотя там все говорят по-русски.
Следующие три дня мы с Мартой много болтали. Нам было так интересно друг с другом, что я даже не чувствовала усталость от бессонных ночей – всё же в больнице ночевала! Просыпаясь, дедушки слышали наш смех, и этот звук среди их глухого кашля, наверное, приносил им радость. Во всяком случае, дедушки не мешали нам разговаривать. Лишь Энрике, стремясь показать, что он главный, иногда прерывал меня:
– Ну-ка, любимая, принеси мне воды!
А через три дня приехала Паола и стала вести себя так, словно это она жила в больнице при дедушке, а не я. Она разложила лекарства на его тумбочке, разгладила одноразовые сорочки в шкафу и даже раздобыла где-то поднос со свежим капучино. Правда, когда она принесла кофе в палату, Энрике спал. Паола не растерялась, посмотрела на меня и, не выпуская из рук подноса, спросила: «Ну, ты согласна уехать?» Ну, а что ей время в больнице терять?
В тот момент в глазах Паолы мелькнула надежда. И ещё какая-то злоба. Я вдруг поняла, что единственный способ защититься от этой злобы – сделать вид, что я приняла предложение руки и сердца от Энрике. Если я официально стану его невестой, тогда она, возможно, отстанет от меня.
– Паола, я никуда не уеду, пока Энрике жив. Он сделал мне предложение, и я приняла его. Я – невеста Энрике.
Чашки на подносе Паолы задрожали. Но она быстро взяла себя в руки и сказала:
– А у меня сегодня утром булочки подгорели. Руки обожгла. Вот они и дрожат.
Паоле было важно «сохранить лицо».
Она уехала, не попрощавшись с Энрике.
– Ну и особа! – сказал дедушка Марты. Эти старики спят намного меньше, чем хотят показать. Интересно, что они говорят о нас с Мартой, когда мы выходим помыть их чашки? Наверное, они называют нас «русскими девочками».
Конечно, мы русские. Как только провожу Энрике в последний путь, уеду в Россию. И плевать, что у меня мало денег. Кое-что я всё же скопила. Уеду.
О своих планах я сказала Марте. Она ответила:
– Счастливая ты! А у меня денег на поездку нет. Да и не привыкла я отдыхать.
– А ты подружись с моим дедушкой, с Энрике. Он добрый, может денег дать, – неожиданно для себя посоветовала я ей.
– Да он же скоро умрёт!
7
Ночь в больничном коридоре прошла, как всегда, тихо. Мой сон на кушетке был бы безмятежным, если бы не ярко горящие лампы и не шуршащая при каждом повороте моей головы клеенчатая простыня.
Утром этот неглубокий сон прервала Паола. Я узнала её по звуку семенящей походки. Ккак меня раздражает эта женщина!
Явившись, Паола, как всегда, стала наводить порядок на тумбочке Энрике. Ну, если она так заботится о свёкре, почему не подежурить ночью? Меня разозлила эта показная суета Паолы. Я ответила на это своей игрой. Подошла к дедушке и, глядя на Паолу, сказала:
– Энрике! Я решила принять твоё предложение!
– Правда? – спросил он.
Мне показалось, что он совсем не рассчитывал на моё согласие. И я сказала:
– Но для этого тебе придётся поскорее поправиться.
– Я согласен поправиться, – он посмотрел на Паолу и добавил: – Ради счастливой жизни в нашем доме.
Паола ничего не сказала. Я взяла использованные стеклянные пузырьки от лекарств, вышла.
На обратном пути в коридоре я вновь столкнулась с Паолой. Она посмотрела на меня с нескрываемой неприязнью и тихо сказала:
– А мы ему и гроб заказали!
Я прошла, сделав вид, что не услышала. Зачем обращать внимание на такое? Особенно, когда скоро я стану графиней. Представилось, как я еду на какой-нибудь бал – молодая богатая вдова. От этих мыслей стало страшно. Вечером Энрике отпустил меня в церковь, помолиться. Сказал немного холодно:
– Ты иди, за мной пока Марта присмотрит!
Когда я вернулась, Энрике держал Марту за руку. Марта смотрела на него в удивлении. Но руку не отнимала. Услышав, как я вошла, Энрике быстро повернул голову в мою сторону. По его глазам я поняла: он даст мне денег на поездку в Россию – откупится. Думаю, спрошу у него тысячи три евро. С моими пятью отложенными приличная сумма получается.
Через месяц Энрике выписали из больницы. И Марта прислала мне фотографию со дня счастливого возвращения Энрике. Марта сопроводила фотографию надписью: «Можешь поздравить! Мы поженились! Диагноз не подтвердился! У него был хронический бронхит!»
Как я рада, что не осталась. Теперь я живу в бабушкином доме, в Пушкине. Работаю в туристской фирме: каждый день встречаю группы итальянцев в аэропорту и, может быть, буду экскурсоводом. «Галлина!» – зовут меня туристы. И я смеюсь, вспоминая Италию.
ВЕРНИСЬ В РЕДЖИО
итальянская повесть
ЧАСТЬ 1
ДАША И ПЬЕТРО
Пожить вместе
Уже полгода Даша любила итальянца Пьетро в южноитальянском городе Реджио. О своих чувствах она говорила ему на английском языке, местный язык не знала и не учила.
Родные в нежелании учить язык её поддерживали: «Правильно! Нечего тебе, Даша, язык учить! Возвращайся в Россию!»
Маме и бабушке не верилось, что Даша, девушка из порядочной семьи, бросив всё, уехала в Италию надолго.
В отличие от женской половины семьи, папа Даши этому радовался. Пусть сидит там, пока в Москве Белый дом штурмуют. Он-то и дал ей денег на Италию. Папа работал проректором в вузе, неплохо зарабатывал.
Парень Даши, итальянец Пьетро, о событиях в Москве не знал. В 1993 году он болел за итальянскую футбольную команду «Лацио». Когда команда выигрывала, он готовил Даше салат из редкого реджийского фрукта – анноны. Попробовав впервые, Даша приняла этот аннон за банан – вкус одинаковый. Но Пьетро об этом она не сказала.
Пробуя еду, Пьетро с закрытыми глазами угадывал, из чего она состоит, вплоть до приправ. Да и сам он любил стоять у плиты. Когда он входил в кухню, то надевал смешной фартук с зайчиками.
Даша так любила этот фартук! Она вообще в моде разбиралась. Бабушка её приучила.
Даша с детства смотрела программы «Модная тусовка», «Выбор модника» и другие подобные, где показывали наряды. Бабушка, правда, за это её ругала: «Чему ты учишься! Там же говорят не по-русски! Одна иностранщина – бренд, фЕшен!».
Даша с бабулей соглашалась, но смотреть иностранные программы продолжала – слишком уж любила всё, что связано с модой.
А её Пьетро очень любил готовить. Правда, за эти полгода совместной жизни он не только стоял у плиты. Он сразу, по приезду Даши, сбегал в местную администрацию и добился для неё вид на жительство, сказав, что она у него работает. После этого Даша окончательно упала в глазах бабушки: «Стыд потеряла! Служанкой работать!».
Даше было грустно от этого. Ведь бабушка, которая сама когда-то сбежала из родного аула адыгов, но сохранившая при этом «стыд» до свадьбы, была для Даши авторитетом.
Мнение бабушки, её принципы, были важны для Даши. Именно бабушка водила Дашу в школу, пока её папа работал, а мама занималась своим здоровьем.
Но желание Даши пожить вместе с Пьетро оказалось сильнее. «Как же замуж выходить без этого?», – оправдывалась она.
Папа Дашу поддержал: «…Правда, могли бы и у нас… Что я? Не помог бы? А там, со временем, и поженились бы…».
Пьетро же считал, что в тридцать лет заводить семью рано. Да и стоит ли связывать свою жизнь с женщиной, которая не умеет готовить макароны? Впрочем, о его мыслях Даша могла лишь догадываться – итальянский она не знала, а ломанный английский мало в этом помогал.
Встретились они в Испании, на корриде. Это была первая поездка Даши за границу – щедрый подарок родителей после первого курса. Папа гордился, что смог купить дочери турпоездку. Отвозя её в аэропорт, он спрашивал, правда ли, что ей не пришлось проходить инструктаж о том, как вести себя «там». Ему очень нравилось слышать в ответ: «Да, правда».
На корриде она сразу отметила Пьетро. Он сидел неподалёку. Наголо стриженный, нос то ли сломанный, то ли с горбинкой, пухлые губы, крепкая коренастая фигура. Одним словом – бык. Той же ночью он доказал ей, что внешность не обманчива. Сила в нём была.
После ночи с Пьетро мир Даши переменился: она стала видеть не только красивые платья, но и женщин за ними. Как правило, они улыбались.
«На отдыхе легко поймать кайф», – порадовалась за этих женщин Даша. А заодно и за себя.
Но, конечно, не по этой причине она переехала к Пьетро, в Италию. Ей просто захотелось жить самостоятельно. Она решила начать с Италии.
Нельзя сказать, что в родном Петербурге её сильно стесняли.
С восемнадцати лет, уже год, ей разрешали ходить в ночные клубы, чем Даша не пренебрегала, хотя выбирала вечеринки, на которых устраивали модные дефиле или шоу, связанные с украшением дома. Например, ей нравилось посещать выставки экибаны.
Когда Даша бывала на вечеринках, папа и мама часто звонили и спрашивали: «Ну как ты там отрыва-ешься?». И в словах этих звучал укор. Все родные хотели познакомиться с её подружками. Но ей не с кем были их знакомить – Даша никогда не чувствовала потребность иметь подружек. Родные расстраивались. «Ты нам не доверяешь», – говорили папа и мама. Соглашалась с ними, кивала.
То, что в Реджио её милый с ней жить не стал, не расстроило её. Пока он находился у своих родителей, она могла читать модные журналы, заниматься своей внешностью и домом. Последнее Даше особенно нравилось в Реджио. «Здесь столько вещичек для дома!», – не переставала восхищаться она, прогуливаясь центральной пешеходной улице Корсо Гарибальди, что находилась недалеко от их с Пьетро квартиры.
Даша покупала красивые скатерти и столовые салфетки, рюши и кисточками для штор, свечи с любимым ароматом лаванды и другие штучки, о которых в России только мечтали – в то время модные аксессуары для дома в Петербурге были в новинку.
Накупив модных вещей для дома, Даша целыми днями занималась его украшением: шила модные чехлы для подушечек, склеивала вазы из морских реджийских ракушек, стирала пыль с полок, добавляя в раствор итальянское средство для чистки мебели – где такое найдёшь в России! Занимаясь уборкой в доме, Даша не забывала надевать перчатки. «Руки надо беречь, – думала она. – Потому что маникюр в Реджио дорогой!».
С деньгами, впрочем, проблем не было. Папа «подкидывал» на еду и одежду, Пьетро на квартиру давал, но, главное, у нее появился свой собственный доход. Наконец-то статьи про моду, которые она стала отправлять в журналы еще в Петербурге, начали приносить деньги. Видно, местный итальянский воздух положительно повлиял на ее вдохновение.
В общем, она бы сказала, что стала в Реджио счастливой, если бы не тоска по родным.
Родные… Они были единственными, по ком гру-стила Даша.
Папа – проректор в вузе. Да, он много работал и редко бывал дома, но как же он замечательно топил баню в их загородном доме! Где на юге Италии найдёшь такую баню?
Мама. Она жила, регулярно сдавая кровь на сахар, холестерин и железо. И хотя в целом у мамы никогда проблем со здоровьем не было, кто знает, может быть, это благодаря тщательному контролю за собой. Находясь рядом с мамой, Даша никогда не знала забот о здоровье.
Бабушка. Её пирожки вкуснее любых макарон.
Когда в Реджио провели интернет, Даша сразу же скачала телефонную программу «Скайп». Её даже не смутило, что эта новинка оказалась на английском.
Пьетро поддержал её инициативу: «Надо знать, где будет следующий чемпионат по футболу. Может, в России? К твоим родным тогда съездим. А то здесь в Реджио знаем только, что за ближней яблоней в саду, и то – потому что соседи рассказывают».
Что могла ответить на это Даша? Соседей по дому она не знала, и они ее не очень интересовали. В многомиллионном Питере она привыкла не знать, того, кто живет за стеной. А Пьетро, похоже, знал всех, кто жил в палаццо его родителей. Если это его устраивало – дело хозяйское.
Даша не спрашивала, но, видно, Пьетро и сам задумывался о том, что жили они… не совсем правильно. «Мои родители в годах. Я не могу уехать от них», – иногда без причины начинал вдруг он. За этими словами, Даша чувствовала, стояла его неготовность жениться и жить своей жизнью. Что ж, она тоже не чувствовала в себе желание «надеть кольцо на палец». Но предложение руки и сердца, что скрывать, услышать хотелось.
Как бы ни любил Пьетро своих родителей, у него хватало сил и на то, чтобы вставать каждый день на час пораньше и каждое утро будить Дашу ароматом свежесваренного кофе.
Он приезжал к Даше каждый день, даже в нена-стье, что несло с собой риск. Новенькие итальянские дороги не то что ухабистые, но видимые за километры вперед русские. В Италии автострады проходят меж гор. Все они с резкими поворотами, не различимыми во время ливней и туманов. Дорога к родителям Пьетро была именно такой.
Но Пьетро преодолевал все трудности. И в награду Даша каждое утро прижимала к губам его голую голову и вдыхала приятный запах крема от загара. Пьетро работал автомехаником, часто бывал на солнце, без защитного крема не мог.
На работу он уходил, позавтракав с Дашей булочкой с кофе. Оставшись одна, она, несмотря на любую погоду, первым делом открывала журнал для женщин и начинала с важностью размышлять – что надеть? Макси или мини?
Она любила моду. Она даже мечтала перевестись на отделение дизайна в Сочинский институт моды, но его никак не могли организовать, только рекламировали. А вот перейти на заочное отделение родного, петербургского, экономического факультета удалось – помог папа-проректор.
Ровно в час дня Пьетро приходил поесть. Закрыв за собой дверь, он обнимал Дашу, а потом по-деловому клал соль в кипящую воду. В перерыве между резкой овощей Даша на своём ломаном английском часто пыталась рассказать Пьетро что-нибудь о России: «К нам Стинг недавно приезжал». Но Пьетро никогда не выслушивал её: «Обед – важнее. Это – удовольствие», – говорил он. Иногда из-за еды откладывалось другое удовольствие. Ей это не нравилось.
Но её Пьетро, презренно называемый бабушкой «гражданский муж», не соглашался ни на что, не пообедав. Даша смирялась. Она знала, что с половины третьего до половины четвертого настанет время полдника. И этим полдником станет она. А потом, когда в четыре часа перерыв на работе закончится, он вновь убежит – ремонтировать машины и обсуждать с коллегами футбол.
На пути из автомастерской он опять заходил к ней, целовал и говорил:
– Завтра ужин готовишь ты. А сегодня я еду к маме.
Но когда наступало это «завтра», он «не помнил» про него и вновь говорил:
– Завтра ужин готовишь ты. А сегодня я еду к маме.
Даше это не нравилось, и часто она, на эмоциях, переходила на русский. Пьетро не понимал.
Оставшись одна, Даша открывала Интернет, искала нужные слова в английском, а, бывало, и в итальянском, но… Через какое-то время у неё пропадало желание объясняться с Пьетро, и она выключала компьютер. «Может, это хорошо, говорить только языком любви, – размышляла она. – Может, и хорошо, что к походу в церковь этот язык не приводит…» Она не знала, готова ли выйти замуж. Но предложение руки и сердца услышать хотелось.
По воскресеньям размеренная жизнь Даши становилась разнообразнее. После полдника она выходила на пляж и общалась с русскоговорящими девушками – украинками, грузинками, молдованками. Они работали в Реджио сиделками. Ухаживали за итальянскими бабушками. Их отпускали только по воскресеньям, с двух до шести дня. Таковы порядки в Реджио.
Хотя на реджийском пляже не принято было говорить о трудностях, Даша сразу поняла: жизнь этих девушек не была легкой.
– Я ничего, кроме Реджио, не видела. Как закончила девятый класс – сразу сюда. А здесь я – никто, – обмолвилась Галя. Она – украинка из Харькова. Лицо ее всегда было усталое.
– Я люблю мужчину, у которого работаю. И он относится ко мне как к служанке. Как жить? – обронила в одно из воскресений другая славянская девушка, светловолосая, сероглазая Наташа. Деньги, зарабатываемые в доме любимого мужчины, Наташа отправляла на лечение мамы, в Кишинев.