Гасконец. Том 1. Фландрия

Глава 4

Я с сомнением поглядел на шпагу. Острое лезвие коснулось сперва моего подбородка, затем скользнуло к кадыку. Я определенно чувствовал себя не тем попаданцем, который всех должен нагибать.

– Вот, как так вышло, ирландец? – в расстроенных чувствах спросил я. – Что мы пытаемся оставаться людьми чести, а ты сразу же становишься мудаком?

– На моем месте ты бы тоже попытался сбежать, – ничуть не смутившись, ответил О’Нил. – А теперь поднимайся, пока я тебя не проткнул.

– Давай-ка ты вернёшь мне шпагу, – предложил я вежливо. – И утром пойдешь в Лилль без веревок. Сохранив достоинство.

– А давай-ка лучше ты перестанешь действовать мне на нервы, – нетерпеливо огрызнулся О’Нил.

– Убьешь меня, живым отсюда точно не выберешься, – пожал я плечами. – Дело даже не в заложнике, тебя просто в голову никому не придет живым брать.

Ирландец кровожадно усмехнулся. Но без излишней уверенности – он знал, что я прав. Но и я понимал, что разумные доводы на такого сорвиголову могут не подействовать.

– Де Порто, хватит дурачиться, – бросил я в сторону. – Мне нужна ваша помощь.

Ирландец сообразил сразу. Он успел чуть повернуть корпус и отвести плечо назад – для одного точного и рокового укола шпагой. Но не успел буквально на какое-то мгновение, встретив лицом деревянный бочонок.

Этого хватило. Восставший пленник упал на землю, еще в сознании, но уже без особых шансов на побег. Я встал и отобрал у него шпагу.

– Ну вот, теперь придётся тебя связать, – буркнул я, приводя в чувство Планше.

О’Нил молчал, только тряс головой. Де Порто со смехом обратился ко мне:

– Как вы поняли, месье, что я не потерял сознание?

«Вспомнил, как в фильме, вас огрели поленом по голове, а вы даже не почесались», – чуть было не выпалил я, но сдержался. К счастью, я действительно начинал трезветь.

– С вашей-то комплекцией, месье? Не смешите меня.

Планше, между тем, тоже оказался крепким малым. Он только потряс головой, коснулся рукой макушки и сразу же начал искать что-то на столе. Я посмотрел на него с укоризной, молча кивнул в сторону относительно оглушенного Оуэна О'Нила. На самом деле, все присутствующие как-то подозрительно спокойно переживали удары тяжелыми предметами по голове. Богатыри, не мы. Интересно, когда мне прилетит по голове рукоятью шпаги, мне тоже будет достаточно пары пощёчин, чтобы прийти в себя?

В любом случае, Планше понадобилось ещё кое-что. Он нашел на столе кружку с недопитым вином, опрокинул в себя содержимое и только после этого сказал:

– Вот теперь я как новенький, месье Ожье!

– Серьёзно, вино? – устало вздохнул я и пнул трясущего головой О'Нила. Очевидно, по голове, потому что иначе он бы только сильнее разозлился и точно поднялся бы на ноги.

– Коньяка же нет… – грустно ответил Планше, принимая от де Порто ещё одну кружку и опрокидывая в себя её содержимое. – Вот теперь совсем хорошо, месье Ожье!

Я мог только во второй раз вздохнуть и показать рукой на ирландца. Уже через минуту, пришедший в себя Планше наконец-то закончил связывать О'Нила. Судя по виду ирландца, он уже был готов петь народные песни. Не в знак протеста, а исключительно из вредности. Чтобы помешать другим спать. Поскольку это могло привести его к случайно смерти, а я очень не хотел терять не полученные еще даже деньги, я сказал:

– Отдохните, месье О’Нил. Завтра нам идти в Лилль. Будете хорошо себя вести, я возьму вашего приятеля Роджера.

– Я постарел, щенок, – устало ответил О’Нил. Мне стало жаль его, и я помог ему добраться до скамейки, где уже спали остальные пленники. – Надо было помереть с честью, когда было тридцать.

Я только сейчас смог разглядеть несколько седых прядей, спрятавшихся в рыжей шевелюре. Но даже так, О’Нил совсем не походил на пятидесятилетнего человека. Я только пожал плечами.

– Может быть Бог тебя хранит, чтобы ты мог помереть на родине? – спросил я.

– Возможно и так… – ответил ирландец, соглашаясь.

Упоминание слова «Родина» сжало мне сердце.

– А ты не знаешь, что сейчас творится в… – я осекся, так и не закончив фразу. Как правильно сказать, чтоб он понял? Московия? Или лучше Царство Российское?

Спрашивать у него сейчас про Россию не было смысла. До меня только в этот момент дошло, насколько же я далеко от дома.

Но меня наконец-то отпустил кураж боя, и оставшись наедине со своими мыслями, я вдруг подумал: «А насколько это вообще правильно, что я тут помогаю французам, а не мчусь домой?». С другой стороны, как много «дома» в России семнадцатого века? Впрочем, мне всё равно нужно было вернуться туда. Может быть не сразу, сперва закончить с делами здесь, во Фландрии. Но обязательно вернуться.

Нужно было что-то придумать, а в голову вообще ничего не лезло. Я вышел из трактира, предварительно поинтересовавшись у клевавшего носом Планше, где его знакомый коновал.

Ночь была тихой и звездной. Походных костров совсем не было, оно и понятно: почти все перебрались за городские стены и гуляли там. Я добрался до старой конюшни, находившейся в сотне метров от трактира. В одном из окон горела свеча. Я вошел внутрь, обнаружив с десяток раненых, мирно спящих на соломе. Сирано де Бержерак был среди них и дышал ровно. Не знаю почему, но мне не хотелось спать в трактире. Будто бы веселье как-то сошло на нет, и моё место было здесь. Я улегся на солому, положив под голову руки и успел подумать лишь об одном.

Смогут ли меня похоронить на родине?

***

Утром Сирано де Бержерак, едва стоящий на ногах и перевязанный, клялся, что без него мне не выжить по дороге в Лилль. Если честно, я не слишком долго спорил. Носатый был приятным парнем, так что я, сперва посоветовавшись с цирюльником, посадил его на лошадь.

Де Порто вывел О’Нила и бугая Роджера. Впрочем, в сравнении с де Порто, тот казался всего лишь немного высоким. Настоящей глыбой был Исаак Исаакович. Да, на прощанье, де Порто даже представился мне по-человечески. Впрочем, мне бы никогда в голову не пришлось звать его Исааком, если бы дело не касалось какой-нибудь шутки или каламбура. Де Порто звучало слишком органично, по отношению к этому весёлому здоровяку.

О’Нил и Роджер были связаны по рукам, и между собой. Отойти друг от друга ирландцы могли метра на два, не дальше. Пьер, вместе с другими гасконцами, решили остаться в Аррасе, а потом вместе с остальным войском двинуться дальше не север. Технически, мой путь тоже лежал на север, но Лилль располагался чуть восточнее.

Я с удивлением обнаружил, что легко запрыгиваю в седло. Стоило мне отключить голову и довериться телу настоящего д’Артаньяна, как управлению лошадью сразу же стало простым и понятным.

Планше передал мне пистолет, захваченный у О’Нила и мешок с серебром.

– А это откуда? – удивился я. – Ты смог продать нашего второго пленника?

– Верно, месье, – поклонился слуга. – Здесь почти двести ливров. Утром, когда вы спали, приходил его брат, из гарнизона. Я подумал, вы не будете против.

– Нет, нет, Планше, – рассмеялся я. – Ты молодчина.

Слуга снова поклонился, затем выжидающе посмотрел на меня. Я достал из кошелька две монетки и передал ему. Один процент не Бог весть сколько, но я не хотел попасть впросак, заплатив слишком много слуге. Планше, тем не менее, довольно заулыбался и поблагодарил меня, назвав «очень щедрым месье». Классовая сознательность внутри черепа немножко поворчала, но и у неё было слишком много забот.

Какое-то время мы продолжали разорять хозяина трактира, укладывая на лошадей бурдюки с вином и мешки с хлебом и сыром. Роскошно жить не запретишь. К счастью, местные слишком сильно ненавидели испанцев, чтобы обижаться. Или просто не рисковали роптать, пока армия ещё не покинула пределы Арраса.

Мы двинулись в путь, спустя час или полтора после рассвета.

На самом деле, это было скорее расточительством по отношению ко времени. Насколько я смог понять уже тогда и в чём убедился дальше, во время своим приключений во Фландрии, Париже, а потом… впрочем, это уже спойлеры. В общем, выезжать за час после рассвета было не самым разумным решением. Однако, именно оно стало причиной встречи судьбоносной для меня, а в последствии и для всей Франции.

Дорога была лёгкой, летнее утреннее солнце ласково касалось моего лица, ветерок был почти незаметным. Я с трудом подавил желание запеть что-то из старого фильма. Меня остановило то, что я представления не имел, смогу ли переводить с ходу и в рифму. Всё равно, раз через раз, но я начинал мычать себе под нос: «пуркуа па, пуркуа па».

Воспоминания о советской классике, впрочем, навевали на меня тоску. Не в том плане, что мне не нравился фильм, как раз напротив. Понятное дело, что если уж судьба дала тебе второй шанс и после смерти ты возродился не мышью полёвкой, а человеком, роптать совсем не комильфо. Но всё же, я оказался в чужом краю, и должен был провести жизнь служа совершенно чужой стране. Которая потом, через пару веков, ещё и пойдёт на мою Родину войной. Конечно, читал я и книжки про попаданцев-диверсантов, но я ведь и не в наполеоновских временах возродился. Так что большую часть пути я думал только о том, как могу принести пользу Московскому Царству совсем недавно пережившему Смуту.

Я заметил что-то неладное спустя пару часов. Мы ехали молча, каждый погруженный в свои мысли. Точнее, мы с де Бержераком ехали, а остальные шли рядом. Как вдруг, метрах в двууста от тракта, я заметил чью-то лошадь. Привязанную к ней плачущую женщину и мужчину, накидывающего на ветку дерева верёвку.

– Так, ну мне это не нравится, – сказал я себе под нос и тоже съехал с дороги. – Планше, пригляди за пленными!

Слуга не стал задавать лишних вопросов, только придержал за поводья лошадь де Бержерака. Я быстро доскакал до дерева. Мужчина непонимающе посмотрел на меня, затягивая петлю.

– Что вам угодно, месье? – спросил он на французском, весьма грубо. – Не видите, я занят!

– И мне интересно, чем же таким вы заняты, черт подери! – я спешился, подходя к заплаканной женщине.

Платье её было дорогим, но разодранным. На голом плече отчетливо выделялось клеймо в виде лилии. Я вздрогнул, наконец-то понимая, какая сцена разыгралась перед моими глазами.

– Атос? – обратился я к мужчине. Тот непонимающе дёрнулся.

– Что вы несёте? Не мешайте мне, сукин сын. Идите своей дорогой.

– Вас зовут Атос? – переспросил я. Мужчина – светлые кудри, крепкого кроя камзол, никакого головного убора и шпаги на поясе – качнул головой.

– Меня зовут Робер де Бейл, месье. Но у меня нет времени на знакомства. Если вы тотчас же не отойдёте от лошади, я посчитаю вас соучастником преступления и казню на месте.

– Преступления? – переспросил я. – Судя по клейму, преступление этой девушки уже было совершено. За что вы собираетесь её казнить?

В книге, как мне помнилось, Атос решил повесить Миледи – всегда вызывающей у меня сочувствие – всего лишь за факт наличия у неё этого клейма. Сама же она получила его за кражу церковного имущества.

– За то, что скрыла от меня тот факт, что была простой шлюхой! – выпалил Робер де Бейл. – А теперь, когда вы всё разнюхали, убирайтесь вон.

Я бросил короткий взгляд на девушку. Она молчала, крепко сжав пересохшие губы. Рыжые кудри были разбросаны по обнаженным, покрытым чудесными веснушками, плечам. На вид ей было едва больше двадцати пяти, но в этом времени у всех черт его знает, что творится с возрастом.

– А что вы скажете, миледи? – улыбнулся я незнакомке, которой совершенно точно решил помешать повиснуть на дереве.

– Ваше какое дело! Я теряю терпение, – шпага Робера де Бейла покинула ножны.

Между тем, к нам совершенно спокойно подъехал Сирано де Бержерак, сопровождаемый Планше и пленниками. Все четверо не вмешивались, а лишь с интересом наблюдали за происходящим.

– Он говорит правду? – спросил я у девушки, спокойно вынимая собственную шпагу. Заплаканная девица кивнула.

– Да, – едва слышно сказала она. – Мне было… я была совсем ребёнком, голодали, мои младшие братья…

– Заткнись! – взвизгнул Робер де Бейл. – Мало того, что у тебя не было чести тогда, чтобы достойно умереть, так ты ещё и навлекла на меня позор своим…

– Позор на себя навлекаете только вы сами, месье, – устало бросил я. – Вы её муж?

– К сожалению, – рыкнул Робер. – Но вы уже довольно пользовались моим терпением. Убирайтесь.

– Боюсь, я вынужден бросить вам перчатку, – вспомнил я нужные слова. – Это дуэль, месье, защищайтесь!

Судя по всему, Робер этого не ожидал. Он отпрянул назад, выхватил из-за спины кинжал. Теперь он находился в его левой руке, а шпага в правой. Кинжал он держал обратным хватом, лезвием к локтю и на уровне груди. У меня с собой не было ни ножа, ни кинжала, но я выхватил пистолет. Стрелять я, конечно же, не собирался. Перехватил его за дуло, получилась короткая дубинка.

Я начал наступать, а пленники отчего-то загудели. Бросив короткий взгляд на О’Нила, я сказал:

– Если надеешься меня отвлечь…

– Так я на твоей стороне, щенок, – рассмеялся О’Нил. – Всыпь этому негодяю по первое число.

Робер, воспользовавшись нашим разговором, сделал шаг и выпад. Шпага едва коснулась моей, я легко отбросил её в сторону. Оружие это было, несмотря на кажущееся изящество, достаточно тяжёлым. Вкупе с его длинной, это делало шпагу не такой уж и простой в обращении. Когда я отбросил оружие Робера в сторону, его руку повело следом. Я легко мог заколоть его, но почему-то дрогнул.

– Убирайтесь, – попытался я разыграть крутого, поднимая шпагу к лицу. – Убивать вас, значит, позорить моих учителей.

А, чёрт. Боярский же говорил в фильме, что гасконцы сразу умеют фехтовать, от рождения, безо всяких учителей.

– Идите вы к дьяволу! – крикнул Робер де Бейл, бросаясь на меня во второй раз. Впрочем, новый его выпад был куда более умелым. То ли злоба помогала, то ли наоборот, он наконец-то пришёл в себя. Шпага заскрежетала о шпагу, я снова сбросил его оружие вниз и чуть было не расплатился за это. Робер попытался полоснуть меня кинжалом по руке.

Затрещал рукав камзола, но не более.

– Хорошо, – хмыкнул я, нанося рубящий удар сверху вниз. Шпага Робера, увлекаемая инерцией, не успела бы принять этот взмах, так что он подставил кинжал. Опасно, лезвия снова скрежетнули одно об другое, и мы разошлись на шаг. Я ожидал, что Робер и в третий раз постарается меня уколоть, но не угадал куда.

Его шпага нацелилась мне в бедро, и в этот раз уже не я, а тренированное тело д’Артаньяна среагировало в последний миг. Рукоять пистолета опустилась на лезвие, сбивая его к земле. В ту же секунду, я вонзил шпагу в плечо противнику.

Брызнула кровь, Робер зарычал, но сдаваться явно не собирался. Он перехватил кинжал человеческим образом, лезвием ко мне, и ударил в грудь. Я еще не успел вытащить из него шпагу.

Отшатнувшись, я позволил лезвию кинжала остановиться в сантиметре от моего сердца. После чего рубанул рукоятью по лицу Роберу, высвобождая при этом шпагу.

Злость уже застилала мне глаза. Ирландцы распевали что-то невнятное, но ритмичное. Робер шипел, не собираясь сдаваться. Он перекинул шпагу в здоровую руку, снова бросился на меня. Я ударил своим оружием по его, вкладывая всю силу. Загудела сталь, от вибрации у меня задрожала рука, а противник и вовсе выронил шпагу. Я занес свою для последнего удара.

– Нет! – вдруг девичий сиплый крик разорвал пение ирландцев. – Пожалуйста.

Я обернулся. Миледи, связанная, ползла к нам. Она свалилась с лошади, или спрыгнула, чёрт её знает, но она пыталась добраться до нас.

– Отпустите его, пожалуйста, – запричитала она. – Не нужно убивать Робера, он же ни в чём не виноват!

– Ни в чём не виноват? – у меня брови стукнулись о шляпу, так высоко они вздёрнулись от этого заявления. – Он только что хотел тебя повесить!

– Я люблю его, пожалуйста, – девушка уже стояла на коленях, в трех метрах от меня. Я всё равно поглядывал на Робера. Такому негодяю хватило бы подлости схватиться за кинжал, пока я отвлечён.

– Воистину, женщина не станет счастливой, пока не научиться перешагивать через свою любовь, – подал голос молчавший до сих пор Сирано де Бержерак. – В противном случае, всю жизнь будут перешагивать через неё.

– Если я оставлю его в живых, – произнёс я, обращаясь к Миледи. – Он вас повесит.

– Могу не вешать, а отрубить голову, – буркнул Робер де Бейл. – Как-никак, её родители были дворянами.

– Мужик, ты не помогаешь! – не выдержал я. Мой рот сам выпалил эти слова, и, судя по всему, в качестве «мужика» я использовал французское слово, обозначающее крестьянина. Потому что Робер не выдержал и бросился за кинжалом. Я огрел его рукоятью пистолета. – Ну что за народец.

Мешок благородства свалился на землю, а я обратился к девушке.

– Он убьет вас.

– Я уеду, – сквозь слёзы заявила она. – Клянусь, уеду, так далеко, как только можно. Только не убивайте его.

– Так он уже без сознания, – удивился я. – За кого вы меня принимаете, миледи? Как вас зовут?

– Анна, – рыжая вытерла слёзы рукавом. – Анна де Бейл. В девичестве Берри.

– Что ж, Анна, – я убрал шпагу в ножны и принялся развязывать девушку. – И куда же вы отправитесь?

– Не знаю… может быть в монастырь. Мои братья… – она снова всхлипнула.

– Живы? – угрюмо спросил я.

Девушка начала рыдать и всё стало ясно. Словно этого было мало, я почувствовал странный гул.

– Эй, парень, – подал голос О’Нил. – Не хочу тебя отрывать, но судя по топоту… сюда скачут всадники.

Разумеется, ирландец улыбался во весь рот. Я вздохнул, глядя на дорогу. На севере пыль стояла столбом. Французов с той стороны ждать уж точно не приходилось.

Глава 5

– Кому тут принадлежит власть? – спросил я у Анны, окончательно освобождая её от пут.

– Моему мужу, – бросила девушка печальный взгляд на лежащего в траве Робера.

– Он хоть и француз, но подданный Короля Филиппа, – пояснила она, поправляя разорванное платье и беспокоясь, чтоб сквозь дыры мы не пытались заглядываться на ее прелести.

– Муж твой предатель! А ты отказываешься его добивать, – рассмеялся де Бержерак.

– Побереги воздух, дружище, – обратился я к носатому. – А то я слышу, как свистит твоё лёгкое.

– К черту тебя, – буркнул парижанин. – К черту, и на его величество Филиппа хе…

– Тут дамы, – напомнил я и де Бержерак замолчал. – Но давайте уже съезжать с дороги, нечего мешаться под ногами у армии.

Планше согласно закивал. Спрятаться мы всё равно не могли, но освободили путь и завели пленников – уже всех троих, включая Робера – за дерево. Раненный Сирано даже слез с лошади и ненавязчиво приставил шпагу к шее О’Нила. Планше достал нож, присев перед Роджером и уткнул острие под подбородок ирландца. Я едва успел снять злосчастную верёвку, когда конница пронеслась мимо нас. Это действительно были испанцы, но не целая армия. Около дюжины парней с короткими – короче, чем наши мушкеты – ружьями.

– Они не могли нас не заметить! – обернулся я к своим товарищам, когда лошади скрылись из виду.

– Они и заметили, но у них есть дела поважнее, – пожал плечами О’Нил. – Наконец-то к Аррасу прибудет подкрепление, о котором я так просил.

По лицу ирландца блуждала печальная улыбка.

– Может быть и еды бы привезли, – грустно пробасил Роджер. Повернувшись ко мне, он грустно произнёс. – Крыс когда-нибудь ел, гасконец?

Понятия не имею почему, но я бросил вопросительный взгляд на Планше. Слуга секунду замялся, а потом ответил:

– Только на спор.

Чем вообще занималось моё тело до того, как я в него попал? Впрочем, своё дело оно знало на отлично, и в любой драке мне было грех жаловаться.

– Не похоже на подкрепление… – поспешил я перевести разговор на более насущные темы. – Всего двенадцать всадников.

– А тебя сильно приложило, – вздохнул де Бержерак. – До сих пор память не восстановилась?

– Если честно, да, – не было смысла спорить. Наверное, Франции бы повезло куда сильнее, если в молодое и крепкое тело д’Артаньяна попал какой-нибудь девяностолетний профессор истории. А не тульский экономист, большая часть работы которого заключалась в том, чтобы убеждать акул и пираний есть друг друга.

– Это разъезд, – терпеливо пояснил О’Нил. – Разведка. Корона не знает, что с крепостью. Меня схватили до того, как я успел отправить гонца по реке. Последнее донесение было о том, что мы держимся, но отчаянно нуждаемся в помощи.

– Нас было всего две тысячи, а вы собрали тысяч тридцать, – словно обиженный ребёнок, подытожил Роджер. На него даже смотреть было жалко.

«А ведь я совсем не подумал об этом, – пронеслось в моей голове. – Никаких нормальных средств связи, никаких раций или хотя бы телеграфов».

– Как далеко может быть их армия? – спросил я. Сирано пожал плечами, потом скривился от боли.

– Ближе, чем тебе бы хотелось, – усмехнулся О’Нил.

Я почесал в затылке. У нас было всего два мушкета и один пистолет, к тому же, Сирано был ранен. Каким бы я себя не чувствовал героем авантюрного романа, некоторые вещи были попросту невозможны. И всё же мне совсем не хотелось, чтобы испанская армия двинулась на только что захваченный нами Аррас. Хоть веревку между деревьев натягивай, как в мультиках.

– Положим, – рассудил я вслух. – Мы снимем троих на обратной дороге, одним залпом. Останется девять.

– Даже не думай, приятель, – покачал головой носатый. Я помог ему взобраться на лошадь. – Нам нужно уходить, может быть по проселочным дорогам.

– В округе есть те, кто сочувствует французам? – спросил я у Анны. Девушка кивнула.

– Каждый второй, месье.

– Но ты не успеешь их организовать, – сказал О’Нил. – Впрочем, я возражать не буду.

– Спасибо, в тебе я не сомневался.

Я усадил на лошадь Анну. Девушка не очень уверенно держалась в седле, села по дамски, боком, но за поводья ухватилась. Я запрыгнул на коня Робера. Самого месье де Бейл мы связали, вставили в рот кляп и оставили под тем же деревом, на котором он собирался повесить свою жену. Но, я думал уже не о нём и не о Миледи. Все мои мысли занимал вражеский разъезд. Если бы у нас были хотя бы гвозди, я бы попытал счастья с пороховой бомбой.

– Планше, у тебя есть гвозди? – на удачу спросил я. Слуга отрицательно покачал головой. Стало совсем грустно, но нужно было отступать. Чувствовал себя, как в компьютерной игре, когда нужно обойти опасного противника, который тебе пока ещё не по зубам. Мы поехали по проселочной дороге, но я всё равно рылся в седельной сумке, надеясь найти хоть что-то, что можно приспособить для бомбы.