Останки молодого демона принесли к утру. То, что собрали, уместилось в подарочный пакет с надписью «Лучшему сотруднику». Экс-король ада, а ныне – заместитель Люцифера Баал Инферналис расценил это как дьявольскую иронию.
– Где наковыряли?
– Деревенька есть одна, – замялся старший чёрт-инспектор.
– Священник крут? – подобрался Баал.
– Вообще никто не живёт. Но за последние две недели мы потеряли уже пятерых чертей, двух демонов младшего звена и одного – среднего. Сотрудники боятся туда ходить.
– А за каким дьяволом вы туда шляетесь?
– Портал удобный… – засмущался старший инспектор.
– Раз удобный, пошли Андреалфуса. Опытный аудитор. Мигом разнюхает, что к чему.
– Но он же маркиз, а я – простой инспектор.
– Не зли меня, – рыкнул Баал. – Дарую тебе титул губернатора и место семьдесят третьего демона Гоэтии. Иди и приказывай.
Тем же вечером демонический маркиз Андреалфус отправился в деревню Стрелка Нижегородской области, давно уже стёртую со всех карт. Обратно в ад он так и не вернулся.
Явление Людмилы
От Богоявления до Стрелки – пять километров. Вроде, и немного, да только Люду никто не захотел подвозить. В местном магазине несли чепуху про какую-то женщину в белом, которая ходит и кричит. Охотники в этом сезоне что-то не спешили в Стрелку, где оборудовали временную базу. Иначе бы – непременно. И чаем с шиповником из термоса бы напоили, и баек отсыпали. А больше в Стрелке, кроме охотников, и не бывало никого: деревня вымерла тридцать лет назад. Оставался там только Степан Егорычев, Людкин прадед. А когда он помер, то приехали пожарные из Богоявления, да и заколотили последний жилой дом. Кому он нужен-то?
– Эй, эй, алё! Камон, народ! – мимо пропылил ржавый уазик, но останавливаться не захотел. И это на самом выезде из Богоявления. Потом машин вообще не было. Тётка на остановке порекомендовала снять комнатку на неделю. Через неделю мимо Стрелки поедет автолавка, хлеб развозить да лекарства, можно попроситься в кабину к водителю за сумму малую.
Люда, конечно, отказалась. Смутно она припоминала, как приезжала в Стрелку совсем малышкой. Возили и зимой, и летом. Зимой, на Новый год, ходили с прадедом на речку, рыбу ловить: ниппель на удочке – дёрг-дёрг, окуни на сковородке – шлёп-шлёп! И уха такая вкусная была. А если весной, в нерест, то ещё вкуснее. Во-первых, на ершах, во-вторых, с окунёвыми «пупочками» – икряными мешочками, белыми да твёрдыми. Летом тоже было хорошо, земляника кругом. Прадед рассказывал, что, когда малым был, лет пяти-шести, должен был утром вставать раньше всех и собирать землянику к завтраку. Мать молока надоит, вчерашнюю лепешку разогреет, да с земляникой, да с мёдом! На Любкину долю ни лепёшек, ни молока уже не досталось: земляника одна, а мёд покупали, опять же, в соседнем селе – не в Богоявлении, а дальше: в Пустыни, или Баранихе. А если в другую сторону – то только в Беласовке. Ей казалось, что она помнила дорогу. Да что там! Люда была уверена.
Умер дед Степан в прошлом октябре, юристы нашли Люду в марте, и вот уже конец мая, и она тащит по едва намеченной тропке здоровенный чемодан, а на плечах – станковый походный рюкзак на сто литров.
– Здорова ты, мать! – уважительно сказал ей богоявленский парень, помогая стащить с автобуса рюкзачище. – Замуж не собираешься? Если соберёшься, меня найди. У меня в хозяйстве три поля картофельных. Ты подумай. И коровы три. Мне такая хозяйка во как нужна!
И крякнул от натуги, хрустя спиной. Люда максимально элегантно взвалила рюкзак на спину, и походкой лёгкой, от бедра, пошла в Стрелку.
– Хороша баба! – присвистнуло полавтобуса. А парень со спиной добавил:
– Першерон! Надо брать.
Хорошо, что Люда не слышала этих одобрительных возгласов. Переть чемодан было очень тяжело, и хотелось выкинуть взятый непонятно зачем чайник для электроплиты, щипцы для волос и фен. Электричества нет и не предвидится. Но Люда держала фасон, и волокла пожитки с гордо выпрямленной спиной, как английская королева. Хотя в покойной Елизавете с тапочками набралось бы от силы килограммов шестьдесят, а Люда весила вдвое больше. И ладно бы весила, но большая часть килограммов приходилась на рыхлую пышность форм. Видала Люда спортсменок-тяжеловесок, так том же весе носили размер максимум пятьдесят четвёртый. Мышцы. А у Люды был семидесятый, что её раздражало. Вы пробовали купить вечернее платье или купальник семидесятого размера? И не пробуйте, все нервы истреплете.
Врач-эндокринолог подняла руки: никакие фердуксины, синонормы, метремулы1 и уколы в живот не помогали. Людин организм поглощал всё с таким же аппетитом, как и пирожное «Павлова», и добавлял граммов сто на каждую новую таблетку. Аналогично обстояло дело и со спортзалом. Люда честно тягала штангу, поражая весами, приседала по системе «табата» с полупудовыми гирями и потратила на беговую дорожку больше времени, чем голливудская дива – на подготовку к свадьбе. Всё тщетно. Сброшенные с боков сантиметры просто появлялись, скажем, на талии. Похудела грудь – увеличились лодыжки. Тренер Люды, Василий Николаевич, сказал как-то, что жир по Люде от занятий бегает туда-сюда, но покидать насиженное место не хочет.
Возможно, это было связано с любовью Люды к еде. Она сидела на огурцах и воде, перепробовала пивную, шоколадную, макаронную, средиземноморскую и космическую диеты. Ноль. Занималась лечебным и интервальным голоданием, выходила на мороз и обливалась водой по методике Иванова, часами медитировала на худобу и ставила свечки Матронушке. Ничего. Однажды она нанялась колоть дрова деревне недалеко от МКАДа. Называть не будем, но местные потом всё лето жарили на этих дровах шашлыки, а Люда выбросила последний рваный сантиметр. Причину страданий найти было невозможно, а совет соседки про «надо ребёночка родить» Люда закономерно отмела как антинаучный. И вот по этой причине – невозможности найти ответ на единственно важный вопрос во Вселенной – Люда подумала, что нет смысла себя ограничивать. И начала есть. Буквально жрать она начала, давайте честно. Бургеры, роллы, шаурму и пирожки, жаренные в масле картофельные ломтики, бутерброды с маслом и салаты с майонезом. Она пила калорийные напитки и потребляла соки с прорвой сахара. Вес стоял на месте.
Тогда Люда добавила торты, съеденные целиком за ужином, диету борцов сумо, практиковала поедание шоколадных конфет (коробками!) за просмотром сериала и запивала солёную воблу литрами пива. Вес не изменился.
И тогда Люда поняла, что проклята. Но в проклятия она не верила, а верила в психологию, и пошла к знакомой психологине за советом. Советы эти были ценными прежде всего потому, что психологиня брала по семь тысяч рублей в час.
– Мать, – возгласила ремонтница душ и мозгов, – насчёт проклятья ты не права. Но посмотри: все твои усилия были, как бы сказать, направлены в две стороны. Когда ты занималась спортом, ты ела как не в себя. Сидела на диете – лежала на диване. Сейчас ешь, что хочешь, но носишься за деликатесами по магазинам как угорелая. Я рекомендую тебе комплексный подход. «Занялась заря на небе, в поле ясно и тепло»…
– Чего?
– Два по литературе. Это Иван Суриков: «Звонко ласточки щебечут, просыпается село». В деревню тебе надо на лето. Прописываю трёхмесячную деревнетерапию. Бери чемодан и вали в какую-нибудь глушь, где нет магазина, а лучше всего – и людей. Есть такая?
– Есть. Только я не хочу.
– А покупать одежду в Лоззе2 ты хочешь? Или опять – в магазин танковых принадлежностей?
– Ларии-и-иса Евгеньевна!
– Да, это жёстко. Но иначе тебя с места не сдвинуть. Покупай при мне билет, я тебя завтра сама на автобус посажу.
– Там поезд.
– Хорошо, сначала на поезд, а на автобус ты как-нибудь сама. И возьми дневник, будешь там описывать свои ощущения. Через три месяца жду на приём. Целую!
– Угу.
И не солгала: в пять минут второго ночи Лариса Евгеньевна, стоя на перроне Казанского вокзала, радостно махала платочком вслед Люде. По губам читалось гагаринское: «Поехали!» «Дура!» – так же беззвучно ответила Люда. Лариса Евгеньевна строго погрозила ей пальцем: она умели читать по губам. На том и расстались. В шесть утра поезд прибыл в Нижний Новгород. А дальше вы уже знаете.