Тайны затерянных звезд. Книга 4

Что ж… С учётом того, сколько времени прошло с момента, когда я услышал о пропаже Жи, всё складывалось. За полчаса, а прошло как раз примерно столько, потревоженные проникновением робота листья и ветки как раз расправились обратно, маскируя дыру и давая лишь прозрачные намёки на то, что она тут есть.

– Да, он там, – я кивнул, отключая комлинк. – Уж можешь не сомневаться.

– Есть идеи, кто или что там ещё? – Кори не отводила от меня взгляда.

– Вот чего нет, того нет, – я покачал головой. – Одно могу сказать точно – тянется эта лестница так глубоко, что внизу даже наши комлинки сигнал не ловят. Поэтому мы и не смогли обнаружить Жи и выйти с ним на связь.

– Метров… двадцать? – навскидку прикинула Кори.

– Как бы не все пятьдесят! – вздохнул я, активировал комлинк, пока ещё была возможность им воспользоваться, и кратко доложил капитану о результатах.

– Значит, говорите непонятная чёрная дыра, такая старая, что успела нахрен зарасти, ведущая так глубоко, что внутри не ловят даже комлинки, и где уже пропал один из наших членов экипажа? – задумчиво произнёс капитан.

– Ну, вроде всё правильно, – ответил я.

– И вы спускаетесь?

Мы с Кори переглянулись, и я пожал единственным рабочим плечом:

– Само собой!

Орудуя ножом, Кори расчистила участок побольше, и, включив фонари на терминалах, мы двинулись вниз по лестнице.

Лестница была широкой, намного шире, чем требовалось бы для одного и даже для двух человек. Таких как мы тут поместились бы все трое, а сбоку ещё и шёл наклонный пандус, явно предназначенный для того, чтобы по нему катались колёса тележек.

Всё это, даже ещё и высота ступенек, рассчитанная на кого-то ростом явно повыше, чем среднестатистический человек, нагоняло смутные подозрения. Впрочем, никакой конкретики они в себе не содержали, поэтому мы просто продолжали спускаться, светя вокруг себя терминалами и тихо матерясь, когда оступались из-за непривычно высоких ступенек.

Лестница никак не была освещена. На бетонных стенах, зажимающих её с двух сторон, не было ни единого источника света. Их тут просто не предполагалось, как будто тут должны были ходить на ощупь или, не знаю, в приборах ночного виденья, что ли?

А ещё тут было удивительно тепло. Казалось бы – под землёй должно быть зябко, но не тут. Откуда-то снизу явно тянуло тёплым сухим воздухом, он согревал и даже слегка скрашивал впечатление от этого спуска в неведомый то ли каземат то ли склеп.

Иногда под ногами что-то похрустывало, и каждый раз я переводил свет фонаря вниз, пытаясь рассмотреть, что это такое. И каждый раз это оказывалось одно из двух – или сухая ветка, упавшая сверху, или чьи-то кости. Не человеческие, нет, животные, конечно. Да и попадались они не так часто, но всё равно почему-то вспомнился «Навуходоносор».

По моим подсчётам, мы спустились не меньше чем на двадцать метров под землю, когда лестница наконец закончилась. Короткий переходной коридор, такой же бетонный, как и лестница – и мы вышли в большой зал.

Это можно было бы назвать пещерой, если бы не её явная рукотворность. Большая, высотой метров пять, идеально ровная полусфера из бетона, то ли вкопанная в землю на такой безумной глубине, то ли как-то возведённая прямо тут, на месте.

Вся плоскость пола была уставлена ящиками, коробками и штабелями каких-то труб и слитков, а между ними тут и там лежали новые скелеты животных. И здесь их было много. Намного больше, чем мы встретили на лестнице. Десятка два, не меньше.

В противоположной от нас стене этой странной пещеры слабо виднелась в свете едва достающих туда фонарей большая и толстая стальная дверь, открытая так давно, что она уже приросла к полу.

А над дверью явно что-то шевелилось и тихо жужжало.

Когда я присмотрелся, и понял, что именно там шевелится и жужжит, внезапно стало зябко, даже несмотря на здешний тёплый воздух.

Над дверью, подёргиваясь из-за явно неисправного сервопривода, медленно вращалась, наводясь на нас, автоматическая пушка. Старая, ещё огнестрельного типа, калибром на вид никак не меньше тридцати миллиметров, она неторопливо поворачивала к нам свой ствол, явно готовясь превратить нас в набитый осколками фарш… Превратить в ещё одно тело на полу этой странной пещеры, которое через время станет ещё одним скелетом.

– В сторону! – скомандовал я, отталкивая Кори за ящики и тоже укрываясь за ближайшим штабелем.

Жужжание сервопривода, так хорошо слышное в гулкой тишине этого места, не стихло, как я надеялся. Я-то думал, что пушка потеряет нас из виду и успокоится, но нет – она явно не была тупым автоматом, ориентирующимся только на датчики. Она запомнила, что мы где-то есть, и не планировала выпускать нас отсюда.

Жужжание стихло, я внутренне напрягся, готовый срочно менять укрытие, если вдруг пушка сейчас начнёт стрелять в расчёте поразить меня прямо сквозь укрытие, сжал в руках иглострел, которым можно попробовать даже с такой дистанции повредить камеры и лишить пушку наведения…

Но вместо выстрелов раздался лишь сухой щелчок. И ещё один. И ещё один. И ещё.

Щелчки раздавались примерно два раза в секунду – как раз в таком темпе, в каком должна была стрелять пушка.

Досчитав до двадцати и поймав удивлённый взгляд Кори, я, уже не скрываясь, встал в полный рост.

Пушка тут же довернулась на меня стволом и продолжила щёлкать, слегка покачиваясь при каждом движении.

Я уже без опасений подошёл к ней и осмотрел тронутую ржавчиной стальную ленту патронопровода, заправленного в казённую часть.

Пусто.

Автоматическая пушка давно уже расстреляла весь свой боезапас, потратив его на животных, что иногда оказывались тут в поисках убежища или ведомые любопытством, и, наверное, стоит им за это сказать спасибо. Своими жизнями они только что купили наши, потому что, честно говоря, шансы у нас против такого оружия были минимальны. Даже Кори с её щитом вряд ли успела бы добежать раньше, чем у него сядет батарея от попыток нивелировать ту огромную энергию, что несут в себе снаряды длиной в два пальца, а толщиной – в три.

Даже страшно представить, сколько же времени прошло до сегодняшнего момента с тех пор, как эту пушку поставили на боевое дежурство…

– Идём! – я махнул рукой, подзывая Кори. – Она пуста. Патронов нет.

Кори подошла, с любопытством осмотрела щёлкающую пушку, и даже подтянулась на бетонный карниз над дверью, на котором она стояла и посветила в ствол фонариком зачем-то – хотела убедиться, что правда нет патронов, что ли?

Оставив обиженно щёлкающую пушку за спиной, мы вошли в дверь, которую она охраняла, и оказались в новом коридоре. Тоже коротком, тоже бетонном и тоже заканчивающимся большим помещением. Только в этом помещении уже никаких пушек не было.

Тут явно когда-то был склад. Вдоль стен тянулись ряды длинных и высоких стеллажей, на которых сейчас ничего не было. Ни единой коробки, ни мешка, ни пакета. Ни на одном из стеллажей. Тут как будто прошлись огромным пылесосом, и оставили только то, что намертво привинчено к полу и даже в теории не может быть втянуто.

Мы шли по центру склада, светя вокруг себя фонариками. Свет едва доставал до стен, но этого было достаточно, чтобы видеть, что в них нет никаких дополнительных дверей или ответвлений. Единственная дверь в обозримом пространстве находилась, как и в предыдущий раз, точно перед нами, ровно напротив входа на склад.

И то, что я там увидел, мне не понравилось.

– Погоди-ка! – я вытянул руку в сторону, тормозя Кори.

– Что такое?

– Погаси свет! – велел я и сам выключил фонарик на терминале. – Ну!

Кори тоже выключила свет, и я с неудовольствием отметил, что был прав.

В помещении, находящемся прямо перед нами, что-то светилось. Впервые за всё время пребывания в этом странном, будто недоделанном для комфортного присутствия людей, месте, мы увидели здесь свет. И, судя по его холодному синему оттенку – свет явно искусственный.

– О-о-о… – глубокомысленно протянула Кори. – Я поняла. Думаешь, это опасно?

– Думаю, что это непонятно, – ответил я, меняя терминал в руке на «Аспид». – А всё непонятное потенциально опасно. Свет на тебе.

Кори поняла меня с полуслова, снова включила фонарь на терминале, и мы неспешно двинулись вперёд, не сводя взглядов с льющегося через дверной проём слабого голубого свечения.

Но, когда мы подошли ближе, оказалось, что никакой опасности в следующем зале нет.

Только хтонический кошмар.

Свет лился от доброго десятка огромных прозрачных баков, выстроенных вдоль обеих стен – справа и слева от нас. Баки стояли вертикально, в каких-то сложных креплениях, где шланги переплетались с проводами, клапанами и кранами. Мешанина технологий, таквя запутаннвя и сложнвя, что при свете слабенького фонарика нечего было и думать в ней разобраться, тем более в таких условиях.

Тем более, что эти ложементы были далеко не самыми важными объектами…

Самыми важными объектами было содержимое баков, что в них лежали.

В слабо фосфорецирующей голубым светом жидкости плавали люди. Мужчины и женщины, все примерно одного возраста. Все без одежды, обритые налысо во всех возможных местах, они будто парили в толще какого-то раствора, плотность которого явно была подобрана точно под плотность тела. Без единого движения. Они и не могли двигаться, потому что все они были давно и бесповоротно мертвы.

Или, вернее сказать, убиты.

У кого-то отсутствовала нижняя челюсть и часть гортани, причём сразу становилось понятно, что это не травматическая ампутация, а искусно проведённая хирургическая операция. У другого руки до самых плеч были вскрыты и выпотрошены до костей, причём всё, что между костью и кожей – сосуды, мышцы, связки, фасции, – всё присутствовало там же, в баке, аккуратно зафиксированное в жидкости так, словно это трёхмерный анатомический атлас. У третьего точно так же было с ногами. У четвёртого…

Глядя на четвёртого, Кори резко отвернулась и глубоко задышала. И я её прекрасно понимал – мне и самому стало не по себе, даром что я и не такого повидал.

Мы будто бы оказались в одном огромном кабинете анатомии, среди ростовых препаратов, по которым студенты должны изучать строение человека. Вот только здесь не было студентов, не было учебных парт, за которыми они должны учиться, здесь вообще ничего не было! Только эти баки, и возле каждого из них – по системному блоку старого компьютера, дальнего предка современных терминалов! И даже без дисплеев! Как учиться без дисплеев? Не говоря уже о том, что, все компьютеры давно уже должны были перестать работать как минимум из-за того, что вентиляторы охлаждения забились пылью и землёй, и процессоры перегрелись и сгорели!

– Идём дальше, – тихо произнёс я, и Кори кивнула.

Кивнула, но идти вперёд не спешила.

Тогда вперёд шагнул я, вопросительно глядя на неё. Она обернулась, ещё раз посмотрела на местный анатомический музей, вздрогнула, подскочила ко мне и схватила меня за руку. Вернее, попыталась схватить – ей помешал «Аспид».

Она снова вздрогнула, отвела взгляд и тихо сказала:

– Извини…

Я хмыкнул, и дёрнул головой – идём, мол.

И мы пошли вдоль рядов стеклянных саркофагов, заполненных неизвестной жидкостью, которая не позволила телам внутри разложиться даже за то огромное время, что они тут находятся. А насколько это время огромное, легко можно было судить по тем самым компьютерам, которые никто не использует уже полвека минимум.

Ни на одном теле не было заметно даже малейшего признака начавшегося процесса разложения, и казалось, что сложи всё вытащенное из человека обратно в него, откачай эту жижу – и он откроет глаза и спросит какой сейчас год…

Глупо, конечно. Уж мне ли не знать, как выглядят те, кто уже никогда не откроет глаза и ничего не спросит.

Знать бы ещё, как и почему они тут оказались. На ум сразу приходят мысли о каких-то медицинских экспериментах, проводимых всякими корпорациями, особенно фармакологическими. И вроде как препараты из людей буквально кричат о том, что эта теория – верная. Как раз каждый из бедолаг это очередной неудачный эксперимент с очередными побочками, проявившимися там, где они не проявлялись раньше. Вот и сохраняли их одного за другим, так сказать, для науки, фиксируя в компьютере у каждого бака – «Эксперимент такой-то, препарат версия такая-то, введено тогда-то, замечены побочные эффекты неизвестного типа, локализованы в…» и дальше список тех самых органов, что изъяли, прежде чем запихнуть человека в жижу.

Но было несколько вещей, которые меня смущали в этой теории. И первая из них – а где мониторы, с которых эту самую информацию можно было бы читать? Где хоть какое-то оборудование, на котором производились бы лекарства, которые тестировали?

И самый главный вопрос – а где освещение всего этого комплекса? Здесь нет ни электричества, здесь нет именно что осветительных приборов! Мы не увидели не единой лампочки, ни единого светильника за всё время, что тут находимся. И если отсутствие вещей на складе ещё можно объяснить тем, что всё вывезли, эвакуируя базу, то отсутствие света – точно нет! Не рассматривать же всерьёз вариант, что они эвакуировали и светильники тоже?! И проводку… Если так, то им намного логичнее было бы забрать эти самые баки, пусть даже пустые, они явно стоят дороже, чем сто метров провода и десяток лампочек!

С каждым шагом это место было всё страннее и страннее, и вызывало всё больше и больше вопросов.

Наконец, мы дошли до выхода из этой кунсткамеры. И это была первая за всё время дверь, которая не была открыта настежь. Она была приоткрыта ровно настолько, чтобы в щель можно было просочиться кому-то не особо толстому… То есть, как раз мне и Кори.

И, когда мы просочились туда, то оказались в ещё одном помещении. Только на сей раз оно не было пустым. Вдоль стен просматривались огромные шкафы старых, если не сказать «древних» рабочих станций, совмещающих в себе функции компьютера, токарного станка и 3д-принтера, вдалеке виднелись очередные стеллажи, на которых можно было спать – настолько пустыми они были, – а прямо по центру помещения фонарь выхватывал из темноты что-то огромное, овальное, сложносоставное, явно техногенной природы…

И стоящую прямо перед этим «нечто» долговязую тонкую стальную фигуру с длинной башкой.