Саша Черный

Я нарочно позволил себе привести этот эпиграф из одного стихотворения великого германского поэта.

Гейне был всегдашним любимейшим писателем Саши Черного, который, без всякого намека на подражание, как бы вдохнул в свою поэзию животворное дыхание автора «Атта Тролль» и «Северного моря». Но сам бог одарил Сашу Черного самым драгоценным и самым редчайшим даром, который только встречается в литературе всего мира: даром подлинного, чистого и светлого юмора. Странно, до сих пор мы, образованные русские люди, всегда часто употребляющие слова: юмор, юморист, юмористичный, юмористика, не знаем их настоящего смысла. Юмор – это любимейшее и прекраснейшее детище англосаксонской расы пришло к нам вместе с произведениями Свифта, Теккерея, Шекспира, Диккенса, Марка Твена, Джерома К.-Джерома и других чудесных мастеров. Но, к сожалению, на русской, плохо обработанной и малокультурной почве юмор туго прививался и хило расцветал. Мы хохотали от души, когда перед нами солидный человек падал вверх тормашками на тротуар и вставал с нашлепкой на носу: мы заливались смехом над корявым мужичонкой, который вывинчивал гайки из железнодорожных рельсов на грузила для ловли шелеспера и который на суде абсолютно не мог понять своей вины. До сих пор еще мы сотрясаемся от хохота, когда читаем аверченковский рассказ о еврейке, которая повезла свою младшую дочь, больную глазами, к профессору-окулисту Гиршману и только на середине очень длинного пути вдруг спохватилась, что везет не младшую, а старшую, здоровую дочь, которую она впопыхах перепутала с больной.

Конечно, на смех образца нет. Смех входит, как главнейшее средство, и в юмор, так же как входят в него: незлобивость, приличие, наблюдательность и доброе здоровье – украшение жизни. Признаюсь: в трех приведенных мною случаях русского смеха я совсем не ощущаю присутствия юмора, как не вижу его и в знаменитой чеховской «Хирургии», и в чеховском доге Неро, сожравшем щенят. Что и говорить: у нас было много талантливейших писателей, составляющих нашу вечную национальную гордость, но юмор нам не давался. «От ямщика до первого поэта мы все поем уныло». Из наших предшественников обладали юмором: молодой Гоголь, здоровый еще, не помраченный Успенский, порою – Чехов, Лесков в «Соборянах», в громадной степени Лев Толстой, который им не дорожил. Величайшей заслугой «Сатирикона» было привлечение Саши Черного в редакционную семью. Вот где талантливый, но еще застенчивый новичок из волынской газеты приобрел в несколько недель – и громадную аудиторию, и широкий размах в творчестве, и благородное признание публики, всегда руководимой своим безошибочным инстинктом и своим верным вкусом. Она с бережной любовью поняла, что в ее душевный обиход вошел милый поэт, совсем своеобразный, полный доброго восхищения жизнью, людьми, травами и животными, тот ласковый и скромный рыцарь, в щите которого, заменяя герольда, смеется юмор и сверкает капелька слезы. И дружески интимной, точно родной, стала сразу читателям его простая подпись под прелестными юморесками – Саша Черный. Я помню, как Александр Михайлович Гликберг приехал из Берлина в Париж. Ох, уж это время! – неумолимый парикмахер. В Петербурге я его видел настоящим брюнетом, с блестящими черными непослушными волосами, а теперь передо мной стоял настоящий Саша Белый, весь украшенный серебряной сединой. Я помню его тогдашние слова, сказанные с покорной улыбкой:

– Какой же я теперь Саша Черный? Придется себя называть поневоле уже не Сашей, а Александром Черным.

Так он и стал подписываться: А. Черный. Но вот пришла по телеграфу нежданная и горькая весть: «Саша Черный скоропостижно скончался». И ходят по Парижу русские люди и говорят при встречах: «Саша Черный умер – неужели правда? Саша Черный скончался! Какое несчастье, какая несправедливость! Зачем так рано?» И это говорят все: бывшие политики, бывшие воины, шоферы и рабочие, женщины всех возрастов, девушки, мальчики и девочки – все!

Тихое народное горе. И рыжая девчонка лет одиннадцати, научившаяся читать по его азбуке с картинками, спросила меня под вечер на улице:

– Скажите, это правду говорят, что моего Саши Черного больше уже нет?

И у нее задрожала нижняя губа.

– Нет, Катя, – решился я ответить. – Умирает только тело человека, подобно тому как умирают листья на дереве. Человеческий же дух не умирает никогда. Потому-то и твой Саша Черный жив и переживет всех нас, и наших внуков, и правнуков и будет жить еще много сотен лет, ибо сделанное им сделано навеки и обвеяно чистым юмором, который – лучшая гарантия для бессмертия.