Четыре лампочки

Выборгский оптово-розничный торговый терминал был обустроен достаточно утилитарно. Минимум наружной рекламы, ноль развлечений и склады до горизонта с зонами погрузки-разгрузки. В этом товарообменном царстве притулилось несколько столовых и кафе, и в одном из этих кафе некий гражданин развлекал стайку местных товарообменных девчонок байками. У девчонок был обед, а гражданин, так уж вышло, прибыл за час до назначенной ему встречи.

Был он уже не юн, не особо атлетичен или красив, но уникомбез, ценимый пустотниками, с нашивками старшего механика и бойкие речи легко компенсировали отсутствие иных достоинств. Девицы хихикали и восхищались, механик млел от их внимания, и в каждой следующей истории баланс между правдоподобием и эпичностью всё более стремился в сказку.

Идиллия была нарушена новым действующим лицом: мужчина, на первый взгляд совершенно не похожий на млеющего механика, подошёл к их столику. Хотя, некоторое сходство всё же можно было усмотреть: у обоих короткие стрижки, возраст – где-то за тридцать, но ещё не пятьдесят, немного землистый нездоровый цвет лица. Последнее, впрочем, было чем-то вроде отличительной особенности всех пустотников. Одет пришелец был в обычные брюки и водолазку с ветровкой.

– А вот и капитан Сомов, гроза космических морей! – гроза морей на это хмыкнул и неопределённо поболтал ладонью в воздухе, – Простите, девушки…

Механик извинялся и прощался, девушки всё понимали – у них самих перерыв уже окончился. Собрались в щебечущее свежее облако и упорхнули подальше от скучных дел людей с нездоровым цветом лица.

– Затыкать пробоину в корпусе картофелиной? Ты серьёзно?.. Нет-нет, не надо не отвечай, – названный капитаном Сомовым покачал головой, отрицая картофельную реальность, и занял стул напротив, – Но откуда клубень на борту взялся, ты как объяснил?

– Уважаемый Валентин, романтик в вас умер столь давно, что его труп даже уже и не пахнет. Примерно в то же время умер в вас и ценитель изящной метафоричной словесности.

– Куда уж мне уж… Самооценку повышаешь?

– Ага.

Механика звали Артёмом, был он и правда механиком и пустотником. Или космонавтом, если использовать не такой модный термин. Артём развернул проекцию браслета, секунд пять полюбовался аватаркой девушки из упорхнувшего облака, что решила перебросить ему свой контакт, и без сожалений удалил его. Он был давно и счастливо женат, и знакомился только ради самого факта знакомства. Убедиться, что ещё может нравиться не только собственной, видавшей его во всех видах, жене.

– Вот сам суди, если без развесистой картошки, о чём мне им рассказывать? – механик свернул браслет, – Что с моей работой справится обезьяна со справочником? Пробовал – скучнеют и разбегаются… Рутина, Валя, дурная рутина. Пока ты там героически в приборы пялишься, я не менее героически пялюсь в лампочки на панелях. Погасла лампочка – меняю блок. Нет запасного блока, сижу и надеюсь, что и так сойдёт. Долетим как-нибудь на дубль-системе.

– Ты упрощаешь…

– И ничего не упрощаю! Сам же знаешь, там такого наверчено, что ремонт только заводской не потому что я криворук, а потому что такую мастерскую на борт не втиснуть. Пассатижи, паяльник и легенды о синей изоленте… Ха! Изолентой я могу только себя к потолку примотать, чтобы на месте крушения группе разбора было интереснее… И знаешь, что больше всего бесит?

– Знаю. Но ты всё равно рассказывай.

Несовершенство работы корабельного механика было для Артёма темой неисчерпаемой, он умел свести к ней практически любой разговор. И отдавал себя этой теме со всем пылом, вне зависимости от того, новый это слушатель или человек присутствует при излияниях в дцатый раз. Артём очень много учился, экзаменовался и снова учился, чтобы получить допуски в космос и уже там выяснить, что из всех имеющихся знаний и умений механикам там преимущественно требуется только навык сбора конструктора по инструкции. Очень его это открытие огорчило, и своё огорчение он бережно пронёс через годы, и всегда готов был поведать о нём кому попало.

Человечество шло в космос долго и не всегда уверенной походкой. Разбрасывая горстями спутники, изредка запускало кого-нибудь за пределы атмосферы, чтобы просто посмотреть – насколько паршиво ему там будет, ну и собирало крупинки инопланетного песка для музеев. В общем, ковыляло себе человечество, пока не накопилась критическая масса научных и технических открытий, и космос стал как-то вдруг экономически оправданным. Да ещё не когда-нибудь в далёком будущем, а с краткосрочной окупаемостью инвестиций. И началось: добыча, орбитальное высокоточное производство, Страна Багровых Туч… Романтика! Космос стал досягаем, и тысячи ринулись туда – открывать, постигать, рисковать и созидать. И зарабатывать, конечно же. Ну а страны с новыми силами принялись делить орбиту, Луну и вообще всё, что есть в пространстве, уже лет тридцать с начала той романтики прошло, а всё делят и остановиться не могут.

Артёму очень повезло и очень не повезло одновременно: пока он, выросший в мечтах о космосе, окончив учёбу, проходил предполётные стажировки, мир изменился ещё раз. Появился реактор холодного синтеза, и оказался он чудо как хорош. Новый реактор значительно опередил своё время, и остальная наука вприпрыжку побежала догонять; всё самое прорывное, передовое и надёжное отправлялось опять же в космос. Конструкторы не знали, что делать с такой прорвой энергии, технологии устаревали стремительней, чем рушились акции топливных кампаний, устоявшиеся профессии уходили в прошлое, а бортмеханики в итоге этой интеллектуальной вакханалии неожиданно для себя превратились в сборщиков конструктора.

Артём реактор холодного синтеза не любил.

– …Потому что это чёрт знает, что такое, а не реактор! Торчит у тебя посреди корабля дура трёхметровая – капсула с розеткой и четырьмя лампочками в ряд: в розетку ты втыкаешь весь корабль, а на лампочки смотришь внимательно! Когда гаснут две, надо вызвать реакторное обслуживание. Обслуживание!! Амбалы в скафандрах с оружием выгоняют тебя, Валя, из твоего собственного корабля, глушат всю электронику на сто метров вокруг и физико-техническим неведомым шаманством побуждают погасшие лампочки снова гореть. Это что такое вообще?!

– Не знаю. Никто не знает, – Сомов бесцельно гонял пальцем строки меню на столешнице. Заказывать он ничего не собирался и отвечал автоматически. По опыту, проще было подождать несколько минут, пока его друг и сотрудник в общих чертах выговорится, чем пытаться его прервать и затягивать таким образом бодягу на час.

– Вот именно, что никто! И вот, что интересно: я много с кем общаюсь, с Майком Уорреном с «Оклахомы», Джамалом с «Де Голля», много с кем. Так вот, у них, в других странах – те же скафандры и глушилки, что и у нас. Мы что мировое правительство проспали, я не понимаю? – тема была богатая, но политика и теории заговора Артёма не увлекали, – Холодный синтез… Знать бы, чего там за синтез: ничем не фонит, не гудит, не греется… Столько болтовни развели, столько версий, а толку?

– Никакого, – палец капитана остановился на разделе с лимонадами, помедлил и вернулся в начало меню.

– Никакого… Внутрь бы залезть, но нельзя…

– Рванёт.

– …рванёт, – механик подозрительно вгляделся в безмятежное лицо собеседника, заподозрив того в несерьёзном отношении к коварству капсулы реактора, – Издеваешься?

– Разве что самую малость. Если ты закончил, хочешь шутку про фотонный двигатель расскажу?

– Вот уж не надо. Я их все знаю, там либо глупо, либо пошло и вторично, – Артём сухо хрустнул пальцами сперва правой, потом левой руки, – Давай и правда к делу. Что у тебя стряслось, что обязательно нужно было лично встречаться, да ещё и в этом месте? Мне из Нижнего три часа пилить, знаешь ли, но ты позвал, и я примчался. Цени!

– Ценю, а как же… Даже в рейс зову. До вылета от четырёх до шести дней, зависит от бюрократии, – Сомов напряжённо уставился собеседнику в переносицу.

– Погоди-погоди… – брови механика от удивления взяли неплохую высоту, – Вылет? На «Академике»?? Мы же только месяц как вернулись, у тебя ещё два месяца очереди на ТО, плюс само ТО… Я дочке на Алтай обещал… Шутишь что ли?

«Академик Сомов» – так назывался средний толкач, который с немалыми сложностями, приключениями и долгами несколько лет назад приобрёл Валентин. Ещё это название служило ему постоянным напоминанием о том, что пить надо в меру, даже в кругу друзей. История в том, что корабль был назван отнюдь не в честь его отца, деда или иного высоконаучного родственника, вовсе нет. Просто во время учёбы в университете самому Валентину Сомову повезло оказаться в команде по академической гребле… Во время «обмывания дюз» это показалось очень остроумным и оригинальным, а вот в пору похмельного раскаяния – уже не очень. Но документы на смену регистрационных данных уже ушли, а повторная смена идентификатора космического корабля стоила обидно много денег, которых у новоиспечённого судовладельца и так не было. А потом уже и привык.

Что до предложенного внепланового рейса, то всё было предельно серьёзно.

– Открытый контракт от наших родных корпоратов. «Заслону» внезапно и срочно понадобилось огромное количество металлов. Как я понял, они уже выбрали всё доступное с рынка, напрягли переработку и теперь им нужны астероиды из пояса, чтобы эту переработку загрузить.

– «Заслон»… это же военпром. «Мирное небо – наша работа», «Всегда на страже»… Мы что, воевать с кем-то собрались? Добром это не кончится…

Артём скрестил руки на груди и ссутулился. На заре карьеры он нарочно по случаю пересыпал свою речь изречениями механика Зелёного, со временем это неоригинальное развлечение наскучило, а изречения стали всплывать уже сами собой.

– Ааатставить паникёрство. Расширяются они, давно к этому шло. Жевали-жевали конкурентов и дожевали: были МиГи, были Камовы, были БАРСы, теперь будут только Заслоны. Всё, что стреляет и летает выше ста метров, теперь они производить и обслуживать будут. Отсюда ещё один нюанс по нашему контракту: он как бы испытательный. Если не запорем, то по завершении вместе с кораблём минимум на пять лет идём на постоянку в «Заслон» в космологистику. Новый отдел у них будет, такие большие ребята стали, что без собственной космологистики уже неприлично. Вы с Костиком отказаться сможете, я уже нет, штраф за это тоже – космический.

– Были времена, покупали баре землю с крестьянами. Ныне времена не те, ныне корабли с экипажами покупают… – Артём произнёс это немного распевно, вроде как: «жили-были…», но потом посерьёзнел, – Валь, может ну его, тебе что ли начальства в жизни не хватает? Денег и нормальными рейсами заработать можно, а тут вопросы одни. Что с ТО, сколько мы подходящую эмку искать будем, крюки нужны новые – из потока эту эмку вынимать… И это только по самому контракту. А на Алтае хорошо…

«Эмка» – это астероид М-класса, упрощая, эти астероиды можно назвать металлическими. А «крюками» в просторечье называли ракетные управляемые дроны, с помощью которых можно менять положение космических тел.

– ТО вне очереди, камень на месте найдут, нарубят и на блюдце подадут. В точке встречи китайский лазер болтается, он и отрежет нам кусочек поднебесный. От нас требуется только зацепить и довести до приёмника на ближней орбите, – капитан демонстрировал предельную собранность и серьёзность, – Оплата не поражает: полторы обычные ставки, но есть очень важный момент – в счёт аванса нам по себестоимости дают автодок своего производства. И, пока ты не начал крутить пальцем у виска, читай.

Сомов развернул проекцию своего браслета, выбрал нужный файл и щелбаном запустил его в сторону Артёма. Тот принял и открыл документ.

– Так… «Всем внеатмосферным судам любой принадлежности… предписывается… запрет на покидание стояночных пунктов…», – полистал, бегло выхватывая глазами куски текста, и свернул, – Так, я понял, что звёздные мальчики из Роскосмоса решили сделать нашу жизнь ещё интереснее. Больше ничего не понял, но проникся. Можешь коротко рассказать, что это за дичь, чтобы всё сейчас не читать?

– Во-первых, мальчики почти ни при чём – это новый международный стандарт, а, во-вторых, дичью я бы называть это не стал. Спорно, но… – Сомов встопорщил ладонью ёжик волос на голове, подбирая слова, решил бросить это дело и перейти к главному, – Короче, появилось новая болезнь, первая космическая. Смертельная, лечить пока не научились, все случаи заражения – дальше Марса. Симптомы, если коротко: у человека стремительно отъезжает колпак, после чего организм идёт вразнос, весь и сразу. Под конец – судороги и боль от ультрафиолета, чёрный пот.

Артём сложил губы в трубочку и со свистом выдохнул, новости его ошарашили.

– Была желтуха, была краснуха. Теперь, значит, чернуха…

– Ага, только ты в приличном обществе это не ляпни, не поймут.

– А? Извини, я что-то…

– Брось, я сам, как узнал, полдня мозги собирал в кучку. Дальше: источник заразы неизвестен, но от человека к человеку вроде как не передаётся. По крайней мере экипажи, в которых были заболевшие, в карантине, конечно, подержали, но после выпустили и контакты не ограничивают. Теперь, чем это нам грозит, кроме смерти в чёрной луже, если не хотим профессию менять. Чтобы выйти в рейс теперь на корабле нужно иметь изолятор и врача. Для тех, кому лишнего члена экипажа пихать некуда, есть альтернатива – капсула автодока. Всё, других вариантов нет. Понимаешь, что будет, если мы этот контракт не возьмём?

– Понимаю. Мы в рейсе вообще неизвестно когда окажемся и автодок ты покупать по цене корабля будешь, если вообще найдёшь, – механик осознал и принял, что Алтаю придётся подождать до следующих каникул дочки, – Костик уже согласился?

Костиком звали третьего члена команды. Двадцать шесть, холост, стропальщик. Полностью его судовая должность звучала как «инженер-оператор стыковочных и такелажных систем». Ирония в том, что конкретно на «Академике» тросовые крепления не использовались, а вот стропальщик всё-таки был. Отдельно стоит сказать, что как-то проложить курс и провести по нему корабль, что-то починить и кое-как осуществить стыковку или захват мог каждый из команды, иначе никто их в космос бы не выпустил.

– Костик согласился сразу. Помнишь, он про своё увлечение последнее рассказывал – свонфлайт?

– Честно, мимо ушей пропустил, занят был чем-то. Он эти свои увлечения всё равно раз в полгода меняет.

– Чёрствый ты человек, Тёма, осуждаю, – механик на это фыркнул и принялся что-то набирать в браслете, – Канадцы собрали экзоскелет, в котором человек может летать, повторяя птичью моторику. Здоровенная штука. Костик ещё записи показывал – красиво. Летят, крыльями машут… В общем, с прошлого рейса он такой купил, уже разбил, уже починил и теперь модернизирует. А деньги кончились, а тут я.

– Я в восторге, – сообщил Артём очевидную неправду, продолжая свои браслетные дела – Хорошо, выбора и правда нет, летим. В Выборг ты нас зачем притащил?

– Автодок смотреть пойдём.

– А… Нахрена?.. – механик непонимающе похлопал глазами, затем мотнул головой и смахнул экран браслета, – Потом допишу. У тебя сегодня сверхцель такая: «сделай Артёмке странно»? Нет, если там надо кровью расписаться, а потом на ручках отволочь его на орбиту, тогда конечно, тогда пойдём. Тут доставка и правда не поможет.

– Пойдём, по дороге объясню.

Они встали и двинулись по длинному вестибюлю в сторону лифтов. Походки у них тоже оказались похожи.

– Так вот, ты, Тёма, сам виноват. Каждый раз, как ты бываешь у меня дома, ты ругаешь обстановку.

– Конечно! Твой дизайн интерьера идеален для доведения жильцов до самоубийства. Как ещё Галка это всё терпит, святая женщина.

– Передам ей твоё восхищение. Ещё ты утверждаешь, что мало выбрать вещь из каталога и построить голомодель, надо своими глазами вживую на неё посмотреть и руками потрогать. Понял, к чему я веду? – Валентин отвлёкся на управление лифтом, – Блок Д-86, обычный приоритет.

Двери лифта бесшумно закрылись, он мягко тронулся вверх, занял рабочую высоту и полетел вбок, иногда притормаживая или ускоряясь, чтобы разминуться с другими кабинами.

Артём уставился на собеседника и некоторое время рассматривал его, не меняясь в лице. И, вдруг, широко улыбнулся.

– Ты не знаешь, куда его ставить!

– Именно, друг мой, именно. А ты пространство корабля знаешь, как никто.

– Ты о том, что я его регулярно весь чуть ли не на брюхе обползаю?

– А ещё о твоём чувстве юмора и о чувстве прекрасного, – Валентин развернул на браслете план-схему помещений корабля, – У меня насколько идей есть по размещению, но ни одной хорошей, вот смотри…

Капитан вещал, механик смотрел и соглашался с тем, что идея плоха, эта – тоже плоха, а эта вообще совсем никуда не годится. Так в полном согласии и добрались до блока Д-86, в котором вёл дела назначенный Валентину поставщик медицинского оборудования.

Приёмный зал был довольно-таки длинным и вытянутым, окна на стенах демонстрировали что-то санаторно-курортное. Диваны, растения в кадках, сильный избыток матово-белого, отгороженные световыми шторами проходы в демонстрационные залы и на склады.

Стоило им войти в зал, как дорогу им заступила гопница и сообщила о том, как же она рада их видеть. Разработчики этих программ, конечно, предпочитали, чтобы их творения называли Индивидуальными Торговыми Помощниками или хотя бы голопродавцами без обидных сокращений, но народ российский упорно сокращал. Потому что так веселее, и потому что программы объективно хорошо делали свою работу по отъёму денег у населения.

Пол, внешний вид, манера речи, поведение и тембр голоса голопродавца формировались индивидуально под каждого покупателя на основе данных, которые программа успевала о нём собрать из открытых, конечно же, только открытых источников. С понятной целью: чтобы покупателю было приятнее общаться и сложнее отказываться. Слышал и видел гопника только человек, для которого он был сформирован, в противном случае люди, наверное, вообще бы бросили по магазинам ходить. Слишком личным мог получиться результат, несмотря на запрет копирования знакомых людей и кучу других ограничений.

Друзья привычно направили взгляды в сторону от цифрового пришельца, благо программа привязывала сформированный образ к пространству и дальше моделировала поведение живого человека. А человеку свойственно стоять, ходить и не уметь телепортироваться в то место, куда направлен чей-то зрачок.

В сопровождении почти ненавязчивой рекламы всего и вся, они нырнули за световую штору и, попетляв между стеллажами и витринами, добрались до автодоков. Разговор вёл Валентин, механик же отрешённо блуждал в своих мыслях.

– …Подходящие для вас автоматические лечебно-диагностические станции представлены у нас в двух вариантах, – вещал приятный во всех отношениях голос, – Модель корейского производства: HU-8tz, новинка этого года. Предыдущие модели линейки хорошо себя зарекомендовали, новинка замечательна тем, что имеет косметологический блок.

Внешне, описанный прибор напоминал угловатое и одновременно пушистое облако с обилием подсветки, рядом с ним возвышался визуально более компактный сглаженный параллелепипед тёмно-салатового цвета.

– Это второй наш вариант: «АЛДС-5м Заслон». Отличается надёжностью и простотой в эксплуатации. К сожалению, – в голосе появилась искренняя трогательная грусть, – все аппараты этой модели находятся в брони производителя. Также я должна обратить ваше внимание на последние изменения в стоимости…

Последние изменения в стоимости внушали трепет, при этом было понятно, что изменения эти на самом деле далеко не последние. Осчастливив голограмму приобретением автодока, пусть и по брони производителя и с неясными взаиморасчётами, и бесконечно огорчив её же отказами купить что-то ещё, друзья двинулись в сторону выхода из терминала.

– Тём, смотри, доставка – день-два. К этому времени нужно дать техзадание по монтажу аппарата на борту. У тебя мыслей не появилось?

– Обязательно. Начинай восхвалять мой гений.

– Начинаю.

– Вот и начинай. А автодок ты воткни в кормовой части вместо душа. Я документацию глянул, его и на Земле вертикально использовать можно, а в невесомости вообще всё равно.

– А душ куда?..

– А на свалку, Валя, на свалку! Два года уже твердим тебе, что он сломан, и что два санблока на троих это ненужное излишество.

– Он не сломан, сколько можно? Диагностика поломок не находит, и я им пользуюсь отлично, что вы выдумываете-то?

– Обрати внимание, только ты и пользуешься. Он не герметичен, и это уже не чинится. Каждый раз, когда ты идёшь доказать нам, что кормовой исправен и нужен, по всему кораблю звон стоит, а потом шкурки от твоих пяток летают. Зря мы, кстати, запись не сделали, это сглупил я… Не важно уже, лучше места ты всё равно не найдёшь. Либо что-то правда важное убирать придётся, либо мы об автодок постоянно спотыкаться будем, поверь моему архиэкспертному мнению.

– Да, верю, верю…

В рейс удалось отправиться через пять дней.

На орбиту добирались через аравийский космопорт Шарур, не самый удобный вариант, но не повезло с расписанием шаттлов. Вылети они с родного Байконура, потом пришлось бы часов десять сидеть и ждать выделенного им диспетчерской стартового окна. Шарур был недавно построенным портом, был он кичливым, ярким, колоритным, ультрасовременным, комфортным и заполненным арабами в белом. Когда-то они по утрам развязывали ноги у верблюдов и обматывали верёвки вокруг своих голов, потом они стали торговать нефтью и, не снимая верёвок, пересели на мерседесы. А когда нефть стала не нужна, оказалось, что парни в белом успели купить столько всего полезного и перспективного, что из мерседесов могут сразу пересаживаться на личные вертолёты. Что и сделали, всё с теми же верёвками на головах. Теперь ещё и космопорт построили. Очень поучительная история.

Космопорт благоразумно разместили в пустыне, как, впрочем, и австралийцы поступили со своим, тоже недавно построенным, космопортом Виктория. Местность может быть и не самая удобная и приветливая, но что-то было не так с влиянием на окружающую среду. Учёные в один голос утверждали, что на пламени современных двигателей можно безопасно жарить мясо и кормить им детей (и, кстати, было несколько телешоу, где примерно это и делали). Что всё предельно экологично, что никакого вреда… Вот только природа вокруг пусковых с появлением новых реакторов стала медленно умирать, и никто не понимал, отчего это происходит и что с этим делать. Чтобы убедиться, можно сравнить старые и современные фото Мыса Канаверал или других старых космодромов, что не были закрыты или перенесены по примеру Плесецка и Сичана.

В общем, Шарур уже был в пустыне, на это экологам возразить было особо нечего – летать-то надо.

Выход на орбиту для команды «Академика Сомова» не был ни захватывающим, ни хоть сколько-нибудь интересным, как и для подавляющего большинства других пассажиров. Все трое уже в лёгких скафандрах с небольшими контейнерами личных вещей. Валентин просматривал свежие пустотные сводки по их маршруту, Костик, бритый налысо, с двумя смешными косичками на затылке, яростно спорил в сети о том, какие полимеры лучше подходят для маховых перьев, Артём безудержно спал.

Выход на орбиту, пара остановок и нужный им пересадочный терминал. Пересадка в вагон, или на такси, или в ящик, или, как только ещё не называют эти крохотные беспилотные кораблики. Они снуют буквально по всей околоземной орбите, но строго по прописанным маршрутам, и ни метром в сторону. Во избежание. Либо так, либо ищи другой аппарат и согласуй маршрут через единую диспетчерскую, по-другому никто не летает, тем более на околоземной.

Это может казаться дуростью: огромные расстояния, любые объекты замечаются заблаговременно, шансы столкнуться смехотворны. Только статистика в данном случае почему-то надавала обидных тумаков математическому ожиданию: до введения жёсткого контроля полётов, умудрялись биться только так, с разрушениями и жертвами. Очень, наверное, талантливые люди были.

Внешне «Академик Сомов» походил на осьминога, только с симметричной головой, с двигательной группой на макушке и с тонкими щупальцами без присосок, каждый из которых в походном состоянии был скручен в спираль. Корабль прекрасно справлялся с захватом и транспортировкой самых разнообразных объектов, но атмосферные полёты ему были строго противопоказаны.

Вошли, принайтовали контейнеры с вещами на положенные места. Внутри корабль после техобслуживания знакомо пах какой-то химией, блестел всем, что могло блестеть, и выглядел абсолютно нежилым. Но, ничего страшного, за несколько недель полёта три мужика вполне исправят и первое, и второе, и третье.

Заняли рабочие места, погоняли тесты – системы показывали исправность, готовность и энтузиазм. Сообщили в диспетчерскую о готовности, после чего в недрах Службы Контроля Околоземного Пространства начались неведомые рядовым пустотникам процессы, из-за которых между «готовность» и «вылет» может пройти несколько часов.