Калитка чуть скрипнула, нарушив свойственную этим местам тишину вечера, и я ступил на деревянный помост, ведущий к возвышенному крыльцу старого дома. Почерневшие брёвна были сплошь покрыты трещинами и впадинами, подобными морщинам старика, жившего, как я понял, именно здесь. Заросший двор, гниющая баня, проваливающийся колодец и покосившаяся сосна тоже будто медленно увядали вместе с хозяином и его избой.
Я б не остался на ночь в деревне, если бы не машина, которая, как назло, решила сломаться здесь, в этой глуши. Ни трасса, ни интернет – ничто не связывает с остальным миром это маленькое, забытое всеми село, будто нарочно кем-то отрезанное от цивилизации. Видно, с трудом моей машине далось это болото – лишь чуть не дотерпела до следующего посёлка, да ничего не поделаешь. Завтра с утра придётся чинить, а пока добрые люди предложили переночевать у деда Важега – мол, скучно старику одному, а так хоть кто-то рядом будет.
Я поднялся по лесенке крыльца и очутился в сенях. Запах сырости и пыли несколько насторожил меня, но выбирать место для ночлега сил уж не было, да и вряд ли здесь можно найти что-то ещё – гостиницы и хостелы не будут тут пользоваться спросом. За маленькой низенькой дверью справа горел слегка мигающий свет. Я осторожно постучал, и мне ответил слабый хриплый голос. Слова я не разобрал, но дверь всё же приоткрыл: за ней скрывалась небольшая комнатка, четверть которой занимала печь. Напротив печи стоял столик с лавочками, на которых неподвижно сидел маленький худенький седой старичок. Его глаза смотрели на вторгшегося без приглашения меня несколько хмуро, будто анализируя – нечасто, видно, незнакомцы вламываются в столь отдалённый уголок. Усы шевелились, будто старик хотел что-то сказать или матерился про себя, а впрочем, тот мог что-то жевать, хотя на столе ничего, кроме пожелтевшей газеты, не было. Иконы над лавками тоже будто жгли меня своими взглядами, шевелились. Не исключено, что ощущение это создавалось от играющего огонька керосиновой лампы.
– Буррыт тэдтом морт. Кутшэм могэн локтын.
Я не разобрал его слов, поэтому не ручаюсь за точной их передачи. Не знаю, что это за язык, но был наслышан о какой-то другой народности, проживающей здесь. Не помню, как точно они назывались, но вроде бы созвучно с названием региона, где я проезжал. Старик явно понял моё недоумение, так что обратился по-русски – странно, что тот знает этот язык, но не перешёл на него сразу.
– Не понимаешь? Роч, значит? Ну, чего застыл на месте? Садись!
Действительно, я и не заметил, как простоял в дверях, так что выполнил просьбу и присел на лавку напротив Важега. Тут, под светом от лампы, я смог рассмотреть его получше: глаза всё ещё смотрели на меня, словно изучая, но было в них уже что-то доброе, дружественное; усы, постепенно замедляясь, продолжали чуть шевелиться, словно тот дожёвывал какие-то остатки. Старик был одет в старомодную клетчатую тёмную рубашку и чёрные потёртые грязные штаны, которые я, будь на его месте, давно бы выбросил.
– Кто таков? Откуда пришёл? – снова обратился ко мне он.
Я кратко рассказал ему о своём пути и о причине остановки. Дед внимательно слушал, иногда кивая, но нисколько не удивляясь этой истории – может, я и не первый, кому не посчастливилось здесь остаться. Хотя, откровенно говоря, вряд ли ещё кому-то, кроме меня, придёт в голову тут проезжать.