Бойтесь своих желаний

– Вы довольны, мистер Роберстоун?

– Да, доволен!

Молодой человек стоял посреди пустой комнаты и разговаривал сам с собой. В одной руке он держал потертый портфель с претензией когда-то на натуральную кожу, а в другой – исчерканную помятую рукопись.

Ничего примечательного не было в этом молодом человеке: рыжеватые волосы, неряшливая борода и помятый пиджак с заплатками на локтях. Ничего не было примечательного в нем, кроме, пожалуй, его амбиций. Этого было у него с избытком.

Он приехал из далекого провинциального городка покорять столицу своим писательским талантом. В своем классе он всегда получал самые высокие отметки за сочинения, а местная газета заказывала у него небольшие репортажи с ярмарки или соревнований по поднятию тяжестей.

Учителя, прочившие ему успешную писательскую карьеру, дали ему самые лучшие рекомендации. Вооруженный ими, а также солидным чеком на кругленькую сумму от родителей, как щитом, он высадился на Центральном вокзале в 5.40 утра и отправился в Национальный Университет.

В Национальном Университете он, как выяснилось, был крепким середняком и звезд с неба не хватал. Но его способностей хватило, чтобы окончить Университет с хорошим дипломом и получить место внештатного («Это на первое время, молодой человек, не переживайте») журналиста в не самой последней газете.

С того момента прошло чуть более трех месяцев. Именно в этот самый момент начинается небольшой рассказ о Джеке Роберстоуне – будущем Великом Писателе. Именно так он мысленно величал себя всякий раз, когда ему в голову приходила идея сюжета для очередного рассказа.

Рассказов этих скопилось у него великое множество. Они лежали в шляпной коробке и иногда, как казалось Джеку, шептали ему ночами одно и то же: достань нас, достань, опубликуй. Но будущий Великий Писатель поворачивался на другой бок и снова засыпал. Рукописи эти, по его мнению, были так, мелкой рыбешкой, на которой ни славы, ни денег много не заработаешь. Он писал ради будущей Книги – своего самого главного творения. Но, как это часто бывает, то, чего так сильно ждешь и хочешь, ни на шаг не приближается к тебе, как бы ты ни старался.

«Все дело в неправильной обстановке», – решил Джек и на скромную зарплату снял небольшую комнатушку на чердаке доходного дома, в которой мы его сейчас и застали.

***

Джек оглядел свое жилище и неспешно подошел к письменному столу. Шаткий и пыльный, он не выглядел столом писателя. По мнению молодого человека, он и его Книга заслуживали чего-то более грандиозного: красного дерева, резных ручек, массивных бронзовых часов. Но, за неимением лучшего, пришлось довольствоваться и этим.

Мистер Роберстоун сел за стол, разровнял мятые листы бумаги, зажатые в кулаке, и начал вдохновенно писать. Как раз сегодня, во время поездки в трамвае, его посетила одна идея, которая обещала вырасти в первую главу Книги. Писал Джек с помощью стенографии – этот метод он освоил на курсах будущих писателей. Пожалуй, это был единственный полезный навык, который он вынес оттуда. Все остальные слова щуплого человечка с сальными волосами были копиркой его университетских лекций.

Написав пару страниц, мистер Роберстоун начал ерзать. Эта самая идея, которая не давала ему покоя все утро, никак не хотела обрастать плотью: персонажи были картонные, диалоги – плоские, а уж описания пейзажей и вовсе никуда не годились.

Через полчаса бесплодных попыток Джек понял, что так дело не пойдет. Почему-то ему казалось, что мятая бумага и огрызок карандаша – не совсем подходящие атрибуты Великого Писателя. С этими мыслями, а также с твердым намерением раздобыть хотя бы плохонькую, но печатную машинку, мистер Роберстоун вышел на улицу.

***

Золотисто-голубое и по-весеннему теплое мартовское утро сменилось сырой хмарью. До ближайшего магазина письменных товаров идти, как оказалось, было далеко. Встречные прохожие утверждали, что нужно пройти пешком семь кварталов, потом под мостом и только там, на левой стороне улицы, будет магазин «Райт и Ко».

«Делать нечего», – вздохнул Джек и двинулся в путь. Сырость и ветер пробирали до костей, и как он ни кутался в пиджак, его то и дело сотрясала дрожь. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем он нашел магазин. Тучи к этому времени опустились совсем низко, предвещая дождь – мелкий, моросящий и нудный.

Витрина магазина «Райт и Ко» манила его, обещая тепло и так страстно желаемую печатную машинку. В радостном предвкушении взявшись за ручку двери, он толкнул ее и вошел внутрь.

Его взору предстало небольшое помещение с двумя витринами у окна, большим количеством стеллажей и кассовой стойкой. Магазин напоминал лавку старьевщика или скупщика. В оконных витринах хозяин еще поддерживал какой-то порядок. Но на полках стеллажей товары были свалены в кучу: наборы перьев, чернильницы, пыльные листы промокательной и простой писчей бумаги, пресс-папье причудливых форм – все это лежало без порядка и пылилось, судя по всему, не первый год.

Старик, стоявший за кассовой стойкой, тоже был какой-то пыльный. Сгорбленный, с мягким пушком на голове вместо волос и в заношенном сюртуке, он являлся олицетворением магазина. Встретившись с ним взглядом, мистер Роберстоун вздрогнул: в глазах старика мелькнул красный огонек. Но всему виной оказалась лампа, свет которой отразился от входной двери, когда Джек заходил внутрь.

– Добро пожаловать, молодой человек, – проскрипел старик. – Чем я могу Вам помочь?

Джек, с трудом оторвав взгляд от роскошной Olivetti на витрине, посмотрел на него:

– Да, я бы хотел…. Хотел… Сколько стоит эта печатная машинка?

Черный корпус, хромированные детали, прочный кожух – Джек будто наяву слышал стрекот ее клавиш и звук сдвигаемой каретки. Старик перехватил его взгляд и улыбнулся:

– Мистер…как я могу к Вам обращаться?

– Джек. Джек Роберстоун.

– Мистер Роберстоун, открою Вам неприятную тайну. Эта машинка стоит слишком дорого, чтобы Вы могли позволить ее себе. Вы уверены, что именно она нужна Вам?

– Да. Да, я уверен, что это именно то, что мне нужно. Понимаете, – слова так и полились из Джека. – Понимаете, я планирую начать писать книгу. Ооо, это будет великолепная история! И мне просто необходима хорошая печатная машинка!

Взгляд молодого человека снова вернулся к Olivetti. Старик улыбнулся. В изгибе губ, крючковатом носе, остром подбородке – во всем читалась какая-то жадность и первобытная хищность. Но через мгновение его лицо снова приобрело услужливо-заискивающее выражение.

С кряхтением и шарканьем он вышел из-за стойки и подошел к Джеку. Взяв его за локоть, он развернул его к себе:

– Молодой человек, у меня есть для Вас отличное предложение. Такое, от которого очень трудно отказаться. Это просто мечта для такого писателя, как Вы. Пойдемте, пойдемте, – он тянул его в сторону стеллажей с рухлядью.

Не отводя взгляда от машинки, мистер Роберстоун нехотя пошел за торговцем. А тот настойчиво тянул его в самый темный угол магазина.

– Вот что у меня есть специально для Вас, – прокряхтел старик, с усилием вытащив из-под хлама какую-то коробку. Отряхнув с нее пыль, он снял крышку, и Джек увидел ее.

На первый взгляд печатная машинка не имела никаких опознавательных знаков. Хоть и безымянная, она все равно была прекрасна: клавиши слоновой кости, позолоченные буквы и искусная ручная гравировка на корпусе. У Джека перехватило дыхание:

– Сколько она стоит?

– Вам, молодой человек, по карману, я Вам гарантирую. Но мы можем предложить Вам рассрочку и….

– Хорошо, хорошо, я согласен! – руки Джека дрожали, глаза лихорадочно блестели.

– Вот тут распишитесь, пожалуйста, – торговец услужливо подсунул ему какие-то бумаги. Роберстоун черкнул, не глядя и, схватив печатную машинку в охапку, выбежал из магазина.

Дверной колокольчик звякнул, старик улыбнулся и вернулся за прилавок.

***

Мистер Роберстоун не помнил, как добрался до дома. Он пришел в себя, когда заправлял листок писчей бумаги в машинку. Замерев с поднятыми над клавишами руками, он на мгновение задумался и начал писать.

О, это было непередаваемое чувство легкости. Казалось, что одна из муз спустилась с Олимпа и нашептывала ему прямо в ухо все эти слова. Они текли, переливаясь, как маленькие ртутные шарики. Казалось, что они сталкиваются между собой, издавая тонкий серебристый звук, а само их столкновение порождало все новые и новые обороты, эпитеты и предложения.

Время пролетело незаметно. Когда Джек поднял голову от пишущей машинки, за окном царили сумерки. «Утро или вечер…», – пробормотал он. Но, услышав звон бидонов молочника, понял, что уже утро.

Все тело его болело: шея была деревянная, ноги и поясница затекли, и сейчас по ним начали бегать противные мурашки. Кое-как встав из-за стола, он добрел до кровати и рухнул на нее, не раздеваясь.

***

Джек сел в кровати и огляделся по сторонам. На столе стояла его новая печатная машинка, а рядом высилась небольшая кипа отпечатанных листов. Дохромав до стола, он взял первый лист, начал читать и не поверил своим глазам. До сегодняшнего вечера (а он проспал весь день, проснувшись незадолго до заката) он не верил, что мог писать так. Если бы мистер Роберстоун не помнил вчерашнюю свою писательскую лихорадку, как он назвал про себя это состояние, никто и ничто на свете не смогло бы убедить его в том, что это написал именно он.

Стиль, манера изложения, слова – все было его, но в то же время – не его. Однако, дочитав написанное до конца, он забыл обо всех сомнениях. Единственная мысль, которая засела в его голове, была следующая: с этой машинкой я напишу свою Книгу в считанные месяцы.

Он бережно упаковал рукопись в бумажный пакет, надел пиджак и, как был, даже не умывшись, отправился с пакетом под мышкой к своему университетскому приятелю. Тот, в отличие от мистера Роберстоун, пошел по стопам своего отца, став после выпуска литературным агентом.

Конечно, за два с небольшим месяца он вряд ли выловил хоть какую-то крупную рыбку. И Джек рассчитывал именно на это – начинающий агент не будет драть с него скотские проценты за каждый вырученный гонорар.

В доме мистера Пибоди горел свет, а из приоткрытого окна слышна была музыка, людской гомон и взрывы смеха. Не раздумывая ни минуты, Джек вошел в дом, и сразу был поглощен ароматом фруктового пунша, теплого, уже без пузырьков, шампанского, мужского пота и женского парфюма.

Чарльз Пибоди – приятель Джека, стоял посреди гостиной на высоком пуфе и, откинув назад руку, самозабвенно декламировал:

И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий,

Полный грез, что ведать смертным не давалось до тою!

Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова,

Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его.

Я шепнул: "Линор" – и эхо повторило мне его,

Эхо, – больше ничего1.

Дождавшись, пока выступление будет окончено, а аплодисменты стихнут, Джек подошел к Чарльзу.

– Джек! Какими ветрами занесла тебя судьба в наш унылый край! Как видишь, – он обвел окрест рукой, – мы совсем тут чахнем от скуки. Я взял на себя смелость устроить небольшой салон. Всякие поэты и поэтишки, девицы…. Но позволь узнать, что привело тебя ко мне? Уж не срочное ли дело? – Чарльз бросил быстрый взгляд на бумажный пакет под мышкой мистера Роберстоун.

– Да, я вот тут написал кое-что. Я уверен, эта вещица тебе понравится. У тебя, как у литературного агента, прирождённый нюх на такие вещи, – подольстился Джек.

– Хм…. Хм… – задумался мистер Пибоди. – Я, конечно, могу посмотреть, но ничего не обещаю. Давай встретимся завтра, скажем, часа в четыре пополудни у фонтана на площади Граций?

– Хорошо, встретимся. Но уверяю тебе, эта вещица так хороша, что ты сам прибежишь ко мне сегодня среди ночи, чтобы умолять меня стать моим агентом!

Мистер Пибоди, скептически окинув взглядом бумажный пакет, положил его в стоящий рядом секретер.

– Коль ты пришел, приглашаю тебя присоединиться к нашему небольшому празднику. Я познакомлю тебя….

Не успел Чарльз договорить, как к нему подбежали две смеющихся девушки в воздушных платьях и, щебеча в два голоса, увели его от Джека к окну.

Оставшись без собеседника, мистер Роберстоун отправился знакомиться с гостями дома, намереваясь выпить пуншу – как минимум, а в идеале – найти что-нибудь съестное, так как со вчерашнего утра, насколько он помнил, в его желудке не побывало даже самой маленькой и самой сухой хлебной корки.

Пробираясь мимо смеющихся девушек, воркующих пар и серьезных джентльменов с моноклями и усами (ох уж эта мода! Усы теперь принялись отращивать все подряд, даже те, у кого они никак не хотели расти), Джек заметил странного вида девушку. Необычной она была потому, что не флиртовала, не смеялась и не щебетала, как остальные приглашенные девицы. В темном платье и непонятной шали, она серьезно разговаривала с солидного вида мужчиной. Его седые волосы и морщинистое лицо говорили о том, что он может годиться девушке в отцы. Оба они выглядели очень странно на фоне смеющейся молодежи.

Проходя мимо, Джек услышал, что они рассуждали о политической ситуации на международном уровне. Но не успел он отойти достаточно далеко, как услышал голос Чарльза:

– Джек! Джек! Подойди сюда! Я хочу познакомить тебя с человеком, ради которого и затевалось все это сборище!

Развернувшись и нацепив на лицо самую любезную улыбку, мистер Роберстоун подошел к троице.

– Вот, познакомься. Это мисс Элия Уотс, а это – мистер Браун Д’Виль, – чопорно произнес Чарльз. – А это – мой университетский приятель, мистер Роберстоун, начинающий писатель. Хочу заметить, Элия, подающий большие надежды. Очень большие надежды, если верить ему самому.

Под неуместные и неумелые шутки хозяина дома все трое пожали друг другу руки.

– Я знаю, Вы хотите спросить, почему родители дали мне такое странное имя – Браун, – улыбнулся мистер Д’Виль, обнажив крепкие, желтые от табака зубы. – Да, имечко странное, признаю. Но оно не помешало мне достичь определённых высот на неустойчивой карьерной лестнице литературного редактора и агента.

Джек, не зная, что ответить на это, улыбнулся, пытаясь скрыть неловкость, и посмотрел на Элию. Та пристально глядела на него, буравя взглядом своих, как он теперь разглядел, разноцветных глаз. Правый был небесно-голубым, а второй – серый, цвета мокрой гальки.

– Не хотите выпить? – спросил он, когда мистер Д’Виль и Чарльз отошли, беседуя о чьей-то диссертации.

– Да, я люблю неразбавленный пунш.

Этот вечер, как и предыдущий, прошел для Джека незаметно. Элия оказалась на редкость умным и интересным собеседником, чем выгодно отличалась от всех девушек ее возраста. Начав говорить о пунше, они плавно перешли на обсуждение ирландского виски, затем обсудили экспорт пшеницы, потом их захватил жаркий спор о том, чем плоха внешняя политика правительства.

Дом потихоньку пустел, в углах поселилась зыбкая темнота – пришло время возвращаться домой.

– Спасибо за приятный вечер, мисс Уотс, – сказал Джек, улыбаясь Элии на крыльце, уже после того, как они оба распрощались с Чарльзом.

– И Вам спасибо, мистер Роберстоун. Я была бы не против… – она запнулась, опустила глаза. – Была бы не против встретиться с Вами еще раз, чтобы закончить наш спор о преимуществах….

– Завтра в 6 часов вечера на площади Граций, – Джек решил убить двух зайцев одним махом.

– Хорошо, я приду, – улыбнулась Элия и растворилась в темноте

Окрыленный предстоящей встречей, Джек пришел домой. Глянув одним глазом на пишущую машинку, он решил, что сегодня ему надо выспаться. К тому же нет смысла продолжать писать, пока Чарльз не вынес свой вердикт. Хотя, положа руку на сердце, молодой человек знал, что первая глава Книги уже обречена на успех. Но воспоминания об Элии мешали ему сосредоточиться на сюжете. Поэтому он сделал то, что и планировал – лег спать.

***

Весь следующий день прошел в суете и сборах. Джек понял, что в нынешнем виде идти на свидание с девушкой просто нельзя! Благодаря работе внештатного журналиста, у него водились кое-какие свободные деньги и свободное время. Поэтому после завтрака он отправился в цирюльню, чтобы привести себя в порядок. Выйдя оттуда, посвежевший и будто помолодевший, Джек почистил у уличного мальчишки туфли, а у лоточника купил новый кружевной платок.

Придя домой, мистер Роберстоун достал из чемодана свой костюм, почистил его и погладил хозяйским утюгом в общей прачечной. Поняв, что до встречи с Чарльзом у него еще больше часа, он сел за стол, желая написать хоть немного. Но в голову, как ни странно, опять не шло ни строчки. Посидев в тишине, он вспомнил, что уже давно не писал родителям о своих делах.

В письме он написал о том, что в штат его еще не взяли. Рассказал, что купил недорого, почти даром, хорошую пишущую машинку, и что прямо сейчас он пойдет на встречу со своим первым литературным агентом. Про свидание с Элией он умолчал – одно свидание еще ничего не значит, абсолютно ничего.

По пути на площадь Граций Джек зашел на почту и на мелочь, завалявшуюся в кармане, купил марки, чтобы отправить письмо домой. Покончив с этим, он неспешно направился на встречу с Чарльзом.

Уже издалека он заметил его. Обычно невозмутимый и спокойный, сегодня мистер Пибоди не находил себе покоя. Он ходил по площади широкими шагами, садился на лавку, вскакивал и опять начинал мерить булыжники площади торопливой походкой. Увидев мистера Роберстоуна, он со всех ног бросился к нему:

– Джек! Джек! Где тебя носит? Я уже заждался тебя!

Джек усмехнулся – примерно на такую реакцию он и рассчитывал.

– Послушай, дружище! Это что-то невероятное! – весь пафос и королевскую неспешность с него как рукой сняло. – Это точно ты написал? Почему на лекциях профессора Варнавски ты не мог писать хотя бы вполовину лучше от этого?

– Я многому научился, работая в газете, – уклончиво ответил Джек. – Ну, что, возьмешься быть моим агентом?

– Я даже не знаю, Джек! Я показал твою рукопись Д’Вилю. Он сказал, что у тебя настоящий талант, тебе нужен профессионал. Поэтому он согласился взять на себя эту работу и ввести тебя в лучшие литературные салоны города! Ты представляешь? Это просто невероятное везение, ты уж не обижайся, —добродушно улыбнулся Чарльз, но улыбка не скрыла лихорадочного блеска в его глазах.

Последующие два часа они обсуждали перспективы Джека как писателя, возможные повороты в его карьере и т.д. Джек никогда не видел, чтобы Чарльз заискивал перед кем-то. Но теперь, когда о судьбе рукописи печется «сам Браун Д’Виль», мистер Пибоди взял с Джека обещание, что тот замолвит за него словечко среди больших шишек.

Джек, понимая, что Элия придет с минуту на минуту, был готов пообещать что угодно, лишь бы спровадить Чарльза подальше. Когда все заверения были даны, а клятвы повторены по сотому разу, Чарльз ушел. Буквально через несколько минут появилась Элия. В ее разноцветных глазах он уловил лучики солнца, а на лице – радостную улыбку.

***

Впоследствии Джек не раз думал, что сама Судьба свела их с Элией вместе – они идеально подходили друг другу во всем. И уже через полгода священник обвенчал их в местной церкви. На торжество были приглашены самые близкие люди: родители, парочка друзей и, конечно же, Чарльз Пибоди и Браун Д’Виль.

Уже после венчания, во время скромного обеда, Д’Виль, извинившись перед невестой и гостями, отвел Джека в сторонку и сказал:

– Я все еще хочу, чтобы ты продолжал писать свою книгу. Те две рукописи, что ты мне сдал, они очень хороши. Но нужно писать быстрее, ты понимаешь? Иначе книгу ты допишешь только к своей старости. А у меня на тебя большие планы…. Очень большие планы, – загадочно промолвил Д’Виль, глядя куда-то поверх макушки Джека

***

– Вы довольны, мистер Роберстоун?

Со дня свадьбы прошло чуть больше двух лет. Мистер Джек Роберстоун стоял посреди гостиной. Он стоял на стуле, а на шее его была петля. Он отрывками вспоминал свою семейную жизнь и те события, которые привели его к этой петле….

Первые несколько месяцев совместной жизни все шло хорошо: денег на жизнь хватало, а свободное время Джек посвящал жене и написанию Книги.

Как ни была хороша печатная машинка, но без вдохновения он ничего не мог сделать. Иногда оно опускалось на него внезапно, как облако тяжелого дыма. Тогда он бросал все и бежал к машинке. Днем или ночью, из-за обеденного стола или постели – она манила его, и он срывался и бежал к ней.

Однажды этот приступ настиг Джека, когда они с Элией были на похоронах троюродного дяди ее бабушки по материнской линии. Извинившись, он отдал цветы жене и убежал домой. Конечно, после такой выходки Элия устроила ему выволочку, скандал был просто грандиозным. Но со временем она привыкла. К тому же главы, выходившие из-под его пальцев, обеспечивали им небедное существование.

Малыш, о котором Джек с Элией мечтали с самого дня свадьбы, не заставил себя ждать. Этот пухлощекий милый младенец почти не доставлял хлопот – он ел, спал и ходил в туалет как будто по расписанию. По сравнению с другими детьми он был просто идеальным ребенком.

Адам – так Элия назвала сына, стал причиной их переезда в более просторную квартиру с детским и отдельным санузлом. Но, несмотря на всю идиллию, начало происходить что-то неладное.

Впервые это случилось, когда Д’Виль пригласил Джека на конференцию, посвященную современной прозе. Светилам представили его в качестве начинающего, но очень талантливого писателя. Так его представляли всем, с кем он имел дело последнее время, и это начинало порядком надоедать Джеку.

На этой конференции он изрядно набрался шампанского вперемешку с ромом. Он помнил каких-то ярко накрашенных девиц, которые смеялись любой его шутке и лезли обниматься, мужчин со странными прическами. Помнил чьих-то собак, которые так и норовили ухватить за штанину гостей вечера. Еще он помнил, что пообещал к концу следующего месяца предоставить очередную главу, но был это сон или нет, он не мог сказать точно.

Весь следующий день Джек провалялся в постели с похмельем, позволяя маленькому Адаму ползать по себе. Элия хранила молчание.

Позже, через несколько дней, она дала волю слезам, и Джек узнал, что домой его привезли пьяным в стельку, вся его рубашка была в следах губной помады. А сопровождавшая его женщина порывалась уложить его в постель, пока Элия метлой не вытолкала ее за дверь. Роберстоун было невероятно стыдно за свое поведение. Он клятвенно пообещал Элии, что это было в первый и последний раз. Но от тюрьмы и от сумы, как гласит народна мудрость, не зарекаются.

Очередная встреча, на которой он представил еще несколько глав своей книги, окончилась не просто попойкой. Джек, поссорившись с одним из гостей, затеял драку, побил стекла в ресторане, где проходила встреча, и попал в тюрьму.

Конечно, Элии ничего не оставалось делать, как заплатить за него залог. В этот раз Джек, как ни странно, не испытывал угрызений совести. А на все упреки жены он или отмалчивался, или огрызался.

С тех пор так и повелось: каждая новая глава сопровождалась встречами и выходками Джека, каждый раз все более дикими и странными. Последняя из них и привела к тому, что он оказался в петле.

***

Когда Роберстоун закончил последнюю главу своей Книги, он уже не знал, радоваться этому или нет. За это время их отношения с Элией испортились до такой степени, что она спала в детской, а он, не раздеваясь, в спальне.

Но этот день обещал быть особенным! Он сдал последнюю главу, и уже совсем скоро будет сам презентовать свою Книгу в Центральной галерее современных искусств. Народу, благодаря стараниям мистера Д’Виля и его друзей, будет много. Он решил помириться с Элией, понимая в глубине души, что это он виноват, это он обижал ее.

Когда жена и сын вернулись с прогулки, он поспешил обрадовать Элию радостной новостью и попросил прощения за свое недостойное поведение. Элия будто ждала этого шага с его стороны. Она тут же занялась приготовлениями: нашла сиделку для Адама на вечер, отнесла в химчистку самый лучший костюм Джека, достала красивое вечернее платье, которое не надевала уже бог знает сколько лет. А из глубин шкатулки с украшениями был извлечен фамильный комплект: колье и серьги с крохотными искрящимися бриллиантиками.

В назначенный день они подъехали к Центральной галерее современных искусств на роскошном автомобиле. Его лаковые бока блестели в свете газовых фонарей, а красная обивка походила на утробу какого-то левиафана, который поглотил их и теперь вот-вот выплюнет на обозрение публике.

Презентация, несмотря на опасения Элии, прошла успешно. Джек, последнее время не сдерживающий свои эмоции и бранные слова, улыбался журналистам, подписывал каждый экземпляр своей книги, изящно и не без юмора отвечал на едкие и колкие замечания критиков. Все шло хорошо, пока не начался банкет.