Королевский гамбит. Сборник рассказов

© Светлана Кутузова, 2021

ISBN 978-5-4498-4260-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЗАВЕЩАНИЕ

Я еще относительно молод, но сегодня мне пришла в голову мысль – написать завещание. Да, да, моя девочка, именно завещание. И в нем мне хочется сказать тебе о самых главных вещах, которые я понял за свою жизнь.

Как и все люди, наверное, я должен дать некоторое напутствие, и попросить об исполнении последней воли. Моя воля достаточно проста – и я прошу тебя всего лишь сделать для меня достойные проводы после моей смерти. Не помпезные или многолюдные, – совсем нет, а с соблюдением всех обрядов моей религии. Я достаточно много повидал странных вещей в своей жизни, чтобы беспокоиться об этом. На самом деле, мне просто не хочется застрять где-то не там, и потом приходить к тебе по ночам.

Есть ли жизнь после смерти – этот вопрос сейчас кажется мне самым главным по зрелому размышлению. Имеет ли все, что мы тут делаем, хотя бы какой-то минимальный смысл. И если ее нет – то и смысла в нашем пребывании в этой жизни не так много. Мы можем искать его в космосе, эволюции, культуре, нравственности и морали, но лишь более высокая цель способна объяснить нам для чего мы здесь. Как бы это пафосно не звучало, каждому из нас стоит ответить на этот вопрос.

Мне хочется быть рядом с тобой, когда он со всей остротой возникнет в твоей жизни, но вряд ли это будет возможно. Есть ли на пути человека более шокирующее осознавание, чем полное и безоговорочное принятие того, что придет время, и он исчезнет, перестанет существовать, превратится в прах? Я хочу пожелать тебе безграничного мужества в эту минуту, которая безусловно застанет тебя врасплох, как она когда-то застала и меня. К этому невозможно подготовиться, хотя в некоторых культурах постоянное воспоминание о смерти – это часть жизни.

Ты знаешь, что я бережно собирал разные истории большого количества людей. Да что там другие люди – мы сами постоянно рассказываем друг другу удивительные истории о том, как к нам во снах приходят наши родители или прадеды, говоря нам о будущем или давая ответы на важные для нас вопросы. Знаешь, в том госпитале, где начиналась моя карьера, была медсестра. Ее мама умерла после тяжелой болезни, когда ей было всего 8 лет. С тех пор она постоянно приходила к своей дочери во сне и давала ей советы в трудные моменты ее жизни. Я думаю, и ты знаешь парочку подобных историй из жизни своих подруг. Но, когда дело касается лично нас, мало что способно успокоить нас и утешить в этом вопросе. Мы можем бравировать видимостью наплевательского отношения к нему, но это тем более показывает, как на самом деле глубоко внутри нас он кричит и стонет.

Первая мысль, которая пришла ко мне, когда я приехал на похороны своей бабушки, была о том, что ее тут больше нет. Это была даже не мысль, а некое ощущение, весьма странное для меня. Но оно многое объясняет. Мне остается трепетно верить, что когда—нибудь мой путь будет таким же.

Знаешь, больше всего меня удивляет, что мы так устойчиво верим в эти жизненные истории, но обычная вера, которая стоит у ворот каждого храма, кажется нам чем-то оторванным от этого, каким-то вешним набором обрядов и действий. Как будто священники говорят о чем-то несуществующем, сказочном, придуманном. Все эти люди кажутся нам наивными, а если мы видим человека, который искренне верит, то мы думаем о его отсталости, неразвитости, словно он просто повторяет заученный сюжет. Но на самом деле истина в том, что ничего не отделяет Джонатана Ливингстона от христианства или буддизма. Стоит лишь понять, что все эти истории – они о том же, о том же самом, о нашем дальнейшем существовании в виде энергетической формы, и древние знали об этом за миллион лет до нас с тобой, – как все начинает, наконец, вставать на свои места.

Тем не менее, достаточно давно я пришел к выводу, что подобный опыт трудно передать. Человек всегда будет снаружи подобной истории, слушая ее, как байку, пока не проживет ее изнутри. Те случаи, когда жизнь человека прерывалась выходом за ее пределы, или, как я говорю, те минуты, когда человеку удается дотянуться до Бога, переворачивают его одномоментно и безоговорочно. И это уже тот опыт, который меняет твою жизнь. Это может звучать странно, но я искренне желаю тебе такого опыта, хотя и прошу судьбу, чтобы он не был для тебя экстремальным или излишне болезненным – как твой отец меньше всего я хочу, чтобы ты страдала.

Я знаю, что мне будет страшно, когда я буду уходить. Но лучшее, чем ты сможешь мне помочь, это будет твоя молитва обо мне.

И еще одну вещь мне хочется сказать тебе напоследок. Хорошее настроение, как и смелый и открыто – радостный взгляд на жизнь – это душевный тонус. Есть тонус мышечный, а есть душевный. И душевные «мышцы» можно тренировать, а вернее – нужно тренировать. Можно научиться видеть в каждой минуте – не препятствие, а возможность, и быть благодарным за то, что с тобой так и не случилось. Мы достаточно близоруки и злимся, когда не получаем то, что хотели, не ведая, сколько на самом деле можем познать горя из своих стремлений. Люби жизнь, моя девочка, радуйся ей, и она обязательно ответит тебе взаимностью.

Любящий тебя отец.

БУДУЩЕЕ С ВЫСОТЫ 106 САНТИМЕТРОВ

Коучинг, умение ставить цели, мотивация – красивые слова для правильных в общем-то процессов. Но меня учил им не личный психолог, не авторитетные и дорогостоящие тренинги, а …мой сын – веселый человечек семи лет.

– Мама, ты застряла в игре. Надо давно перейти на другой уровень, а ты все никак не можешь выскочить с этого. – Он вроде бы играет в Арканоид, но ушки все равно на макушке. Он слышит, как я обсуждаю уже в десятый раз неудачное общение со значимым для меня человеком. Снова и снова, словно хожу по кругу. И мне никак не удается сделать тот самый рывок вперед, чтобы из этого круга выйти.

Мы не часто слушаем детей, когда они берутся судить о наших взрослых делах – чаще отмахиваемся. Но с некоторого момента я стала слушать. И отвечать. И задавать вопросы.

Мы идем из сада. Он очень серьезно начинает беседу:

– Расскажи, кем ты хотела быть в детстве?

– Слушай, я сейчас вряд ли вспомню. Много было разных мыслей.

– Хорошо. А кем ты хотела бы стать сейчас? Кем ты будешь?

– Да вроде уже я и так кто-то.

– Ну а все – таки, что бы ты хотела делать дальше?

Вряд ли этот маленький человечек понимает, что прокладывает дорогу к прояснению моих собственных потребностей, выстраивая целеполагание с вектором вперед. Но и я так увижу наш разговор гораздо позже. А сейчас беру первую пришедшую в голову мысль и отвечаю:

– Я бы хотела быть известной писательницей.

– Ну и что ты будешь делать, как писательница? Расскажи.

– Я буду писать книжки. И потом будет какой- нибудь творческий вечер в книжном магазине и мне придется подписывать много-много книг с пожеланиями и напутствиями.

– А еще? Что ты будешь делать еще? И где будут продаваться твои книги?

Он детализирует все больше и больше, разбивая вероятную мечту на отдельные элементы и этапы.

– Где будут продаваться я еще не знаю. И даже не знаю, смогу ли я стать писательницей – это большой труд и для него нужно много свободного времени.

– Знаешь, – он прищуривает один глаз и смотрит на Солнце, – если бы я хотел написать какую-то важную книгу, которая бы могла спасти мир, я бы садился и писал – каждый день страниц по сто. И не важно, было бы у меня для этого время или нет.

– А когда же мне вас с сестрой кормить? – я начинаю удивляться тому, как разворачивается передо мной его рассказ – словно подробная инструкция, как достичь своей мечты.

– А разве мы маленькие? Ты делай то, что нужно, а мы справимся сами.

Этот разговор повторяется много раз, но каждый раз он становится все подробнее, изобилует деталями. Я не могу отмазаться, придумать отговорку или ответить неопределенно – он настойчив в своих вопросах, почище хорошего коуча.

– Что бы ты хотела еще? – спрашивает он примерно через месяц, когда по тому, как стать писателем можно создать полный инструктаж.

– Я снова теряюсь, понимая, что в принципе не привыкла в таких количествах думать о себе и своих желаниях.

– Ну? Ну? – подталкивает он меня, делая приглашающий жест рукой, показывая в сторону ближайших витрин. Я пробегаюсь по ним глазами, начинаю вспоминать – доставать из загашников памяти свои забытые хотелки.

– Швейную машинку, – выхватываю я одно желание из первой витрины. – Туфли. – Я начинаю входить в раж. Он смеется.

– Еще!!!

– Вон то платье, и вот ту сумочку.

– Еще!!!

Мы смеемся уже вместе, а я вдруг понимаю, что перестала смотреть назад, оглядываться на то, что не получилось, и смотрю теперь вперед в направлении «А чего бы хотелось дальше».

Он поднимает на меня глаза и произносит:

– Ну все. Дальше справишься сама…

КАЖДЫЙ ОХОТНИК ЖЕЛАЕТ ЗНАТЬ

– Девушка, у вас что-то разорвалось. – Паша смачно улыбался в телефонную трубку, зная, что услышит сейчас отборный мат. Мы еле сдерживались, чтобы не захохотать в полный голос. Он положил трубку и рухнул на руки, сложенные по-пионерски на столе. Нас прорвало и офис взорвался дружным и звонким смехом.

– Паша, нельзя так мучать клиентов, – я все никак не могла остановиться и продолжала смеяться.

Он поднял голову, озорно улыбнулся, и ответил:

– Ну я же деликатно выразился, мол, обрыв связи. Я же не буду спрашивать её: «Ты, корова, ты зачем трубки бросаешь, когда тебе делают уникальное коммерческое предложение». – Офис накрыла новая волна хохота.

– Как тебя не напрягает это делать с утра до вечера? Одно и тоже, одно и тоже. – Иван встал кресла, чтобы немного размяться.

– Напрягает – это когда на тебя алкаш с топором летит на космической скорости. Или пуля чудом мимо уха проскальзывает. А это – так, баловство.

Паша знал, о чем говорил, сменив внутренние войска на офисную работу. Флегматичный темперамент, отменное чувство юмора и знание что с чем нужно сравнить, чтобы жизнь в эту секунду показалась подарком судьбы, – делали из него уникального менеджера. Он делал из работы игру, и явно получал от нее удовольствие.

На второй месяц работы один из самых трудных клиентов сказал: «Я не знаю, почему мой стол завален вашими коммерческими предложениями, но текущий поставщик не берет трубку, поэтому отдуваться придется вам». Так Паша принял свой первый милионный заказ.

Несколько раз в день офис становился уютной сценой, когда Паша начинал сбрасывать стресс и развлекать себя и всех вокруг.

– Я не -на -ви-жу. Вас! Всех! – Он говорил, громко чеканя слова, глядя на телефон. – Дорогие клиенты! Вы меня слышите? Я вас ненавиииижу. – Лицо его при этом кривилось в самых невероятных гримассах. Он был похож на актера, который разминается перед выходом на сцену.

В обеденный перерыв он вставал, подходил к кому- нибудь из нас, и вовлекал нас в свое действо.

– Ваня, заставь меня работать, – произносил он томным голосом на низких обертонах, наклонившись к Ивану. – Ну пожаааалуйста. Заставь меня работать…

Сегодня Паша вошел хмурый. Посмотрел в окно и разразился очередной эпической цитатой:

– Когда я вижу это серое небо, это низкое небо, которое налезает мне на голову, мне хочется стереть эту идиотскую текстуру к чертовой матери. И пусть небо будет оранжевое. Как магма. И по ней будут бежать все эти серые людишки. Прямо в жерло небесного вулкана. Ха- ха – ха, – он картинно изобразил злодейский смех и плюхнулся в кресло. Бутылки колы, которой он травил нас почти каждое утро, сегодня при нем не было. Паша картинно достал три банки энергетика, поставил их в ряд на стол, скрестил руки на груди и уставился на них, нахмурив брови.

– Пааш, у тебя все нормально? – Я крутанулась на кресле в его сторону.

– Даааа, – Паша медлено кивнул, растягивая слова по слогам. – Просто я не сплю уже вторые сутки. Ну – почти не сплю. И надо как-то продержаться до вечера.

Я понимающе кивнула. Две недели назад Пашина жена родила девочку, которую он гулил всю ночь напролет, не доверяя этот процесс матери, а скорее, просто позволяя ей хоть немного выспаться.

– Три банки энергетика я уже выпил. Но есть еще три. – Он медленно крутился на кресле из стороны в сторону. – Но самое интересное не это. Самое интересное, что после третьей банки вы стали светиться.

– Кто? И что значит светиться? – Лена оторвалась от работы и подняла голову на Павла.

– Вы все. Без исключения. Вокруг каждого человека нечто вроде ореола, как вокруг лампочки или вокруг солнца. – Паша щурился, глядя на нас, и мы видели, что борьба со сном дается ему не легко.

– Ну и какого же мы цвета? – ехидно выдавила из себя Лена. Она вообще с трудом переносила Пашины экстравагантные выходки. На его фоне ей просто нечем было блеснуть.

– Ты – оранжевая. – Паша прикрыл глаза и сделал пару глубоких вдохов.

– Ой, как интересно, -встрепенулся Иван. – Это как у индусов. У них есть чакры и каждая чакра имеет свой цвет.

– Ваня, тебе придется теперь срочно вспомнить, какая из них имеет оранжевый – я наклонилась в сторону Паши, чтобы убедиться, что он не заснул прямо в кресле.

Иван довольно гоготнул и покосился на Ленку:

– А что вспоминать-то. Половая. Ну..интимная то есть. – Он смутился и покраснел.

Пока Лена думала хорошо это или плохо, Паша открыл глаза и изрек:

– Ванька, ты тоже оранжевый.

Ваня покраснел еще больше, но продолжал хихикать, опустив глаза.

– А я? Паш, а я какого цвета? – любопытство бежало впереди меня и я подкатилась близко к нему на своем кресле.

– Отвали!. Ну… в смысле отъедь, мне так не видно. И отвернись.

Я послушно ретировалась к своему столу.

– Ты – белая.

– Ваня, что у нас белое?

– Белое – это все.

– Что значит «всё»?

– Это значит, что ты не разлагаешься.

– Ваня, я не труп, чтобы разлагаться.

– Да погоди ты. Не разлагаешься на классические цвета спектра. У тебя, видимо, все чакры развиты одинаково, нет главной, поэтому они все вместе дают белый цвет. Физику учить надо было в школе, – назидательно изрек он.

В кабинет вошел Юра.

– Юра! Сядь! – Паша встал и указал Юрке на стул, как Кутузов при рекогносцировке на поле боя. – Сейчас я буду смотреть, что у тебя произошло. – Мы встрепенулись, зная, что сейчас начнется очередной спектакль. Юра опешил, протянул руку к стулу, стоявшему у стола Павла, и медленно опустился на стул:

– А с чего ты взял, что у меня что-то произошло? – Тон Юрки, тем не менее, и его обескураженность подтверждали, что Паша оказался прав. Я пригляделась и только сейчас увидела, что под глазом у Юры красуется темно – бордовый фингал.

– Так во что ты вляпался? – тон Паши был строгим, как на страшном суде, но, похоже, только мы понимали, какой великолепный актер в нем все время рвался на свободу. Юра, однако, этого не знал, и как -то странно заерзал, вжался еще плотнее в стул и выдавил из себя:

– Да ни во что я не вляпывался. Что ты как на допросе.

Руки его в эту минуту начали перебирать бумаги на столе, словно отдельно от него. Они предательски дрожали.

– То, что ты нажрался вчера – это полбеды. Но то, во что ты вляпался, это придется разгребать долго. – Паша снова прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Юра вскочил, словно ужаленный и выскочил из кабинета.

В офисе повисла тишина. Через пару минут Лена не выдержала и сказала:

– Когда ты успел все узнать? Даже я еще не в курсе, что случилось с Юриком.

– Никогда. – Паша говорил, не открывая глаз. – Просто он светится фиолетово – черным. И это выглядит очень некрасиво.

Мы переглянулись.

– Пойду- ка я поговорю с Юркой. Может помощь нужна. – Я встала и направилась к выходу.

– Я же сказал – белая, пробормотал Паша, опуская голову на руки, и уютно пристраивая голову на столе.

КОРОЛЕВСКИЙ ГАМБИТ