Мы так хотели верить в чудо,
Что разучились верить в Бога.
И нас настигла как простуда
Неизлечимая дорога.
А. Лебедев.
Фотограф Лана Кузьмина
© Лана Кузьмина, 2025
© Лана Кузьмина, фотографии, 2025
ISBN 978-5-0067-4501-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1
Ночью Александре Андреевне Быковой приснился возмутительно неприличный сон. Будто стоит она в белоснежном полупрозрачном платье на берегу моря и пьёт вино из искрящегося на солнце хрустального бокала. Рядом красавец-мужчина. Обнимает, нахал, за талию, шепчет что-то нежно на ушко, припадает губами к шее…
От возмущения Александра Андреевна проснулась. Перекрестилась, пытаясь унять бешено стучащее сердце. Затем поднялась, надела своё будничное чёрное платье до пят и, посадив на нос очки, уселась у окна читать Псалтырь для успокоения.
Около семи проснулась её племянница Надя, невысокая пухленькая девочка десяти лет от роду. Скудное мартовское солнце пробивалось сквозь тюлевую занавеску на единственном окне однокомнатной квартиры. Другое окошко, вытянутое и узкое как бойница, давало так мало света, что назвать его окном язык не поворачивался. Кухня весь день купалась в сумрачном полумраке.
Надя открыла глаза и увидела, что тётя сидит за столом, уронив голову на сложенные руки, и спит. Девочка выбралась из кровати и проскользнула в кухню. Встав на цыпочки, дёрнула листок отрывного календаря. Жирная двойка, похожая на гуся и крупное слово «среда» заставили девочку тяжело вздохнуть. Сегодня целых два урока ненавистного английского, которые грозят появлением такого же точно «гуся» в дневнике, и как следствие наказание от тёти. Тётя Саша «птиц» не любила и порола племянницу тонкими, специально для этой цели срезанными во дворе прутьями. Ночь на четверг Надя обычно спала на животе. Кроме того, среда – постный день, а значит тётя сварит картошку, выложит на тарелку две штуки и заставит Надю их съесть. Картошка – не самая плохая еда, но, повторяясь изо дня в день, даже она способна вызывать отвращение.
Надя залезла на табурет, пролистала листки: на следующей неделе начинается Великий пост – целых сорок дней картошки! В обычные дни, которых как всего хорошего, так мало в жизни, к картошке прилагался кусок варёной курицы. Больше ничего тётя Саша не умела или не хотела готовить.
– Деточка, – отвечала она на робкие Надины возражения, что существует очень много вкусных постных блюд, – мы приходим в этот мир не для того, чтобы получать удовольствие.
Надя уселась на табурете и принялась мечтать о том, что дадут сегодня на обед в школе. Хорошо бы получить котлетку с толстой хрустящей корочкой или рис с мясом. Разумеется, тётя запрещала ей есть эти «дьявольские продукты», но Надя не могла устоять.
Тем временем тётя Саша проснулась, вытащила племянницу из кухни и, поставив на колени перед иконами, заставила читать молитву. Сама пристроилась рядом.
Тёте Саше всего тридцать семь лет, но в своих тёмных платьях в пол она казалась старухой. Юношеская привычка сутулиться, чтобы скрыть двухметровый рост, старила её ещё больше.
Надя жила с тётей девять лет. Её отец умер, когда она ещё не начала говорить и потому его образ не оставил следа в детском сознании. Мама у Нади, конечно, была. Она жила в другом районе города, и каждое воскресенье тётя Саша подводила девочку к тёмно-красной двери и, нажав на кнопку звонка, исчезала в кабине лифта.
Тётя Саша была никудышной хозяйкой. Относительный порядок в квартире поддерживала Надя. Ей нравилось, намочив тряпку, вытирать пыль. Уборка наполняла её гордостью. Тётю Сашу мирские вещи вроде пыли и грязи на придверном коврике, не волновали.
Жили скромно, без излишеств. В прихожей – широкий платяной шкаф от стенки до стенки. Тётины наряды все однотипные – длинные платья с высокими воротничками. Будничные – чёрные, коричневые и тёмно-синие; пара праздничных – белых в мелкую ромашку.