Микрики

© Леонид Кузнецов, 2021

ISBN 978-5-0053-7558-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Антиснайпер

У многих людей в жизни иногда происходит такое, что невозможно объяснить с логической точки зрения. И тогда, пытаясь осмыслить произошедшее, но, не сделав никаких конкретных выводов, говорят: «Чудеса, однако!..»

Нечто подобное произошло с Игорем Дреем, который в давние «застойные» доперестроечные годы учился в одном Ленинградском вузе. Учился он хорошо, был умным весёлым парнем, любил хорошую музыку и неплохо рисовал. Все стены комнаты в общежитии, где он жил, были увешаны различными его творениями: плакатами, карандашными рисунками, картинами, написанными маслом и гуашью. Рисовал он в стиле «аля-народный примитивизм», но картины всем нравились, а Игорь, если видел, что его очередное творение кому-то нравится, тут же дарил на память. И дарственную надпись с автографом писал на обороте, но это скорее от желания потешить своё самолюбие. Как у любой творческой личности, были у него и взлёты и падения… То муза посещала, то уходила. Видимо в какую-то минуту соответствующего настроения он и нарисовал на большом листе ватмана голову Иисуса. Причём очень хорошо передал момент страдания Богочеловека: огромные глаза были полны боли, рот страдальчески скривился. Для усиления воздействия на предполагаемых зрителей, Игорь не пожалел красной краски на кровь, бегущую из-под колючек тернового венца, и даже из глаз…

Хотя, если хорошенько припомнить, то Игорь отобразил на листе ватмана свои страдания – от неразделённой любви. Девушка из его учебной группы, с которой он общался два года, начиная с первого курса, неожиданно (пока он был на каникулах у родителей в своём родном городе) вышла замуж за выпускника военно-морского училища и уехала с ним к месту службы. Потом, через полгода, она приезжала сдавать экзамены, потому что перевелась на заочное отделение. Встретилась с ним и долго извинялась… Говорила, что не могла нарушить родительскую волю, поскольку те хотели видеть её замужем за нормальным человеком, а не за нищим студентом и пр. и пр. К тому же родители этого лейтенанта были хорошими знакомыми родителей девушки, имели дворянские корни и высокое положение: папа преподавал в этом училище и был «чёрным полковником» (капитаном первого ранга), а мама была небольшой «шишкой» в городской администрации. А у Игоря родители были из простых крестьян, волею судьбы и историческими «причудами» государства, заброшенные в далёкий сибирский провинциальный город. Да и в Ленинград Игорь попал, можно сказать, случайно – после службы в армии работал на заводе, а там ему предложили поехать на учёбу по заводскому направлению. Он, может быть, и не решился ехать так далеко, за тысячи километров, но напарник по работе предложил ехать вместе, поскольку вдвоём веселее. Через три месяца напарник уехал обратно по причине, как он сказал: «…тупости и нежелании получать новые знания». А Игорь как-то пообтёрся, привык, да и к тому же симпатичная ленинградочка с его группы уже как месяц заставляла трепетать его сердце и млеть от нежности.

Ну, а к тому времени, когда она пыталась вымолить у него прощения за своё внезапное замужество, сердечная боль притупилась, и Игорь не сильно обижался на ту, которая причинила ему некоторые страдания. Но картина, скорее всего, была нарисована под впечатлением от этого события…

Поскольку все стены комнаты были заняты, он повесил картину на дверь. Впечатление на всех, кто приходил к нему в гости, она вызывала одинаковое: все жалели страдальца и говорили: «Как здорово нарисовал!..»

Когда начиналась очередная экзаменационная сессия, двое соседей Игоря из комнаты исчезали. Один уезжал к родителям в славный город Выборг. Другой к дядьке на Васильевский остров, где тот жил в огромной коммуналке. Дядька часто ездил в командировки, и сосед Игоря жил в комнате родственника месяцами.

Игорь оставался один, готовился к экзаменам, и, надо честно сказать, сдавал их хорошо. Но однажды он «завалил» прикладную математику. Науку трудноусваиваемую, непонятную, и, как он думал, в жизни совсем ненужную. Но так вот получилось…

Вечером он сидел один в комнате. Двери на частые стуки гостей, желавших навестить его, не открывал. Пил дешевое марочное вино, благо рядом со студгородком был большой гастроном «Измайловский». И всё больше и больше мрачнел, после каждого выпитого стакана, но не хмелел.

Он сам не может до сих пор понять, почему это сделал… Игорь достал из шкафа пневматическую винтовку, которую ему в качестве отступного за свой поступок привезла сокурсница. Как она это сделала, не говорила, но кроме винтовки, она привезла и две коробочки специальных пулек «Дьяболо». Когда эта винтовка неожиданно появилась у Игоря, он иногда из окна стрелял по фонарям, воробьям, воронам. Воздушка была немецкого производства: била точно в цель. Куда навёл мушку, туда и попал… Правда, воробьи после попаданий недоумённо вертели головой и отряхивались, вороны недовольно каркали и, расправив крылья, улетали, а фонари не желали разбиваться… Комната, где проживал Игорь со товарищи, находилась на девятом этаже общежития, и расстояние до целей значительно превышало тактико-технические возможности пневматического оружия. Даже немецкого…

Видимо провал на экзамене, недовольство собой и мрачное настроение, усиленное вином, подтолкнули Игоря с воздушкой в руке к окну. Но воробьёв и ворон не было. По фонарям стрелять не хотелось. И тогда он, резко повернувшись, вдруг прицелился в переносицу нарисованного Иисуса и выстрелил. И тут же получил сокрушительный болевой удар по своей переносице, а по полу застучала упавшая пулька. Было больно до слёз. Игорь тёр переносицу. Хмель мигом вылетел из его головы. Он был очкариком, и первой мыслью было: «Хорошо, что не в стекло очков, а то глазам конец пришёл бы…»

Игорь подошёл к картине. Точно посередине нарисованной переносицы Богочеловека ватман был пробит. Дверь из ДВП, крашенная серой масляной краской, была гладкой, и вмятинка от пульки была еле заметной. Игорь поискал на полу пульку и нашёл её под столом – сплющенную, похожую на плоский кружок металла. Посмотрел в зеркало на свою переносицу: краснота и опухоль разрасталась, переходя на лоб.

Спрятав воздушку в шкаф, и немного успокоившись, Игорь попытался логически обосновать «ответный ход» картины. Что-то мистическое было в этом…

От окна до двери было метров пять. Картина висела так, что глаза Иисуса находились на уровне груди Игоря. То есть, пулька летела к нарисованной переносице под углом вниз. Кроме всего прочего, она пробила бумагу и, отскочив от двери, вылетела обратно, через пробитое отверстие. Фактически получалось, что пулька никак не могла попасть в переносицу Игоря. Отклонись она на сантиметр выше или ниже, или в любую сторону, пострадали бы глаза из-за разбитых очков. Однако этого не произошло. Пулька прилетела в то место у стрелка, куда он целился на картине…

Это было непонятно и тревожно.

Когда сдавать очередной экзамен приехал одногруппник из Выборга – Коля Валишевский, Игорь рассказал ему о произошедшем мистическом случае. Вдвоём они вновь попытались научно доказать невозможность случившегося рикошета. Рулеткой замеряли расстояние с точностью до миллиметра. Строительным уровнем, который попросили у знакомых студотрядовцев, уточнили вертикаль плоскости двери. Используя полученные знания по прикладной математике, которую Игорь потом с перепугу успешно пересдал, с помощью формул, интегралов и дифференциалов, определили точную траекторию полёта пульки к двери и от неё. Со всеми допустимыми погрешностями. По всем расчётам пулька должна была ударить в пол: в метре от того места, где в момент выстрела стоял Игорь. Однако всё получилось иначе…

Хотя Игорь был крещёным, он, как и многие его сверстники, обработанный в застойные годы соответствующей пропагандой, в Бога не сильно верил и относился ко всему связанному с ним как-то равнодушно.

Этот случай пошатнул его атеистическое настроение. Получалось, что нарисованный, причём им же самим, Сын Бога, достойно ответил новоявленному снайперу.

В своё время бабушка Игоря, которая крестила его, говорила ему: «Не показывай язык иконе. Боженька накажет». Икона представляла собой, насколько помнил Игорь, цветную открытку, помещённую в деревянный ящичек со стеклом. Вокруг картинки были расположены бумажные цветы, где прятались нательные крестики Игоря и его сестры. Икона висела в тёмном углу. Вечерами в комнате светилась одна голая лампочка под потолком, безо всяких люстр и абажуров. Когда Игорь смотрел в тот угол, то постоянно наталкивался на строгий взгляд изображённого на открытке спасителя. Как-то Игорь, не удержался (мальчишка, что с него взять?) и показал язык. Стало почему-то страшновато. Ночью он плохо спал, часто просыпался и чувствовал на себе этот строгий взгляд. Долго ждал наказания, но с возрастом этот случай забылся… Но Игорь никогда потом не делал то, о чём строго наказывала ему в детстве бабушка. Теперь же он сделал ещё хуже, и получил соответствующее наказание…

После этого случая Игорь изменился. Стал более серьёзным. Экзамен пересдал на отлично, чем удивил профессора.

Картина долго висела на двери. Все спрашивали Игоря: «Откуда появилась дырка?» Тот хмурился и неохотно отвечал: «Карандашом проткнул нечаянно…» Трогать её он боялся.

После защиты диплома, Игорь отдал картину на память сокурснице, той, что привезла ему пневматическую винтовку. Она приехала защищать диплом, зашла в общежитие к знакомым девчонкам, а потом они все вместе пришли в гости в комнату Игоря. Соседи Игоря тоже были в комнате, поэтому очень весело отметили получение дипломов, и заодно порадовались за бывшую подругу Игоря: она вместе с мужем переехала в Ленинград, потому что он получил новое место службы. Или отец жены постарался…

Когда она уходила, то задала вопрос про дырку в нарисованной переносице. Игорь уклонился от прямого ответа, а просто спросил: «Нравится?». Она кивнула головой…

Снимала и сворачивала картину она сама…

Звонок с того света

Два года назад мой друг похоронил жену. Она заболела какой-то редкой болезнью крови и угасала долгих шесть лет. Когда тело умершей забирали из морга, я не мог поверить, что в гробу лежит жена моего друга. Симпатичная, крупноватая женщина превратилась в какую-то потемневшую, высохшую куклу.

Занеся гроб в квартиру, я и другие друзья уединились на кухне. Выпили за упокой души, стараясь не слушать плача и причитаний женщин, оставшихся с покойной, чтобы поднарядить её. Тут меня позвали к телефону, и, проходя мимо гроба, я обратил внимание, что в руках покойной зажата какая-то фотография.

В прихожей я взял телефонную трубку, лежащую возле аппарата, и прижал к уху. Обычно слышны лёгкие шумы, шорохи, писки, а тут было удивительно тихо. Мелькнула мысль, что телефон не работает. Но на всякий случай я сказал: «Слушаю». И вдруг тихий женский голос, удивительно знакомый, спросил: «Алексей, это ты?» – «Да», – ответил я, пытаясь вспомнить, кому принадлежит этот голос. «Береги Артёма…» – и мне стало не по себе. Артём теперь вдовец, а голос был Даши, той, что лежала в гробу. Это подтверждали её интонации, своеобразные обертоны и прочие мелочи, которые принадлежали только её голосу. Гудков отбоя в трубке не было, и я на всякий случай переспросил: «Кто это говорит?» Но в ответ была всё та же гнетущая тишина. Я положил трубку на рычаг, а потом поднял снова: телефон исправно загудел. Ничего, не понимая, я вошёл в комнату и увидел, что Артём стоит у гроба и о чём-то спорит со своей тёщей. Надо сказать, что Любовь Николаевна не любила своего зятя. В болезни дочери винила только его и маленького Мишку, сына Артёма, всё время настраивала против отца. А мальчишка, который учился в пятом классе, души не чаял в своём отце. Как близкий друг Артёма, я был в курсе всех его семейных дел. Ну, а о его разногласиях с тёщей знал не понаслышке. Очень неприятная женщина могла при посторонних оскорбить зятя.

Естественно, я подошёл к ним, чтобы узнать, в чём дело. Оказывается, Любовь Николаевна взяла свадебную фотографию и отрезала изображение Артёма. А половинку с фотографией Даши, где она была красивой, молодой, сияющей в белом платье, сунула в руки мёртвой дочери. Зачем она так сделала, ничего вразумительного сказать не могла. На вопрос, а где вторая половина снимка, она сказал, что порвала и выбросила. Я с Артёмом ушли к друзьям на кухню, решив, что тёща всё это проделала в затмении своего разума из-за смерти дочери. О странном звонке говорить Артёму я не стал, а спросил Николая, который позвал меня к телефону, кто говорил? Он сказал, что какой-то мужской голос попросил позвать Алексея. Поскольку Алексей был здесь один, он меня и позвал…

Дашу похоронили. Артём на поминках сильно напился. Покойная мне не снилась, но её голос и просьба беречь мужа не давали мне покоя. Поэтому я чуть ли не каждый вечер старался либо зайти в гости, либо позвонить. И узнавал только одно: Артём стал сильно пить. Это меня очень удивляло, поскольку среди моих друзей он был самым непьющим. Выпьет за компанию рюмку и всё. А тут то Мишка, его сын, то тёща сообщали, что Артём пьяный. На девять дней его, вообще, за столом не было. Он уже на кладбище, куда мы все ездили, так напился, что весь день пролежал в спальне и не выходил к приглашённым гостям. Потом я уехал в командировку, почти на два месяца. На сорок дней после смерти Даши я пытался дозвониться до Артёма, но ничего не вышло, никто не брал трубку.

Вернувшись из командировки, я первым делом зашёл к Артёму. Дома был один лишь Мишка, который и сообщил мне безрадостную весть, что папа в больнице, а бабушка на даче. Узнав от мальчика, в какой больнице Артём, я сразу же туда поехал, но друга не увидел. Оказывается, он уже неделю лежит в реанимации, и привезли его с сильным отравлением, но не алкогольным. Пришлось звонить друзьям, и они сказали, что Артём после сорока дней пить перестал, но чем-то заболел: исхудал, изменился до неузнаваемости. Замучили головные боли, случались какие-то приступы, когда он никого не узнавал, метался по квартире и терял сознание.

Через два дня Артёма перевели из реанимации в общую палату, и я, впервые увидев его после длительного отсутствия, не узнал своего лучшего друга. Так он сильно изменился: почернел, щёки запали, глаза стали какие-то прозрачные и безумные. Седая щетина на щеках и много седины в волосах, превратили его в старика, хотя было ему всего 35 лет. Врачи не могли поставить диагноз. Ему становилось всё хуже и хуже…

На полгода после смерти Даши, мы все его друзья, съездили на кладбище. Свозили тёщу Любовь Николаевну. Она долго плакала на могиле дочери, а потом вдруг заявила, что вторую половину свадебной фотографии, где был Артём, она положила покойной дочери на грудь, под кофту, в которой ту похоронили. И я сразу понял, что когда тёща заталкивала фотографию Артёма, Даша предупредила меня, чтобы я берёг её мужа. Получалось, что тёща губит зятя, заставляя умершую дочь тянуть мужа к себе.

Поговорив с друзьями, мы решили свозить его к шаману. Но из больницы Артёма не отпускали. Ему становилось всё хуже. Через девять дней после полугода смерти его жены, умер и он…

Не знаю, что заставило меня это сделать, но я нашёл фотографию его тёщи и положил во внутренний карман пиджака, в который был одет покойник. Он лежал в гробу и улыбался. Так его и похоронили рядом с могилой Даши.

К моему большому огорчению, Любовь Николаевна не заболела и не умерла. Очевидно, она догадывалась о мести за зятя, и сумела вытащить свою фотографию…

Неудавшийся расстрел

Историю эту рассказал мне мой дядя, очевидно, в минуту душевного смятения. Рассказчик из него плохой, и помнится, когда он приезжал в гости, я никак не мог добиться от него рассказов о войне. Он участвовал в войне с Японией, имеет боевые награды. Но за что их получил, за какие подвиги, я так и не смог выпытать. Даже выпив, дядя не вдавался в подробности о своей жизни, как это часто бывает с другими. Просто пел песни или сидел и смотрел, как разговаривают и поют другие…

В 1978 году был я на каникулах дома, отъедался на родительских харчах после хронического студенческого недоедания. Пилили мы с отцом всю субботу дрова, потом пришли дядя Лёва с тётей Надей. Они всегда приходили в конце недели помыться в бане. За ужином батя достал традиционную бутылку водки «после баньки». После второй рюмки дядя Лёва, который сидел рядом со мной, вдруг разговорился. Сначала они долго и пьяно спорили с отцом о политике и жизни. Потом обоих потянуло на воспоминания о войне, поскольку оба воевали с Японией, но в разных местах. После очередной рюмки, дядя и рассказал эту удивительную историю. К тому времени за столом остались мы с ним одни. В тот же вечер я записал её, так, на всякий случай. И, честно признаться, я ему не поверил. Слишком уж всё фантастично звучало. Настолько фантастично, что я даже всерьёз не воспринимал рассказанное. И лишь позже, перечитывая записанное, я всё чаще и чаще приходил к мысли, что это всё, правда. Дядя, как и отец, выходец из крестьян, мыслил просто и прямо, и большой фантазией не обладал. Я потом пытался несколько раз порасспрашивать его, чтобы убедиться в достоверности рассказа и кое-что уточнить, но дядя Лёва был уже в своём амплуа: молча отмахивался и, хмурясь, говорил, что насочинял по пьянке. Впрочем, прочитайте сами и сделайте соответствующие выводы…

«…в 1946 году я демобилизовался из Советской Армии и остался в Хабаровске. После окончания боевых действий с Японией и освобождения Сахалина, наш полк был переброшен в небольшой посёлок Волочаевка, недалеко от Хабаровска. Вот почему, после демобилизации я оказался в этом городе. По совету своего командира роты устроился на работу в железнодорожную милицию. Служба была обычная: патрулирование в привокзальной части города, охрана объектов путейного хозяйства, почётные караулы по случаю приездов высоких гостей, конвоирование заключённых, следующих по этапу в различные районы края.

В 1948 году вызвал меня начальник отделения капитан Столов и сказал: «Сержант… (а мне к тому времени уже три лычки на погоны прилепили). Так вот, сержант, – говорит, – возьми двоих для сопровождения и езжай на Чёрную Речку. Там участковый задержал трёх каких-то типов. Доставишь их сюда». Я сказал: «Слушаюсь», взял под козырёк, сделал кругом через левое плечо и вышел из кабинета. Зашёл к дежурному, там у него сидело несколько патрульных, и позвал двоих своих хороших знакомых – рядовых Мальцева и Коркина. Мы вышли во двор, сели в фургон и поехали на окраину города. Там был небольшой рабочий посёлок, который назывался Чёрная Речка. Не знаю уж почему. За рулём сидел Коркин. Доехали за двадцать минут, нашли местное отделение милиции с участковым. Им оказался старшина небольшого роста, седой, но лицом не старый. Был он какой-то растерянный и, как показалось, злой.

«Что у тебя случилось?» – спросил я. «Пошли, сам посмотришь», – сказал старшина, и мы пошли по тёмному коридору. Подошли к железной двери с огромным замком. Позвякав ключами, седой старшина открыл дверь, и мы вошли в камеру. Мальцев и Коркин остались в коридоре. В полутёмной камере я увидел трёх человек, поднявшихся с нар. Ближе к двери стоял молодой парень, высокий, черноволосый, в милицейской шинели на плечах. Лицо у него было какое-то чёрное, как мне сначала показалось, но, приглядевшись, я понял, что это синяки. Под шинелью была видна рваная гимнастёрка и грязно-серая, бывшая когда-то, очевидно, белой, нательная рубаха с бурыми пятнами крови. Из таких же рваных и грязных галифе торчали большие, в какой-то коросте, голые ступни ног.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.