Дело о Жар-птице

Артем пробивался сквозь тайгу уже третий час. Прогресс был мучительно медленным. Несколько раз «Трэкол» застревал в сугробах, и ему приходилось вылезать, орудуя лопатой, насквозь промокая от пота и снега. Руки и ноги постепенно теряли чувствительность. Он жевал снег, чтобы хоть как-то бороться с обезвоживанием.

Он постоянно оглядывался, вслушивался. Каждый шорох, каждый треск ветки заставлял его сердце замирать. Он ждал, что из темноты возникнут фары или, что еще страшнее, появится знакомый чешуйчатый силуэт.

Мысли возвращались к Гориславу. Вспоминал, как тот впервые расправил крылья, как его перья вспыхнули таким светом, что пришлось надеть защитные очки. Вспоминал его любопытство, его попытки копировать человеческую речь, его привязанность… Это была не просто научная победа. Это было чудо. И он отдал это чудо в руки людей, которые видели в нем лишь инструмент для убийства.

Внезапно двигатель вездехода захлебнулся и заглох. Артем снова попытался завести – стартер проворачивался с унылым щелканьем, но мотор не схватывал. Бензин. Кончился бензин.

Он вышел из кабины. Ветер тут же сбил его с ног. Он поднялся, отряхиваясь. Темнота была почти абсолютной. Без фар он видел лишь на пару метров перед собой. Он был в ловушке. Посреди дикой тайги, в пургу, без транспорта.

Отчаяние, холодное и липкое, подступило к горлу. Он крикнул – крик бессильной ярости и отчаяния, который тут же унесло ветром. Он упал на колени в снег, сжимая голову руками. Это конец. Все, чего он добился, все, ради чего жил, привело его сюда – к одинокой, бессмысленной смерти в снежной пустыне.

И вдруг, сквозь вой ветра, он уловил другой звук. Слабый, едва различимый. Не животный и не механический. Это была музыка. Тихое, хриплое пение.

Он замер, вслушиваясь. Песня была старинной, протяжной, на языке, который он с трудом понимал – на смеси старорусского и местного диалекта. Она доносилась откуда-то слева.

Новыми силами, порожденными последней искрой надежды, Артем побрел на звук. Он шел, спотыкаясь, проваливаясь в снег, но песня становилась все громче. И скоро он увидел огонек. Тусклый, желтый, мерцающий сквозь завесу снега. Окно.

Он подошел ближе. Это была та самая избушка. Низкая, почерневшая от времени, сложенная из толстых бревен. Труба из консервных банок испускала тонкую струйку дыма. Из-за двери доносилось то самое пение.

Артем постучал, его пальцы были слишком окоченевшими, чтобы сжать в кулак. Пение оборвалось.

Послышались тяжелые шаги. Щелкнула заслонка на маленьком смотровом окошке. Пара темных, пронзительных глаз уставилась на него из темноты.

– Кто? – прозвучал хриплый, как скрип старого дерева, голос.

– Помогите… – просипел Артем, его силы были на исходе. – Я от Семена… с «Ангары»…

Долгая пауза. Потом щелкнул засов, и дверь со скрипом отворилась.

В проеме стоял не Семен. Стоял высокий, костистый старик с длинной, седой, как лунь, бородой, заплетенной в две косы. Лицо его было испещрено глубокими морщинами, а глаза смотрели с таким всепонимающим спокойствием, что Артему на мгновение показалось, будто он видит самого лешего из тех сказок, что вдохновляли его работу.

– Заходи, замерзший, – произнес старик. – Места хватит.

Артем переступил порог и рухнул на пол у входа. Тепло, исходившее от железной печки-буржуйки, обожгло его кожу. Воздух был густым, пах дымом, сушеными травами и вареной олениной.

Старик молча поднял его, усадил на грубую лавку у стола, накрыл его окоченевшие плечи одеялом из волчьего меха. Потом налил ему в жестяную кружку чего-то темного и дымного. Самогон, пахнущий хвоей и ягодами.

– Пей. Медленно.

Артем сделал глоток. Огонь распространился по жилам, отогревая изнутри. Он пил, жадно, пока кружка не опустела.

– Семена тут нет, – сказал старик, усаживаясь напротив. – Он на материк ушел. А я – Дедей. Живу тут. Смотрю. – Его взгляд упал на портфель, который Артем не выпускал из рук. – С «Ангары» говоришь? Того сумасшедшего, что в каменном мешке сидел и с нечистью разговаривал?

Артем вздрогнул.

– С какой нечистью?

– Не мне тебе рассказывать, – усмехнулся Дедей, и его глаза блеснули. – Земля тут старая. Помнит многое. И говорит с теми, кто слушать умеет. Твои железные птицы… они тоже кричат. Только ты их крика не слышишь. А старые духи слышат.

Артем смотрел на него, не в силах отвести взгляд. Этот человек… он что-то знал. Чувствовал.

– Со мной… случилась беда, – начал Артем с трудом. – На станцию напали. Люди. Они убили… они забрали…

Он не мог закончить. Слезы, смешанные с грязью и потом, потекли по его лицу. Он плакал впервые за много лет. Плакал о своей разбитой мечте, о плененном дитяти, о выпущенном на волю монстре.

Дедей слушал молча, не перебивая. Когда Артем замолчал, старик тяжело вздохнул.

– Пришли, значит. За силой твоей наговорной. Я так и знал. Предупреждал Семена – не свяжись с этим местом. Тут дыра. Дыра между мирами. Твое железо и стекло только шире ее раскрыли.

Он встал, подошел к маленькому окошку, затянутому пузырем.

– Ночью сейчас не пойдешь. И завтра не уйдешь. Пурга на три дня. Останешься тут. А они… они уже близко.

Артем похолодел.

– Кто? Как вы знаете?

– Чувствую, – просто сказал Дедей. – Земля стонет под их железными ногами. И под когтями твоего ущербного детища. Оно тоже на свободе. И оно ранено. И злости в нем – на тысячу чертей.

– Змей… он жив?

– О, жив, – старик повернулся, и его лицо было серьезным. – И метится. Ищет, кого покарать за свою боль. Или… ищет своего творца. – Он пристально посмотрел на Артема. – Ты его на свет позвал. Ты за него и в ответе. И за ту, сияющую. Пока не поздно.

– Что я могу сделать? – с отчаянием спросил Артем. – Я один. У меня ничего нет!

– Есть, – Дедей ткнул костлявым пальцем в его грудь. – Знание есть. Да воля. А оружие… оружие мы найдем. – Он подошел к дальней стене, сдернул потертое одеяло, висевшее на гвозде. За ним на стене висели два предмета: старый, но ухоженный карабин с примкнутым штыком и… странный, изогнутый нож, рукоять которого была вырезана из желтой, похожей на камень кости. Клинок отливал синевой вогнутой дамасской стали.

– Вот, – сказал Дедей, снимая карабин. – Это по зубам и человеку, и зверю. А это… – он бережно снял нож, – …это для того, что ни человек, ни зверь. Это клинок, что прадед мой выковал из кости того, кто с неба упал. Он для нечисти подземной да небесной. Может, и твоему Змею острие его пригодится.

Артем смотрел на нож, и ледяной ужас сковал его снова. Старик говорил не просто так. Он знал. Знавал. Возможно, его предки сталкивались с чем-то подобным. С тем самым «Элементом Икс», что лежал в основе всех его творений.

В эту секунду снаружи донесся звук. Не ветра. Это был отдаленный, но четкий гул. Гул вертолетных лопастей.

Они пришли.

Дедей метнулся к печке, засыпал огонь золой. Избушка погрузилась в почти полную тьму.

– Молчи, – прошептал он. – И не двигайся.

Гул нарастал, превращаясь в оглушительный рев. Снег за окном вздымался вихрем, застилая все белой пеленой. Тени от прожекторов скользили по стенам избушки, выхватывая из тьмы испуганное лицо Артема и невозмутимое, как скала, лицо Дедея.

Охота началась. И убежище, найденное с таким трудом, вот-вот должно было превратиться в ловушку.