Холодный огонь

Глава 1: Призрачный час

Тишина в пожарной части номер семь была обманчивой. Она не была пустой, а скорее плотной, тяжелой, как заряженный перед грозой воздух. В этой тишине храпели на втором этаже в караульном помещении двое бойцов, третий, молодой Савельев, увлеченно щелкал по клавишам игровой консоли, а старший прапорщик Алексей Гордеев, сидя у окна, смотрел на ночной город, залитый оранжевым светом фонарей.

Гордеев был человеком огня. Он знал его двадцать лет, с тех пор как самому себе, еще пацану, доказал, что может войти в горящий сарай и вытащить оттуда соседского кота. Он знал его язык – шипение, рев, потрескивание. Его характер – капризный, стремительный, непредсказуемый. Он чувствовал его тепло за километр, кожей спины, каким-то внутренним радаром, который не подводил никогда. Огонь для него был живым существом, противником, а иногда и союзником. Но в последнее время этот противник начал вести себя странно.

Рация на столе хрипло кашлянула, разрывая тишину. Дежурный голос диспетчера, ровный и лишенный эмоций, прозвучал как приговор спокойной ночи.

– Вызов принят. Пожарно-спасательное подразделение части номер семь. Адрес: улица Индустриальная, складской комплекс «Вектор», ангар номер три. Сообщение о возгорании. Повторяю: улица Индустриальная, складской комплекс «Вектор», ангар три.

Сон исчез мгновенно. По лестнице, не касаясь перил, с грохотом слетели двое – Коляда и Сергеев. Савельев замер с геймпадом в руках, на секунду забыв о виртуальной войне.

– Подъем! – Гордеев не кричал, его голос был низким и властным, как удар колокола. – Савельев, брось свою игрушку, бегом на линейку!

Через девяносто секунд, застегивая на ходу боевку, они уже занимали места в кабине ярко-красного «Урала». Гордеев на месте командира, Коляда за рулем. Двигатель взревел, ворота гаража поползли вверх, открывая путь в ночь. Сирена, сначала робкая, набрала силу и завыла, разрезая сонное марево спального района.

– Ангар на «Векторе», – сказал Коляда, ловко вписываясь в пустой ночной поток. Мужик лет сорока, с лицом, высеченным из гранита, он был тем, на кого можно положиться в кромешном аду. – Что там может гореть? По-моему, там пакля какая-то хранится, текстиль.

– Диспетчер сказала – без подробностей. Сообщил сторож, – отозвался Сергеев, проверяя соединения рукавов. Он был помоложе, лет тридцати, с умными, быстрыми глазами.

Гордеев молчал, глядя в окно. Внутри него что-то щелкнуло. Тот самый радар. Он не чувствовал огня. Обычно, даже когда до места было километров пять, он уже ощущал его, как далекий жар костра. Сейчас – ничего. Только холод ночи и сосущая под ложечкой пустота.

– Может, ложный? – предположил Савельев, его молодой голос прозвучал немного надтреснуто. Для него каждый вызов был еще в новинку, адреналин бил в голову, как шампанское.

– Никогда не знаешь, – буркнул Коляда. – Лучше десять раз на ложный, чем один опоздать на настоящий.

Они мчались по спящему городу. Огни рекламы скользили по глянцевым бокам машины. Гордеев закрыл глаза, пытаясь настроиться. Ничего. Абсолютная тишина на его внутренних датчиках. Это было неправильно. Это было так же неправильно, как если бы хирург не чувствовал пульс у пациента.

Через пятнадцать минут они свернули на Индустриальную. Длинная, плохо освещенная улица, уставленная блеклыми коробками складов и цехов. Впереди, в конце улицы, не было ни зарева, ни дыма. Только тусклые фонари и гулкое эхо их же сирены.

– Странно, – произнес Сергеев, – никаких признаков.

– Может, адрес перепутали? – Коляда сбросил газ.

– Ангар три, – упрямо повторил Гордеев. – Едем.

«Урал» подкатил к воротам комплекса «Вектор». У будки охранника метался пожилой мужчина в телогрейке, размахивая руками. Его лицо, освещенное фарами, было бледным, искаженным страхом.

Гордеев выпрыгнул из кабины первым. Воздух был холодным, пахло асфальтом, пылью и чем-то еще… слабым, едва уловимым. Не гарью. Скорее… озоном. Как после грозы. Или короткого замыкания.

– Где пожар? – его голос прозвучал громко в ночной тишине.

– Там… в третьем… – охранник задыхался, его пальцы дрожали, когда он показывал на огромные, похожие на гробницу, ворота ангара. – Я… я подошел проверить, как положено… а оттуда… свет… голубой свет!

– Свет? – переспросил Коляда. – Какой еще свет? Пламя есть? Дым?

– Нет пламени! Нет дыма! – охранник почти кричал. – Там голубой свет, и… тихо. А потом Артем… мой пес… он забежал туда, гавкнул раз и все… Я позвал его, а он не выходит! И тишина… Там такая тишина, до костей пробирает!

Гордеев обменялся взглядами с Колядой. Паника сторожа была настоящей, это не было притворством. Но картина не складывалась.

– Экипаж, готовиться к обследованию, – скомандовал Гордеев. – Сергеев, Савельев – развернуть ствол на всякий случай. Коляда, со мной. ОЗК, аппараты. Проверка воздуха.

Они облачились в тяжелые защитные костюмы и кислородные маски. Мир сузился до шипения воздуха в маске и стука собственного сердца. Гордеев взял в руки тепловизор. Экран был темным, холодным. Ни единого оранжевого или красного пятна, указывающего на источник тепла.

– Ничего не вижу, – сказал он, голос прозвучал гулко внутри маски. – Температура в норме.

– Может, он все же спятил? – прошептал Коляда.

– Собака-то куда делась? – возразил Гордеев.

Он подошел к массивным воротам ангара. Они были приоткрыты на несколько сантиметров. Оттуда исходил тот самый голубоватый свет. Неяркий, мерцающий, как от экрана старого телевизора. И запах озона стал сильнее.

– Осторожно, Лексей, – предупредил Коляда.

Гордеев кивнул и толкнул створку. Она с скрипом поддалась, открывая щель, в которую можно было проскользнуть.

Внутри было просторно и пусто. Высокий потолок терялся в темноте, но весь пол ангара был залит тем самым фосфоресцирующим голубоватым светом. Он исходил ниоткуда и повсюду одновременно, будто сама воздушная среда была им пропитана. Свет был холодным. Гордеев это почувствовал сразу. Он не давал тепла. Напротив, сквозь защитный костюм пробирала странная, неестественная прохлада.

Он сделал шаг внутрь. Коляда последовал за ним.

– Господи… – его голос прозвучал приглушенно.

Ангар был не пуст. В центре, примерно в двадцати метрах от входа, лежала крупная собака, дворняга. Она была мертва. Но вокруг нее не было ни копоти, ни следов горения. Шерсть ее была чистой, глаза открыты, застывшие в ужасе. Она выглядела так, будто ее жизнь выключили одним щелчком.

И тут Гордеев увидел это. В нескольких шагах от собаки, на бетонном полу, лежал человек. Мужчина в рабочей спецовке. Он тоже не двигался.

– Пострадавший! – крикнул Гордеев, забывая о странном свете, и бросился вперед.

– Стой, Лексей! – заревел Коляда. – Смотри на пол!

Гордеев замер и опустил взгляд. Прямо перед ним, на полу, узкой, едва заметной полосой струился тот самый голубой свет. Он был чуть плотнее, почти жидкостный. Гордееву показалось, что он шевелится, как река.

Он обошел это место и, присев на корточки, дотронулся до мужчины. Кожа была холодной. Слишком холодной для живого человека. Он проверил пульс. Ничего. Зрачки не реагировали на свет. Мертв. Но так же, как и собака, без единого признака ожога или удушья. Его лицо было застывшей маской ужаса, точь-в-точь как у пса.

– Двое мертвых. Никаких признаков пожара, – доложил Гордеев в рацию, и его собственный голос показался ему чужим. – Повторяю, признаки возгорания отсутствуют. Нет тепла, нет дыма. Есть… аномальное свечение.

– Принимаю, – голос диспетчера дрогнул. – Вызываю наряд полиции и скорую. Оцените обстановку.

В этот момент Савельев, оставшийся снаружи у развернутого рукава, крикнул в рацию:

– Алексей Викторович! Свет… он меняется!

Гордеев поднял голову. Голубое свечение в ангаре действительно изменилось. Оно стало пульсировать, как гигантское сердце. Свет сгущался в центре, образуя вращающуюся воронку, медленную и почти гипнотическую. Воздух начал вибрировать, но не от жара, а от какого-то низкочастотного гула, который отзывался в костях.

– Отходим! Немедленно! – скомандовал Гордеев.

Они бросились к выходу. Но голубая воронка вдруг рванулась вперед, не как пламя, а как струя газа или жидкости. Она потекла по полу, обтекая труп рабочего, и устремилась к ним.

Коляда был ближе к выходу и выскочил первым. Гордеев отпрыгнул в сторону, чувствуя, как странный холодок овевает его ноги, даже сквозь ОЗК. Голубая «река» коснулась металлической стойки, стоявшей у стены. И стойка… изменилась. Яркий, блестящий металл вдруг потускнел, покрылся толстым слоем рыжей окалины, как будто за считанные секунды проржавел на десятки лет вперед. Но не было жара, не было искр. Просто мгновенное, тихое разрушение.

– Что за черт… – прошептал Коляда, смотря на это снаружи.

Гордеев выбрался из ангара, его сердце бешено колотилось. Он отступил на несколько шагов, не в силах оторвать взгляд от голубого сияния, которое теперь сконцентрировалось у входа, словно невидимой стеной отгораживая внутренность ангара от внешнего мира.

– Закрывайте ворота! – скомандовал он.

Сергеев и Савельев, напрягшись, с грохотом задвинули створки. Голубой свет исчез, щель между ворот пропала. Но они все еще видели его слабое свечение из-под щели внизу.

Стояла полная тишина. Только прерывистое дыхание и шипение воздуха в их собственных аппаратах.

Через десять минут подъехали полицейские машины и скорая. Началась обычная в таких случаях суета: оцепление, опрос, растерянные взгляды. Гордеев, сняв маску, стоял в стороне и курил, руки его слегка тряслись. Он чувствовал себя не пожарным, победившим стихию, а солдатом, столкнувшимся с оружием, которое не подчиняется известным законам физики.

К нему подошел следователь, представившийся майором Петровым. Сухой, подтянутый мужчина с внимательными глазами.

– Старший прапорщик Гордеев? Расскажите по порядку.

Гордеев рассказал. Все, как было. Про холодный свет, про мертвых без признаков насилия, про мгновенную коррозию металла. Петров слушал, не перебивая, его лицо оставалось невозмутимым.

– И вы утверждаете, что никакого огня не было? – уточнил он, когда Гордеев закончил.

– Не было. Был… какой-то холодный огонь. Он не жжет, он… уничтожает как-то иначе.

– Холодный огонь, – повторил Петров, делая пометку в блокноте. – Спасибо. Протоколы ваших показаний мы оформим позже. Пока прошу никому не разглашать детали. Чтобы не сеять панику.

– Понимаю, – кивнул Гордеев.

Он отошел и прислонился к капоту своей пожарной машины. К нему подошел Коляда.

– Что это было, Лексей? – в его голосе не было страха, только глубокая, неподдельная растерянность. – Я двадцать лет в огне, я видел, как горят люди, как плавится сталь… Но это… Это не укладывается в голове.

– Не знаю, Витя, – честно ответил Гордеев. – Не знаю.

Он посмотрел на запертые ворота ангара. Оттуда больше не исходило никакого свечения. Все выглядело абсолютно нормально. Слишком нормально. Как могила, присыпанная свежей травой.

Вернувшись в часть под утро, они молча разошлись. Спать не хотелось. Гордеев снова устроился у окна в пустой караулке. Город начинал просыпаться, зажигались первые окна, проехала одинокая машина.

Он закрыл глаза, пытаясь воспроизвести в памяти каждую деталь. Голубой свет. Тишину. Запах озона. Застывшее лицо мертвого рабочего. И стойку, которая за секунду превратилась в груду ржавого металла.

«Холодный огонь», – сказал он тогда следователю. Слова родились сами собой, интуитивно. И теперь, сидя в тишине, он понимал, насколько они были точны. Это был именно огонь. Огонь, который пожирал не дерево и плоть, а саму жизнь, саму материю. Огонь, который не оставлял пепла, только пустоту.

Рация на столе снова хрипнула. Голос диспетчера, на этот раз с заметной ноткой напряжения:

– Вызов принят. Пожарно-спасательное подразделение части номер семь. Адрес: улица Гагарина, дом восемнадцать, квартира сорок четыре. Сообщение о странном свечении и… запахе газа. Повторяю: улица Гагарина, дом восемнадцать, квартира сорок четыре.

Гордеев медленно поднялся. Внутри него все сжалось в ледяной комок. Его радар, молчавший перед вызовом на склад, теперь подавал тихий, но настойчивый сигнал. Не тепла. Не огня. А той самой, леденящей душу пустоты.

– Экипаж, на вызов! – его голос прозвучал хрипло.

Он посмотрел на входящих в караулку Коляду и Сергеева. В их глазах он прочитал то же самое: понимание. Это не было совпадением. Это только начиналось.

«Холодный огонь» приходил в город.

Глава 2: Тихий дом

Рассвет, который они встретили на улице Гагарина, был не тем очищающим светом, что разгоняет ночные кошмары, а скорее серой, безразличной поволокой, приглушающей краски и звуки. Он не принес облегчения, лишь оттенил нереальность происходящего.

Дом номер восемнадцать был типичной панельной девятиэтажкой позднесоветской постройки. Серая, унылая, с кривыми балконами, увешанными спутниковыми тарелками. Сейчас она ничем не отличалась от сотен других, разбросанных по спальным районам города. Ничем, кроме того, что происходило в квартире на четвертом этаже.

Подъехав, Гордеев снова насторожил свой внутренний радар. Тот самый холодок, ощущение пустоты, вакуума, всасывающего жизнь. Оно было слабее, чем в ангаре, более рассеянным, но присутствовало неоспоримо.

У подъезда уже стояла полицейская машина и микроавтобус скорой помощи. Майор Петров, в том же строгом плаще, разговаривал с участковым. Увидев пожарных, он кивком подозвал их к себе.

– Ваш «холодный огонь», кажется, не ограничился промышленной зоной, – без предисловий сказал Петров. Его лицо выглядело еще более осунувшимся. – Квартира сорок четыре. Пенсионерка, Лидия Семеновна Решетникова. Соседи с нижнего этажа ночью вызвали наряд, жаловались на странный голубоватый свет, пробивавшийся через щели в их потолке. И на запах.

– Озона? – уточнил Гордеев.

Петров внимательно на него посмотрел.

– Да. И еще… миндаля. Горького миндаля. Вы знаете, что это значит.

Гордеев кивнул. Он знал. Цианистый калий. Но здесь это было не так. Это было что-то иное, что-то, что лишь пахло смертью, но несло ее иными путями.

– Соседи говорят, бабушка жила одна, – продолжил следователь. – Была тихой, никого не трогала. Входная дверь заперта изнутри. Мы ее вскрыли. Никого не заходили, ждали вас. Ваше явление требует… специализированного подхода.

В его голосе прозвучало нечто новое – не просто служебный интерес, а настороженное уважение, смешанное со страхом. Он понимал, что столкнулся с чем-то, что не прописано ни в одном уголовно-процессуальном кодексе.

– Экипаж, – обернулся Гордеев к своим. – ОЗК, аппараты. Тепловизор, газоанализатор. Никаких исключений.

Облачаясь в защитные костюмы, они молчали. Даже молодой Савельев не задавал вопросов. Его лицо под прозрачным забралом шлема было серьезным, сосредоточенным. Шок от ночного происшествия сменился глухой, тяжелой решимостью.

Поднявшись на четвертый этаж, они увидели, что дверь в квартиру сорок четыре действительно была вскрыта, приоткрыта на несколько сантиметров. Из щели тянулся тот же знакомый, леденящий душу запах – озон плюс сладковатый, смертельный аромат горького миндаля.

– Коляда, со мной. Сергеев, Савельев – подстраховка на лестничной площадке. Рукав не разворачиваем, пока не будет ясности, – скомандовал Гордеев.

Он толкнул дверь. Она бесшумно отворилась.

Их встретил тот же голубоватый, фосфоресцирующий свет. Но здесь он был иным. Не сконцентрированным воронкой, как в ангаре, а разлитым по всей квартире, как туман. Он висел в воздухе, медленно переливаясь, делая очертания прихожей зыбкими, нереальными. Казалось, они вошли не в жилище, а в аквариум, наполненный ядовитой, светящейся жидкостью.

Гордеев поднял тепловизор. Картина была прежней – холод. Температура в норме, даже чуть ниже. Никаких очагов возгорания. Он переключил на газоанализатор. Прибор зафиксировал следы озона, но концентрация была не смертельной. Ни угарного газа, ни паров цианида, который давал бы такой запах. Прибор просто не знал, что искать.

– Ничего, – сквозь маску прошептал Коляда. – Опять ничего. Как так?

Они двинулись дальше, в гостиную. Свет здесь был гуще. Он исходил отовсюду – от стен, от потолка, от старого дивана и телевизора с выпуклым экраном. Мебель, ковер, занавески – все было покрыто тончайшим, почти невидимым слоем голубоватой пыльцы, которая и излучала этот фантасмагорический свет.

И тут Гордеев его увидел. В кресле у окна, спиной к ним, сидел человек. Небольшая, худенькая старушка в ситцевом халате. Седая голова была склонена набок, будто она заснула, глядя на серый рассвет за окном.

– Пострадавшая, – сказал Гордеев и сделал шаг вперед.

– Осторожно! – Коляда схватил его за рукав. – Смотри!

Гордеев опустил взгляд. Пол перед креслом был чист, но сам воздух вокруг старушки казался более плотным, насыщенным тем самым голубым свечением. Оно пульсировало вокруг нее едва заметными волнами.

Вдруг Коляда указал на стену рядом с креслом. На обоях висели старые фотографии в простых рамках. Одна из них, портрет молодого мужчины в военной форме, висела прямо над батареей отопления. И Гордеев понял, в чем дело. Батарея, как и все в этой комнате, была холодной. Но та ее часть, что находилась прямо за фотографией, выглядела иначе. Металл был новым, блестящим, как будто его только что покрасили. В то время как остальная часть батареи покрылась за зиму слоем пыли и слегка облупилась.

– Она… она не разрушает, – проговорил Гордеев, и до него начала доходить чудовищная суть. – Она консервирует.

Он медленно, стараясь не потревожить мертвую тишину, обошел кресло и посмотрел на лицо старушки.

Лидия Семеновна была мертва. Это было очевидно. Но ее смерть не была похожа на ту, что они видели в ангаре. Там смерть была мгновенной и ужасной. Здесь же… здесь она была остановленной. Замороженной в идеальном, нетленном состоянии. Кожа не была восковой, как у покойников, она выглядела почти живой, лишь лишенной кровотока. Глаза были закрыты, на лице застыло выражение не ужаса, а легкого удивления. Одной рукой она держала вязание – спицы и почти законченный носок. Казалось, она просто отвлеклась на минуту.

Но самое жуткое было не это. Самый жуткой деталью была роза. Небольшой, в пластиковом горшке цветок на подоконнике. Он стоял прямо в полосе голубоватого света, падавшего из прихожей. И он был жив. Его лепестки, алые и бархатистые, были раскрыты, на них блестели капли воды, как будто его только что полили. Но Гордеев видел – он не жил. Он был застывшим. Капли воды не стекали, лепестки не шевелились от сквозняка. Это была идеальная, абсолютно реалистичная копия живого цветка, пойманная в ловушку вне времени.

– Господи Иисусе… – Коляда перекрестился, забыв, что на нем защитный костюм. – Да что же это такое?

Гордеев поднес руку к лицу старушки, не касаясь его. Он чувствовал холод. Не морозный, а глубокий, космический холод, исходящий не от тела, а от самого пространства вокруг него.

– Она не разлагается, – тихо сказал он. – И не будет разлагаться. Этот… холодный огонь… он не сжег ее. Он выключил в ней время.

В этот момент их рации хрипло ожили. Голос Сергеева с лестничной клетки прозвучал напряженно:

– Алексей Викторович! Прием! Там ученые какие-то приехали. С майором Петровым. Говорят, срочно нужно эвакуироваться. У них приборы какие-то пищат.

– Ученые? – переспросил Гордеев.

– Да. Из какого-то НИИ. Говорят, явление нестабильное и может… расползтись.

Гордеев в последний раз окинул взглядом комнату. Замерзшую в вечности старушку. Застывшую розу. Блестящий кусок батареи под фотографией. Это был не пожар. Это было нечто бесконечно более страшное.

– Отходим, – скомандовал он. – Немедленно.

Они вышли из квартиры, и тяжелая дверь с глухим стуком закрылась за ними, запечатывая молчаливый, холодный ад внутри.

На лестничной площадке, кроме пожарных и полиции, находились двое новых людей. Мужчина и женщина. Мужчина лет пятидесяти, в очках в толстой роговой оправе и в потрепанном кожаной куртке, с умным, усталым лицом. Он держал в руках какой-то черный ящик с антенной, с которого доносилось прерывистое, тревожное пиканье. Женщина была моложе, лет тридцати пяти, с собранными в строгий пучок каштановыми волосами и пронзительными серыми глазами. Она была одета в темный, функциональный комбинезон без опознавательных знаков и с холодной, оценивающей отстраненностью смотрела на пожарных.

– Старший прапорщик Гордеев? – обратился к нему мужчина. Его голос был спокойным, глуховатым. – Меня зовут Аркадий Игнатьевич Львов. Это моя коллега, Виктория Сергеевна Орлова. Мы из Научно-исследовательского института прикладной физики. Специальная группа по аномальным явлениям.

Гордеев молча кивнул. Упоминание об «аномальных явлениях» прозвучало настолько сюрреалистично в этом унылом подъезде, что уже не могло удивить.

– Мы ознакомились с вашим отчетом по ангару номер три, – продолжил Львов. – И, к сожалению, наши худшие опасения начинают сбываться. Явление, с которым вы столкнулись, мы условно называем «Эффект Кальпы».

– Кальпы? – переспросил Коляда.

– В индуистской мифологии – цикл созидания и разрушения вселенной, – пояснила Орлова. Ее голос был ровным, без эмоций, как у хирурга, констатирующего диагноз. – Очень точное название. То, что происходит внутри, – это локальный сбой в течении времени. Энтропия, то есть естественный процесс разрушения и хаоса, в эпицентре явления останавливается. Материя замораживается в своем текущем состоянии. На неопределенный срок.

– А на периферии? – спросил Гордеев, вспоминая мгновенную коррозию стойки в ангаре.

– На периферии, в так называемой «буферной зоне», энтропия, наоборот, ускоряется в тысячи, миллионы раз, – сказал Львов. – Металл ржавеет за секунды, органика распадается. В ангаре вы видели именно буферную зону. А здесь… – он кивком указал на дверь квартиры, – мы имеем дело с развившимся ядром аномалии. Зоной стазиса. Полной временной остановки.

– И этот голубой свет? – спросил Гордеев.

– Побочный продукт, – ответила Орлова. – Излучение, высвобождаемое при разрыве пространственно-временного континуума. Оно безвредно само по себе. Опасно то, что его порождает.

Прибор в руках Львова запищал чаще и громче.

– Аномалия расширяется, – констатировал ученый, глядя на экран. – Пока медленно, сантиметров на десять в час. Но процесс нелинейный. Он может ускориться в любой момент. Мы должны немедленно эвакуировать весь подъезд. Возможно, весь дом.

Майор Петров, слушавший молча, мрачно кивнул и отдал распоряжение участковому.

– Откуда это взялось? – спросил Гордеев, глядя на Львова. – И почему пожарные? Почему мы?

Львов и Орлова обменялись быстрыми взглядами.

– Пока мы не знаем, откуда, – честно ответил Львов. – Гипотезы есть, но они требуют проверки. А что касается вас… – он снова посмотрел на Гордеева с тем же странным уважением, – вы были первыми, кто вошел в эпицентр и вышел живым. Более того, вы каким-то образом почувствовали его заранее. Ваш опыт, ваша… чувствительность к экстремальным состояниям материи, может оказаться бесценной. Мы просим вас и вашу команду о сотрудничестве. Официальный запис в вашу часть уже направлен.

Гордеев посмотрел на своих ребят. На Коляду, который молча курил, глядя в стену. На Сергеева и Савельева, которые слушали, затаив дыхание. Они были пожарными. Их работа была понятной: огонь, вода, спасение людей. А здесь… здесь были ученые, говорящие о разрыве пространства-времени.

– Мы не ученые, мы пожарные, – глухо сказал Гордеев.

– Сейчас границы между профессиями стираются, – мягко, но настойчиво сказала Орлова. – Вы столкнулись с явлением, которое, по первым признакам, имитирует пожар. Свечение, запах гари… только его нет. Кто, как не вы, сможет отличить настоящий вызов от… этого? – она кивнула на дверь квартиры.

В ее словах была чудовищная логика. Это был тот же враг – огонь. Только изменивший свою природу до неузнаваемости.

– Что нужно делать? – спросил Гордеев, чувствуя, как тяжелый груз ложится на его плечи.

– Пока – наблюдать и сообщать, – сказал Львов. – Мы настраиваем сеть датчиков по городу, пытаясь отследить источник или следующую вспышку. Ваша задача – быть на передовой. Первыми реагировать. И по возможности… – он запнулся, – собирать данные.

– Данные? – уточнил Коляда.

– Фотографии, замеры, образцы, если это будет безопасно, – пояснила Орлова. – Все, что поможет нам понять природу «холодного огня».

В подъезде началась суета. Полицейские и прибывшие сотрудники МЧС в штатском начали обход квартир, объявляя о срочной, «временной» эвакуации по причине «утечки газа». Поднимался шум, детский плач… Обычный мир входил в столкновение с аномалией, и мир этот трещал по швам.