Часы, которые открывают двери

Артём, несмотря на дрожь в коленках, не выдержал:

– Извините, а вы часто задаёте допрос людям, которых видите впервые? Может, для начала представитесь?

Часы тихо фыркнули. Да, именно фыркнули. Видимо, даже у предметов может быть характер.

– Наконец-то кто-то вспомнил о правилах вежливости, – проговорил голос. – Ладно. Формально: карманные часы, модель не для скучных, изготовлены в единственном экземпляре. Фактически… – стрелки на секунду замерли и резко дернулись вперёд. – Можете звать меня Мистер Секунда.

– Мистер… кто? – переспросила Лея.

– Секунда, – повторили часы с достоинством. – Не Микросекунда, не Вечность, не какая-нибудь там Кукушка, а вполне уважавшая себя единица времени. Хотя, если хотите, можно просто Мистер. Или Господин Тик-Так. Но я предпочитаю всё-таки Секунду.

Артём осторожно выглянул из-за Леи.

– Вы… то есть ты… – он запутался в обращении, – ты… живой?

– Вопрос философский, – задумчиво ответили часы. – Но я говорю, думаю и ужасаюсь тому, что вижу, значит, по меркам вашего мира – вполне живой. А вот у меня к вам вопрос: что вы здесь делаете, малыши?

– Мы… – Лея сглотнула. – Я… Мы тетради заносили. На чердак. Учительница попросила.

– О, великая миссия! – воскликнул Мистер Секунда. – Спасение человечества откладывается, у нас сегодня операция «Перенос учебной макулатуры». Какой эпохальный, я бы даже сказал, бумажный поворот!

Артём не удержался и хмыкнул.

– Слушай, ты мне нравишься, железный. Ты почти как я, только без ног.

– Зато у меня есть стрелки, которые всегда знают, куда двигаться, – не остался в долгу Мистер Секунда. – В отличие от некоторых болтунов. Но сейчас не время для обмена комплиментами. Я спал… очень долго. И если меня разбудили, значит, произошло что-то, чего нельзя игнорировать.

Лея почувствовала, как у неё внутри лёгкое волнение превратилось в дрожащий шарик тревоги.

– А… что произошло? – осторожно спросила она.

Часы замолчали. Тиканье стало чуть громче, серьёзнее, словно они собирались с мыслями.

– То, чего вы, люди, давно боялись, но старательно делали вид, что всё в порядке, – наконец произнёс Мистер Секунда. – То, о чём вас предупреждали сказки, истории, легенды, но вы решили, что это всё «детство» и «малышня». Чудеса исчезают.

Слова повисли в воздухе, как тяжёлые капли.

Лея не сразу поняла, как на это реагировать. С одной стороны, это звучало… красиво. Почти как начало книги. С другой – слишком похоже на то, что она сама чувствовала последние месяцы.

– Как это… исчезают? – шепнула она. – Они же… и так… как будто…

– Вот именно, «как будто», – резко перебил её Мистер Секунда. – Сначала люди перестали в них верить. Потом перестали о них говорить. Потом перестали о них думать. И в какой-то момент чудеса решили, что, наверное, их здесь больше не ждут, и начали уходить. Не хлопая дверьми, не устраивая сцен. Просто тихо, по одному.

Артём нахмурился:

– Это как, если тебя не зовут на день рождения, ты и не приходишь, да?

– Наконец-то пример, достойный местной школьной культуры, – буркнули часы. – Да, примерно так. Только здесь речь не о торте и шариках, а о том, что мир стал… плоским. Обычным. Без вариантов.

Лея сделала шаг ближе к окну. С чердака город был виден как на ладони – серые крыши, ровные улицы, окна-ячейки. Всё то же самое, что она видела каждый день, но теперь от этих видов повеяло какой-то пустотой, будто сверху на них легло невидимое стекло.

– Я… чувствую, – неожиданно сказала она. – Правда. Как будто всё здесь… устало.

– О, у нас тут особо чувствительное устройство, – мягко сказал Мистер Секунда. – Это хорошо. Без таких, как ты, я вообще бы не проснулся. А теперь – главное.

Стрелки на циферблате вдруг замерли на одном месте, потом резко пошли назад, вперёд, словно крутились вокруг невидимой точки. Лея почувствовала лёгкое покалывание в пальцах, будто по её ладони пробежали крошечные искорки.

– Есть место, – продолжил часы уже совершенно другим тоном, больше не ироничным, а серьёзным, – которое называется Город Чудес. Не в ваших учебниках, не на ваших картах. Оно существует между временем и реальностью, в тех уголках мира, где ещё живут мечты. Этот город долгие годы питался вашими «я хочу», «я верю», «а вдруг получится». Но сейчас он умирает. Медленно, но верно.

– Умирает… город? – переспросил Артём, и в его голосе впервые за долгое время не было ни одной шутки.

– Да, – подтвердил Мистер Секунда. – Улицы гаснут. Дома становятся прозрачными. Жители исчезают, как сны утром. Потому что те, кто их когда-то придумал, перестали в них верить. Каждый забытый рисунок, каждое несбывшееся «когда-нибудь» откусывает от этого города кусок. И если ничего не сделать… он исчезнет окончательно. А вместе с ним исчезнет последняя дверь, через которую чудеса ещё могут возвращаться к вам.

На чердаке стало так тихо, что было слышно, как где-то далеко внизу закрывается дверь кабинета. Лея чувствовала, как у неё внутри что-то одновременно сжалось и развернулось. Всё, что говорил Мистер Секунда, было похоже на сказку, но… слишком точно попадало в то, что она сама думала о мире. Словно кто-то наконец вслух сказал то, что давно лежало у неё в сердце.

– А мы… причём тут мы? – спросила она почти виновато. – Мы же… просто школьники.

– В этом ваш главный недостаток и ваше главное преимущество, – вздохнули часы. – Взрослые слишком заняты важными делами, чтобы заметить, как умирает чудо. Они умеют считать проценты, но не умеют считать звёзды. А вот вы ещё помните, как это – смотреть в окно и ждать чего-то, даже не зная чего именно. Поэтому, нравится вам или нет, но…

Стрелки вдруг выстроились ровно на одной отметке, словно подчеркивая каждое слово.

– Чудеса исчезают. Город Чудес умирает. И если вы хотите его спасти… вам понадобится смелость.

Лея вскинула глаза. Артём тоже. Они обменялись взглядом – коротким, но очень понятным. В этом взгляде не было уверенности, что они готовы или что всё получится. Там были страх, удивление, растерянность. Но под всем этим жила маленькая, упрямая искра: а вдруг… да?

– Почему именно мы? – всё-таки спросил Артём. – Я, конечно, классный, но планета большая. Неужели прямо никого больше не нашлось?

Мистер Секунда тихо рассмеялся – его смех прозвучал как быстрое тиканье.

– Откуда вы люди взяли, что чудеса раздают задачи всем подряд? – мягко ответил он. – Иногда достаточно двух детей на пыльном чердаке, чтобы мир начал меняться. Главное – чтобы у них внутри ещё не всё погасло. А у вас… – он коротко звякнул цепочкой, – ещё горит.

Лея посмотрела на часы и почувствовала, как где-то глубоко-глубоко в груди опять зашевелилась та самая звёздочка, которую она почти считала потушенной. Она ещё не знала, что такое настоящая смелость, и не была уверена, что у неё она есть. Но от мысли, что где-то там, по ту сторону времени, умирает Город Чудес, стало так больно, как будто кто-то пытался стереть её любимую книгу.

– Если… если мы согласимся, – произнесла она едва слышно, – что нам нужно делать?

Мистер Секунда пару секунд молчал, тикая особенно громко, как барабан перед объявлением приговора. Затем строго, но с ноткой улыбки сказал:

– Для начала – не уронить меня. А потом… потом мы откроем дверь, которой в вашей школе никогда не существовало.

Глава 3 – Дверь, которой не существует.

На чердаке стало по-настоящему тихо. Не той обычной тишиной, когда просто никто не говорит, а совсем другой – густой, плотной, как мягкое одеяло, которым накрывают мир перед тем, как рассказать очень важную тайну. Лея стояла, крепко сжимая в ладонях Мистера Секунду, и не могла понять, дрожат ли часы, или это дрожат её руки. Артём стоял рядом и выглядел так, будто одновременно хочет убежать и остаться навсегда.

– Итак, – сказал Мистер Секунда так спокойно, будто приглашал их не в неизвестность, а на экскурсию. – Если город умирает, если чудеса исчезают, то логично предположить, что нам с вами туда нужно попасть. А попасть туда можно, как вы понимаете, не через обычную дверь. Обычные двери ведут в столовые, кабинеты, скучные взрослые разговоры и вечно одинаковые будни. Нам нужна… особенная.

– И где её взять? – осторожно спросил Артём. – На чердаке, конечно, много странного, но «дверь в другой мир» в списке школьного инвентаря вроде не числится.

– Она уже здесь, – уверенно ответили часы. – И всегда была. Просто вы её не замечали. Чудеса редко висят на табличках.

Лея огляделась. Чердак был всё тот же – пыльные коробки, старые плакаты, забытые школьные вещи. И вдруг она поняла, что смотрит совсем не на вещи. Она смотрит – в ожидании. Как будто весь этот беспорядок стал декорацией, за которой вот-вот должен открыться настоящий мир, а они находятся прямо перед сценой.

– Ищите, – мягко сказал Мистер Секунда. – Но не глазами. Глаза привыкли видеть только то, что им удобно. Слушайте сердцем. Оно знает дорогу лучше любой карты.

Лея невольно улыбнулась. В обычной школе за такие слова учителя бы точно поставили два по логике. Но здесь, на этом чердаке, фраза вдруг звучала очень правильно. Она сделала несколько шагов вперёд. Медленно. Тихо. Осторожно. Будто боялась спугнуть что-то живое.

Каждый её шаг будто отзывался где-то внутри. Она проходила мимо старого глобуса, по которому кто-то когда-то проводил пальцем, мечтая об огромных неизведанных странах. Мимо пожелтевших фотографий, где дети смеялись так свободно, будто у них впереди бесконечность возможностей. Мимо плакатов, которые когда-то обещали «большое будущее». И каждый предмет тихо шептал: «Мы когда-то были мечтой». И в этом шёпоте было что-то такое тёплое и грустное, что Лее захотелось их обнять.

А потом она увидела её.

Сначала – просто кусочек стены. Самый обычный, ничем не выделяющийся. Никакой яркой таблички, никакой ручки, никакой надписи «вход в приключение». Но Лея ощутила, как внутри всё резко напряглось, как струна, которую неожиданно задели. Она сделала шаг ближе. Стена была в тени. Пыль на ней лежала ровным слоем, как снег. И всё же… что-то там было не так.

– Стой, – шепнул Артём, хотя сам не знал, зачем шепчет. – Она ведь просто… стена?

– Самые важные двери всегда притворяются стенами, – спокойно сказал Мистер Секунда. – Иначе через них ходили бы все подряд.

Лея протянула руку. Кожа на ладони ощутила прохладу… и вдруг неожиданный отклик. Не как у кирпича, не как у дерева. Скорее – как у воды перед тем, как её коснуться. Словно стена не была стеной до конца. Словно она ждала, что кто-то посмеет дотронуться.

Часы коротко звякнули, стрелки на секунду пошли быстрее, потом выровнялись.

– Нашли, – удовлетворённо сказал Мистер Секунда. – Поздравляю. Это неофициально самая неподходящая дверь в мире. Её не существует ни в одном плане здания. Её никто никогда не строил. Но она есть.

– И куда она ведёт? – спросил Артём. – Только не говори «узнаете по пути». Я это терпеть не могу.

– Узнаете по пути, – радостно сообщил Мистер Секунда. – Потому что если бы вы знали заранее, в этом не было бы ни капли настоящего приключения.

Лея глубоко вдохнула. Стена тихо дрожала под её пальцами, как живая. Она на секунду зажмурилась. Вспомнила мамино строгое «надо быть серьёзной», папино «будь реалисткой», учительское «мечты – это несерьёзно». И вдруг очень ясно поняла, что если сейчас отдёрнет руку и уйдёт, то всю жизнь будет чувствовать ту пустоту, которая и так жила с ней последнее время. А если рискнёт…

– Лей, – тихо сказал Артём, и в этот раз в его голосе не было ни капли шутки, – если хочешь – я с тобой. Если не хочешь – я всё равно с тобой. Только скажи.

Она посмотрела на него. И в его глазах увидела то же самое, что чувствовала сама: страх, но за ним – свет. Маленький, но настоящий. И этого было достаточно.

– Мы вдвоём, – сказала она.

– Вдвоём, – кивнул он.

В этот момент мир начал меняться.

Сначала – звук. Он замедлился. Шорохи стали вязкими, как мед. Далёкие голоса снизу растянулись, будто кто-то тянул их за хвост. Сердцебиение стало слышно отчётливо – их двоих и ещё одно, странное, часовое: тик-так… тик-так…

Потом – цвет. Серые тона начали будто расползаться, терять резкость. Белёсый свет из окна стал немного золотым. Тени перестали быть просто тёмными – они вдруг стали глубокими, как если бы за ними скрывалось нечто большее, чем просто угол комнаты.

И, наконец, пространство. Чердак перестал быть просто комнатой под крышей. Вещи слегка разъехались, словно отступили, давая место чему-то большему. Воздух стал плотнее, насыщеннее, как перед грозой, только вместо страха в нём ощущалось ожидание.

– Не бойтесь, – тихо сказал Мистер Секунда. – Это просто мир вспоминает, что он умеет быть другим.

Стена перед ними изменилась первой. Пыль с неё будто слетела сама собой, и на её поверхности проступили тонкие линии. Они сплетались, закручивались, образовывали узор, похожий на карту, часы, звёзды – всё сразу и ничего определённого. И в центре узора проявились контуры двери. Сначала слабые, как воображение. Потом – всё яснее. И вот уже можно было увидеть раму, едва заметную ручку, кое-где неровности, будто её вырезали не плотники, а сама реальность.

– Вот она, – прошептал Артём. – Дверь… которой не должно быть.

– Дверь, – подтвердили часы. – И не просто дверь. Это граница. Между «как есть» и «как может быть». Между привычным и настоящим. Между миром, который устал, и миром, который ещё хочет жить.

Лея вдруг поняла, что её сердце колотится так сильно, что она слышит его почти как отдельный звук. Страшно? Да. Невероятно? Да. Правильно? Почему-то тоже да. Как будто всё, что она чувствовала последние месяцы, готовилось именно к этому моменту.

– Если мы туда войдём… – осторожно начал Артём. – Мы сможем вернуться?

Мистер Секунда помолчал.

– Скорее всего, да, – честно ответил он. – Но вернётесь ли вы прежними – вопрос другой.

Артём усмехнулся, но как-то по-взрослому.

– Прежними, кажется, быть уже поздно.

Лея протянула руку к ручке. Металл был прохладным. И в то же время живым – будто дверь чувствовала её прикосновение и вздрогнула. На долю секунды Лея закрыла глаза. Она знала: сейчас – та граница, когда можно ещё передумать. Разжать пальцы. Сказать: «Извините, я не готова, я просто школьница, я не герой книг». И всё снова станет как раньше. Серо. Скучно. Правильно.

Она открыла глаза.

– Я готова, – сказала она неожиданно твёрдо.

– Тогда не задерживайтесь, – сказал Мистер Секунда уже без шуток. – Время – штука упрямая. Оно не любит тех, кто вечно сомневается.

Она посмотрела на Артёма.

– Готов?

Он кивнул.

– Если мы сейчас не пойдём, я себе этого не прощу, – сказал он. – И потом, вдруг там дадут нормальную еду без столовой котлеты?

Лея тихо рассмеялась. Смех получился лёгким, как вдох. В самый страшный момент Артём снова подарил ей именно то, что нужно – чуть-чуть света.

Она сжала ручку крепче.

И дверь, которой не существовало ни в одном школьном плане, которую никто никогда не строил и которую никто, кроме них, не увидел бы… слегка дрогнула. Как будто тоже набралась смелости.

– Раз… – шёпотом сказала Лея.

– Два… – добавил Артём.

И на «три» они толкнули её.

Дверь не просто открылась – она как будто выдохнула. Сначала из щели вырвался тонкий поток холодного воздуха, пахнущего чем-то незнакомым: не пылью школы, не мокрым асфальтом, не столовской едой. Там было что-то свежее, как утро, которого ещё не было, и что-то старое, как воспоминание, которого нельзя вспомнить до конца.

А потом – всё сразу изменилось.

Пол ушёл из-под ног, хотя ноги продолжали стоять. Воздух будто растянулся, стал вязким, как тянущийся карамельный ирис. Звук окончательно замедлился: далёкий звонок на урок превратился в один длинный протяжный гул, как если бы кто-то держал последнюю ноту на пианино и никак не мог оторвать пальцы. Серый свет чердака поплыл, вспыхивая то золотистыми, то синеватыми всполохами.

– Не бойтесь, – успел тихо сказать Мистер Секунда. – Это всего лишь граница. Она всегда немного… странная.

Лея сделала шаг вперёд. Или назад. Или в сторону – сложно было понять, куда именно, потому что направление вдруг перестало иметь значение. Взгляд её прыгнул от двери к Артёму, от Артёма к собственным рукам, а потом к чему-то, что вообще нельзя было описать словами. Мир вокруг начал складываться и раскладываться, как бумажный кораблик, который кто-то превращал то в журавлика, то в самолётик, то снова в лист.

Артём, естественно, попытался пошутить, чтобы хоть как-то удержаться за привычную реальность:

– Если это так выглядит каждый раз, когда ты решаешь поменять мир, я понимаю, почему взрослые предпочитают сидеть на диване…

Но слова вылетели необычно медленно, словно каждый звук был отдельным шариком мыла, который поднимался в воздух и лопался только через пару секунд.

Лея почувствовала, как у неё заложило уши. Сердце билось то слишком быстро, то вдруг замедлялось, подстраиваясь под странный ритм вокруг. Она крепко сжала в руке часы, как якорь. Тепло от Мистера Секунды стало сильнее, плотнее, словно он специально отдавал ей часть своей силы, чтобы она не потерялась в этом между.

– Держись за меня, – успела сказать она Артёму.

Он уже и так держался. Его пальцы вцепились в её рукав так крепко, что ткань чуть не треснула. Но Лее от этого хватания было не страшно – наоборот. Она почувствовала, что они уже не просто «Лея» и «Артём», а как будто один общий шаг в неизвестность.

И вдруг всё стало… тихо.

Не так тихо, как на чердаке. Совсем по-другому. Тишина здесь была не пустой, а наполненной. Как если бы кто-то выключил все привычные звуки, чтобы дать услышать что-то очень-очень далёкое и важное. В этой тишине слышно было, как тикают часы у неё в руке. Каждое «тик» было похоже на лёгкий удар по воде, от которого расходятся круги.

Лея осторожно открыла глаза.

Она стояла не на чердаке. И не в городе. И вообще… не очень понятно где.

Под ногами у неё была не доска, не асфальт, а что-то, напоминающее светлый туман, по которому можно было идти, как по мягкому ковру. Он слегка пружинил, но не проваливался. Вокруг не было стен. И в то же время было ощущение, что они находятся в комнате. Огромной, прозрачной, из воздуха и света.

– Ух ты… – выдохнул Артём. – Лей… мне кажется, мы официально не в расписании уроков.

над ними простиралось небо – но не такое, к которому они привыкли. Оно выглядело как смесь рассвета, заката и ночи одновременно. В одной стороне пламенели розовые полосы, как от восходящего солнца. В другой – небо переливалось фиолетовым и глубоким синим, усыпанным звёздами. А прямо над головой нежно светилась полоска, похожая на млечный путь, только гораздо ближе, живее.

Где-то вдали что-то мерцало, как городские огни ночью, но эти огни были мягче, как дыхание. Они то приближались, то отдалялись, меняя форму, словно пытались вспомнить, какими им быть.

– Это… что? – шепнула Лея, боясь говорить громко, чтобы не потревожить это хрупкое пространство.

– Это… между, – ответил Мистер Секунда. Его голос звучал как-то особенно ясно. – Место между вашим миром и Городом Чудес. Здесь ничего ещё не стало собой окончательно. Тут живут «почти», «скоро» и «может быть».

– Звучит как моё домашнее задание по математике, – пробормотал Артём. – Вечно «почти сделано» и «может быть сдано завтра».

Часы тихо звякнули – то ли от смеха, то ли от лёгкого раздражения.

– Юмор – неплохой способ не сойти с ума, – признал Мистер Секунда. – Но сейчас всё же советую быть чуть внимательнее. Это место немного… капризное. Если потеряешь себя, оно начнёт подстраиваться под твой страх или под твою усталость. А нам это не нужно.

Лея почувствовала, как слова о «потерять себя» отозвались лёгким холодком в груди. Она слишком хорошо понимала, что значит слово «усталость от мира». Но здесь, среди этого странного неба и мягкого тумана, ей вдруг стало легче дышать. Как будто вместе с воздухом она вдохнула возможность быть не только «правильной». Не только «удобной».

– А ты? – спросила она часы. – Ты здесь был раньше?

– Был, – коротко ответил Мистер Секунда. – Очень давно. Когда дорога между мирами была широкой и по ней постоянно кто-то ходил. Но потом люди стали считать чудеса детской болезнью, которую нужно поскорее перерасти. Дорога сузилась, заросла сомнениями, её почти забыли. Теперь пройти по ней сложнее. Но вы уже сделали половину дела.

– Половину? – взвыл Артём. – А это, по-твоему, что – пробная версия?

– Это – шаг, – спокойно сказал Мистер Секунда. – Самый важный. Вы ушли из мира, где всё давно решено за вас. Теперь вам придётся решать самим.

Лея сделала ещё один шаг вперёд. Туман под ногами слегка подсветился. На секунду показалось, что прямо под прозрачной поверхностью промелькнуло что-то знакомое: качели во дворе, её комната, окно, за которым серел город. Но стоило моргнуть – вид исчез.

– Тут показывается то, что вы оставили, – пояснил Мистер Секунда. – Чтобы вы могли убедиться: это было. Но теперь не держит вас так крепко.

Артём вдруг застыл.

– Я… вижу наш класс, – тихо сказал он. – Учитель истории опять путает даты. Маша что-то пишет в телефоне. Даня тянет руку, чтоб лишний раз умничать. И я… сижу и изображаю веселье.

– И что ты чувствуешь? – мягко спросила Лея.

Он задумался. На лице у него промелькнули сразу несколько эмоций: лёгкая тоска, раздражение, немного… стыда?

– Чувствую, что… если бы сейчас остался там, то через десять лет, наверное, вспоминал бы это место так, как взрослые вспоминают школу, – будто это было чем-то важным, – медленно произнёс Артём. – А на самом деле это… не всё. Это только кусочек. Маленький.

Лея кивнула. Она понимала это ощущение. Внутри словно стало чуть свободнее. Как будто кто-то расстегнул одну из десятков невидимых пуговиц, которыми мир застёгивал тебя в «правильную форму».

– Ладно, – вздохнул Артём, встряхнулся и показал привычную улыбку. – Раз уж мы официально в «между», предлагаю двигаться в сторону «куда-то». Вечером мне всё равно никто не поверит, где я был.

– Вечером ты, скорее всего, скажешь, что делал уроки, – фыркнул Мистер Секунда. – Люди любят прятать чудеса за скучными фразами. Иди прямо. Туда, где тебя немного страшно, но интересно.

– Прямо – это куда? – моментально уточнил Артём. – Тут вообще всё везде.

– Прямо – это туда, куда тебя тянет сердце, – сказал Мистер Секунда. – Звучит непрактично, но, поверь, куда лучше навигаторов.

Лея остановилась, закрыла глаза и постаралась прислушаться. Не к звукам – их здесь почти не было. Не к тиканью – оно стало фоном. А к тому самому тихому ощущению внутри, которое ещё в их городе шептало, что «что-то не так» и «что-то должно быть иначе». Теперь этот шёпот стал яснее.

Она почувствовала лёгкое притяжение – не вправо и не влево, а будто по диагонали вперёд. Там, вдалеке, среди мерцающих огней, будто появлялся более яркий, тёплый свет. Не ослепляющий, а зовущий. Как окно, за которым кто-то ждёт.

– Туда, – уверенно сказала она и показала рукой. – Я чувствую.

– Ну, – Артём развёл руками, – раз уж ты у нас главный компас по странным ощущениям, я голосую за этот маршрут.

Они двинулись вперёд. С каждым шагом пространство слегка менялось. Туман под ногами то становился плотнее, то прозрачнее, и иногда сквозь него можно было увидеть вспышки – как будто мелькали чьи-то мечты: мальчик, который играет на сцене; девочка, которая сидит под деревом с книгой; человек, который рисует дом, которого ещё не существует.

– Это всё… чьи-то желания? – удивилась Лея.

– Да, – ответил Мистер Секунда. – Те, что ещё не успели умереть, но уже не находят себе места в вашем мире. Они застряли здесь, в «между». Если Город Чудес совсем исчезнет, им будет некуда прийти.

– Несправедливо, – тихо сказала Лея.

– Поэтому мы и идём, – напомнили часы.

Шаг за шагом свет впереди становился ярче. Не такой, как школьные лампы или фонари во дворе. В этом свете было что-то живое, как в глазах человека, который действительно во что-то верит. Он не просто освещал – он обещал.

В какой-то момент Лея поняла, что тишина вокруг тоже изменилась. В ней появились отголоски звуков: отдалённый смех, шёпот, словно шелест страниц, тихое пение без слов. И чем ближе они подходили к этому свету, тем больше всё вокруг начинало напоминать не бесформенное между, а… начало чего-то.

– Готовьтесь, – сказал Мистер Секунда, и в его голосе впервые за всё время послышалось волнение. – Сейчас граница закончится. И начнётся сам Город.

– А можно вернуться обратно, если он нам не понравится? – на всякий случай уточнил Артём.

– А вот это зависит не от города, – загадочно произнёс Мистер Секунда. – Это зависит от того, кем вы вернётесь.

Лея сжала его в ладони. Свет впереди разлился так ярко, что пришлось прикрыть глаза.