Эдинбург – Москва. Лиловый вереск среди лип и берез. Из цикла «Истории бессмертное движение»

1.1. ШОТЛАНДИЯ И РОССИЯ: ЧТО ОБЪЕДИНЯЕТ ЭТИ СТРАНЫ

У одного из современных российских поэтов есть неожиданные строки, которые, похоже, требуют разгадки: «За то ли Англия России стала мстить // И вечно пакостить, неся плохие вести, // Что та смогла Шотландий ровно двести // В себе самой с любовью разместить?» (из стихотворения Валерия Шлихты «Беглый взгляд на шотландцев в России»).

Сначала разберемся с цифрами. Площадь России равна 17 125,1 тыс. кв. км, Шотландии – 78,7 тыс. кв. км. То есть, действительно, на территории РФ могло разместиться 217 (округлим до 200) Шотландий.

Но почему: «с любовью разместить?». Ключик к разгадке попытаемся найти во втором четверостишьи: «Источники нам кельтские гласят: // Шотландец Рёнгвальд, честь ему и слава, // Замечен был в дружине Ярослава // По возрасту уже за пятьдесят» (Там же).

И на самом деле (тут уже что-то стало проясняться): опытные в военных делах шотландские горцы еще со времен Ярослава Мудрого (XI век) и Ивана Грозного (XVI век) приглашались российскими государями на ратную службу, и за свою отвагу и благородство заслужили уважение и любовь русских людей.

И еще – за свободолюбивый характер: «Вы так озабочены дракой из-за крошки со стола, которые вам бросает Длинноногий {имеется в виду английский король Эдуард}, что забыли о праве на лучшее, которое дал вам Бог! В этом наше различие. По-вашему, народ существует, чтобы обеспечивать вам ваше положение, а я считаю: ваше положение существует, чтобы дать народу свободу. Именно для этого я иду туда» (так говорил предводитель шотландского восстания 1280 года за независимость от Англии Уильям Уоллес – главный герой фильма «Храброе сердце», исполнитель – Мел Гибсон).

И еще – за страсть: «Это больше чем ярость! Помогите мне. Именем Бога, помогите себе! Сейчас это наш шанс. Объединимся – сможем победить, победим – получим то, чего никогда раньше не имели. Собственную страну» (слова того же У. Уоллеса).

Пять веков сражались шотландцы с англичанами за свой суверенитет. В итоге не устояли – вынуждены были уступить силе. Однако у нынешних и будущих возможных противников шотландцев не должно быть, похоже, никаких иллюзий насчет их мнимой покорности. На королевском гербе Шотландии над червлёным коронованным львом начертан девиз «In Defens» – сокращение от «In My Defens God Me Defend» (с англ. – «В моей защите Бог меня защищает»), начертанный по серебряной ленте червлёными литерами…

Но вернемся к овеянной многовековой историей отношениям между Шотландией и Россией. И зададимся вопросом: что, кроме совместных ратных дел, нас объединяет?

Оказывается, очень многое.

Во-первых, Андреевский флаг. Белое полотнище с двумя диагональными полосами синего цвета (косой «Андреевский» крест), располагаемое в кормовой части кораблей Военно-Морского Флота России, имеет шотландские корни. Согласно легендам, именно такой крест (только с инверсивными цветами: белый крест на синем небосводе) в 832 году увидел на небе шотландский король Ангус II. Святой Андрей Первозванный считается небесным покровителем страны – преемницы древней Каледонии; части его мощей хранятся в Сент-Эндрюсе (St Andrews) и Эдинбурге. А с конца тринадцатого столетия Андреевский крест использоваться в качестве национального символа Шотландии.

Четыре столетия Андреевский крест «добирался» до нашей страны. Закономерно, пожалуй, что инициатором его использования стал основатель Российского флота Петр I. В 1698 году он учредил первый орден – орден Святого апостола Андрея Первозванного в виде серебряной восьмиконечной звезды с двуглавым орлом в центре, на груди у которого изображен косой синий крест. Несколькими месяцами позже синий крест впервые появился на флаге адмирала Лефорта, а с декабря 1699 года флаг с Андреевским крестом был учрежден российским государем в качестве флага военного флота страны.

Во-вторых, шотландские корни многих знаменитых россиян. Потомки страны с холмами, одетыми в лиловый вереск, не только на удивление быстро адаптировались к равнинному пейзажу с липами и березами, но стали активно творить русскую историю. Назовем только троих из них.

Так, родоначальником русской ветви предков великого русского поэта Михаила Лермонтова (1814 – 1841), создавшего, думается, невероятный по притягательности образ язвительного и, одновременно, ранимого сердцееда Григория Печорина, был Георг Лермонт (1590-е – 1633). Шотландский наемник сначала служил польскому королю Сигизмунду III, затем, после взятия войсками Дмитрия Пожарского крепости Белая, попал в плен. Подав челобитную новоизбранному царю Михаилу Федоровичу, Георг перешел на русскую службу. Примечательно, что Г. Лермонт принадлежал к известному шотландскому клану, к которому относился и легендарный бард и провидец XIII века Томас Лермонт (ок. 1220 – ок. 1290) из Эркельдуна. В балладе семнадцатого столетия «Томас-Рифмач» рассказывается, что Томас своей песней так пленил сердце королевы эльфов, что та отвезла его в сказочную страну. От королевы волшебников леса он получил дар предвидения и затем, вернувшись к людям, предсказал ряд важнейших событий в истории Шотландии. Легенды гласят, что самым известным сбывшимся пророчеством Томаса стала смерть шотландского короля Александра III 19 марта 1286 года.

Знаменитый полководец Отечественной войны 1812 года, второй (после М. Кутузова) полный кавалер ордена Святого Георгия Михаил Барклай-де-Толли (1761 – 1818) тоже имел шотландские корни. Генерал-фельдмаршал происходил из бюргерской немецкой семьи де Толли, являющейся ответвлением дворянского шотландского рода Баркли. Один из его предков, Питер Баркли (1600 – 1674) в середине XVII века переселился в Ригу после подавления лидером «железнобоких» Оливером Кромвелем выступления в Шотландии сторонников обезглавленного короля Карла Стюарта. Дед знаменитого полководца – Вильгельм Барклай де Толли, получив юридическое образование, стал бургомистром города Риги и в конце своей карьеры получил дворянское звание. Правда, в то время дворянство, полученное на военной службе («дворянство шпаги») имело больше преимуществ, чем «дворянство пера». Поэтому отец будущего генерала – Готтард – решил выбрать карьеру военного. Впрочем, по линии рижского кригс-комиссариата дослужился лишь до поручика и вышел в отставку. Осечку отца с лихвой компенсировал сын. Капитан Михаил Барклай-де-Толли за храбрость при штурме Очакова в годы Русско-турецкой войны 1787—1791 гг. получил золотой Очаковский крест на Георгиевской ленте; за успешные действия вверенного ему подразделения в Русско-шведской войне 1788—1790 гг. ему было присвоено звание премьер-майора, а в конце 1791 года он был переведен командиром батальона в Санкт-Петербургский гренадерский полк.

Увидеть воочию результаты трудов другого выходца из Шотландии – механика и архитектора Христофора Галовея – может увидеть каждый, кто посещает Красную площадь столицы. Зодчий прибыл в Москву в 1621 году по поручению короля Якова I, который в то время налаживал торговые и дипломатические связи с царем Михаилом Федоровичем. Профессиональные навыки шотландского специалиста сначала были проверены при ремонте дворцовых часов «Цесарская башня». А затем царь поручил Галовею создать новые, более сложной конструкции, часы на Спасских воротах Кремля. Тот предложил сначала надстроить над воротами башню с шатром, получил согласие государя и взялся за дело. В 1625 году постройка была окончена, часы на башне стали указывать время и отбивать его колоколами. Главный российский хронометр царю понравился. Так что оплата была щедрой: серебряный кубок, сорок соболей на 41 рубль, сорок куниц на 12 рублей, 10 аршин алого атласа, 10 аршин лазоревой камки, 5 аршин виницейки червчатой, всего почти на 100 рублей. Не смутила государя и неожиданная новация шотландского часовщика, о которой Самюэль Коллинс, английский врач на русской службе, сообщал в письме на родину: «У наших часов стрелка движется по направлению к цифре, в России же наоборот – цифры движутся к стрелке. Некий господин Галовей – весьма изобретательный человек – придумал циферблат такого рода. Объясняет он это следующим образом: „Так как русские поступают не так, как все другие люди, то и произведённое ими должно быть устроено соответственно“» (из статьи Альвины Харченко «Россия и Шотландия: братья по духу», 26.01.2009 г.).

Сближает Шотландию и Россию и такой исторический факт, как длительная неосвоенность громадных территорий страны. Северошотландское нагорье Хайлэндс, занимающее 2/3 2/3 территории Шотландии, до конца XVIII века представляло собой довольно дикую гористую местность с суровым климатом, заселенную, в основном, пастухами. Даже сейчас эта местность является самой малонаселенной в Европе (плотность населения составляет всего 9 человек на 1 кв. км). А тогда эта цифра была во много раз меньше. Воинственные шотландские горцы, одетые в неизменные килты (юбки) с клетчатым рисунком «тартан», долгие столетия ожесточенно сопротивлялись, но затем вынуждены были уступить английским землевладельцам, рассматривающим эти края идеальными для разведения ценных пород овец. Массовая депортация шотландских пастухов под предлогом огораживаний вынудила многих горцев покинуть родные края: часть переселилась в более южные районы Британии, а 16 000 человек эмигрировали в Канаду и Австралию.

Холодные просторы Сибири и Дальнего Востока, занимающие три четверти территории России, тоже считались не самым лучшим местом для жизни. Впрочем, и сейчас плотность населения в этих регионах составляет 6 человек на 1 кв км (то есть в полтора раза ниже, чем на севере Шотландии). До конца XVI века (когда казаки Ермака начали покорение Сибири с завоевания западной ее части) суммарная численность населения к востоку от Уральских гор составляла всего лишь около двухсот тысяч человек. Якуты, ханты, манси, тунгусы, селькуты и другие занимались скотоводством, охотой и рыболовством. Правда, в отличие от Шотландии, в сибирских краях никакой массовой депортации коренных народов не было. Сошлись на мирном занятии – торговле. Основной целью покорителей Сибири были меха – пушистая «нефть» средневековой Руси. Покоренные народы должны были выплачивать ясак соболиными, горностаевыми, беличьими, куньими и другими мехами. Ясак считался службой царю, и сдавший его получал государево жалованье – топоры, пилы, иглы, ткани.

Объединяет наши народы и наличие массово отмечаемых языческих праздников, вполне непротиворечиво уживающихся с теми, которые предписываются официальной церковью. В России это Масленица, приметы которой – сжигание чучела главной виновницы торжества, зимние забавы, катание на санях и блины с неимоверным количеством начинок. В Шотландии таких празднеств даже два.

Первый – это Хогманай (Hogmanay) – шотландский новый год. Длится два дня и примечателен, прежде всего, факельными шествиями (главное – сквозь весь исторический центр Эдинбурга) и вообще развлечениями с огнем (фаер-шоу, фейерверки, сожжения чучел и т.д.). Согласно сложившейся традиции, первый человек, пересёкший порог дома после полуночи, обязательно несёт символический подарок, обычно это – соль, уголь, песочное печенье, виски или фруктовый кекс, каждый из которых символичен и сулит хозяевам вполне определенный вид удачи в наступающем году.

Второй – Белтейн (Beltane) – кельтский праздник начала лета, традиционно отмечаемый 1 мая. Он отмечается разжиганием костров на возвышенных местах. Для ритуального очищения участники веселого действа прыгают через огонь, а также проводят скот между кострами для избавления животных от зимних хворей. По традиции принято вешать на дверь Майский Сук и сажать во дворе Майский Куст из ветвей рябины. Этому празднику издревле придавался особый сакральный смысл. Он был посвящен богу солнца и плодородия Беленусу. Друиды – кельтские жрецы – в этот день приносили ему символические жертвы.

Немало сходных черт и в национальных кухнях двух стран. Одно из самых любимых блюд шотландцев – жаркое из мяса (Scottish Beef Stew), которое практически не отличить от традиционно русского жаркого. Причем отметим, что жаркое – мясное блюдо, отнюдь связанное не с словом «жаренье», а с существительным «жар» («жара»), поскольку жаркое приготавливается не на плите, а в самой печи, в её наибольшем жару.

Первые упоминания о русском жарком можно найти в царском меню XVII века, где указывалось следующее: «Подану царю Алексею Михайловичу в сенник во время бракосочетания с Натальей Кирилловной Нарышкиной: припарок-лебедин под шафранным взваром, потрох гусиный, порося жаркое». А уже через столетие, во времена царствования Павла I, жаркое стало одним из основных блюд стола самодержца. Его стали подавать вторым блюдом, после супа – щей, ухи или солянки.

Жаркое из говядины абердин-ангусской породы, выведенной в XIX в Шотландии, при желании, можно отведать и в московских ресторанах. Поварам при приготовлении популярного блюда «Нежная говядина в сливках», всего-то понадобится: 1,5 кг костреца, 500 мл сливок жирностью более 30%, 3 большие луковицы, 5 зубчиков чеснока, 1 большой пучок петрушки, топленое масло, соль и свежемолотый черный перец.

Ну, и не забудем об особом разделе меню – алкогольных напитках. Похоже, крепкие морозы и холодные ветра определили особое пристрастие шотландцев и русских к крепкому спиртному. Виски и водка – заезженные, но, тем не менее, вполне аутентичные брэнды наших стран.

Парадоксально, но первую главу в историю шотландского виски вписал человек, принадлежащий к тому сословию, которое должно было проповедовать аскетизм и отказ от мирских соблазнов. Существует документ, подтверждающий выдачу шотландскому монаху Кору солода для изготовления крепкого алкоголя, датируемый июнем 1494 года. В 1505 году Гильдия хирургов и цирюльников Эдинбурга оформила монопольное право на изготовление виски. Причем алкоголь, произведенный возгонкой из зерновых культур, практически сразу стал элитарным, так как отдельным указом шотландский парламент запретил его изготовление незнатным гражданам и крестьянам.

Любопытно, что технологию возгонки продуктов брожения привезли на земли древней Каледонии с Востока участники крестовых походов. Правда, восточные мастера спиртовых дел подвергали возгонке вино, а потомки кельтов без больших затруднений заменили его на ячменное пиво. Причем, поначалу шотландский виски (Scotch whisky) имел сугубо лекарственное назначение и распространялся в монастырях и аптеках.

Водку же на территории России использовали и используют как, пожалуй, «национальное лекарство от грусти» №1 и в Средневековье, и во все времена. «Без водки ранимая русская душа и жестокая действительность выцарапали бы друг другу глаза. Алкоголь помогает русскому примириться с жизнью», – саркастически заметил как-то российский писатель Дмитрий Быков.

Характерно, что триумфальный приход водки на просторы Смоленско-Московской возвышенности тоже осуществился не без влияния Востока. Принято считать, что «история водки в России началась с Ивана Грозного. Победив татар в 1552 году, он сделал ценное открытие: оказалось, что в Казани налоги с питейных заведений составляют весомую часть ее вечно дефицитного бюджета. И вот, возвратившись в Москву, он открыл там первый кабак – дом, в котором не было ни мебели, ни еды, а только крепкая выпивка» (из статьи Петера Диттмара «Так Россия постоянно допивалась до ручки» // «Die Welt» (Германия), 05.09.2020 г.).

1.2. Случайны ли сходные черты?

А как же главные города обеих государств: Эдинбург и Москва? На первый взгляд, они такие совершенно разные. Однако, если углубиться в анализ, оказывается, что эти два города непостижимым образом имеют так много сходных черт, что хочется задаться вопросом: случайно ли это?

И Эдинбург – столица Шотландии, и Москва – столица России, впервые упомянуты в письменных источниках в XII веке. Эдинбург – в 1124 году, Москва – в 1147 году.

Оба города географически расположены практически на одной широте: Эдинбург (55*57 с.ш.), Москва (55*45 с.ш.).

Центры городов включены в список ЮНЕСКО: Эдинбург (Старый и Новый город, северная часть Вест-Энда – в 1995 г.); Москва (Кремль и Красная площадь – в 1990 г.).

Главный драгоценный камень в сундуке старинных сокровищ столицы Шотландии – Эдинбургский замок, расположенный на вершине базальтовой Замковой скалы, бывшего жерла потухшего вулкана, который был активен 350 млн. лет назад. Здесь располагается самое старое здание Эдинбурга – построенная в начале XII века капелла Святой Маргариты, названная именем Маргариты Шотландской, матери четырех шотландских королей (Эдмунда, Эдгара, Александра I и Давида I), а также королевы Англии Матильды.

История поселений на месте нынешнего Эдинбургского замка не обошлась – что характерно, однако, для многих европейских городов – без «латинского следа». Впрочем, Эдинбург здесь попал в колоритную компанию Парижа, Лондона, Вены, Берлина, Милана и Будапешта, основанных легионерами Римской империи. В начале первого тысячелетия н.э. «римляне построили здесь некое укрепление. Затем кому оно только не принадлежало – и скоттам, и бриттам, и даже пиктам. Среди римлян во II в. было известно поселение, которое они называли „Алауна“, что значит „горное место“, очень может быть, что это „место“ как раз и находилось на Замковой скале. Во всяком случае, в 600-ом году нашей эры согласно древним летописям на „Замковой скале“ в крепости Эйдин проживал король Муннидог. Подвластная ему территория была невелика, войско численностью тоже не впечатляло, и в битве с англами он был разбит. Кстати, ее название Эйдин относится только к этому году. До того, и до XVII века включительно, эта крепость в Эдинбурге именовалась „Замком девственниц“» (из статьи Вячеслава Шпаковского «Эдинбургский замок: крепость королей, одетых в юбки», 17.07.2018 г.).

Первое документальное упоминание об Эдинбургском замке «относится к 1093 году. Летопись сообщает о смерти короля Малькольма III, ну и еще о том, что именно здесь, в „Замке девственниц“, умерла от горя его вдова, а дети сумели во время осады бежать от врагов через потайную дверь в стене. Причем его жену, Маргариту, за ее благочестие впоследствии канонизировали, и она стала первой шотландской святой! Причем уже тогда на „Замковой скале“ при сыне Маргариты короле Давиде I состоялось первое заседание парламента Шотландии. Кстати, до правления Давида Эдинбург не был столицей Шотландии. Он стал таковой именно при нем. А кроме того, король построил здесь и первые каменные здания: часовню в честь матери св. Маргариты и церковь св. Девы Марии» (Там же).

Вражеские нашествия продолжались и в следующем, двенадцатом столетии. Но там, где отступает меч, порой эффективнее действует звонкая монета: «Случилось так, что в 1174 г. внук Давида I король Вильгельм I Шотландский по прозвищу „Лев“ не оправдал своего воинственного прозвища, проиграл битву у Алнвика и оказался в плену у англичан. За свое освобождение он должен был стать вассалом Генриха II, отдать ему Эдинбургский замок, а Шотландию – признать его леном. Но женившись на внучке Генриха I, он вернул его в качестве приданного, после чего еще и вернул стране независимость, причем очень даже мирным способом. Он купил ее у короля Ричарда Львиное Сердце, которому срочно потребовались деньги на крестовый поход, за очень приличную сумму в 10 тыс. серебряных марок» (Там же).

Удачная женитьба Вильгельма I вернула последующим шотландским правителям достойное их титулу королевское местопребывание. Им «Эдинбургский замок так нравился, что почти все они без исключения делали его своей постоянной резиденцией, хранили там оружие своей армии, королевскую казну и долговые расписки. И это несмотря на то, что в Шотландии и других крепостей хватало. Более того, комендантом Эдинбургского замка всегда назначался не какой-нибудь там захудалый генерал от инфантерии, а непосредственно главнокомандующий абсолютно всеми вооруженными силами страны. Только в 1923 году военное министерство с сожалением рассталось с замком и то не полностью – там до сих пор стоит военный гарнизон, играющий, правда, скорее церемониальную роль» (из статьи Константина Федорова «Эдинбургский замок – любимая крепость», 19.07.2016 г.).

Случалось, что наиболее любимым народом монаршим особам приносили в дар необычные дары. Так, в «1457 году королю Джеймсу II благодарные подданные за защиту и за то, что он вообще-то король, подарили огромную пушку под названием Монс-Мег. Пушку поставили в Эдинбургском замке, но стрелять из нее не стали. Во-первых, палить в тот момент было не по кому, а во-вторых – мало ли как эта гигантская пушка себя поведет, вдруг в самый неподходящий момент взорвется? Только через сто лет из пушки Монс-Мег произвели первый и последний выстрел. В тот момент королева Шотландии Мария очень удачно выходила замуж за французского дофина Франциска, и такое событие надо было отметить соответствующим образом. Пушку зарядили каменным ядром, прицелились туда, где было меньше народу и дали залп. Ядро вылетело (были свидетели) и исчезло где-то в соседних болотах. Нашли ядро очень нескоро, в трех километрах от замка, как раз там, где сейчас располагается Королевский ботанический сад. Больше пушка Монс-Мег никогда не стреляла» (Там же).