Кондитерша с морковкиных выселок-2

– В самом прямом. Ваша семья тоже здесь чужая, но вы очень неплохо себя чувствуете.

– С женщинами всё проще, – уклончиво сказала я. – Тем более вы забываете про синьора Занху.

– Ах да, с ним у вас были некоторые разногласия, но теперь вы живёте душа в душу…

– Синьор! Что за выражения? – позволила я себе обидеться, уже приходя в себя. – Я – честная вдова. Я живу со своей свекровью и золовками, а не с каким-то мужчиной…

– Простите, если обидел, – извинился синьор Медовый кот с нарочитым сожалением. – Вы не так меня поняли. Признаться, сначала я думал, что на меня напал некий отчаянный адвокат…

Я замерла на своей лавочке, затаив дыхание.

– …но оказалось, что его уже неделю нет в Сан-Годенцо, – продолжал синьор Банья-Ковалло. – Вы не знаете, куда он уехал и зачем?

– Синьор Марини не докладывает мне о своих делах, – я выдохнула и на мгновение закрыла глаза.

А может, это и не Марино… С чего я так разволновалась? Может, это местные какие-нибудь… Выпили лишнего, и им не понравилось, как синьор Медовый кот переступает лапками.

– Надеюсь, в следующее воскресенье я застану здесь не вас, а настоящего отца Бартеломью? – заговорила я, осмелев. – Вы второй раз мешаете моей исповеди. Потом сами же будете меня осуждать за недостаточную набожность.

– Что вы, я никого не осуждаю, синьора Фиори. Господь запретил нам осуждение ближних.

– Тогда зачем вы здесь? – сказала я уже напористо. – Что за игры вы ведёте? Зачем лгали мне, что Марино Марини вам признался? С вашей стороны было очень низко играть на моем христианском милосердии!

– А, так вы защищали синьора Марини из христианского милосердия? – казалось, аудитор с трудом сдерживает смех.

– Если вам нечего больше сказать, то пойду. У меня много дел, в отличие от вас, – сказала я холодно и поднялась со скамьи.

Когда я вышла из исповедальни, синьор аудитор тоже вышел и сказал, прислонившись к перегородке плечом и глядя на меня с ласковой благожелательностью:

– Ну, про мои дела вы ничего не знаете, милая синьора. Но я не смею вас задерживать. Рад, что вы решили отвлечься от своих дел, чтобы посетить Дом Божий.

– Всего доброго, – пробормотала я, торопясь уйти.

– Если увидите синьора Марини, – заговорил Медовый кот ещё благожелательнее, – то передайте ему, что я никогда не сбегаю с поля боя. И на удар отвечаю ударом.

Из церкви я выскочила, как ошпаренная.

Ветрувия и Эа ждали меня, скучая и глядя на ползущие по небу облака. Остальные Фиоре давно отправились до дому пешком.

Когда я забралась в повозку, Ветрувия подхлестнула лошадь, и мы неторопливо поехали обратно на виллу.

Ветрувия напевала песенки, тётушка Эа дремала, роняя голову на грудь, а мне было совсем неспокойно.

Болван Марино! Неужели, это он?! На что рассчитывал? Что аудитор испугается и умчится в Милан? Как же! Умчится такой! Скорее, вызовет подкрепленье и устроит массовые аресты и массовые наказания. Хорошо, если не казни.

Двух монахов на виллу в качестве шпионов я получила, аудитор подозревает меня в убийстве кондитера, а Марино – в разбойном нападении – ну просто замечательно… Вот и попробуй тут поживи тихо и не высовываясь.

Повозка догнала мамашу Ческу с дочерьми. Они плелись по жаре, прикрывая лица соломенными шляпами поверх кружевных косынок. Две такие же шляпы маячили впереди – наши новые работнички. По совместительству монахи.

– Какие-то разбойники, – говорила сердито Ческа, не менее сердито покосившись на меня. – Не удивлюсь, если однажды они придушат нас в собственных постелях!

Я вздрогнула, услышав это.

– Что такое? – сонно спросила Эа, которую я нечаянно толкнула.

– Муха укусила, – соврала я.

– Они всё время прячут лица под этими дурацкими шляпами, – продолжала нагнетать Ческа. – Даже спят, похоже, в них. Наверняка, этих злодеев разыскивают по всему свету, а они нашли приют у нас!

– Выбритые макушки они прячут, – пробормотала Ветрувия, так чтобы услышала только я.

– Они беглые монахи? – тут же подхватила тётушка Эа, у которой, как оказалось, был прекрасный слух.

– Да, они монахи, – подтвердила я серьёзно. – Сбежали из монастыря и решили немного подзаработать, перед тем как женятся на наших Миммо и Жутти.

Тут даже тётушка Эа встрепенулась и посмотрела на меня, вытаращив глаза. Ветрувия оглянулась через плечо и прыснула, а синьора Ческа, сначала оторопело замолчала, а потом принялась тихо, но весьма эмоционально ругаться сквозь зубы.

Её дочери неуверенно захихикали и поспешили отстать, чтобы не идти с нами рядом.

Впрочем, повозка вскоре обогнала и монахов, которые преспокойно шлёпали себе по дороге. Пряча под соломенными шляпами лица. Форменные злодеи.

До самой виллы я думала лишь об избитом миланском аудиторе и его словах, что ударом он отвечает на удар. Кому прилетит ответка? Мне или Марино? И виноват ли он?

Мне страшно захотелось тут же развернуть лошадь в Сан-Годенцо и потребовать у адвоката ответа. Но в то же время я понимала, что просто ищу повод, чтобы встретиться с мужчиной, который мне… очень нравится. Даже больше, чем нравится. Только дело в том, что этот мужчина – далеко не нежная фиалка и не юный мальчик. Он сам способен о себе позаботиться. А несколько раз заботился и обо мне. Спасал, если быть точной. Поэтому вряд ли его обрадует, если я стану вмешиваться.

А вдруг аудитор решит ему отомстить?..

– Ты что мечешься? – спросила Ветрувия, когда я в очередной раз заёрзала на скамейке, не в силах сидеть спокойно, когда сейчас, возможно, синьор Медовый кот готовит опасную ловушку.

– Насиделась в церкви, ноги занемели, – ответила я машинально.

Но если аудитор решит, что это я подговорила кого-то его избить? Тогда он нанесёт удар мне? Может, для этого он и подослал ко мне монахов? Шпионы – это понятно, но ещё и тайные агенты. Подбросят какие-нибудь колдовские штучки. Потом оправдывайся, Полиночка, что ты не ведьма.

Когда мы приехали на виллу, мой план контрнаступления на аудитора был готов. Пусть Марино, если ему угодно, воюет кулаками, а я буду действовать по-своему. Умом и хитростью.

Тянуть кота за хвост я не стала, и пока Ветрувия распрягала и ставила в стойло лошадь, я топталась у ворот, поджидая шпионов.

Они показались из-за поворота дороги, заметили меня и ускорили шаг.

– Что-то случилось, хозяйка? – спросил тот, который назвался Дамианом.

– Нет, что вы, брат Дамиан, – ответила я с самым простодушным видом. – Божьей помощью, всё хорошо. Хотите отдохнуть вот здесь, в тенёчке? У колодца? А вы, брат Себастьян? Давайте я принесу вам холодной воды и свежего варенья, а потом расскажу всё, что вы хотите узнать. Могу даже показать – дом, сад, ингредиенты, с которыми работаю… Зачем благочестивым монахам грешить, сознательно обманывая бедную вдову? Покончим с ложью здесь и сейчас. И вам будет хорошо, и мне облегчение. Вы согласны?

Монахи переглянулись, и тот, который Дамиан, спросил:

– Как вы узнали о нас, синьора?

– Божьих людей сразу видно, – ответила я с достоинством.

Они опять переглянулись, и потом тот, который Себастьян, немного нервно усмехнулся. Зато Дамиан совершенно невозмутимо перекрестился и спокойно сказал:

– Думаю, вы понимаете, синьора, почему мы так поступили.

– Даже не представляю, что заставило вас пойти на такой обман, – покачала я головой.

– Никакого обмана, – сказал брат Дамиан. – Мы честно работали у вас. Просто хотели посмотреть, что вы за человек, кто живёт у вас на вилле. Хотели убедиться, что вы честно ведёте своё дело. Но если вы предлагаете показать всё открыто, то мы согласимся. И прежде всего, покажите ту книгу, из которой вы берёте рецепты зелий.

– Не зелий, а рецепты варенья, – мягко поправила я их, мысленно поблагодарив Марино Марини, который варварски вырезал страничку про эликсиры бессмертия. – Пройдёмте в дом, братья. Книга находится там.

– Говорят, ваш покойный муж купил её у еврея? – спросил брат Дамиан, когда мы шли к дому.

– Да. Вас что-то смущает? – поинтересовалась я в ответ.

– А вас нет? Евреи часто бывают колдунами и пользуются запретными книгами. Это опасное и зловредное племя…

– Напомню вам, что и Иисус Христос был евреем, – сказала я. – И среди евреев бывают плохие люди, и среди миланцев. И хорошие тоже бывают и среди тех, и среди этих.

– Говорите вы разумно, но… – начал брат Дамиан, но я его сразу перебила.

– Пусть книга была приобретена у еврея, – сказала я твёрдо, – но написана она на германском языке.

– Ещё не лучше, – пробормотал брат Себастьян.

– Это всего лишь рецепты вкусных блюд! – всплеснула я руками. – Посмотрите и сами убедитесь!

Они посмотрели. Самым внимательным образом.

Книгу они чуть ли не обнюхали, осматривая корешок, переплёт, проглядев все страницы и выборочно читая текст.

Судя по бормотанию, брат Себастьян переводил текст сразу – знал, значит, германский. Вообще, монахи производили впечатление здравомыслящих людей, и я надеялась, что таковыми они и являются.

– Некоторые рецепты очень трудоёмки, – объяснила я монахам, – некоторые совсем непонятны, но вот варенье из мяты я делала по книге, и получилось очень хорошо.

– А это тоже было куплено у еврея? – указал на полку с весами и мерными приборами брат Дамиан.

– Понятия не имею, где и у кого мой муж это купил, – ответила я смело, – но зайдите в любую аптеку и увидите там точно такие же предметы. Ничего колдовского в них нет.

Чтобы окончательно успокоить преподобных шпионов, я тут же продемонстрировала им, как взвешиваю пряности, как отмеряю ягоды, и даже сварила одну партию варенья, а потом принесла свои экспериментальные образцы – варенье из лепестков розы, из сельдерея, из моркови, тыквы и прочее, и прочее.

Монахи перепробовали почти ото всех сортов, похвалили вкус, и остались, по-моему, довольны. Мы трое пришли к выводу, что дальше братьям нет смысла работать на вилле, и они отбыли восвояси, забрав, всё же, книгу с рецептами с собой.

Книгу они пообещали вернуть, но я на это не особо надеялась и не жалела. Убрались – и это замечательно. Не хватало мне ещё шпионов в дополнение к организатору убийства Джианне и Аполлинарии.

Правда, Ческа, узнав, что работники спешно уволились, подняла привычный вой, сетуя, что теперь снова придётся трудиться, как каторжникам. Будто не ворчала совсем недавно, что ей не нравятся чужаки.

Но пару лишних рук мы потеряли, это несомненно. А их пользу уже успели понять.

Поэтому, посоветовавшись с Ветрувией, на виллу «Мармэллата» была приглашена семья малыша Фалько – мать и две дочери. Синьора Симона без колебаний оставила работу в прачечной, где ей платили тридцать сольдо в месяц, и перешла на работу на виллу «Мармэллата», где мы оговорили плату два флорина в месяц, плюс плановое повышение за долгосрочную работу, плюс премии за сбор фруктов в сезон. Сёстры Фалько – Зиноби и Биче получали такую же плату, и это сразу дало нашему маленькому предприятию дополнительные три пары работящих рук.

Правда, Фалько предпочёл остаться в Сан-Годенцо, «чтобы не терять заработок» – так он сказал. Но я и не настаивала, чтобы он уезжал из города. Во-первых, видела, что самому пареньку неинтересно собирать ягоды и фрукты, а во-вторых, он и его песни были полезнее именно в Сан-Годенцо, а не на вилле. К тому же, в городском доме оставалась третья сестра – Клариче, та, которая помогала нам на ярмарке. Так что за мальчишкой было, кому присматривать.

Теперь семейство Фиоре занималось лишь варкой варенья, а фрукты собирали родственники Фалько. Разделение труда пошло на пользу, и к концу следующей недели, когда вовсю начали вызревать груши и тыквы, я смогла положить в банк на имя Марино вторую тысячу и вернуть тысячу флоринов синьору Занхе.

Неделю я крутилась, как белка в колесе, ожидая хоть какой-то весточки от адвоката, но всё было тихо. Так же я присматривалась к своим «родственникам», пытаясь понять, с кем из них Аполлинария могла действовать в сговоре. Но, признаться, чем дальше, тем меньше мне хотелось думать об этом.

Дела шли хорошо, клиентура нарастала, остерия «Чучолино э Дольчецца» процветала, и всё чаще уважаемые синьоры предпочитали проводить время не в «Манджони», а в заведении маэстро Зино.

Добавьте к этому, что монахи меня больше не беспокоили, что никто не вспоминал о похороненном (наконец-то!) Джианне Фиоре – и можно считать, что Апо легко отделалась.

Правда, от Марино ничего не было слышно, и сам он не появлялся, но я запрещала себе думать о нём. Работа, работа, работа… Это помогало отвлечься. Я вспоминала бабушкины рецепты, придумывала новые, экспериментировала – и все новинки шли на «ура».

Приближалось очередное воскресенье, и я, уже привычно, собрала своё семейство (к которому сейчас прибавились мать и сёстры Фалько) в церковь.

Синьора Симона, появившаяся на вилле бледной, усталой женщиной с распухшими красными от постоянной стирки руками, сейчас выглядела гораздо лучше – посвежела, загорела, на щеках заиграл румянец. Она бодро вышагивала вместе с дочерьми в новых кружевных косынках, купленных на деньги, что я выдала авансом, и выглядела очень довольной.

«А всё не так уж плохо», – подумала я, сидя в повозке вместе с дремавшей тётушкой Эа.

Послушно отсидев утреннюю службу, я уже так же послушно прошла в исповедальню и очень удивилась, услышав совершенно незнакомый голос, который предложил мне облегчить душу и рассказать о грехах.

Это был не синьор Тиберто делла Банья-Ковалло.

Я подавила желание заглянуть в соседний кабинетик. Вдруг там настоящий священник? Ещё обидится. Покаянно отчиталась о злости на жадных клиентов, о раздражении на ленивых работников, на то, что выругалась дважды, когда сломалось колесо на колодце и когда подгорела рыба, которую я готовила к ужину.

Грехи мне милостиво отпустили, ни о чём расспрашивать не стали, и я вылетела из церкви, как на крыльях.

Свобода!..

Неужели, синьор Медовый кот отбыл в Милан? А почему бы и нет? Выяснил, что я ни в чём не виновата, получил по физиономии, подумал и решил, что лучше с Сан-Годенцо не связываться…

– Хорошее настроение? – спросила Ветрувия, посмеиваясь, когда я начала напевать, сидя в повозке.

– Замечательное! – сказала я и тоже засмеялась. – Между прочим, я вспомнила ещё один интересный рецепт, и в ближайшее время мы его опробуем.

– Как хорошо на душе после встречи с Богом! Даже душа поёт, – раздался вдруг голос позади, и принадлежал этот голос не кому-нибудь, а синьору Медовому коту.

Мы с Ветрувией рывком оглянулись, она натянула вожжи, тётушка Эа сонно повалилась на меня и что-то забормотала.

Миланский аудитор восседал на каурой кобылке, прикрывался широкополой шляпой – то ли прятался от солнца, то ли прятал побитое лицо.

Выглядел он уже не так ужасно, как при нашей последней встрече, но ссадины ещё не сошли, да и синяки хоть и поблекли, всё ещё были заметны.

– Что это с вами, синьор? Что с вашим лицом? – неосторожно спросила Ветрувия, открыв от удивления рот.

– Упал, – ответил ей аудитор с любезной улыбочкой и обратился ко мне: – Возвращаетесь домой обновлённой и очищенной, синьора?

– Вашими молитвами, – пробормотала я.

Не уехал. Ещё здесь. И неспроста догнал нас.

Я чувствовала, что неспроста.

– Слышал, вы уволили двух отличных работников? – доброжелательно поинтересовался синьор Медовый кот, подгоняя кобылку.

Теперь он ехал вровень с нашей повозкой и явно был настроен поболтать.

– Они сами ушли, – пожала я плечами.

– Ах, вот как, – он улыбнулся ещё шире. – Я тут брал у вас одну любопытную книгу… Вот, возвращаю, – он вынул из седельной сумки мою книгу про варенья.

– Благодарю, – я взяла книгу и прижала её к груди.

– Значит, работники ушли сами? – продолжал аудитор, поглядывая на меня из-под широкополой шляпы. – Но я слышал, вы вместо них наняли ещё трёх?

– Да, всё верно, – подтвердила я голосом монашки.

– Дела, значит, хорошо идут? – старался поддержать беседу синьор Кот.

– Да, с Божьей помощью, – я отвечала коротко, показывая, что разговаривать не намерена.

– Если вы не против, я хотел бы осмотреть вашу виллу, – сказал аудитор так ласково, словно замурлыкал. – Вы ведь позволите?

– Вы такой мужчина, которому невозможно оказать, – сказала я, пожимая губы.

Ветрувия сразу притихла и сгорбилась, подхлестнув лошадь, и только тётушка Эа встрепенулась и безмятежно сказала:

– О да! Очень видный мужчина! А наша Апо такая красавица! Правда, синьор?

Я так и подскочила, с возмущением уставившись на неё, а вот господин аудитор с удовольствием подхватил:

– Согласен, синьора! От всей души согласен с вами! Все в округе только и говорят о красоте синьоры Аполлинарии, и я сам, воочую убедился, что слухи оказались верными.

– И красавица, и умница, – продолжала напевать тётушка Эа, хотя я взглядом просила её замолчать.

– То, что умница – несомненно, – с готовностью сказал синьор Кот. – Редко встретишь в женщине такую дальновидность и хватку! Как она умело продолжает дело мужа!..

– Ой, бедняга Джианне и вполовину не был таким, как наша Апо, – так и просияла тётушка. – Он всё равно был простоват. Но добрый, так жену любил… – она вздохнула и покачала головой. – Хотя, нашу Апо невозможно не любить, она и раньше была красавицей, а после смерти бедняги Джианне и вовсе расцвела! А уж как прибрала его дело к рукам!.. Мы сейчас и лошадь прикупили, и повозку, да ещё и работников нанимаем. Вот так-то синьор. Кто бы мог подумать, что Апо на такое способна? Поглядишь – совсем другой человек…

Я похолодела, хотя солнце подбиралось к полудню, и было уже жарко.

На моё счастье наша обычно смирная лошадка Фатина вдруг взбрыкнула, мотнула головой и рванула в сторону – с дороги, прямо в овраг. Повозка опасно накренилась…

Ветрувия с силой натянула вожжи, пытаясь удержать лошадь, синьор Банья-Ковалло поспешил прийти на помощь и схватил Фатину под уздцы, останавливая.

Лошадь испуганно зафыркала, и под этим двойным напором остановилась.

– Фу ты! Как я перепугалась! – выпалила Ветрувия, вытирая рукавом пот со лба.

– А что произошло? – спокойно спросила тётушка Эа, глядя на меня невинными глазами.

Я тоже испугалась – то ли того, что мы чуть не опрокинулись, то ли того, о чём она тут наболтала. Поняла ли она сама, что сказала? Особенно про «стала другим человеком».

На моё счастье, синьор Кот переключил внимание с разговоров на лошадь.

– Наверное, шлея под хвост попала, – сказал он, осторожно отпуская Фатину.

– Или вы напугали её тем, что едете рядом, – сердито отозвалась Ветрувия. – У нас деревенская лошадь, синьор. Она пугливая! Извольте ехать либо позади, либо впереди!

Миланский аудитор послушно приотстал, и я с облегчением перевела дух.

– Привязался… как навозная муха! – пробормотала моя подруга, и я была с ней абсолютно согласна.

Всю дорогу я затылком чувствовала пристальный взгляд синьора Медового Кота, и от этого мне было совсем не по себе. А вот тётушка Эа как ни в чём не бывало оглядывалась и приветливо ему кивала, приглашая продолжить беседу. Мне приходилось отвлекать общительную и болтливую синьору разговором. Она на время забывала об аудиторе, но стоило мне хоть немного ослабить внимание, как тётушка Эа тут же снова оглядывалась.

Но если путь до виллы был настолько неприятным, то прибытие показалось мне и вовсе кошмаром. Синьор делла Банья-Ковалло так же, как монахи, пожелал осмотреть всё, и мне пришлось устроить ему экскурсию.

Пока Ветрувия распрягала лошадь, я повела аудитора по усадьбе.

– Сейчас у нас прибавилось жильцов, – говорила я, пока он самым тщательным образом осматривал флигель, – тем более, все три – женщины, их невозможно поселить в сарае, поэтому пока мы поселили их в одной комнате, но планируем расширить флигель. Я уже поговорила с плотниками, на следующей неделе начнём строительство…

– Ваши свекровь и золовки тоже живут здесь? – полюбопытствовал аудитор, заглядывая во все комнаты.

– Да, и… и мой деверь тоже, – сказала я правду.

Которую он, скорее всего, и без меня знал. Так что не было смысла врать.

– А вы с синьорой Ветрувией живёте в доме?

Конечно, знал. Не просто же так он подослал ко мне монахов.

– Да, мы с Ветрувией живём в доме, – подтвердила я почти с обречённостью.

– Почему же супруг синьоры Ветрувии живёт отдельно? – заинтересовался он.

– Потому что они так решили.

Я ожидала дальнейших расспросов на эту тему, но их не последовало. Похоже, такие объяснения аудитора вполне удовлетворили.

Остальные Фиоре и наши новые работники ещё не добрались до виллы, Ветрувия благоразумно не показывалась на глаза, зато в тенёчке в кресле сидела тётушка Эа, и к ней-то синьор проверяющий направился сразу же после осмотра флигеля.

– Не надо беспокоить престарелую тётушку… – попыталась я его остановить.

– Какая же она престарелая? – удивился Медовый кот, даже не замедлив шага. – Вполне себе бодрая и крепкая синьора. И она сама подзывает нас. Разве не видите? Это, стало быть, тоже ваша родственница?

– Тётя покойного мужа, – подтвердила я, подавив тяжёлый вздох.

– Как тут всё изменилось! – радостно встретила наше появление тушка Эа. – Сад словно расцвёл! А дом! Вы видели дом, синьор? Была развалюха развалюхой, а как наша Апо взялась за дело – получился настоящий дворец! И сад слушается её, как родную…

– Земля всегда слушает тех, кто к ней добр и заботится, – поспешила я перехватить инициативу в разговоре. – Пройдёмте дальше, синьор. Покажу вам нашу скромную усадьбу, чтобы вы убедились, что лишь труд в поте лица приносит человеку пользу.

– Золотые слова! – восхитился он, не торопясь уходить. – Синьора! Вы не только красавица, трудолюбивая пчёлка, но ещё и редкой добродетели женщина! В наши дни женщины считают, что это дело мужчины – работать, обеспечивая семью. А вы собственным примером показываете, что добродетельная жена не избегает работы, и прославляет себя трудами рук своих.

– Синьор, вы смущаете меня… – начала я, не зная, что ответить на такие похвалы.

Но тётушка Эа меня перебила:

– А ваша жена такая же трудолюбивая, как Апо? – живо спросила она аудитора.

– Увы, я вдовец уже пять лет, – ответил он с такой улыбкой, словно рассказывал о столичных сладостях.

– О!.. – поразилась тётушка. – Какое совпадение! Ведь и Апо овдовела… Правда, недавно…

– Синьора Аполлинария – та жена, о которой можно молить Бога, – ответил аудитор ей, но смотрел при этом на меня, и глаза были блестящие и масляные, как у сытого кота. – Я бы уже давно предложил ей честное замужество, – продолжал сытый кот. – Лишь уважение к её горю удерживает меня от такого шага.

– Да-да, бедняжка так страдала… Так переживала… – тут же закудахтала в ответ тётушка Эа. – Вы знаете, что она даже потеряла память после смерти бедного Джианне? Никого не узнавала, говорила какую-то бессмыслицу…

– Пойдёмте, осмотрим дом, если вам угодно, – сказала я резче, чем хотелось. – У нас много работы, синьор. Не отвлекайте нас от неё без причины. Простые люди не могут позволить себе такой роскоши.

– Сегодня воскресенье, синьора, – мягко напомнил мне Медовый кот. – В этот день Господь освободил от работы всех, даже простых людей. Но вы правы, посмотрим дом. Я слышал, вы обустроили его на свой манер?

– Немного старомодно, но мне нравится, – быстро сказала я.

Мы прошли по саду, и всякий раз, когда ветер пробегал по макушкам деревьев, меня бросало то в жар, то в холод, но всё было тихо, мирно, и спокойно.

Аудитор благожелательным взглядом окинул фасад, оценил убранство первого этажа, а потом мы поднялись наверх.

– Как у вас тут тихо, – заметил синьор, выглядывая в окно. – И мне нравится эта старомодность. Напоминает дом моей матушки. Она тоже любила белые занавески на окнах.

Я промолчала, гадая, когда уже аудитор удовлетворит своё любопытство и уберётся.

– Дом небольшой, я понимаю, почему здесь живёте только вы с синьорой Ветрувией, – сказал он, заглянув по очереди во все двери. – Но тут три комнаты… Одна пустует?..

– Держим на случай гостей, – ответила я, едва не пристукивая каблуками от нетерпения. – Всё? Убедились, что мы простые люди? Не колдуны, не мошенники, просто работяги…

– Красивый и приятный дом, – произнёс синьор Банья-Ковалло, словно не услышав меня. – Тут отдыхаешь душой. Сразу чувствуется, что есть добрая хозяйка.

– Благодарю, – сухо сказала я.

– Мне придётся задержаться в ваших краях на некоторое время, – продолжал аудитор доверительно, – и я как раз подыскиваю жильё в аренду. Ваша комната мне нравится. Пожалуй, поселюсь у вас. Вы ведь не станете возражать, синьора Фиоре?