Кондитерша с морковкиных выселок-2

Сейчас он смотрел на меня так ласково, так проникновенно, так мило улыбался, но я чувствовала себя мышкой, попавшейся в стальные когти.

– Это невозможно, – произнесла я, понимая, что для этого человека возможно всё.

– Почему? – удивился он очень искренне. – Считаете, мы не сойдёмся в цене? Я не буду торговаться. Сколько запросите – столько и заплачу. Сколько вы хотите?

– Дело не в цене. В этом доме живут две женщины, и если здесь поселится посторонний мужчина, то пойдут слухи, – сказала я почти с отчаянием.

Совсем как мышка, которая пищит, сучит лапками, даже укусить пытается, но… что она может против кошки?.. Вернее, кота.

– Вам всего-то надо поселить синьора Джузеппе в комнату к его жене, – подсказал мурлыкающим голосом миланский аудитор.

– Исключено, – отрезала я. – Ветрувия не захочет этого, а я уважаю её желания.

– Неправильно, что муж и жена живут отдельно…

– Это их дело.

– Тогда мы с синьором Джузеппе прекрасно можем расположиться в одной комнате, – заявил он, ничуть не смутившись. – Так и вы, и уважаемая синьора Ветрувия будете спокойны, что с моей стороны вам ничего не угрожает.

– Нет, вы не поняли, мы не вас боимся… – начала я, но аудитор меня перебил.

– Кто лучше защитит честь жены и невестки, кроме мужа и деверя? – сказал он. – Поэтому волноваться не о чем, я перееду сегодня же. Вещей у меня немного, я вас не стесню. В жизни я неприхотлив, знаете ли.

Второй Мариночка Марини!

Только аудитора под боком мне не хватало!

– Зачем вам это? – выпалила я. – Неужели, недостаточно показаний ваших шпионов? Это ведь вы подослали ко мне доминиканских монахов!

– Которых вы так проницательно разоблачили, и от которых избавились? – он ничуть не смутился. – Я сразу понял, что люди они не слишком умные, хотя и с хитрецой. Но вы ошибаетесь, синьора, я не подсылал их, как вы изволили меня заподозрить. Это было их идеей – поселиться на вилле, чтобы увидеть всё собственными глазами. Лично я сразу считал это глупостью. Знал, что они увидят лишь то, что вы захотите им показать.

– Тогда зачем вы сюда лезете? – вспылила я. – Вы тоже ничего не увидите! Потому что видеть здесь нечего! Я – честная вдова и…

– Дорогая синьора, – мягко перебил он меня, – а я здесь совсем не по этой причине. Не собираюсь ничего здесь высматривать, вынюхивать и выкапывать.

– Не понимаю…

– Я собираюсь за вами ухаживать, – сказал он и улыбнулся своей открытой, широкой, так располагающей к себе улыбкой. – Вы ведь это позволите?

У меня от подобной откровенности пропал дар речи.

Пока я хлопала глазами, не зная, что сказать в ответ, на второй этаж пулей взлетела Ветрувия.

– Конечно, она позволит, синьор! – защебетала моя подруга. – И вы прекрасно устроитесь в этой прекрасной комнате, а Пинуччо будет жить со мной, как и полагается мужу и жене. У нас есть повозка и лошадь, я сегодня же отправлю мужа перевезти ваши вещи…

– Ветрувия… – только и произнесла я, но она уже с поклонами заводила аудитора в комнату.

– Располагайтесь, синьор, – донёсся до меня её голос. – Посмотрите, как тут всё чистенько, всё уютно… Эта комната прямо ждала вас. Что до оплаты, с вас мы возьмём всего пару флоринов. Для такого дома это ничтожная плата.

– Уважаемая синьора, – ответил ей Медовый кот, тихо рассмеявшись, – два флорина – это плата за аренду дома в Милане…

– Но какой Милан сравнится с этим дивным местом? – возразила Ветрувия. – Посмотрите в окно, вдохните этот воздух… К тому же, вы получите у нас самое вкусное варенье во всём герцогстве, если не во всём мире… И вы не собирались торговаться, насколько я помню.

– Хорошо, пусть будут два флорин, – согласился аудитор. – За вещами я съезжу сам, вернусь через несколько часов.

Они вышли в коридор, аудитор с улыбкой поклонился мне и пошёл вниз по лестнице. Следом за ним бросилась Ветрувия с уверениями, что его будут с нетерпением ждать. Она даже перегнулась через перила, чтобы аудитор как можно дольше слышал её голос.

Входная дверь хлопнула, и Ветрувия оглянулась на меня.

– Ты что делаешь?! – напустилась я на неё. – Ты понимаешь, что ты натворила?

– Послушай, Апо, – она подошла ко мне почти вплотную, вытирая фартуком руки, – это ты не понимаешь, что делаешь. Этот напыщенный петух смотрит на тебя, как на горшок с вареньем. Так воспользуйся этим. Сделай так, чтобы он позабыл обо всех своих расследованиях и думал только о тебе.

– Подожди, подожди! Ты мне с ним кокетничать предлагаешь?!

– Хоть кокетничай, хоть спи с ним, хоть варенье из него вари, – обнадёжила она меня. – Только я знаю, что Медовый кот из когтей ещё никого не упустил. А на тебе вдруг слабину и даст.

– Мы ни в чём не виноваты! – возмутилась я.

– Боже! Да кого это интересует?! – она вскинула руки в непередаваемо эмоциональном жесте, как часто делали наши итальянские гиды, рассказывая о каких-нибудь старинных преданиях во время экскурсий. – Этот котяра если захочет, то сожрёт нас, как пару мышей! Со шкурами и потрохами! Очень тебя прошу, будь с ним мила и любезна. Дай ему всё, что он запросит.

– Я не смогу, – оторопело покачала я головой. – Я не такая!

– Ой, не притворяйся! – отмахнулась она. – Конечно, котяра – не красавчик-адвокат, и лет ему побольше, но тебя точно от него не стошнит. Понравишься – ещё и женится. Не то что этот… твой… – она поджала губы.

– Ты всё не так поняла… – начала я и замолчала.

Сама же сказала Ветрувии, что у нас с Марино…

Вот зачем я это болтанула? Слишком хотелось, да, Полиночка?

– Просто он от нас не отстанет, – сказала Ветрувия уже уныло. – Если вцепился – точно не отстанет. Надо что-то делать, Апо. Ты же умная… Придумай…

Некоторое время я кусала губы.

Умная. Придумай.

– Ладно, пусть поживёт здесь, – согласилась я. – Два флорина тоже на дороге не валяются. Ну и постараемся создать о себе самое приятное впечатление. Сегодня освобождаю тебя от работы в саду, готовь обед и ужин. Будем кормить этого кота до ушей. Чтобы нас не сожрал.

Мы приготовили комнату, я провела профилактическую беседу с усадьбой, объясняя, кто такой синьор делла Банья-Ковалло, и как важно не выдать себя перед ним и в то же время – показать, какие мы трудолюбивые пчёлки и замечательные вареньевары. Дом и сад ответили мне молчанием. Ни листочка не шелохнулось, ни веточки, и даже дверь не заскрипела.

– Надеюсь, ты меня понял, – сказала я по-русски, очень надеясь, что мы, и правда, друг друга поняли.

Я нервничала всё больше, а вот Ветрувия чувствовала себя гораздо увереннее. Она настояла, чтобы я переодела кофту, подвязала чистый фартук, и сама принарядилась, накрутив на голове какой-то восточный тюрбан.

– Когда у нас поселился Марино Марини, ты не так себя вела, – сказала я с лёгким упрёком.

– Красавчик – тот ещё хитрюга, – безмятежно отозвалась Ветрувия, помешивая в медном котелке гороховый суп. – Он вынюхивал и высматривал, а о главном помалкивал. Ты ему нравилась, а каждое слово приходилось клещами тащить. Да и струсил он потом. К своей невесте под юбку спрятался. А этот – он тоже хитрюга, но хотя бы честно сказал, что ты ему нравишься.

– Честно? – не удержалась я и фыркнула. – Вряд ли синьор Медовый кот знает что-нибудь о честности.

– И если ты ему очень понравишься, – продолжала моя подруга, посмотрев со значением, – он и перед герцогом Миланским перед тобой заступится. А одно его слово, я уверена, будет повесомее болтовни этого краснобая, который адвокат.

– Я ничего не совершила, чтобы за меня заступались, – проворчала я.

Но в том-то и дело, что Апо, судя по всему, безгрешным ангелочком не была. И если синьор Банья-Ковалло замолвит словечко…

– Боже, как всё сложно, – вздохнула я. – Почему нельзя просто жить, работать, любить?

– Потому что многим не хочется работать, – хихикнула Ветрувия, передвигая котелок с супом по печке, с сильного жара в тепло, чтобы настоялся и не выкипел. – А жить хочется всем. И жить неплохо.

На это мне нечего было ей возразить.

Медовый кот обернулся быстро. Не прошло и трёх часов, как он вернулся, ведя в поводу лошадь, гружённую небольшой седельной сумкой.

– У вас, и правда, немного вещей, – заметила я, наблюдая, как он распрягает лошадь и ставит её под навес, в компанию к нашей Фатине.

– Привык обходиться малым, знаете ли, – ответил аудитор, похлопав по холке свою лошадь, а потом Фатину.

Та даже ухом не дёрнула, и я снова заметила:

– Вы умеете обращаться с животными.

– С животными, с женщинами… – ответил он с самодовольной улыбкой.

– Вы ставите женщин в один ряд с животными? – не удержалась я от колкости.

– А что вас оскорбило? – ответил синьор Кот. – Между породистой лошадью и красивой женщиной не так уж много различий. Обе драгоценны, требуют особой заботы и любят ласку и силу.

– Силу? – я не смогла не дёрнуть плечом. – Шпоры и плётку? Нет, благодарю. Предпочитаю, чтобы ко мне относились, как к человеку. Заходите в дом. Если проголодались, перед ужином подадим вам закуски.

Не дожидаясь ответа, я пошла к дому.

– Благодарю, я не голоден! – крикнул мне вслед аудитор. – Но от пары ложек варенья не откажусь. Оно же входит в арендную плату?

Остаток дня синьор Кот был очень любезен. Даже слишком любезен. Помог мне донести вёдра с водой, взялся натаскать дров, а потом наточил ножи. И всё это – под необыкновенно душевные разговоры о том, какой у него большой и пустой дом в Милане, и как там не хватает запаха свежей выпечки по утрам и аромата варенья.

Я слушала эти излияния настороженно, не веря ни слову. И старалась не замечать, как Ветрувия делает выразительные глаза, взглядом подталкивая меня к синьору Медовому коту.

– Послушайте, синьор, – не выдержала я очередную песню про несчастную одинокую жизнь бедного вдовца, – ни за что не поверю, что такому замечательному человеку, с таким замечательным домом и характером, не удалось покорить хотя бы одну женщину, умеющую стряпать.

– Вы меня недооцениваете, – промурлыкал он в ответ. – Женщины были, конечно же. И готовые печь хлеб, и не только. Но…

– Но?.. – переспросила я уже с раздражением.

– Но я не был готов есть хлеб, который они испекли, – раскрыл тайну синьор аудитор. – А вот ваш хлеб готов есть до самой смерти.

– Звучит как-то некрасиво, – поругала я его, но уже без злости и раздражения.

Какая женщина, скажите на милость, будет злиться после комплимента? А это ведь был комплимент. Да ещё не от последнего человека. Да ещё и Ветрувия радостно разулыбалась, заглянув в кухню, где я собирала на стол, а Медовый кот подпирал стену, ласково глядя на меня.

– Зато правдиво, – продолжал намурлыкивать он.

– Что-то сомневаюсь, – отрезала я. – Садитесь за стол, у меня ещё дела.

Он проводил меня пристальным и насмешливым взглядом, отчего мне всё больше делалось не по себе.

Пусть Ветрувия думает, что хочет, а синьор Кот здесь точно не из-за моих прекрасных глаз. Знать бы ещё, что он задумал… Ну не просто же следить собрался, после того, как монахи ничего не увидели и не нашли?

Но миланский аудитор словно позабыл обо всех своих обязанностях. Два дня он торчал на нашей вилле безвылазно, таскался за мной, как кот за бантиком на верёвочке, говорил исключительно приятные вещи, рвался помогать по любому поводу, даже пытался нежно брать за ручку, но я сразу его остановила. Напомнив, что с честной вдовой так не поступают.

Он настаивать не стал, и на пару часов оставил меня в покое.

Зато потом я увидела его, мирно болтающим с заказчиками из Дументины. Он стоял ко мне спиной и поэтому не увидел. Зато я услышала, о чём он там говорил.

– …покорила с первого взгляда, – с энтузиазмом вещал он слегка ошарашенным клиентам. – Такая милая, душевная, прекрасная женщина! В Милане я представлю её его светлости, и мы поженимся в соборе Санта-Мария-прессо-Сан-Сатиро, где находится чудотворная икона Мадонны. А в качестве свадебного подарка я куплю ей кондитерскую. Будет варить варенье для его светлости.

– Это неправда! – возмутилась я, подбегая к нему, пока он не наговорил ещё чего-нибудь в подобном роде. – Никто не давал вам согласия! Я не давала, имеется в виду!..

– Не давали? – уточнил он вежливо.

– Согласия не давала!..

– Ну так дадите, – невозмутимо заявил аудитор, схватил меня за талию, притянул к себе и поцеловал прямо в губы.

Длилось это безумие несколько секунд, пока я безуспешно пихала синьора аудитора в его аудиторскую грудь, пытаясь оттолкнуть. Пихать я могла хоть его, хоть апельсиновое дерево, хоть слона средних размеров – результат был бы, примерно, одинаковым.

Поцелуй прекратился, когда синьор Банья-Ковалло соизволил его прекратить.

Я отскочила, хватая воздух ртом, едва удержавшись, чтобы не вытереть губы фартуком, и первое, что увидела – вытянувшиеся физиономии заказчиков из Дументины.

– Вы… вы что делаете?!. – вспылила я, обращаясь уже к аудитору, который выглядел довольным, как кот, дорвавшийся до сметаны, молока и сала в придачу.

– А что такого? – невинно приподнял брови «кот».

Он ещё дурака валял.

– Вы как смели?.. Здесь же люди!.. – возмущённо продолжала я.

– Зачем скрывать то, что очевидно, дорогая Апо? – философски произнёс он. – Но если настаиваете, я согласен венчаться в Локарно. Поддержим, так сказать, традицию.

И он даже подмигнул мне.

– Какую традицию?!

Я всё-таки вытерла губы – назло ему. Чтобы было пообиднее.

Но синьор лишь рассмеялся.

– Вы забыли, что первый раз венчались в Локарно? – подсказал он и попытался взять меня за руку, но я её быстро отдёрнула.

Конечно, забыла. Потому что я не венчалась в Локарно. Это Апо. Это настоящая Апо венчалась в Локарно.

Но к чему напоминать об этом? Опять какая-то проверка? Опять какие-то хитроумные планы?

Для Дументины изначально оговаривалось десять горшков варенья, но заказчики внезапно увеличили заказ втрое.

– Если вы уедете в Милан, – пояснили они мне, – то цена повысится. Поэтому лучше сейчас заказать побольше.

– Но я никуда не уеду! – возразила я, кипя пенкой, как малиновое варенье.

Однако они остались при своём мнении.

Пусть я получила большой заказ и больше денег, но довольна не была. И как только мы с аудитором остались одни, набросилась на него с упрёками.

– Как вы можете так поступать со мной?! Я – честная вдова! А вы… вы нарочно!.. как вы можете!..

– Если согласитесь, то никакого вреда для вашей репутации, – заявил он со смешочком. – Да и если откажетесь – не волнуйтесь. Люди поболтают, да перестанут. Завтра госпожа Пульчинелла побьёт господина Пульчинелло, и все будут говорить только об этом.

Такое я уже слышала… Про этих Пульчинелл… Но додумать до конца мысль не успела, потому что прибыли заказчики из Поверины, и нужно было выдать им товар.

Но и при них аудитор вёл себя возмутительно. Называл меня не иначе, как «дорогой Апо», рассказывал, что скоро мы поженимся и даже снова попытался поцеловать.

В этот раз я была наготове и чуть не залепила ему пощёчину.

Он увернулся и погрозил мне пальцем – шутливо, будто у нас тут были брачные игры бабуинов.

Заказчики отбыли в Поверину не менее шокированные, чем заказчики из Думантины, а я начала серьёзно подумывать, не надо ли попросить сад придушить аудитора и прикопать где-нибудь потихоньку.

Конечно, это была всего лишь дурацкая мысль в сердцах.

Не хватало ещё, чтобы на вилле безвременно почил миланский аудитор вдобавок к Джианне Фиоре и бедной Апо.

Но как остановить сорвавшего с цепи Медового кота, я не знала. Я могла сбежать от его поцелуев, но заставить его замолчать не могла.

На следующий день даже синьора Ческа считала синьора Банья-Ковалло чуть ли не зятем, и всячески подбивала меня поскорее переезжать в Милан, хотя я почти охрипла, объясняя, что никогда не уеду, и что не собираюсь выходить замуж за аудитора. Только похоже, что мнения женщины в этом мире никто не спрашивал. Главное было – что говорит мужчина.

Третий день я встретила раздёрганная донельзя. Сбежала из дома до завтрака, чтобы не встречаться с нашим постояльцем, съела бутерброд с сыром под апельсиновым деревом, взяла корзину и отправилась собирать груши.

Они поспевали со скоростью пулемётной очереди, и нельзя было упустить момент идеальной спелости.

Я стояла на прислоненной к дереву лестнице и собирала плоды в корзину, которую повесила на ремне на плечо.

– А, вот вы где, – услышала я голос аудитора, а потом и сам он вылез из зарослей вишни.

Отвернувшись от него, я продолжала собирать груши, а он подошёл вплотную и взялся рукой за перекладину лестницы.

– И не вздумайте лезть сюда! – сердито крикнула я ему. – Лестница двоих не выдержит!

– Не буду, не буду, дорогая хозяйка, – засмеялся он и погладил меня по лодыжке, приподнимая юбку.

Взвизгнув, я отдёрнула ногу, потеряла равновесие, лестница зашаталась, груши посыпались из корзины.

Упасть аудитор мне не позволил, удержав лестницу, но смеялся так весело, что я еле сдерживалась, чтобы не пнуть его прямо в нос. Тем более что он находился на одном уровне с моей ногой.

– Вы совсем… – начала я угрожающе и сквозь зубы, но тут вишня зашелестела снова.

Ветки раздвинулись, и на поляну вышел Марино Марини.

В сбившейся набок шапочке, с растрёпанными кудрями и… злющий.

Глаза у него так и сверкали, и он сразу уставился на аудитора так, словно сожрать его был готов. Или сок из него выжать, как из апельсина.

– А вот и адвокат, – весело заявил Медовый кот, ничуть не испугавшись грозных взглядов, только подобрался, как для драки. – Надо же… Синьор Марини даже сам прибежал. Искать не понадобилось.

Слова насчёт «искать не понадобилось» Марино Марини проигнорировал. Зато сам перешёл в наступление.

– Вы что здесь делаете? – спросил он грубо.

– Я здесь стою, – подсказал аудитор. – Синьора Фиоре собирает груши, а я помогаю ей не упасть. Я же должен заботиться о своей невесте.

– Невесте?! – адвокат так и подпрыгнул.

В первую секунду мне тоже хотелось подпрыгнуть и завопить в ответ, что никакая я не невеста, но что-то заставило промолчать.

Наверное – великолепное бешенство, с которым синьор Марини смотрел на синьора делла Банья-Ковалло.

Ой, как посмотрел. Я прямо залюбовалась этим взглядом.

– Да, невесте, – повторил аудитор уверенно.

Тем более что я не возразила.

– Невесте?.. – Марино произнёс это уже сдавленным шёпотом и посмотрел теперь на меня.

Глаза у него горели, как угли.

Красивые глаза.

Тёмные, в пушистых ресницах.

– Ты… вы – его невеста?! – Марино ткнул пальцем сначала в мою сторону, потом в сторону аудитора.

Ну прямо – ун итальяно веро. Настоящий итальянец. И страсти-то какие итальянские. Не хватает только синьорины Козы в пару. Чтобы так же сверкала глазами и эмоционально жестикулировала.

– А что? – спросила я, старательно пытаясь сохранить спокойный тон. – Вас это возмутило? Что я могу быть невестой? Или вас не устраивает кандидатура моего жениха?

– Да. Что вас не устраивает? – поддакнул миланский аудитор, оперевшись локтем на перекладину лестницы. – Вы примчались сюда, чтобы высказать свои возражения? А у синьорины Барбьерри разрешения спросили?

Вот про Козу он зря заговорил. Мне сразу расхотелось паясничать. Я сняла с плеча перевязь, на которой висела корзина с грушами, сунула её аудитору, а потом спустилась с лестницы. Всё равно работать сейчас не дадут.

– Что-то случилось? – спросила я у Марино, вытирая руки и лоб фартуком. – Что-то важное? Пройдёмте на террасу, поговорим там.

– Пройдёмте, – процедил сквозь зубы адвокат.

– Подождите, я с вами, – заявил аудитор, прижимая к себе корзину с грушами. – Надеюсь, новости не слишком плохие? На вас лица нет, уважаемый синьор.